Erzya Poetry in the Ural Region: the Artistic World of Dmitry Taganov

Full Text

Введение Обновление эрзянской литературы случилось в 1990-е гг. - в эпоху интеллектуальных открытий и больших исторических откровений. Художественное творчество еще по инерции какое-то время оставалось формирующим общественное мнение авторитетным социальным институтом, а поэзия воспринималась как элитарная сфера культуры. В словесность приходили молодые амбициозные таланты и не-таланты, вдохновляемые многообещающими этническими горизонтами. Все более значимую роль в духовной жизни народа, определяющую ключевые этногуманитарные векторы движения, начинает играть диаспора. Эта «экспансия» извне наблюдается и в литературе. Особенности творчества уроженца неблизкого к Поволжью Оренбуржья Дмитрия Анатольевича Таганова (1971), его одновременная интегрированность в мордовско-саранский литературный процесс и бросающаяся в глаза «уральская» инаковость как нельзя лучше характеризуют сложноустроенность современного эрзянского этнокультурного настоящего. Таганов - как это часто бывает с представителями окраины большого этнического мира - является как бы своим и чужим, нашим и не нашим. Для Дмитрия Таганова, по линии профессии не связанного с художественным словом, литература - еще один способ постичь внутреннее устройство человека, заглянуть в его тайно функционирующие «психокогнитивные лаборатории». Кроме того, поэзия, присутствие в литературной реальности мордвы, кажется, имеют для него этноидентификационную знаковость. При помощи стихописания осуществляется и процесс личной языковой легитимизации. Доступная исследователю информация о творческой биографии Дмитрия Таганова в целом скупа на глобальные подробности, но изобилует факультативными деталями: член Союза писателей России, его стихи публиковались в региональных журналах «Сятко», «Чилисема», «Странник», «Дон» и др. В 1990-2010-е годы выходили сборники стихов «Сола вал» («Слово нежное», 1997), «Седейсэ тарка» («Место в сердце», 2009), «Весенний дождь / Тундонь пиземе» (2015), большое количество текстов все еще ждет встречи с читателем. Реалии, константы художественного мира Д. Таганова рассмотрены в контексте работ исследователей - специалистов по национальным литературам народов Поволжья и Урала [1-10]. Обсуждение Стихотворения, вошедшие в коллективный поэтический сборник «Вечкемадо» («О любви», 1995), по всей вероятности, становятся первой значимой публикацией Дмитрия Таганова. Уже в ранних произведениях обозначаются темы, мотивы, стилевые приемы, к которым поэт будет регулярно возвращаться впоследствии. Таганов - автор с рано сложившимся художественным видением мира, он редко выходит за пределы своих стабильных творческих интересов, эстетических представлений. Стихи из книги «Вечкемадо» делятся на три основные содержательно-тематические группы: природно-пейзажную, любовную и - в широком смысле - этнокультурную. Последняя - количественно наименее репрезентативная, наиболее сложная для поэтического осмысления и воплощения. Поэт, по-видимому, только подступает к разработке эрзянского этнического ландшафта, осторожно, часто - без открытой идентификации - касается проблем сохранения национальной культурной самобытности. Первый авторский сборник Дмитрия Таганова «Сола вал»[44], увидевший свет в 1997 году, - продолжение тем, смысловое усиление мотивно-образного комплекса, с которых эрзянский поэт начал свой творческий путь. Для литературной модели Таганова характерно поступательное тематическое развитие, его художественной концепции чужды резкие содержательные развороты. В стихотворениях дебютной книги представлены чаще драматические, реже - гармоничные любовные отношения, получили отображение многогранные апелляции лирического субъекта к природе, ее очевидным и неочевидным сторонам жизни. Показательно коммуникативное устройство большинства текстов: наблюдается почти повсеместное высказывание Я-лица, другие актанты как будто не получают право голоса. Такой Я-центрический фокус художественной коммуникации, возможно, продиктован непосредственно темпераментом автора, его выраженной потребностью в исповедальной саморефлексии. Заметна и общая назидательно-педагогическая тональность лирического повествования, особенно ярко проявляющаяся в общении с девушкой / женщиной. Лирический герой-мужчина предпочитает придерживаться позиции старшего, человека более мудрого, опытного, способного многому научить избранницу. К важным особенностям произведений относится некоторая «скупость» образной системы. Д. Таганов не стремится к актуализации новых символов - ему кажется, что полнота поэтического звучания достигается за счет проработанных ранее, проверенных образно-ассоциативных цепочек. Интересно, что в стихах эрзянского автора фиксируется как художественный прием ситуативно-смысловое сочетание сложносовместимых явлений, предметов. Любовная лирика в рассматриваемом сборнике в очередной раз показывает, что переживания лирического героя полны противоречий и контрастов, надежд и печали. В одних произведениях чувство любви, реальность отношений - это состояния максимальной открытости, обнаженности, легкости, чистоты. В других - имеют место признаки разочарования, обиды, у персонажа появляется понимание, что нужно было иначе входить в любовную историю. В третьей группе стихотворений между мужским Я и женским Ты - расставания, оторванность друг от друга, хрупкая надежда на возможность воссоединения: Кедезэть саемак - / шождан теке, сув. / Ведекс куш симемак - / содан ведень лувс. / Бути мелеть, толокс / велявтан тонеть. / Ансяк иля сола / раужо пелеветь[45] - Гол пред тобой, / прозрачен, как воздух. / Посмотри, чего опасаешься, / Чего бояться зря? / В руки меня возьми, / Я легок, как туман, / Выпей как воду меня. / Мне известны ее законы, / Если надо огнем / обернусь для тебя, / только не растай / черной ночью (подстрочник Д. Таганова); Тонь марто эзть эряво башка валт, / прянь нолдтнемась ды / шумбрачинь кевкстнемась. / Бокасон эзить цитне кельме калкс. / Икелем теть эзь кекшеве кецнемась. / Ды валот - а ёвтавикс шождачить. / Кортамонок таргавольть иень туро. / Сынь ульнесть ванькст… / Ды пелькстамотне псить… / …Марявсь минь тарадт / вейке явнозь куронь[46] - С тобой не надо было пустословить. / Не нужны были вежливые расспросы. / Ты холодной рыбой не серебрилась предо мной. / И не могла сама скрыть радости. / И слова - несказанная легкость. / Разговоры наши могли бы тянуться год. / Они чисты. / Казалось, мы ветви / одного разделенного куста (подстрочник Д. Таганова). На качество любви могут влиять не только внутренние реакции, но и внешние оценки. Для лирического субъекта далеко не последнюю роль играет мнение других. Сторонние подозрение, неприятие, осуждение вызывают сомнение в правильности любовного выбора. Нельзя не заметить, что для финно-угорского этнофора большую важность представляет общественное мнение. Вероятно, эта отсылка к позиции чужого / другого - «работающая» в тексте этнопсихологическая особенность: Нать берянь тонеть мартом аштекшнемс / Каргонь Кинть / валозь ловсонзо ало? / Ломань сельмеде куракшка кекшнемс / ды тандадозь / кунсоломо валом…[47] - Видно, худо тебе было со мною стоять / под Журавлиным путем, что / разлился молоком? / От глаз людских скрываться в зарослях / и испуганно слушать меня… (подстрочник Д. Таганова). События, сюжеты, сопряженные с личной жизнью героев, их эмоциональными гранями, традиционно находят выражение на символическом языке природы. В текстах из сборника «Сола вал» широкий диапазон применения у постоянных мотивов Д. Таганова. Так, с высокой частотой и в разных контекстах поэтически обозначается категория легкости: Шождан теке, сув - Я легок, как туман; Ды вешан шожда сэтьмечи… - И прошу еще легкого смирения…; Ды валот - а ёвтавикс шождачить… - И слова - несказанная легкость…; Валозот чарькодинь, ней содан - юткстонок олась шождачись… - Я понял тебя и знаю, меж нами вылиняла легкость… Как и в сборнике «Вечкемадо», разносторонне привлечены образно-семантические поля согревания / горения / сжигания / обжигания / огня. Вновь воплощением внутренних переживаний становится сердце: Кельмезь седеем / эжеме кармась. / Эзинь учне уцяскадонть чансть. / Эзинь веше ды эзинь аварде. / Течи кедезэм /вечкемат прась, кавто ойменек / вейсэ ней тардить[48] - Остывшее сердце согревается. / И не ждал от судьбы я блага. / Не просил, не выплакивал. / А сегодня любовь прямо в руки упала. / И вместе мы согреваемся (подстрочник Д. Таганова); Седеем пурксик пиземесэть. / Чопавтик сэтьмес / лаки чим…[49] - Окропи мое сердце своими дождями. / Окуни в тишину / кипящие мои дни… (подстрочник Д. Таганова). В символическом измерении книги «Сола вал» видное место занимают атмосферно-воздушные образы, предикаты. Обращение к этому ассоциативному пласту нередко акцентирует эфемерность, «воздушность», даже ирреальность стихотворно иллюстрируемых состояний, действий. К основным пространственно-временным осям проанализированных произведений относится один из регулярных у Таганова мотивов пути-дороги: Сэншть моли виресь / Нуштань ки / чись леди пакся / сырнень налтсо. / Монь вирев Вась алям уски / ды кази ёвкссо - / седей палтсо. / Мон - пакшан - / кецямонтень пе / а муян. / Эйсэм учи виресь! / …Вась алям сэредсь. / Ине ве / кецнемачинзэ / пирязь пирясь…[50] - Синеет лес в дали. / Дорога Нушты. / Солнце косит поле золотым лучом. / Дядя Вася в лес меня везет / и дарит сказку - / кусочек сердца. / Я ребенок, / радости предела нет, / меня ждет лес! / … Дядя Вася болел, / его радость уже / закрывалась великой ночью… (подстрочник Д. Таганова); Кемема ды кемевиксчи / мон Пазонть кедьстэ / эстень вешан. / Тень алтазь, вай! / Пупорьксэв ки - / секс вешан неже[51] - Веры и верности / У Бога для себя прошу. / Мне обещана трудная дорога, / поэтому прошу опоры (подстрочник Д. Таганова). Примечательно, что вопреки перманентной манифестации легкости в произведениях Таганова путь / дорога «окольцованы» сложностями, испытаниями, смертью. Речь идет не только о жизнетекстах Я-субъекта, но и полном символических сигналов бытии других персонажей. Среди заметных лингвопоэтических особенностей текстов Дмитрия Таганова - широкая распространенность отрицательных и повелительных форм. С заметным авторским упорством актуализируется частица кадык «пусть»: Кадык пиземесь чамазом ракси. / Кадык рудазов модантень сты. / Яатеке мон чачинь а янксемс. / Монь вечкемам вечкема васты. / Ды а мени монь озязось кедьстэнь. / Пси чипаем кедь тень а пици. / Кельме пиземень кериця ведьстэнть / апак начто монь оймем лиси[52] - Пусть дождь хохочет мне в лицо / Пусть пришивает к грязной земле / Я всё же рожден не для сожалений. / И моя любовь встретит свою. / И не выпорхнет / моя птаха из рук. / Горячее солнце не сожжет кожу. / Из режущего наотмашь дождя / выйдет сухой моя душа (подстрочник Д. Таганова). Некоторые свои стихи Дмитрий Таганов оставляет без подстрочника. У такого авторского выбора, по всей вероятности, своя логика. Так, заклинательно-побудительное произведение «Кармавтома», в котором именно слово кадык заявлено как интегрирующий другие элементы текста грамматический и смысло-символический маркер, поэтому не перекладывается на русский: Кармавтома Кадык путыть тумонь крёст калмом лангсо. Кадык ойми потмом - лоск - лиянь вакссо. Кадык лайшесамизь монь бабань лацо. Кадык начтни велькссэнь сёксь пелень пацят…[53] В 2015 году вышел двуязычный сборник стихотворений «Весенний дождь [Тундонь пиземе]»[54]. Эта книга по большому счету - соперничество поэта и молодого переводчика на русский язык Татьяны Крещенской. Формат анализируемого издания показательный - автор, пишущий на национальном языке, в этногуманитарных реалиях современной России вынужден идти на творческое взаимодействие с «посредниками», предположительно способными представить оригинальные тексты по-русски и открыть к ним доступ русскоязычным читателям. Уже не в первый раз приходится констатировать, что подобное сотрудничество часто не приносит должного результата. Переводчики, как правило, поверхностно работают с заданными произведениями, подстрочниками, не вникают в этнокультурные нюансы, игнорируют важные с точки зрения осуществляемого лингвокультурного трансфера языковые элементы. В итоге - исходные стихи в русскоязычном воплощении даже проигрывают в плане художественного качества, самобытности. И речь уже не идет о семантической точности, профессиональной позиции максимального приближения переводящего к первоначальному замыслу. В этом плане беспроигрышным ходом могла бы стать подготовка подстрочников непосредственно самим писателем. К слову, Дмитрий Таганов делает подстрочники на вполне «презентационном» уровне. Непростое сосуществование эрзянских стихотворений и русских переводов в книге «Весенний дождь [Тундонь пиземе]» обнаруживается почти сразу. При параллельно-сопоставительном их прочтении фиксируется несовпадение количества строф, строк, различие текстового (структурно-композиционного) устройства, наблюдаются многочисленные случаи «перекодировки» образов, гендерных искажений, несхожести темпераментов. Впрочем, не все столь однозначно: в сборнике немало прецедентов и удачных «попаданий» в текст, примеров художественных сближений двух текстомоделирующих индивидуальностей. В нашем распоряжении оказались неопубликованные авторские подстрочники, позволяющие сделать вывод о том, что в отдельных фрагментах автор и переводчик порой существуют в совершенно разных «модусах» творческого бытия и видения «правды» произведения. Негативные стороны русских переводов - их чрезмерная «сглаженность», периодическое проявление приторно- слащавых, «шансонных» выражений и интонаций, чуждых авторскому дискурсу, стилевые «непопадания»: Витюрдыть нармушкатне вирьсэ, Эрямо таркаст кецязь шныть. Ванькс чудикерьксэнь чова кирьксэсь Стака арсеман эйсэ шли. Вановксом менелев кепедьса -- Пой тарадонь кружовась айгсь. Ды редяса: перькан ды велькссэнь Тундось моли келей эскелькссэ Ды нави моданть моронь гайтьс[55]. Щебечут птицы в лесу, Хвалят родные места. Чистого ручья тоненькая снизка Смывает тяжкие мысли. Подниму взгляд вверх И сквозь кружева осиновых ветвей Увижу: вокруг и надо мной Весна идет широкими шагами. И окрашивает мир в мелодии песен. (Подстрочник Д. Таганова) Птицы в лесу поют, Славят места родные. Я из ручья попью, Сброшу деньки лихие. Ввысь подниму свой взгляд Сквозь кружева осины Вижу весну и рад, Есть она в небе синем. Радостно, широко Наша весна шагает, Песнями так легко Мир вокруг украшает… (Перевод Т. Крещенской) Мезесь, ёвтак, а истя? Мейсэ чави апарось? Ушов варштака-листя -- Ковонь вандолды чарось! Коштонть цёковтне сезить. Калень тапаркска кекшнесть. Теде арсить ней? Эзить. Мельтне лиятат вешнесть. Юты мелявксось, поты. Модас, менельга соты. Одов кемемась коды Вельтямо лия коцтонь.[56] Что, скажи мне, не так? Чем бьет недоброе? На улицу выйди - посмотри - Луна играет светом. Воздух разрывают соловьи, Спрятавшиеся в переплетениях ветвей. Думала ли об этом сейчас? Нет, иного просила, искала. Пройдет невзгода, отступит. В землю уйдет, растворится в воздухе. Снова надежда сплетет Покров из новой ткани. (Подстрочник Д. Таганова) Проиллюстрированные проблемы художественных переводов - явление очень распространенное. Его причины имеют комплексный характер, в значительной степени связаны с лакунами культурной политики постсоветской России, с тотальным разрушением советской школы художественного перевода. В содержательно-тематическом аспекте рассматриваемый билингвальный сборник отличается от двух предыдущих тем, что в нем фактически единственным измерением поэтизации оказывается любовь между мужчиной и женщиной, раскрываемая сквозь призму ее мелодраматической, событийной многогранности. Мир природы в этих стихах как бы отодвигается на второй план, его поэтический символизм несколько «приглушен», привлекается реже и нередко - более поверхностно, чем прежде. Стихотворения из книги «Весенний дождь [Тундонь пиземе]», как правило, выполнены в привычной для Таганова форме обращенного к женскому Ты мужского монолога. Иногда женский персонаж «провоцирует» лирического субъекта на диалог, почти равную коммуникацию. В любовных произведениях лирический герой погружен в состояние рефлексии, пытается разобраться со своими чувствами, перебирает «четки» прошлого, старается понять, что именно привело к разлукам, личным неудачам и утратам. Любовные истории в сборнике «Весенний дождь [Тундонь пиземе]» - это возвращение к былому, нарративы воспоминаний, постоянное предчувствие конца, предельности взаимного счастья. Потеряв возлюбленную, мужчина не только вспоминает, но и отправляется на поиски новой любви, надеется на новые встречи. Вновь обращает на себя мотивно-образная стабильность стихов Дмитрия Таганова: сжигание / горение / ранение / физическая боль сопровождают любовные переживания и травмы. Заключение Поэзия Дмитрия Таганова, как бы это парадоксально ни звучало применительно к творчеству, имеет ярко выраженный индивидуальный характер. Его тексты, преимущественно - лаконичные, нередко лишенные привычных для национальной традиции рифмовой «гладкописи», образно-символической «широты» - на фоне доминирующих мордовских поэтических стратегий и эстетических предпочтений хорошо узнаваемы. Таганов выделяется среди коллег по перу уже тем, что он не изменил своей основной профессии - медицина была и остается основным делом его жизни. Естественно, что в его стихах дают о себе знать и «цеховые нарративы». Правда, речь идет об умеренной экспликации телесности - пишущие врачи, напротив, обычно в более открыто-откровенном виде выносят на обозрение радости и страдания тела. Лирические герои Дмитрия Таганова могут испытывать сильную физическую боль. Ожоги, ранения тем не менее - своеобразные знаки переноса внутренних переживаний на внешний - телесный - уровень. Вероятно, обусловлены «медицинской ментальностью» автора и такие особенности психологического плана, как повышенная коммуникабельность Я-субъекта, иногда проявляющаяся высокомерная тональность по отношению к собеседнику, регулярная манифестация больших объемов жизненного опыта, как будто оказывающая давление на воспринимающую сторону. Отсутствие гуманитарного образования, недостаточность профессионально-писательского кругозора частично сказывается на художественной природе произведений. Бесспорная литературная одаренность Д. Таганова несколько контрастирует с очевидными «сферами пустоты» его поэтического мира. Хорошо заметны ограниченность образной системы, «невключенность» питающих лирику культурных кодов, интертекстуальных ресурсов, общая нереализованность этнокультурных возможностей. Дмитрий Таганов - один из немногочисленных авторов из эрзи, кто прекрасно осознает этнососберегающую знаковость творчества на родном языке. Вновь срабатывает в лингвокультурном плане почти всегда надежный «механизм» мордовской диаспоры. Вместе с тем поэт пытается разомкнуть некоторую замкнутость эрзянского слова, все чаще прибегая к посредничеству русскоязычных переводчиков-любителей. Однако русские, художественно обработанные версии его стихотворений нельзя назвать очень успешными. Эстетически тоньше, содержательно точнее подстрочники, подготовленные самим Тагановым. Очевидно, что творчество Дмитрия Таганова - отдельно-самодостаточное «ответвление» современной мордовской литературы, в целом обогащающее и обновляющее национальную традицию. И в то же время в его стихотворениях отражены многие «родовые» проблемы эрзянской культуры.

About the authors

Aleksey A. Arzamazov

Kazan Scientific Center of the Russian Academy of Sciences

Author for correspondence.
Email: arzami@rambler.ru
ORCID iD: 0000-0001-7577-5917

Doctor of Philology, Head of the Laboratory of Multifactorial Humanitarian Analysis and Cognitive Philology

2/31, Lobachevsky st., Kazan, 420111, Republic of Tatarstan, Russian Federation

References

Supplementary files