Confixal derivatives with initial bez- in Old Russian chronicles

Full Text

Введение

Представители современной Казанской лингвистической школы внесли значительный вклад в разработку теоретических вопросов словообразовательной науки. Среди важных положений, отстаиваемых казанскими учеными, было признание конфикса как единой двухэлементной словообразовательной морфемы. В.М. Марков убедительно доказывал необходимость использования термина конфикс вместо принятого с середины XX в. обозначения соответствующего способа образования слов как приставочно-суффиксального (Марков, 2001). Для доказательства своей точки зрения ученый приводил убедительные примеры типа заречье, в которых нельзя выделить часть речье путем отсечения элемента за-, что подтверждает морфологическое единство элементов за…ье и невозможность признания за- в данном случае приставкой.

Ученики В.М. Маркова продолжили изучение данного феномена и доказывали правомерность выдвинутых ученым идей. Так, Г.А. Николаев подробно рассмотрел пути формирования конфиксации в истории русского языка. В его монографии «Русское историческое словообразование» впервые был систематизирован материал о процессе развития деривационной системы древнерусского языка, получили разработку идеи В.М. Маркова о путях возникновения новых морфем, несвойственных прежде славянскому словообразованию (Николаев, 1987). К числу новых для славян способов словообразования Г.А. Николаев относит и конфиксацию, четко обозначая причины ее формирования: изменение словообразовательных отношений в определенных суффиксальных и префиксальных словообразовательных типах в связи с развитием глагольно-именных и субстантивно-адъективных отношений, пере­ориентация связей производных единиц, возникших на базе неисходных форм слов, на исходные, калькирование и, наконец, взаимодействие морфологического и семантического способов словообразования (Николаев, 1987: 43–44). Наиболее часто конфиксация формировалась на базе суффиксации предложно-падежных форм слов в результате переразложения (Габдреева, Агеева, Тимиргалеева, 2019), а существенную поддержку новому способу образования производных слов оказало калькирование с древнегреческого языка.

Ученики и последователи В.М. Маркова применили разработанные им положения в практических исследованиях, посвященных развитию конфиксации в словообразовании различных частей речи: существительных (Николаев, 1987; Гунько, 2012), прилагательных (Балалыкина, 2015; Косова, Уханова, 2016), глаголов (Аминова, 1979; Bubekova, Chupryakova, 2014).

С конца XX в. все большее количество ученых признают статус конфиксальной морфемы, учитывая изыскания казанских лингвистов, даже если придерживаются традиционного подхода. Так, известный российский дериватолог Е.А. Земская, полемизируя с Марковым, считает нецелесообразным выделять конфикс как особую морфему в русском языке, так как «наличие прерывистых морфем не характерно для структуры русского языка» (Земская, 2011: 32). В.В. Немченко, В.В. Лопатин, И.С. Улуханов придерживаются такого же мнения и используют термин «префиксально-суффиксальный способ», относя его к числу смешанных, комбинированных способов аффиксального словообразования (Немченко, 1984; Лопатин, Улуханов, 2016). При этом ученые признают факт одновременного присоединения приставки и суффикса к производящей основе и единичность акта словообразования, что входит в систему доказательств В.М. Маркова относительно использования в таких случаях именно единой конфиксальной морфемы.

О терминологической близости понятий свидетельствует и определение конфиксации в словаре лингвистических терминов: «конфиксация (от лат. configere — сколачивать, скреплять). То же, что префиксально-суффиксальный способ словообразования» (Розенталь, Теленкова, 1976). Однако все больше российских ученых, изучая различные языковые факты и на историческом материале, и на материале современного русского языка, с опорой на аргументы В.М. Маркова и его учеников, доказывают единство прерывистой морфемы и считают целесообразным называть способ словообразования с помощью такой морфемы конфиксальным (Камчатнов, 2022; Дмитриева, Левицкая, 2010; Гунько, 2012; Косова, Уханова, 2016; Осильбекова, 2020 и др.). Зарубежные ученые также применяют термин конфикс при характеристике способов образования новых слов в различных языках мира, что свидетельствует об универсальности данного дериватологического понятия (Ermanto et al., 2024; Dotsenko, 2022; Dal Maso, Piccinin, 2023).

В современном языкознании осуществляется переход к динамическому подходу в изучении словообразования, который позволяет преодолеть разрыв между синхроническим и диахроническим словообразованием и подойти к исследованию словообразовательных отношений с исторических позиций (Рацибурская, 2019: 279). При таком подходе за синхроническим словообразованием признается функциональный аспект, а вскрытие механизмов словообразовательных процессов осуществляется в результате динамических исследований, которые позволяют выявить конкретные пути формирования различных конфиксальных моделей в истории русского языка (Левицкая, 2012: 150). Современные ученые применяют к изучению конфиксации также и новые подходы с ономасиологических и когнитивных позиций, при учете которых особое внимание в деривационных процессах обращается на характер производящих основ и их социальную значимость (Косова, Уханова, 2016: 121–124).

При таком пристальном внимании к разным сторонам конфиксации как словообразовательного явления еще недостаточно изученными остаются вопросы формирования отдельных конфиксальных типов в истории русского языка. Так как именно формы на без- были в числе первых моделей, послуживших источником для возникновения прерывистых морфем, их изучение на материале древнерусских летописей представляется особенно актуальным.

В связи с этим цель исследования — разносторонний структурно-семантический, функциональный и концептуальный анализ конфиксальных именных форм с начальным без- в древнерусском языке.

Материалы и методы

Материалом для исследования послужили тексты древнерусских летопи­сей, в которых нашел отражение первый этап формирования конфиксации в истории русского языка. Он связан и с переразложением внутри осложненных суффиксом предложно-падежных форм, и с переориентацией производ­ных единиц на соотнесенность с исходными формами слов, и с переосмыслением калькированных из греческого языка образований. Этот процесс начался одновременно с возникновением и распространением письменности в Древней Руси, и, по мнению ученых, уже к XIII в. в русском языке сформировались конфиксальные структуры (Гунько, 2012: 35).

Исследование проводится на материале летописных текстов XI–XIV вв., входящих в исторический корпус Национального корпуса русского языка (НКРЯ). Будучи оригинальными произведениями, летописи, несмотря на компилятивный характер, в большей степени, чем другие памятники, отразили тенденции в развитии русского языка начала письменного периода. Анализ языковых фактов, извлеченных их разновременных летописных источников, позволяет реконструировать элементы языковой картины мира того времени (Ерофеева, Пильгун, 2024), а также пронаблюдать за динамикой производных форм и осуществить их количественную и качественную интерпретацию.

Специфика использованного материала определила выбор методов для исследования. Прежде всего применялся исторический метод, позволяющий проанализировать языковые факты в диахроническом аспекте и проследить за зарождением и утверждением в русском языке нового словообразовательного средства. Лингвотекстологическим методом комплексно изучали языковые факты с учетом жанровых и стилистических особенностей летописных текстов и составляющих их частей. С помощью культурологического метода оценивали историческую и культурную ситуацию эпохи создания памятников. Метод семантико-когнитивного анализа был направлен на анализ отражения результатов мыслительной деятельности человека в языке. Методом компонентного анализа лексической семантики исследовали функционирование отдельных языковых единиц в контексте.

Результаты

Выявлено, что к числу наиболее распространенных образований, которые могут быть интерпретированы как конфиксальные, в составе летописей относятся формы с начальным элементом без-. В производных единицах с этим элементом выражается представление о противоположности, противоречии, в котором заключается новое, значимое для социума утверждение.

Доказано, что утверждению нового для славян конфиксального способа словообразования способствовал ряд факторов. Во-первых, калькирование, в результате которого было образовано большинство дериватов с начальным без-. Эти формы органично встроились в русскую словообразовательную систему, в которой возникли как семантические, так и словообразовательные предпосылки для выделения в их составе единых двухэлементных морфем. Во-вторых, появление у форм с начальным без- общего значения «отсутствие того, что названо производящей основой» привело к их соотнесенности с корневыми существительными, а не с предложно-падежными формами. Во-третьих, четкое структурное членение таких дериватов с выделением в их составе аффиксальных элементов в пре- и постпозиции по отношению к производящей основе, которые стали восприниматься как участвующие в акте словопроизводства одновременно.

Определено, что именные формы с начальным без- представлены в языке древнерусских летописей тремя основными моделями: существительными с общим значением отвлеченного действия или состояния со вторым элементом -ие, существительными с личным значением с конечным элементом -ьникъ и прилагательными со вторым элементом -ьныи.

Установлено, что признак отсутствия того, что названо мотивирующей основой, приобрел концептуальную и социальную значимость в когнитивном механизме словопроизводства в славянских языках. Первоначально с помощью конфикса с начальным без- образовывались имена от производящих основ отвлеченной семантики. Высокой частностью употребления в летописных текстах XI–XIV вв. отличались производные от трех основ: законъ, Богъ и число. Дериваты с этими корнями указывали на такие значимые для эпохи признаки, как несоблюдение закона как совокупности церковных и светских предписаний (беззаконьныи, беззаконие), отступление от христианского вероучения при описании борьбы с нехристианскими народами (безбожьныи) и количественные параметры, не поддающиеся исчислению, при передаче реальных событий (бещисленныи). Соответствующие производные отличались стилистической маркированностью, обусловленной как происхождением, так и особой, сложной структурой.

Обсуждение

Производные образования относятся к текстоориентированным языковым средствам, оказывающим влияние на семантику и структуру текста (Erofeeva, Barashev, Ariskina, 2020: 283). Особая роль конфиксальных моделей с начальным без- в организации древнерусского текста обусловлена новым принципом познания человека Древней Руси, суть которого, по мнению известного филолога, философа языка В.В. Колесова, заключается в диалектическом отрицании противоречий (Колесов, 2011: 295). Возникший еще в праславянском языке префикс без- с развитием письменности взял на себя функцию выражения действительного отрицания (Колесов, 2011: 297).

Анализ производящих основ для имен с начальным негативирующим префиксом без- с семантических, стилистических и когнитивных позиций позволяет охарактеризовать роль подобных номинаций в осмыслении человеком окружающего мира.

К числу концептуально значимых понятий древнерусского периода относится представление о законе. Соответствующая лексема законъ обладала синкретизмом семантики и отличалась высокой частностью употребления в текстах древнейших летописных сводов. О значимости привативной оппозиции по отношению к понятию о законе свидетельствует тот факт, что формы на без- от основы этого слова представлены в древнерусских летописях тремя наиболее распространенными моделями: беззаконие, беззаконьныи, беззаконьникъ. Этимологически существительное законъ, связанное с конъ «граница, начало, конец», обозначало «то, что было изначально, определяется традицией»^[1]. Из данного общего значения в древнерусском языке выделяются более конкретные: по отношению к религии законъ выступает как «вера, вероисповедание совокупность правил поведения, предписываемых религией», по отношению к социальной жизни — как «установления, предписания светской власти, закон» и реже законъ предстает в широком значении «общепринятое правило, обычай»^[2].

В соответствии со спецификой средневекового мировоззрения конфиксальные дериваты с элементом без- выражали прежде всего религиозное значение: так, образование беззаконье обозначало «действие, противное христианской этике, законам церкви»^[3]. Идея неминуемости наказания за нарушение законов церкви пронизывает все летописные тексты: в «Повести временных лет» летописцы объясняют нашествие половцев сквозь призму христианских представлений как наказание за грехи людей: «Бысть плачь великъ оу городѢ грѢхъ ради наших великихъ, за умноженье безаконии наших»^[4]. В Новго­родской I летописи, отличавшейся большим документализмом содержания и однородностью языка, эта же идея выражается с использованием конструкции формульного характера, включающей градацию форм на -ие с негативирующими элементами без- и не-. При этом образование беззаконие совмещает как религиозное, так и светское содержание: «Того же богъ видя наша безакония и братоненавидение и непокорение дроугъ къ дроугу и зависть…и за то богъ на насъ поганыя навѢдѢ и землю нашю пусту положиша»^[5].

В случае отнесенности к отдельному персонажу, образование безза­коние выражает значение резко отрицательного состояния: так, в «Сказании об убиении Бориса и Глеба» 1015 г.: «Святополкь же исполнися безакония, Каиновъ смыслъ приимъ»^[6]. В «Похвальном слове Феодосию Печерскому» 1091 г. беззаконие также выражает значение негативного состояния, связанного с плотскими стремлениями, противоречащими религиозным правилам: «Умертвивъ плотьскую похоть, источникъ безаконью и мятежь, преподобне, и бѢсовьскихъ кознѢй избѢгъ и от сѢтии его»^[7]. Развитие значения состояния у деривата беззаконие — свидетельство его переосмысления в сторону соотнесенности непосредственно с производящим существительным законъ и выделения вследствие этого конфикса без…ие.

Прилагательное беззаконьныи также играло важную идеологическую роль в системе ценностных представлений древнерусского социума. Совокупность значений данного адъектива четко коррелировала с двумя семантическими сторонами мотивирующей основы. Образование беззаконьныи выражало как значение несоответствия христианской вере, так и отрицания принадлежности к данной вере, воспринимаемой как нарушение закона. Именно система значений образования беззаконьныи «нарушающий закон», «противоречащий христианском закону» и «связанный с нехристианской верой»^[8] подтверждает факт переосмысления его структуры в сторону выделения единой прерывистой морфемы без…ьныи, а не префикса без-. В Нов­городской I летописи, памятнике документального содержания, данное образование употребляется при опи­сании нашествия Батыя в значении «связанный с нехристианской верой»: «Безаконьнии же измаильти, приближишася къ градоу, и остоупиша градъ силою»^[9], часто в субстантивном употреблении: «ОттолѢ же придоша безаконьнии, и оступиша торжекъ на сборъ чистои недѢли»^[10] и под.

В «Повести временных лет», как произведении, содержащем отрывки разной жанровой отнесенности, актуализируются разные компоненты значения образования беззаконьныи: в историко-этнографическом введении, при описании обычаев языческих народов, актуализируется светская семантика в составе тавтологического сочетания: «Въ Вритании же мнози мужи съ единою женою спять, тако же и многыя жены съ единымъ мужемъ похотьствують и безаконьная законъ отець творять»^[11]. При описании борьбы с кочевниками слово употребляется с религиозным оттенком значения «связанный с иной нехристианской верой»: «НынѢ же плачь по всимъ оулицамъ умножися избьеныхъ ради, иже избиша безаконнѢи половцѢ»^[12].

К числу конфиксальных дериватов от основы законъ относится и книжное слово со значением лица беззаконьникъ, заимствованное из старославянского языка. В значении данного деривата также отражены две значимые для древнерусского периода семантические стороны производящего субстантива: «тот, кто нарушает закон, преступник» и «человек иной (нехристианской) веры, грешник»^[13]. В словообразовательной соотнесенности слова беззаконьникъ обнаруживается общая тенденция развития суффиксальных образований на -ьникъ. Исторически имена на -ьникъ были мотивированы прилагательными на -ьн- и выделяли в своем составе суффикс -икъ. Структурно беззаконьникъ ближе с прилагательным беззаконьныи, однако семантически оно соотносится непосредственно со словом законъ, и, как и в истории имен на -ьникъ вообще, в данном случае наблюдается переразложение в основе и вычленение конфиксальной модели без…ьникъ с общим значением «лицо, характеризующееся отсутствием того, что названо производящей основой».

Вышедшее в дальнейшем из употребления слово беззаконьникъ отмечается в летописных текстах 7 раз, что показывает значимость данного образования в идеологическом контексте средневековья. Например, в погодной статье «Повести временных лет» 1015 г. оно используется для характеристики Святополка, коварно убившего братьев: «Оканьнии же убиици придоша кь Святополку, аки хвалу имуще, безаконьници. Суть же имена симъ законопреступникомъ: Путьша, Талець, Еловичь, Ляшько, отець же ихъ сотона»^[14].

О близости форм беззаконьникъ и беззаконьныи свидетельствует возможность их замены в одном контексте в разных списках летописи: так в отрывке из «Хроники Георгия Амартола» в Лаврентьевском списке летописи используется существительное, в Ипатьевском — соответствующее прилагательное в субстантивном употреблении: «Ибо комуждо языку овѢмь законъ исписанъ есть, другымъ же обычая, зане безаконнымъ отечьствиемь мнится»^[15].

В «Волынской летописи» однокоренные дериваты с начальным без- (беззаконие, беззаконьныи, беззаконьникъ) представлены в одном ряду в составе риторической фигуры, характерной для средневекового текста и используемой для подчеркивания, выделения необходимого содержания в структуре синтагмы: «Нача княжити в ЛитвѢ, оканьныи и безаконьньныи прокляты немилостивыи Троидеи, егоже безаконья не могохомъ писати срама ради, такъ бо бяшеть безаконьник яко и Антиохъ Соурьскыи»^[16].

Согласно данным НКРЯ, лексема беззаконьныи в летописных текстах употребляется значительно чаще, чем в других жанрах древнерусской письменности. Слово беззаконникъ, как книжное образование, чаще отмечается в текстах житий. Количественные различия в употреблении слова беззаконие в разных жанрах незначительны. Частотность употребления образований с начальным без- с основой законъ в процентах в разных жанрах древнерусской письменности приведена на рисунке.

К числу распространенных в древнерусских летописях дериватов изучаемого типа относится образование безбожьныи в значении «языческий, нехристианский», «нечестивый, связанный с вероотступничеством»^[17], зафиксированное в летописях 53 раза. Данное прилагательное не имеет соответствующей беспрефиксной формы, которая могла бы позволить интерпретировать форму безбожьныи как префиксальную модель, как в случае безгрѢшьныи – грѢшьныи. Поэтому данный дериват может осмысляться в структурном отношении только как соотнесенный с существительным Богъ, однако в семантическом плане его связь со словом Богъ практически утрачивается, и оно выступает как деэтимологизированное образование.

Так как «словообразовательно маркируется то, что социально, культурно или биологически значимо в сознании народа» (Вендина, 2000: 26) и в фактах словообразования отражается система ценностных воззрений древних славян, то и негативирующий префикс без- в составе производного слова указывает на то, что важно в картине мира средневекового человека. В частности, отношение к Богу как наиболее значимой сущности с позиций основополагающего религиозного вероучения. В морализаторских отступлениях летописных текстов, которые носят публицистический характер, в эмоциональной форме летописец не только выражает отношение к завоевателям русской земли, но и объясняет причины различных бедствий нарушением божественных предписаний.

В качестве устойчивого эпитета образование безбожьныи, отличавшееся семантическим синкретизмом и тяготевшее к развитию качественных оттенков в семантике, использовалось для характеристики конкретных исторических персонажей, а также целых народов — завоевателей Русской земли: литовцев, половцев, монголо-татар, печенегов: «Прииде второе Бонякъ безбожныи, шолоудивыи, отаи, хыщникъ, къ Киеву внезапоу»^[18]; «Безбожнии же сынове Измаилеви высѢкоши врата манастырю и устромишася по кѢльямъ»^[19]; «Се бысть первое зло на Руськую землю от поганыхъ безбожныхъ врагъ»^[20].

Распределение лексем беззаконие, безаконьныи, беззаконьникъ по жанрам древнерусской письменности, %
Источник : составлено И.В. Ерофеевой, Ю.К. Лукояновой по информации из Национального корпуса русского языка.

Distribution of the lexemes беззаконие, безаконьныи, беззаконьникъ by genres of Old Russian writing, %
Source: compiled by I.V. Erofeeva, Yu.K. Lukoyanova based on information from National Corpus of the Russian Language.

Образование безбожьныи часто отмечается и в субстантивном употреблении, поэтому соответствующее образование со значением лица безбожьникъ относится к числу единичных и отмечается в древнерусском подкорпусе НКРЯ всего один раз, в примере из Новгородской I летописи «Тогда же ганяшася оканьнии безбожници, от торжкоу серегѢрьскымъ поутемь»^[21] .

Подавляющее большинство примеров употребления прилагательного безбожьныи в древнерусском языке приходится на тексты летописного жанра (табл.).

Распределение лексемы безбожьнии по жанрам древнерусской письменности, %

Жанр древнерусской письменности	Доля от общего числа употреблений в древнерусских текстах, %
Летопись	77,94
Житие	13,24
Историческое сочинение	4,41
Повесть	4,41

Источник: составлено И.В. Ерофеевой, Ю.К. Лукояновой по информации  из Национального корпуса русского языка.

 Distribution of the lexeme безбожьнии by genres of Old Russian writing, %

The genre of ancient Russian writing	Share of the total number of uses in Old Russian texts, %
Chronicle	77.94
Hagiography	13.24
Нistorical essay	4.41
Narrative	4.41

Source: compiled by I.V. Erofeeva, Yu.K. Lukoyanova based on information from National Corpus of the Russian Language.

Образования безумьныи – безумие являются достаточно частотными в древнерусском языке, хотя в языке летописей употребляются редко (4 и 7 словоупотреблений). Они распространены прежде всего в переводных памятниках или церковных текстах, связанных с книжно-славянской письменной традицией. В семантике данных дериватов заложено представление об отсутствии ума, однако ум в Древней Руси, по мнению В.В. Колесова, воспринимался несколько иначе, чем в современном мире: и как «собственно интеллектуальная сторона познания», и как «духовная сила души» (Колесов, 2011: 80–81). Именно в таком смысле прилагательное безумьныи используется при характеристике князя Святополка, убившего братьев Бориса и Глеба и совершившего немало других злодеяний: «Безумныи же Святополкъ рече: „Елико же ляховъ по городомъ, избиваите я“»^[22]. В Суздальской летописи безумьныи отмечается в субстантивированном употреблении в цитате из Соломона: «Яко же пророкъ Соломонъ глаголеть…кажа злыя приемлеть собѢ досаженье обличишь безумнаго поречеть тя»^[23].

Образование безумье, соотносившееся исторически с формой безумъ (Николаев, 1987: 42), переосмысливается как связанное с исходным умъ. В летописных текстах безумье реализует значение «безрассудство, сумасбродство»^[24] при соотнесенности с семантически синкретичным умъ в значении «рассудок»^[25] и обозначает состояние как отдельного исторического персонажа: «Бысть же по сихъ Болеславоу князю, Ѣще исполнившоуся своего безоумья, и не престаяшеть злое творя»^[26], так и народа в целом, например, в историко-этнографическом введении «Повести временных лет» при описании разделения языков вследствие Вавилонского столпотворения: «Адамовъ же языкъ бысть не отъятъ у Авера: то бо единъ не приложися къ безумью ихъ»^[27].

В древнерусском языке фиксируется существительное безумьникъ в значении «безумный, безрассудный человек»^[28], но только в текстах поучений и житий, в летописях этого периода не отмечается.

Производные от основы смерть формы бессмертье – бессмертьныи также более характерны для книжных жанров, в летописных тестах древнерусского периода отмечаются по 2 раза. Прилагательное бессмертьныи развивает качественные оттенки в семантике, выражая не только значение «бессмертный», но и «вечный, бесконечный»^[29]. Данный адъектив выступает в роли устойчивого атрибута Бога, будучи обозначением качества, относящегося к высшей сущности или же к духовной внутренней сущности человека. Например, при описании кончины князя Владимир Васильковича: «И возрѢвъ на небо и воздавъ хвалу Богу, глаголя: „Бесмьртьныи Боже, хвалю тебе о всемь!“»^[30].

Субстантив бессмертье употребляется в «Похвальном слове княгине Ольге», первой принявшей христианство. Смысл бессмертия праведника объясняется тем, что он признается и Богом, и людьми: «„Похваляему правѢдному възвеселятся людье“, бесмертье бо есть память его, яко от Бога познавается и от человѢкъ»^[31].

К числу устойчивых атрибутов Бога относится и образование безначальныи в значении «существующий извечно, вне времени (о Боге)»^[32]. В смысловой структуре данного адъектива содержится отсылка к философской концепции сущности Бога: «Отець, Богъ Отець, присно сыи пребываеть въ отечьствѢ, нероженъ, безначаленъ, начало и вина всѢмь»^[33].

Только адъективной формой представлен конфиксальный дериват от осно­вы коньць. Образование бесконьчьныи входит в состав устойчивой формулы радость бесконьчьная, связанной с описанием загробной жизни. В древнейших текстах фиксируется образование безгрѢшьныи, хотя частотность его употребления в изучаемый период, по данным НКРЯ, невысока как в летописях (2 примера), так и в других памятниках письменности (2 примера). Данное образование может осознаваться как префиксальное при адъективе грѢшьныи, однако аналогия с другими формами, структурная и семантическая связь непосредственно с существительным грѢхъ способствуют его переосмыслению как образованного по модели на без…ьныи. Утверждение через отрицание понятия о грехе придает образованию высокую позитивную оценку. Только адъективными формами представлены производные образования бессловесьныи в значении «не владеющий речью, подобный животным»^[34], бесстудьныи в значении «не знающий стыда, заслуживающий осуждения»^[35]:

Производное бесцѢньныи используется в летописных текстах в качестве определения к именам конкретного значения, обозначающим предметы церковного обихода: «Яко не можемъ числа повѢдати съ праздьничьными съсуды бесцѢньными»^[36]. Образование безмѢрьныи соотносится со словом мѢра, в значении которого заключается отвлеченное представление о размере, количестве, мере; безмѢрьныи фиксируется в ранних летописях 1 раз в значении «чрезмерный, огромный»^[37]. Единичными примерами представлены формы бесстрашьныи — «не внушающий страха, безопасный»^[38], безвиньныи — «неповинный, невиновный»^[39], беззлобие — «незлобивость, кротость»^[40]. Исключением для древнерусского периода является соотнесенность имен изучаемой структуры с основами конкретной семантики, например, бездожгье — «отсутствие дождя, засуха»^[41].

К числу частотных форм в летописном жанре относится образование бесчисленьныи (37 словоупотреблений), выступающее в виде бещисленныи в результате ассимиляции на стыке префикса и основы слова число. Оно образовано по модели без…енн(ыи). В основном употребляется в составе устойчивой формулы бещисленое множьство, которая может быть использована для характеристики как совокупности людей, так и большого количества предметов материального мира.

Заключение

Таким образом, к началу письменного периода в древнерусском языке формируется новый способ словообразования — конфиксация. В материалах летописных сводов регулярно и последовательно употребляются именные производные формы данного типа. Особое место среди них занимают образования с начальным без-, которые используются для номинации концептуально значимых для эпохи Древней Руси понятий, называемых через их отрицание и вследствие этого приобретающих важный аксиологический статус в картине мира средневекового периода.

В древнерусских летописях XI–XIV вв. производящими основами для образований с начальным без- были имена отвлеченной семантики. К числу самых частотных конфиксальных дериватов относились беззаконьныи, без­законие, бещисленныи и безбожьныи. Другие образования с элементом без- в летописных источниках представлены небольшим количеством слово­употреблений. Однако уже в древнерусский период отмечается тенденция к расширению круга их производящих основ за счет включения в него имен конкретизированной семантики. Дальнейшее развитие языковой системы подтвердило жизнеспособность моделей с начальным без-, уже в старорусский период количество таких производных значительно увеличилось.

Исследование конфиксальных моделей в последующие периоды развития русского языка представляется перспективным направлением дальнейшего изучения производных имен с начальным без-, в процессе которого будет осуществлен анализ как путей формирования новых моделей, так и тенденций развития и расширения их словопроизводственной базы.

 

_{¹ Шанский Н.М. Этимологический онлайн-словарь русского языка. М. : Дрофа, 2004. URL: https://lexicography.online/etymology/shansky/ (дата обращения: 07.11.2024).}

_{² Словарь русского языка XI–XVII. Т. 5. М. : Наука, 1978. С. 217–218.}

_{³ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 109–110.}

_{⁴ НКРЯ // Повесть временных лет по Ипатьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{⁵ НКРЯ // Новгородская I летопись по Синодальному списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{⁶ НКРЯ // Повесть временных лет по Ипатьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{⁷ Там же.}

_{⁸ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 110–111.}

_{⁹ НКРЯ // Новгородская I летопись по Синодальному списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 25.11.2024).}

_{¹⁰ Там же.}

_{¹¹ НКРЯ // Повесть временных лет по Ипатьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 25.11.2024).}

_{¹² Там же.}

_{¹³ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 110.}

_{¹⁴ НКРЯ // Повесть временных лет по Ипатьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 25.11.2024).}

_{¹⁵ Там же.}

_{¹⁶ НКРЯ // Волынская летопись. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 25.11.2024).}

_{¹⁷ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 93.}

_{¹⁸ НКРЯ //Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{¹⁹ НКРЯ // Повесть временных лет по Ипатьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{²⁰ Там же.}

_{²¹ НКРЯ // Новгородская I летопись по Синодальному списку. URL : https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения : 28.11.2024).}

_{²² НКРЯ // Повесть временных лет по Ипатьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{²³ НКРЯ // Суздальская летопись. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{²⁴ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 127.}

_{²⁵ Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка : в 3 томах. М., 1958. Т. III. С. 1213.}

_{²⁶ НКРЯ // Волынская летопись. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{²⁷ НКРЯ // Повесть временных лет по Ипатьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 24.11.2024).}

_{²⁸ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 128.}

_{²⁹ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 170.}

_{³⁰ НКРЯ // Волынская летопись. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{³¹ НКРЯ // Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 24.11.2024).}

_{³² Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 120.}

_{³³ НКРЯ // Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{³⁴ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 169.}

_{³⁵ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 174.}

_{³⁶ НКРЯ // Новгородская I летопись по Синодальному списку. URL: https://ruscorpora.ru/search?search=CgQyAggP (дата обращения: 28.11.2024).}

_{³⁷ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 115.}

_{³⁸ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 173.}

_{³⁹ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 97.}

_{⁴⁰ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 111.}

_{⁴¹ Словарь русского языка XI–XVII. Т. 1. М. : Наука, 1975. С. 107.}

About the authors

Irina V. Erofeeva

Kazan (Volga Region) Federal University

Author for correspondence.
Email: erofeeva89@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-6702-9129
SPIN-code: 8921-7370
Scopus Author ID: 56260827900
ResearcherId: AAO-3232-2020

Doctor of Philology, Professor, Professor at the Department of the Russian Language and Methods of Teaching, Institute of Philology and Intercultural Communication

18 Kremlevskaya St, Kazan, 420008, Russian Federation

Yulia K. Lukoyanova

Kazan (Volga Region) Federal University

Email: lukyulia@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0003-0229-2855
SPIN-code: 3497-2563
Scopus Author ID: 57213814456
ResearcherId: D-6683-2015

Candidate of Philology, Associate Professor, Associate Professor at the Department of the Russian Language and Methods of Teaching, Institute of Philology and Intercultural Communication

18 Kremlevskaya St, Kazan, 420008, Russian Federation

References

Supplementary files