“Works Belonging to the Grammar of the Cheremis Language” (1775): Linguocultural Aspect

Full Text

Введение Рождение печатного текста у народов Урало-Поволжского региона России, в том числе и марийского народа, тесно связано, прежде всего, с попытками учить их грамоте в составе российского государства со времени завоевания им многонационального Казанского ханства. В этих целях в 1555 г. была учреждена Казанская православная епархия. Ею начат процесс русификации и христианизации инородческих (нерусских) народов Российской империи. В то же время основное внимание уделялось религиозно-образовательным мероприятиям, включавшим в себя строительство церквей, монастырей и открытие духовных школ, подготовку местных священнослужителей и миссионеров. Все же приемы обучения в этих школах были неэффективными, поскольку преподавание велось на непонятном для инородческих детей русском языке. Это приводило к тому, что основной формой обучения стало механическое заучивание материала без осознанного усвоения. Уже в первой половине XVIII в. стало ясно, что такой подход не приносит желаемых результатов. В этой связи возникла необходимость изменить методику обучения с упором на родной язык учащихся, что, в свою очередь, предполагало и составление учебников и пособий. Впервые на уровне государства о необходимости «книги нужные перевести на их язык»[6] было заявлено Петром I в конце его жизни в 1724 г. Значительные изменения в национальной политике Российской империи произошли в период правления Екатерины II, ознаменовавшиеся выдающимися событиями в социокультурной жизни нерусских народов, итогом которых стало появление первых научно обоснованных грамматик чувашского, черемисского (марийского) и вотского (удмуртского) языков. В итоге у этих народов зарождается письменность на основе кириллицы и, как следствие, на национальных языках - книгоиздательское дело. Вместе с тем материалы грамматик послужили и как учебное пособие при обучении в миссионерских школах инородческих детей элементарной грамоте, а также при подготовке будущих священнослужителей. Цель исследования - анализ лексического состава марийской грамматики «Сочиненiя, принадлежащiя къ грамматикѣ черемискаго языка» в аспекте лингвокультурологии. В рамках этого предполагается раскрытие важных направлений становления и развития словарного состава марийского языка в указанный период, выявление особенностей хозяйственной деятельности народа мари, его материальной и духовной культуры, восприятия им окружающей действительности, отраженных в материале данного источника. В процессе исследования применены дескриптивно-аналитический метод и его приемы: наблюдение, интерпретация, классификация, обобщение, систематизация явлений и фактов, а также метод сплошной выборки фактического материала. В работе на основе материалов грамматики выявлены основные тенденции развития словаря этого периода, а также степень воспроизведения в нем быта и хозяйственной деятельности марийского народа, его материальной и духовной культуры, что являлось демонстрацией способов постижения им окружающей действительности и отражением значительной части его языковой картины мира. Результаты и обсуждение Осознание царским правительством и миссионерами во второй половине XVIII в. того, что путь к христианскому просвещению инородцев прокладывается через родное слово, натолкнуло на мысль о необходимости обучения на родном языке. Это выдвинуло перед ними задачу составления учебных пособий, грамматик и словарей на языках народов Урало-Поволжского региона. В этой связи произошло важное событие в истории изучения и развития языков коренных народов Российской империи: создание первых грамматических трудов по чувашскому, марийскому и удмуртскому языкам - «Сочиненiя, принадлежащiя къ грамматикѣ чувашскаго языка» (1769)[7], «Сочиненiя, принадлежащiя къ грамматикѣ черемискаго языка» (1775)[8] и «Сочиненiя, принадлежащiя къ грамматикѣ вотскаго языка» (1775)[9]. Ключевую роль в этом процессе сыграл архиепископ В. Пуцек-Григорович. Являясь ректором Казанской духовной семинарии, он активно занимался изучением языков местных народностей с целью их успешной христианизации. Впоследствии, отмечая важность знания языков народов Среднего Поволжья, В. Пуцек-Григорович писал: «Когда многiе для разныхъ причинъ желаютъ знать языки не только ближнихъ, но и отдаленныхъ, не только нынешнихъ, но и прежде бывшихъ народовъ; то кольми паче надлежитъ намъ стараться довольно узнать языки тѣхъ народовъ, которые между нами внутрь предѣловъ единаго отечества обитаютъ и составляютъ часть общества нашего. Не одно насъ любопытство, но и польза къ тому поощрять должна, которая очевидна всякому, кто съ ними обращается»[10]. Эти его труды не только способствовали распространению православия среди нерусских народов, но также заложили основу для дальнейшего научного исследования этих языков. В целом выпуск первых грамматик стал значимым событием как для самих народов, так и для российской науки того периода. Чувашскую грамматику, присланную от Вениамина (Пуцек-Григоровича), было приказано напечатать Академической типографии 12 января 1769 г. в количестве 600 экз. Через год, в марте 1770 г., в журнале Академической комиссии было записано распоряжение напечатать по 300 экз. грамматик вотского и черемисского языков, присланных от В. Пуцек-Григоровича. В продажу они были пущены только в декабре 1775 г. Первая публикация о продаже обеих грамматик появилась в «Санкт-Петербургских ведомостях» в № 67 за 19 августа 1776 г.[11] Очевидно, черемисская и вотская грамматики составлялись параллельно с грамматикой чувашского языка, ибо через год после появления чувашской грамматики они были готовы к изданию. К тому же в предисловии к чувашской грамматике В. Пуцек-Григорович писал, что «нѣтъ сомнѣнiя, что и другiе ему станутъ въ сем дѣлѣ послѣдовать»[12], т.е. он уже знал о готовящихся рукописях грамматик марийского и удмуртского языков. Вениамин также замечает, что «начало часто подвержено недостаткамъ; однако при семъ нѣтъ той опасности, чтобы оные со времянемъ не были исправлены безъ всякаго ущерба. Желать остается, чтобъ достигли мы въ семъ и через сiе до того совершенства, которое требуется отъ людей благоразумныхъ при начинанiи всякаго труда»[13]. Действительно, последующие грамматики получились более совершенными и объемными, чем первая. В частности, если чувашская грамматика была издана объемом в 68 страниц, то удмуртская - 113, а марийская - 136 страниц. Значительная задержка с изданием грамматик марийского и удмуртского языков объясняется, на наш взгляд, несколькими взаимосвязанными обстоятельствами. Во-первых, у В. Пуцек-Григоровича складывались непростые отношения с императрицей Екатериной II. С одной стороны, он поддерживал приверженность императрицы идеям Просвещения, которые были популярны в Европе того времени, ее просветительские идеи, направленные на образование простого народа, включая недавно принявших христианство инородцев. С другой - проявлял осторожность и заботу в национальных вопросах, особенно касающихся инородцев Казанского края, стремился отстаивать их интересы, понимал важность сохранения культурного разнообразия и уважения к местным традициям. Эти народы, по его мнению, «между нами внутрь предѣловъ единаго отечества обитаютъ и составляютъ часть общества нашего»[14]. Созданием первых грамматик марийского, удмуртского и чувашского народов В. Пуцек-Григорович преследовал и другую цель: «чтобы симъ способомъ показать имъ и вперить въ нихъ мысли, что они суть члены тѣла нашего, что они наше сограждане, и что мы ихъ инако и не почитаемъ»[15]. Безусловно, такой взгляд автора грамматик не всегда совпадал с официальной точкой зрения. Во-вторых, в начале 1770-х гг. в Российской империи сложилась напряженная социально-политическая ситуация. В 1771 г. Центральную часть России, Москву и ее окрестности поразила чума. Страшная болезнь перекинулась и в Казанскую губернию, нанося огромный ущерб людским ресурсам. Далее, в 1773 г. под предводительством Е. Пугачева вспыхнуло самое массовое крестьянское восстание. Вениамин стал жертвой клеветы и обвинений в том, что якобы поддерживал связь с Пугачевым и даже помогал ему. Эти обвинения были особенно опасны для церковного деятеля, так как пугачевское восстание воспринималось властями как серьезная угроза государственному порядку. Несмотря на отсутствие доказательств, его арестовали и отправили в Санкт-Петербург для проведения расследования. Следствие длилось около четырех месяцев, но не смогло найти никаких подтверждений вины архиепископа. В результате в феврале 1775 г. Вениамин был реабилитирован. Также была освобождена из-под ареста его рукопись грамматики марийского языка и впоследствии издана в Санкт-Петербурге при Императорской академии наук. Первая грамматика марийского языка для своего времени представляет солидную научную работу. В ней содержится довольно обширное описание грамматического (морфологического) строя марийского языка и значительный лексический материал: словарь объемом более одной тысячи слов, ставший по существу первым опытом по марийской лексикографии. Грамматическая часть «Сочинений...» представляет собой элементарный курс морфологии, где исследуются такие части речи, как имена существительное, прилагательное и числительное, а также глагол, наречие, местоимение, междометие и предлог. Более детально анализируются имя существительное и глагол. Изучение имени существительного начиналось с информации о том, что «Къ имени въ Черемискомъ разговорѣ принадлежитъ склоненiе, число, падежъ и ударенiе. Всѣ имена Черемискiя надлежатъ до двух склоненiй, которыя различаются по окончанiю и ударенiю Именительнаго падежа»[16]. Автор первой грамматики считал, что в марийском языке существует шесть падежей (так же как и в латинском языке): «Именительный, Родительный, Дательный, Винительный, Зпательный, и Тпорительный» (с. 1) (Курсив здесь и далее наш. - В.М.). Последующие нехарактерные для марийского языка два падежа (звательный и творительный) он определил, по-видимому, исходя от норм латинского языка, где выделяют также шесть падежей: именительный, родительный, дательный, винительный, творительный и звательный. При составлении марийской грамматики опора автора на этот язык, вероятно, связана с тем, что в свое время В. Пуцек-Григорович преподавал учащимся семинарии латинский язык. В современном марийском языке определяют 9 падежей: кроме первых четырех падежей - сравнительный, совместный, местный, направительный и обстоятельственный. Первоначальной информацией о глаголах марийского языка являлись следующие положения: «При глаголѣ въ Черемискомъ разговорѣ примѣчать должно слѣдующее: Глаголы в Черемискомъ разговоре всѣ кончатся на амъ, ямъ и емъ, и оныя раздѣляются на два спряженiя. Кончащiеся на амъ и ямъ, надлежат до первого, кончащiеся на емъ до второго спряженiя. Понеже глаголы в Черемискомъ разговорѣ ударенiе всѣ имѣютъ на послѣднемъ слогѣ, то когда в прошедшемъ совершенномъ времени послѣднiй слогъ перемѣняется, ударенiе у всѣхъ на предпослѣднемъ слогѣ настоящаго времени переносится, например, нумала́мъ ‘несу́’, прошед. соверш. нума́лемъ; утаре́мъ ‘свобождаю’, прошед. соверш. ута́рышымъ» (с. 72). Лексические единицы были расположены по частям речи и соответственно обозначали понятия согласно тем лексико-грамматическим разрядам, для подтверждения которых они представлялись. Например, лексика, выраженная именем существительным, обозначала: 1) абстрактные понятия: юму ʻбогʼ, пильпомъ ʻнебоʼ, сандалыкъ ʻвселенная’(с. 54), цонъ ʻдушаʼ, эрекъ ʻволяʼ (с. 55); 2) родственные отношения и половозрастные характеристики человека: атя ʻотецʼ, аба ʻматьʼ, эрге ʻсынʼ, юдюръ ʻдочьʼ, куатя ʻдедʼ, кугу-аба ʻбабушкаʼ (с. 56), изя ʻбратʼ, шолiо ʻмладший братʼ, ака ʻстаршая сестраʼ, куака ʻтетяʼ, тугуларъ ʻсватʼ, маре ʻмужʼ, вате ʻженаʼ (с. 57); 3) части тела человека и проявления его организма (соматическая лексика): вуй ʻголоваʼ, санgа ʼлобʼ, шиндза ʻглазаʼ, шинза-аулъ ʻресницыʼ, нерь ʻносʼ, нерь-рожъ ʻноздриʼ, умша ʻрот, устаʼ, тюрбю ʻгубаʼ (с. 58); 4) землю и продукты земледелия: рок в значении ʻземляʼ, шунъ ʻглинаʼ, ошна ʻпесокʼ, анgа ʻзагон, полосаʼ, курукъ ʻгораʼ (с. 60), аgа ʻпашняʼ, аgа вуй ʻплугʼ, килта ʻснопʼ, шиданъ ʻпшеницаʼ, уржа ʻрожьʼ(с. 61); 5) названия пищи и овощей: кинде ʻхлебʼ, ложашъ ʻмукаʼ, пурусъ ʻперецʼ, шербалъ ʻсметанаʼ, шилъ ʻмясоʼ, коголiô ʻпирогʼ (с. 63), ушменъ ʻсвеклаʼ, шоганъ ʻлукʼ, укра ʻчеснокʼ, кiяръ ʻогурецʼ, немецъпурса ʻбобʼ, кицке ʻягодаʼ (с. 62) и т.д.; 6) флору и фауну: кожъ ʻельʼ, пюнджо ʻсоснаʼ, ваштаръ ʻкленʼ, нолго ʻилемʼ, пизле ʻрябинаʼ (с. 64), шордо ʻлосьʼ, пючю ʻоленьʼ, маска ʻмедведьʼ, тюе ʻверблюдʼ, луй ʻкуницаʼ (с. 67), кишке ʻзмея, ужʼ (с. 64), шигшале ʻящерицаʼ, кутко ʻмуравейʼ, коля ʻмышьʼ, ужаба ʻлягушкаʼ (с. 65), канкъ ʻптицаʼ, курнушъ ʻкоршунʼ, вараксенъ ʻласточкаʼ (с. 65), мюкшъ ʻпчелаʼ, шинgа ʻкомарʼ, орашинgа ʻмухаʼ (с. 67); 7) домашних животных: волiок ʻскотʼ, юшкюжъ ʻбыкʼ, ушкалъ ʻкороваʼ, презе ʻтеленокʼ, кезе ʻкозаʼ, сосна ʻсвиньяʼ, имне ʻлошадьʼ, ожо ʻжеребецʼ, вюлiо ʻкобылаʼ, пи ʻсобакаʼ, прысъ ʻкошкаʼ (с. 68); 8) метеонимы (метеорологическая лексика): пилъ ʻоблакоʼ, кюдюрцо ʻгромʼ, волгондцо ʻмолнияʼ (с. 54), шокшо ʻжаркоʼ, лумъ ʻснегʼ, мардежъ ʻветерʼ, юръ ʻдождьʼи т.д. Прилагательные обозначали: 1) качества личности человека: сай ʻхорошийʼ, осалъ ʻзлойʼ, ушан ʻумныйʼ, эреканъ ʻсвободныйʼ, сулуканъ ʻгрешныйʼ, тажа ʻздоровыйʼ, цоя ʻлицемерный, хитрыйʼ (с. 44), пуро ʻдобрыйʼ (с. 45); 2) возраст человека: шонgо ʻстарыйʼ (с. 44), самырыкъ ʻмолодойʼ (с. 45); 3) размер предмета: кугу ʻбольшой, великийʼ, изи ʻмалый, маленькийʼ (с. 44), тигиде ʻмелкийʼ, шолдыра ʻкрупныйʼ, кужо ʻдлинныйʼ, кютюкъ ʻкороткийʼ, вицкижъ ʻтонкийʼ, кюжго ʻтолстыйʼ, тигиде ʻмелкийʼ, шолдыра ʻкрупныйʼ (с. 45); 4) оттенки цвета: волгодо ʻсветлыйʼ (с. 44), ошо ʻбелыйʼ, шеме ʻчерныйʼ, iошкарге ʻкрасныйʼ, канде ʻсинийʼ (с. 45) и т.д. Лексический состав глаголов в основном обозначал хозяйственную деятельность мари: аgамлиштемъ ʻпашуʼ, iюдемъ ʻсеюʼ (с. 130), шюремъ ʻборонюʼ, туредамъ ʻжнуʼ, мушкамъ ʻмою, стираюʼ, олмоктемъ ʻчинюʼ (с. 126), ургемъ ʻшьюʼ, iюштамъ ʻмету, подметаюʼ (с. 147) и т.д. Из приведенных примеров видно, что представленная лексика первой грамматики отличается от литературных вариантов современного марийского языка в основном фонетическим оформлением. Одним из достоинств первой грамматики является более-менее правильная передача звуков слов марийского языка. Тем не менее некоторые слова переданы так искаженно, что без перевода их трудно распознать, например: юрломашъ ʻнищетаʼ (совр. йорлылык, нужналык); iюбюртюмашъ ʻрадость, весельеʼ (с. 56) (совр. йывыртымаш); пюндчжо ʻсоснаʼ (совр. пӱнчӧ); канкъ ʻптицаʼ (совр. кайык). Возможно, в слове канкъ произошла опечатка: вместо буквы й (или и) была напечатана буква н, ибо в производном от него слове пюрт-каикъ ‘воробей’ (с. 65) слово каикъ пишется с буквой и. Далее, в грамматике обнаруживаются как лексические, так и фонетические единицы, характерные для всех наречий марийского языка. По-видимому, составитель при отборе языкового материала стремился к тому, чтобы он был доступен для понимания представителями всех диалектов. Грамматика была рассчитана как пособие не только для изучающих марийский язык в миссионерских целях, но и как учебник в новокрещенских школах для учащихся мари из разных регионов России. В частности, примеры типа кизитъ ʻсейчасʼ (с. 133), минь кичалам иле ʻя искалʼ (с. 91), шиже ʻосеньʼ (с. 55), кине ʻконопляʼ (с. 62), винеръ ʻхолстʼ (с. 70) (совр. вынер) указывают на произношение слов с полногласным i вместо редуцированного гласного заднего ряда ы, что характерно для восточного диалекта марийского языка. На восточный диалект указывают и местоимения минь ʻяʼ, тынь ʻтыʼ (с. 48), мининь ʻмойʼ, тынинь ʻтвойʼ (с. 52). Лексическим материалом для грамматики послужил в основном цокающий диалект марийского языка, что характерно для горномарийского и северо-западного наречий, а также для йошкар-олинского говора лугового наречия: цоя ʻхитрый, лукавыйʼ, цалъ ʻседойʼ (с. 44), церъ ʻболезньʼ (с. 60), кицке ʻягодаʼ (с. 62) и т.д. Хотя в грамматике не было алфавита, однако в лексическом составе были отражены следующие начертания букв: а, е, и, i, о, ô, у, ы, э, ю, я, б, в, г, g, д, ж, з, й, к, л, м, н, п, р, с, т, ц, ч, ш, щ, ъ, ь. Тем самым было положено начало созданию самостоятельного марийского алфавита на основе кириллицы. В основе марийской орфографии в грамматике утвердились два принципа - морфологический (морфемный) и фонетический, что позволило вполне удовлетворительно отражать особенности марийской фонетики на письме. Например: цонъ щюдюръ кече эръ тулъ покшомъ паша нонъ рюнъ нъ ренъ нъ монъ нъ душа звѣзда день утро огонь морозъ, иней дѣло (с. 55) Для обозначения фонетических особенностей при написании марийских слов В. Пуцек-Григорович использовал диграф iô для обозначения звуков ӧ: мiôръ ʻклубникаʼ (с. 62), ы после мягкого согласного: волiôкъ ʻскотʼ (с. 68) и звукосочетания йо: iôмакъ ʻсказкаʼ (с. 56), а также букву g, которая обозначала одновременно смычно-взрывной заднеязычный звонкий согласный г: менgе ʻстолбʼ (с. 60), фрикативный г: аgа ʻпашняʼ (с. 61), а в сочетании с согласным н передавала заднеязычный носовой ҥ = ŋ: онgа ʻдоскаʼ (с. 69) [1, с. 214]. Достоинством первой грамматики является и то, что правописание конечных безударных гласных в общих чертах было правильным: конечные безударные гласные в произношении уподоблялись по ряду и огубленности-неогубленности ударному гласному: шокшо ‘теплота’ (с. 55), кече ‘солнце’ (с. 56), пошкудо ‘соседъ’ (с. 57), тюрбiô ‘губа’ (с. 58), шюлiô ‘овесъ’ (с. 61). Это явление (ассимиляция гласных) в марийском языке позднее получило название «лабиальная (губная) гармония» и в новое время было принято в качестве орфографической нормы современного литературного языка. Безусловно, словарь далеко не полно отражал лексический состав марийского языка того времени, имеются случаи неправильного перевода и ряд неточностей в графической передаче. Но для понимания изменчивости лексического состава он имеет большое значение, ибо в нем отражено много архаизмов, вышедших впоследствии из употребления. К примеру, такие слова: тюмемъ ʻмиллионʼ (с. 47), нюгаръ ʻраб, слугаʼ (с. 57), таныкъ ʻсвидетельʼ (с. 57), тагдушъ ʻприятельʼ (с. 57), цапкынъ ʻпочтарьʼ (с. 57), тюльгень ʻястребʼ (с. 66), тюе ʻверблюдʼ (с. 67), лепшъ ʻколыбельʼ (с. 69) и т.д. в настоящее время для широкого круга носителей языка непонятны. Поэтому фиксация их в грамматике представляет огромную ценность не только для отражения лексического состава марийского языка XVIII века, но и для современных исследователей язы-ка, культуры и быта марийского народа в контексте исторического прошлого. Некоторые из представленных слов к настоящему времени подверглись значительному изменению или приобрели другое значение. Например, слово нерге (с. 56) в первой грамматике переводится как ʻпорядокʼ, а в современном марийском языке нерге - ʻнасморкʼ; азринъ ʻсмертьʼ (с. 56), совр. азырен - в значении ʻсмерть, дьявол, плохой человекʼ; яклака ʻмолодецʼ (с. 57) - совр. яклака ʻскользкийʼ; таныкъ ʻсвидетельʼ (с. 57) (это слово в современный марийский язык было введено вновь в 1990-е гг.); туякъ ʻчтецʼ (с. 58), совр. - лудшо, лудшыеҥ; тулъ кю ‘кремень’ (с. 60), совр. тулгӱ, чакмагӱ ‘кремень’; сайлемъ ʻукрашаюʼ (с. 125), совр. сайлем ʻвыбираюʼ; аgам лиштемъ ‘пашу’ (с. 126) совр. - куралам; кинягамъ юктемъ ‘читаю книгу’ (с. 128), совр. - книгам лудам; азаплемъ ‘удивляюся’ (с. 128), совр. азап ‘беда, бедствие, несчастье’ и т. д. Заключение Первая грамматика марийского языка 1775 г. сыграла важную роль в развитии марийской письменной культуры и становлении книгоиздательского дела на марийском языке. Заложенные в ней фонетический и морфологический принципы марийской орфографии стали основой для последующих изданий и учебных пособий. Грамматика служила учебником для обучения марийских детей и подготовки священнослужителей к работе на марийском языке. Кроме того, материалы грамматики давали ценные сведения для выявления основных закономерностей становления лексики не только вышеназванных тематических групп, но и всего словарного состава марийского языка того периода, а также отображали материальную и духовную культуру мари, хозяйственную деятельность и быт, являлись демонстрацией способов постижения им окружающей действительности и отражением значительной части его языковой картины мира. Таким образом, издание первых грамматик чувашского, марийского и удмуртского языков в 1769-1775 гг. стало важным этапом в просвещении народов Урало-Поволжского региона: мари, чуваш и удмуртов, а также первоначальной ступенью развития их письменной культуры. Этот процесс был связан с историческими изменениями, происходившими в регионе на протяжении нескольких столетий.

About the authors

Vitaly T. Mikhailov

Mari State University

Email: vitatim@yandex.ru
ORCID iD: 0009-0007-4757-0085
SPIN-code: 2874-1164

Candidate of Pedagogical Sciences, Associate Professor, Head of the educational and methodological laboratory “Mari School”

Yoshkar-Ola. 1 Lenin Sq, Yoshkar-Ola, 424000, Russian Federation

Elena G. Lastochkina

Mari State University

Author for correspondence.
Email: antrolea@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-7081-1982
SPIN-code: 2655-5093

Candidate of Philological Sciences, Associate Professor of the Department of Mari Language and Literature

Yoshkar-Ola. 1 Lenin Sq, Yoshkar-Ola, 424000, Russian Federation

References

Supplementary files