Origins of Modern Adyghe (North Caucasian) Literary Bilingualism (To the 225th Anniversary of the Birth of Shora Nogmov)

Full Text

1. Введение В трагическом противоречии Русско-Кавказской войны, ее кровавых законов Северный Кавказ становится для русских символом вольности, а горцы - ее живым воплощением. Даже в самые жестокие периоды войны взаимоуважение русских и черкесов сохранилось, что нашло художественное воплощение в творчестве Пушкина, Лермонтова, Толстого. Подспудные связи двух различных культур не будут отменены ни самой войной, ни ее последствиями - трагедией махаджирства. Несмотря на то, что русские всегда уважали свободу, вольность черкесов, они вынуждены были следовать за имперскими амбициями. В такой трагической ситуации и рождается лермонтовский вопрос: Я думал: «Жалкий человек. Чего он хочет?.. Небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он - зачем?» Одна из малоисследованных проблем, на наш взгляд, - художественный резерв произведений адыгских просветителей, выявление его роли и функций в дальнейшем формировании и развитии культуры и литературы. В войне, которая грозила черкесам полным уничтожением, возникает парадоксальный, но вполне объяснимый диалог культур, который нужно рассматривать как осознание необходимости спасения северокавказских народов перед лицом мощного и жестокого врага. И в этом смысле художественный резерв произведений адыгских (северокавказских) просветителей в дальнейшем развитии культуры и литературы многое объясняет. Отчетливо осознавая трагедию этих писателей как заложников русского самодержавия, следует подчеркнуть, что известными их сделал русский язык. Другая особенность в самом процессе формирования будущей национальной культуры заключалась в том, что адыгским просветителям оказался близок сам тип русской литературы. Русскоязычная литература просветителей тоже была для народа его социологией, историей, философией, этнографией [1]. Речь идет прежде всего о произведениях С. Казы-Гирея, С. Хан-Гирея и, конечно же, Шоры Ногмова. К примеру, Шора Ногмов начинает свой творческий путь с «Истории адыхейского народа», собирает исторические факты, предания и легенды и стремится выстроить их не просто в хронологическом порядке, но так, чтобы в них прослеживался смысл и направление истории адыгов. 2. Обсуждение В начале XIX века описание этногенеза адыгов, даже если оно не представляется сейчас строго научным, а главное - повествование о кровавых междоусобицах адыгских князей, о борьбе адыгов с внешней опасностью заставляет писателя-историка искать идеального для народа правителя. Таким в изображении Шоры Ногмова предстает князь Инал, которого он сравнивает с киевским князем Ярославом Мудрым, как позже Темрюка Идарова - с Иваном Грозным, подчеркнув, что названные им князья сыграли в жизни адыгов ту же роль, что сыграли в истории России ее мудрые и грозные правители. В истории культуры адыгов труд Шоры Ногмова представляет собой особую ценность. Эти книги воспринимаются как художественное воплощение идей национального возрождения. По концепции Г. Гачева, в таких произведениях обнаруживается «сплав фольклорно-художественного, языческого, религиозного типов сознания» [2. С. 28]. За Шорой Ногмовым последуют другие адыгские просветители. Одновременно с ним пишет свои «Записки о Черкесии» С. Хан-Гирей, в отличие от предшественника обращающий внимание не на историческую последовательность событий, а на этнографию адыгов. С учетом проблематики данной статьи нам важно увидеть в произведениях просветителей и предмет литературоведческого исследования. Если иметь в виду такие произведения, как «История...» Шоры Ногмова или «Записки о Черкесии» С. Хан-Гирея, то следует выявить не только жанровую специфику этих произведений, но те их особенности, которые позволяют отнести названные произведения к начальному периоду развития русскоязычной и национальной художественной литературы. В «Истории…» автор стремится отразить историю адыгов, со всеми драматическими ее перипетиями, в единстве структуры собственно исторических описаний с прозаическим переводом героических песен адыгов. Художественность такого типа сознания сыграет особую роль в дальнейших судьбах адыгских литератур. «История...» прокладывает пути, на которых возникнет эпопея А. Кешокова «Вершины не спят», типологически сходная с произведением Ш. Ногмова на уровне композиции, представляющей собой циклизацию («цепочку») хабаров, выстроенную с опорой на точку зрения автора, восходящую к типу художественности «Истории…» Ш. Ногмова. «История…» станет также источником преданий и сюжетов: так, в романе М. Эльберда «Страшен путь на Ошхамахо» использован не только сюжет с драгоценным панцирем, но и самый принцип смещения хронологии событий и действующих лиц, что недопустимо в историческом мышлении, но может оказаться и перспективным в романном повествовании для решения собственно художественных задач. Воздействие «Истории...» Ш. Ногмова, с его идеализацией «золотого века» адыгов будет и весьма длительным и настолько сильным, что преодолеть этот взгляд на национальную историю кабардинская литература сможет только в последние десятилетия в романах М. Эльберда «Страшен путь на Ошхамахо», «Ищи, где не прятал», романе в стихах X. Бештокова «Каменный век» и романе Дж. Кошубаева «Абраг». Еще один аспект проблемы художественности «Истории...» Шоры Ногмова - это взаимодействие с фольклором. Не случайно Ногмов дал своей «Истории…» еще и другое название: «Предания черкесского народа». Шора Ногмов собирает, записывает и переводит предания, легенды, историко-героические песни на русский язык, рассматривая их в трех аспектах: как исторический материал, как тексты, выражающие его просветительские идеалы, в том числе идею «золотого века», и как собственно художественное произведение. Синкретизм мышления автора позволял ему не расчленять эти функции, а воспринимать их в некоем единстве. Следует согласиться с утверждением Б.А. Гарданова, что «в основу своего труда Ш.Б. Ногмов положил исторический эпос. Народное устно-поэтическое творчество, исторические предания и песни не могли быть органически включены в текст “Истории адыгейского народа”, если бы ее автор отказался от художественной образности в изложении исторического материала». Но Ш. Ногмов «правильно избрал и соответствующую этому содержанию форму изложения, чем придал своей “Истории...”, как литературному произведению, определенную стилевую стройность и целостность» [3. С. 45]. Однако следует напомнить, что образность фольклора и литературы - это различные эстетические системы. Органичность включения народно-поэтического материала в историю определялась совпадением мифоэпического и авторского сознания, включающего его в свое повествование. Изложение собственно исторических событий и героическая песня в «Истории...» Шоры Ногмова не создают разрыва, не нарушают художественное единство потому, что историк видит мир и человека в нем, осмысляет этот мир с той же точки зрения, что и народные сказители в своих героических песнях. Мировидение Шоры Ногмова - это не исторические воззрения современного ученого и не вымысел поэта, творящего внутри эстетической системы письменной литературы. Это синкретическое мировидение, в котором пока еще не дифференцировано собственно литературное творчество. Синкретизм мышления и изображения определяет то самое стилевое единство, о котором уже упоминалось. Так создается единство мировоззрения идеологических позиций в собственном повествовании Шоры Ногмова и в приводимых им записях фольклорных произведений. Естественно, что целостность повествования определяется еще и тем, что записи фольклора даны в русском переводе, сделанном самим историком. Следуя за фольклором, автор «Истории...» в то же время подчеркивает в переводах наиболее важное и ценное для него как историка, просветителя и писателя. Анты предстают реальными предками адыгов, и знаменитый герой Баксан мифологизируется в качестве героического первопредка. Обычно в мифологическом сознании первопредки бессмертны, а потому после гибели Баксана он как бы возрождается в песне сестры о нем и в весенних ритуалах, которые посвящены его памяти: «Весной, около половины апреля, молодые девушки с распущенными волосами поют эти слова, составивши хоровод». Хоровод для мифологического сознания был воплощением круговорота природы, которая оживает весной. И за этим круговоротом природы - круговорот человеческого бытия, в котором не исчезает память о героях, что и делает их бессмертными. Еще одна деталь ритуала, которая тоже связана с анализируемой мифологемой, - это распущенные волосы девушек во время исполнения обряда. В мифе волосы - солнечные лучи, а потому они связаны с верхним миром. Как и все в мифе, волосы амбивалентны, и со времен матриархата они наделяются грозной магической силой, которая может быть и враждебной. Легенда о Баксане включает в себя песню его сестры и завершается описанием памятника, поставленного ею. Но вот что здесь важно: в песне говорится о том, что сестра приглашает соорудить памятник грекам. Снова возникает легенда об антском происхождении и общении с древними греками, что уже сам историк подтверждает описанием статуи: «Памятник этот представляет молодого человека в шитой шапочке и в платье, похожем по покрою на нынешний бешмет с продольной строчкой...». «Каменный образ» не передает величия героя, но для сестры главное другое: «...сходство с ним уязвило мое сердце». Несмотря на то, что ислам запрещает изображение человека, Шора Ногмов подробно, в деталях описывает статую, подчеркивая ее греческое происхождение. Таким образом, мифологизация Баксана позволяет соединить авторское повествование, песню, обряд и памятник, а это, в свою очередь, придает художественную завершенность повествованию. Поэтому Шора Ногмов, как представляется, в контексте концепции Карамзина придерживается схем русского автора в хронологической разбивке, в системе доказательств, в самих посылах к отысканию предков в античных временах. С той же идеей «золотого века» связан и образ мудрого правителя, просвещенного государя, который не раз возникает в «Истории...». Князю Иналу посвящена особая «Повесть о подвигах Инала». Образу жизни и правлению князя Темрюка Идарова посвящено несколько преданий. Они органически вписаны в историю Кабарды XVI века, в том числе и в отношения с Россией и другими сопредельными странами. Шора Ногмов представляет читателю мудрость правителя прежде всего так, как ее понимали русские просветители: Инал был щедро одарен природой; он имел все качества великих и добродетельных людей. Под его твердым и благоразумным управлениемпрекратились смуты и беспорядки между адыгейцами. Приобретя доверенность народа, он упрочил свою власть и успел примирить враждующие стороны и соединить разъединенные силы. Благородная душа его, ненавидя насилие и беспорядки, предприняла строгими мерами истребить вкоренившееся буйство. Первым попечением его было наказать виновных в беспорядках князей и их подданных... Благоразумие, прямодушие и высокие дарования Инала приобрели ему любовь и уважение адыгейских племен... Князь Инал пользовался в народе большим уважением, и подданные нарекли его великим и мудрым и любили его, как отца. Он же во все продолжение своей жизни ни о чем так не заботился, как о благосостоянии подданных и о спокойствии края [4. С. 112, 113]. Историк выявляет в своем герое именно те добродетели, которые должны быть присущи просвещенному государю, подчеркивая прежде всего значение личных качеств правителя для благоденствия народа, который и создает на земле «золотой век». Во всех случаях он подчеркивает, что только в единении правителя и народа - залог возвращения «золотого века». Рисуя образы мудрых правителей, Шора Ногмов осуждает тех князей, чьи междоусобицы, распри, набеги приводили к разорению адыгов и делали их беззащитными перед внешним врагом. К тому же особо подчеркнем: поистине триумфальное вхождение в сферу русской словесности представителей адыгского просветительства было обеспечено интересом русской общественности к вариативным моделям социального общежития. 3. Выводы Итак, Шора Ногмов как художник предстанет во всей значительности только в том случае, если литературоведческому анализу будет подвергнут каждый из сюжетов и все произведение в целом. Это дело будущего. Пока же можно сказать, что в синкретизме «Истории адыгейского народа» Шоры Ногмова принципиальные функции выполняет как просветительская идеология, так и художественность произведения, т.е. Шора Ногмов выражает в своем произведении мифоэпический тип сознания своего народа. Наряду с «Нартами» «История...» Шоры Ногмова продолжает оставаться неисчерпаемым источником изучения адыгской ментальности, сюжетов и мотивов в развитии современной русскоязычной и национальной литературы.

About the authors

Yuriy M. Thagazitov

Kabardian-Balkarian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences

Author for correspondence.
Email: kazieva@pgu.ru

Leading Researcher of the Sector of Kabardino-Circassian Literature, Doctor of Philology

18 Pushkin str., Nalchik, Kabardino-Balkaria, 360000, Russian Federation

Almira M. Kazieva

Pyatigorsk State University

Email: kazieva@pgu.ru

Doctor of Philology, Professor, Pyatigorsk State University

9 Kalinin str., Pyatigorsk, Stavropol region, 357503, Russian Federation

References

Supplementary files