Становление синергийных сложностей в России: запрос на новые учебные курсы в вузовском образовании

Полный текст

Имманентной характеристикой современной России являются синергийные сложности: они представляют собой качественно новые реалии, возникшие как результат нелинейного процесса их становления в контексте прошлого, настоящего и будущего. Властные элиты не знали сложности того общества, которое они «построили». Факторы недооценки возникших синергийно сложных проблем, для решения которых «неприемлемы простые решения», стали «едва ли не решающими предпосылками прекращения уникальных процессов перестройки» [18. С. 38–43, 53].

В период либеральных реформ были инициированы радикальные трансформации образовательной системы, призванные вооружить молодое поколение знанием о динамичном, «ускользающем мире» [6], что позволяло бы вырабатывать жизненно необходимые инновации в политике, экономике, социальной жизни и образовании. Однако был выбран курс, предполагающий не диалектическое разрешение противоречий, а заимствование на Западе либерально прагматической модели образования, воплощенной, как тогда казалось, в «универсальной» болонской системе. Негативные последствия этого курса ныне очевидны: «остро стоит вопрос, как преодолеть накопленное отставание и как осуществить реформирование образования». Доминируют производящие травму постулаты, что «образование — это услуга», а первостепенное значение играет «умение зарабатывать деньги». В результате «университеты ввергнуты в пучины квази-рыночных отношений», тогда как образование должно стать «сферой достижения и удовлетворения блага общества, обеспечения творчества, свободы поиска, раскрытие интеллектуального потенциала» [35. С. 209, 211–212].

Сегодня эти проблемы еще более актуализировались. В условиях конфронтационной политики, проводимой коллективным Западом, востребовано суверенное развитие страны и, соответственно, национально ориентированная модель высшего образования, нацеленная на комплексное изучение и устранение синергийных сложностей: с одной стороны, необходимо вооружить студентов знанием о синергийной картине российского общества и мира, с другой стороны — возродить гуманистические традиции формирования всесторонне развитой, креативно мыслящей и социально ответственной личности.

Проблема синергийных сложностей востребовала теоретико-методологический инструментарий, состоящий из трех мета-парадигм. Первая — теории синергетики, включающие в себя социогуманитарное и естественнонаучное знание, позволяющие анализировать нелинейные процессы развития живой и неживой природы, социума, цифровых технологий, искусственного интеллекта. Главный источник синергийно сложных образований — «неравновесность как то, что порождает “порядок из хаоса”» [26. С. 252], компонентом которого являются имманентные факторы развития страны в виде саморегулирующихся систем сложного типа, качества которых не сводятся к свойствам их частей [32].

Вторая мета-парадигма — теории, в которых исследуются взаимовлияния глобальных и национально-локальных факторов. Так, теория глокализации обосновывает становление ряда самодостаточных «глокальных модернов», включающих в себя «такие формальные характеристики, как нация-государство и его многочисленные символы (флаги, гимны и т.д.), научную мысль, концепции социальной науки (такие как культура, семья или религия), образовательные системы, бюрократические формы организации власти и т.д.» [47. С. 89]. Из этой теории следует, что синергийная сложность имеет культурную идентичность, а ее стержень — «генотип культуры страны», выраженный в «корневой системе нравственных ценностей и жизненных смыслов, вкусов и норм, критериев оценки человеком себя и окружающего мира» [7. С. 10]. Историческое формирование данного генотипа обусловлено соседством с двумя диаметрально противоположными типами культур — западной и восточной [23]. Если в генотипе западной культуры вектор общественного развития «направлен вовне, на преобразование мира», то с точки зрения восточной культуры вектор общественного развития и жизнедеятельности направлен «не столько вовне, сколько вовнутрь, на самовоспитание, самоограничение, включение в традицию» [30. С. 12]. В этой же связи востребованы идеи Н.А. Бердяева [2] и Л.Н. Гумилева [8] о цивилизационной идентификации россиян.

Третья мета-парадигма — теории нелинейного развития и метаморфозных преобразований от философских идей Гераклита о «метаморфозе огня» [5], К. Маркса о «двойной метаморфозе» превращения товара в деньги, а из них в другой товар [20. С. 120], М.М. Бахтина о культурно конструируемых метаморфозах карнавалов [1] до современной теории У. Бека о «цифровой метаморфозе мира» — возникли реалии, позволяющие человеку выполнять функции Бога (“Being God”) [39. С. 22, 141–149]. Разнотипные метаморфозы, по сути, стали драйвером нелинейных преобразований человека, общества и природы.

Выделим десять наиболее актуальных синергийных сложностей, изучение которых следует включить в учебные курсы для студентов вузов. Синергийная сложность в виде социо-техно/цифро-природных гибридов. Как отмечает Дж. Урри, «социальные и физические/материальные миры полностью переплетаются, и дихотомия между ними есть идеологический конструкт, который необходимо преодолеть… Я включаю в общество мир объектов, технологий, машин и природных сред» [47. С. 8]. По Ж. Бодрийяру, имеет место процесс «растворения» социальных реалий, социальный обмен заменяется обменом символическим с доминированием кодов сигнификации и симуляров [3]. Природа и климат все больше превращаются в творение человека [41]. Под влиянием цифровизации утверждаются нечеловеческие актанты, обладающие рефлексивностью, что способствует их гибридизации с социальными акторами [18]. Однажды начавшись, этот процесс продолжается. Его драйвером сегодня стала цифровизация, воспроизводящая саморазвивающиеся сложности гибридного типа, к которым, в частности, относят «человек — технико-технологическую систему», «сложные компьютерные сети, предполагающие диалог человек-компьютер», а также «все социальные объекты, рассмотренные с учетом их исторического развития», которые конституируют «постнеклассическую рациональность». Для изучений синергийных сложностей В.С. Степиным предложена синергетическая парадигма, квинтэссенция которой — «экспликация связей фундаментальных внутринаучных ценностей (поиск истины, рост знаний) с вненаучными ценностями общесоциального характера» [32. С. 49, 50]. В образовательном процессе ее базовые принципы могли бы быть конкретизированы в практико-ориентированных курсах «Сложности новой России через призму синергетики» и «Национально-культурная модель цифровизации» [16. С. 29–37].

Синергийная сложность пространства. Зарубежные исследователи анализируют качественно новые пространственные реалии главным образом через призму теорий глобального развития человечества в контексте постулата «универсальности» западного мира: по Дж. Робертсону, процессы глобализации сопровождались всемерным культивированием американофилии, основанной на мифологизации англо-саксонского мира [45]; Дж. Ритцер отмечает, что все мировое пространство подвержено воздействию могущественных экономических и политических акторов, которые «навязывают себя на локальное», в результате чего «локальное быстро исчезает» [44. С. xiii]. Российские исследователи, напротив, комплексно подходит к изучению синергийно сложного пространства, отмечая, что необходимо вести поиск сопряжения «трех уровней идентичности»: местного, регионального и всемирного [28. С. 220–223], поскольку «Россия принципиально полицентрична» [29. С. 9]. Этот фактор, существенно влияющий на общий вектор взаимодополняющего со-развития столиц и регионов России как саморегулирующихся систем сложного типа пока недооценен в учебном процессе, и восполнить пробел мог бы курс «Синергийная сложность пространства России».

Синергийная сложность времени. Согласно И.  Пригожину, «переоткрытие» времени влечет обоснование его синергетической модели: сложность времени связана с выявлением его необратимости, а также культурной, социальной, нравственной и этической составляющих [24]. Нормой становятся многообразие ритмов времени, сочетание процессов эволюции и коэволюции сложных структур, ускорения и замедления развития, резкое увеличение точек бифуркации — периодов в развитии самоорганизующейся системы, когда активизируются внешние и внутренние факторы. Усложнение времени рельефно видно в увеличении его типов: в классической античности время рассматривается в связи с жизнью космоса, порой отождествляется с движением небосвода [4]; сегодня речь идет о «нелинейности времени» [11]. Значимой составляющей синергийно сложного времени выступает, по М. Кастельсу, «вневременное время», создающее возможности для «избавления от контекстов своего существования», но при этом оно «избирательно включает или исключает функции и людей из различных временных и пространственных рамок» [40. С. Xl–xlii]. Для многих россиян становление вневременного времени — своего рода социальный капитал, дающий новые шансы на восходящую социальную мобильность, однако отсутствие адекватного доступа к нему стало своеобразным культурным механизмом воспроизводства «национальных особенностей режима исключения» [27. С. 358]. Также необходимо критически переосмыслить прагматический принцип «время — деньги», который не сообразуется с генотипом нашей культуры. Российское время уникально: это не только одиннадцать часовых зон, но также социальные и нравственные составляющие, в частности, выражающиеся в исторической памяти россиян, переходящей из прошлого в настоящее и будущее. Полагаем, здесь целесообразен курс «Социальное время России».

Синергийная сложность интерферентных рисков. Реалии современного мира и России таковы, что имманентно включают в себя объективные и субъективные детерминанты, производящие синергийные рискогенные эффекты. Среди них: возросшая скорость всех процессов в обществе; разрывы социальной преемственности и культурные травмы; из субъектов, получающих идентификации в «домашних» жизненных мирах, индивиды превращаются в рефлексивных акторов, предрасположенных к выбору и смене идентичностей; идут процессы детрадиционализации; «лишь ничтожная часть рисков “нового типа” хоть сколько-нибудь связана с национальными границами» [6. С. 50]. У. Бек полагал, что «цифровой риск» обусловливает «сбой в функционировании институтов» [39. С. 140]. Эти и другие сложные риски одновременно охватывают ряд сфер жизнедеятельности, накладываясь друг на друга и обретая тем самым интерферентный характер [15. С. 30–40]. Их сложная природа могла бы быть раскрыта в спецкурсе «Интерферентные риски России».

Синергийная сложность гибридных уязвимостей. Современные уязвимости имеют сложную природу: это прежде всего потенциальная дисфункциональность социо-техно/цифро-природных систем, предполагающая нелинейность между возможными причинами потенциальной катастрофы и ее последствиями. «Изменение нелинейно, здесь нет неизбежной пропорциональности между “причинами” и “эффектами”» [49. С. 60]; сложные уязвимости проявляются в виде «нормальных аварий» — потенциальных катастроф, вызванных не грубыми просчетами человека, а естественным взаимодействием людей с гибридными техническими, экологическими и биологическими системами, которые, будучи своеобразными актантами, периодически проявляют рефлексивность, вызывая «нормальные» сбои даже при лучшем управлении и полном внимании к безопасности [43]. На отмеченные уязвимости накладываются вызовы социуму, обусловленные пандемией сovid-19 и ее последствиями: возникли уязвимости доверию — люди обеспокоены тем, что в разных странах предлагаются различные, подчас противоречащие друг другу рекомендации, и они постоянно меняются; нет единой и надежной информации об эпидемиологических правилах, тактиках поведения и лечения [33. С. 71]. Уязвимости гуманизму содержатся в «текучем зле», суть которого — «соблазн и бегство к новизне» с постоянным возвращением в «измененном облике», что позволяет «затушевывать» различия между добром и злом [37. С. 3–6]. Уязвимости, исходящие от цифровизации, состоят в том, что некоторые государства становятся глобальными лидерами в создании «цифровых» городов и «облачных» хранилищ, в производстве «умных» машин, включая оружие, функционирующее на основе искусственного интеллекта. Появляются и локальные лидеры, задействующие относительно простые цифровые средства для нелинейных ответных мер на вызовы западных моделей глобализации и цифровизации. Соответственно, предлагается курс «Классические и современные подходы к уязвимостям».

Синергийная сложность идентичности. Если традиционно суть человека выражалась в биологической и психической телесности, а в процессе социализации в конкретном жизненном мире индивид обретал локальную культурную идентичность, то сегодня под влиянием цифровизации с рождения формируется гибридная идентичность. Как утверждает У. Бек, «цифровая метаморфоза» радикально изменяет человеческую природу, делая ее все более сложной: «поколения, которые я называю “поколениями побочных эффектов”… воплощают в себе цифру априори… То, что упаковано в магическое слово “цифра”, стало частью их “генетического кода”» [39. С. 188, 189]. Прежде социокультурная идентичность формировалась в контексте реальных взаимодействий людей, под влиянием «значимых других», традиций и ценностей конкретных жизненных миров. Цифровизация позволяет создавать практически у каждого человека «цифровое тело», позволяющее осуществлять коммуникации в глобальных социальных сетях [14. С. 15–28]. Люди воспринимают смартфоны, мобильные телефоны, персональные компьютеры как часть своей идентичности, что способствует становлению социоцифрового индивида с софункционированием гибридных тел. Отразить эти метаморфозы мог бы курс «Классические и современные теории идентичности».

Синергетическая сложность общественного сознания. Под влиянием глобализации и цифровизации в общественное сознание россиян входят все новые ценности, некоторые отражают смыслы в виде симулякров «деидеологизации» и постправды, так или иначе противостоя отечественным идеалам, уходящим корнями в генотип культуры страны. По сути, утвердилась синергийная сложность конкурирующих идеологий, формируя в общественном сознании специфичный мировоззренческий «порядок из хаоса». Еще К. Маннгейм отмечал, что необходимо управлять производством идей и цен ностей, упорядочивая их, в противном случае «рано или поздно все станут неврастениками, поскольку затруднен разумный выбор в хаосе противоречивых и непримиримых ценностей… Невозможно представить себе человека, живущего в полной неуверенности и с неограниченным выбором» [19. С. 436]. Однако в конце XX века руководством России был взят курс на вестернизацию общественного сознания. Последствия перехода страны к коммерциализации и «деидеологизации» обернулись «созданием общества травмы», а на международной арене — дискредитацией образа страны как могущественного и суверенного государства. «Эти новые идеи усиленно пропагандировались, распространялись, провозглашались как единственно верные, не подлежащие никакой критике и никакому сомнению… Влияние и реализация этой политики привела к утрате Россией технической и технологической самостоятельности и, соответственно, независимости» [34. С. 71, 72]. Сегодня в политическом и экономическом плане эти последствия в основном преодолены, однако в духовной сфере еще предстоит многое сделать для суверенизации общественного сознания россиян. Думается, здесь необходим возрожденный курс «Борьба идей в условиях многополярного мира».

Синергийная сложность добра и зла. В новой России начали заботиться о сохранении традиционных представлений о гуманизме, исторически сформировавшихся социальных практик добра и зла. Российский гуманизм имеет культурную специфику, выражающуюся в духовности, творческом начале и стремлении к социальной справедливости [2; 8]. В то же время факторы нелинейного развития социо-техно/цифро-природных реалий, их побочные эффекты в виде травм гуманизма и прагматическая деятельность способствуют плюрализации трактовок добра и зла, что ведет к утверждению «моральной слепоты», зарождению «текущего зла»: если традиционное, «твердое зло», воплощенное в Дьяволе, нацеленное на завоевание души и покорение мира, было сравнительно легко идентифицировать, исходя из стабильных представлений о добре и любви, то квинтэссенция «текущего зла» — соблазн новизны. Ценность новизны ставится превыше всего, что порождает неудовлетворенные «желания желания», дегуманистический социальный тип человека выбирающего [36]. Синергийная сложность добра и зла проявляется в том, что гуманизм и антигуманизм, мораль и аморальность сосуществуют в одних пространственно-временных координатах. При этом коллективный Запад претендует на монополию олицетворения добра, маркируя как «варварство» иные представления, сформировавшиеся в незападных культурах [10. С. 31–44]. В сложившихся условиях востребовано «переоткрытие» значимости морали для единения людей [9. С. 5] и «моральное мерило» — для различения добра и зла, любви и ненависти, милосердия и жестокости, справедливости и предосудительности, для использования цифровых и биотехнологий в целях генной модификации человека. «Нынешние обстоятельства представляют собой какофонию множества несовместимых изменений, сосуществующих в напряженной и конфликтной близости» [38. С. 79], поэтому важно, чтобы представители научного и теологического знания вместе выступали против тех, кто претендует на монополию в понимании добра и зла, добродетели и порока, истины и лжи. Разумеется, разворот в сторону гуманизма и культивирования духовного начала в человеке не может произойти сам по себе — необходимы усилия со стороны и преподавателей, и студентов, что возможно в рамках курсов «Этика социальной и профессиональной ответственности» и «Нелинейная динамика гуманизма», который бы стали своеобразным противовесом идеям панцифровизации, возвеличивающим роль искусственного интеллекта и умаляющим значимость духовности, гуманизма и живого человеческого труда.

Синергийная сложность научного знания. Для изучения разных типов синергийной сложности, последствий нелинейной динамики, процессов самоорганизации социума необходима синергия углубленных монодисциплинарных исследований конкретных аспектов сложных реалий с межи постдисциплинарным знанием. Постдисциплинарность основывается на переходе от традиционного, «жесткого», и «мягкого» детерминизма к неодетерминизму — отказу от линейного развития, принудительной каузальности и иерархической структурности и изучению спонтанности, случайности, необратимости, синергийно учитывая достижения как институционального, так и неинституционального знания. Для неодетерминизма характерен отказ от идей прогресса, рельефно выраженного вектора и направляющего начала развития [22]: неодетерминизм не отрицает линейное развитие, но рассматривает его как частный случай. Постдисциплинарность получила развернутое обоснование в поворотах социологии — к интеграции с теоретико-методологическим инструментарием социогуманитарных и естественных наук. Дж. Урри, обосновавший три таких поворота — мобильности, сложности и ресурсности, указывает, что они основаны на «постдисциплинарной методологии», предполагающей иной тип теоретизирования и мышления о гибридах живого и неживого, социального и физического. Естественно, при этом возникают «научные неопределенности», но они не ведут к разрушению предмета науки, а по-новому его образуют: «Порядок и хаос выражают определенное состояние баланса, в котором компоненты не полностью замкнуты в конкретном месте, но и не полностью исчезли в анархии» [48. С. 18, 22]. В условиях становления сложных реалий необходима гуманистически ориентированная постдисциплинарность, органично включающая в себя как теории хаоса, сложности и цифровизации, так и новые подходы к гуманизму, адекватно отражающие сложности и нелинейности мира [14. С. 16–26], в частности, предлагается курс «Синергийная сложность знания после “поворотов” социологии».

Синергийная сложность образования. Принципиально новым для совре менного образования стала его гибридизация по трем основным направлениям: 1) учитель — цифровой посредник (компьютер, гаджет) — обучаемый образуют, по сути, единое целое, обретая со-функциональность; 2) процессы социализации, образования и цифровизации переплетаются, проникая друг в друга, их невозможно мыслить, как прежде, в «чистом» виде; если традиционно образование предполагало передачу от старшего поколения младшему знаний, ценностей и норм, то сегодня «молодые поколения уже родились как “цифровые сущности”» [39. С. 188, 189]; 3) происходит метаморфоза обучающего и обучаемого — «расширяются права и возможности молодого поколения, а старшее поколение их лишается… отношения между учителем и учеником подвергаются дисперсии, даже меняются на противоположные» [39. С. 191]. В итоге все, вовлеченные в образовательный процесс, обретают взаимозависимую рефлексивность в отношении выработки, передачи и интернализации знания.

Последствия становления синергийной сложности образования носят амбивалентный характер. С одной стороны, благодаря цифровому образованию открываются новые возможности, используемые в интересах индивида и общества: у студентов формируется сопричастность к «умным» машинам, искусственному интеллекту и глобальному сообществу. С другой стороны, нынешняя модель цифровизации образования в целом основана на абсолютизации формальной рациональности и «универсализации» западной, в частности болонской, системы образования, не сообразующейся с генотипом российской культуры и не отвечающей судьбоносным мечтам о формировании гармонично развитого человека. Еще Р. Мертон отмечал, что образование, основанное на принципах формальной рациональности и прагматизма, латентно производит эффекты «обучения неспособности» [21], умаляя творческое мышление. Сегодня же акцент нередко делается на увеличении степени компьютеризации образования, что усугубляет эти эффекты («гугление» вытесняет работу с академическими текстами, развивается инфантилизация молодежи [26]). Этим обусловлен запрос на принципиально новый тип образовательных программ, ориентированных на подготовку студенческой молодежи к непрерывному образованию, нацеленному на перманентное изучение синергийных сложностей новой России (они очень быстро меняют качественные характеристики). Возможен курс «Социология непрерывного образования».

* * *

Таким образом, синергийные сложности в виде саморазвивающихся, самоструктурирующихся систем пришли практически во все сферы жизнедеятельности россиян. Студентам как будущим специалистам необходимо не просто адаптироваться к нестабильности и флуктуациям, а овладевать синергетическим знанием о сложных структурах, нелинейное функционирование которых проявляется в виде «вдруг-событий», «нормальных травм» [42], росте побочных эффектов технологических инноваций. Главное — сформировать практические компетенции взаимодействия с синергийными реалиями, их регулирования, добиваясь устойчивого развития российского общества. Западные теории образования, основанные на принципах формальной рациональности и прагматизма, не могут обеспечить согласование, гармонизацию самоструктурирующихся систем и индивидов как социальных акторов, о чем свидетельствуют экономические, экологические и культурные кризисы. Достижение эффективности любой ценой, формальное увеличение цифрового контента деформирует и дегуманизирует жизненные миры людей.

Из сказанного вытекает запрос на новые учебные курсы в вузах, решающие триединую задачу модернизации и суверенизации российского образования. Во-первых, для изучения синергийных сложностей нужен синергийный теоретико-методологический инструментарий, позволяющий сформировать у студентов целостное представление о России, ее сложных пространственных, временных и цивилизационных реалиях, идейной и духовной жизни. Такой инструментарий содержится в межи постдисциплинарных подходах, предполагающих комплексное знание синергетики, социологии, социальной антропологии, политологии, социальной психологии, права как важного фактора формирования социальной ответственности и естественных наук, преподаваемых с учетом специальности обучающихся. Особую значимость имеет знание о каузальности сложного типа, содержащееся в теориях нелинейности — синергетики (Г. Хакен, И. Пригожин), флуктуации (П.А. Сорокин), становления как перманентного качественного обновления (П. Штомпка), ризомного развития, выражающего внеструктурный и нелинейный способ организации целостности (Ж. Делез, Ф. Гваттари), травматического развития (Дж. Александер, Ж.Т. Тощенко) и метаморфизации (У. Бек).

Во-вторых, при реализации конкретной образовательной программы необходима синергия гуманизма исторических традиций, включая российское искусство воспитания и образования, и социальной эффективности инноваций. Практическая цель такой синергии — формирование креативной личности, обладающей набором общекультурных и профессиональных компетенций для сохранения и воспроизводства российских синергийных сложностей с национально-культурной идентичностью. Такой подход предполагает отказ от прагматического постулата «чем больше цифровизации и онлайн программ обучения, тем лучше». Оснащение учебных заведений компьютерами не может быть самоцелью, это инструмент, позволяющий будущим специалистам обеспечить устойчивое, самодостаточное развитие страны как уникальной цивилизации со своими нравственными и духовными ценностями. Чисто «компьютери зированное мышление» в отношении синергийных сложностей неприемлемо — ему необходимо противопоставить нелинейно-гуманистическое мышление [12. С. 113–125].

В условиях, когда коллективный Запад сдерживает развитие России и пытается «отменить» нашу культуру, обучение студентов невозможно без выработки у них суверенного мировоззрения. Необходимо ясно выразить в социально-гуманитарных курсах, что оборотной стороной постсоветской «деидеологизации» стала неолиберальная идеология с набором якобы «общечеловеческих ценностей», фактически противостоящих культурному коду нашей страны. Становление и эффективное функционирование синергийных сложностей с национально-культурной идентичностью невозможно без государственной идеологии, провозглашающей вектор развития страны, определяющей ее место в многополярном мире и средства воспроизводства национального человеческого капитала, что возможно только в противовес культам прагматической эффективности и потребительства, утверждая идеалы гуманистически ориентированной цифровизации и здорового образа жизни. Сказанное не предполагает запрета на иные мировоззрения, включая теологические, выражающие дух самобытности российских этносов и религиозных конфессий. Не только возможно, но и необходимо их софункционирование в противостоянии идеям трансгуманизма и в обеспечении суверенного развития страны.

Об авторах

Сергей Александрович Кравченко

Автор, ответственный за переписку.
Email: sociol7@yandex.ru
доктор философских наук, профессор кафедры социологии Московского государственного института международных отношений (университета) Министерства иностранных дел Российской Федерации; главный научный сотрудник Института социологии Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук просп. Вернадского, 76, Москва, 119454, Россия; ул. Кржижановского, 24/35, корп. 5, Москва, 117218, Россия

Список литературы