Обратный перевод как инструмент достижения эквивалентности художественных текстов в условиях лезгинско-русского билингвизма

Полный текст

Введение В отечественном переводоведении сегодня остро стоит проблема создания «практико-ориентированных частных теорий перевода, усвоивших мировой транслатологический опыт и учитывающих специфику сохранения в переводе этноцентрированного мышления» [1. С. 332]. В современной науке извлечение достоверных (и упорядочение уже имеющихся) знаний в принципе нельзя представить вне экспериментального метода [2], поэтому в области перевода все шире используются экспериментальные исследования. Это связано не только с общей антропоцентрической и когнитивной направленностью современной лингвистики, но и с тем, что указанная отрасль в последние два десятилетия активно стремится выйти из привычного русла [3]. Представление художественного перевода как вида речевой деятельности, включающего набор определенных этапов, создает предпосылки осмысления его экспериментальной сущности. Переводческую деятельность в контексте восприятия, интерпретации и «перевыражения» первичного художественного текста можно представить как умозрительный игровой эксперимент, задающий основу для речевого экспериментирования с языковыми средствами принимающего языка [2]. В зарубежном переводоведении степень разработанности темы переводческих экспериментов достаточно высока: в последние годы количество подобных исследований увеличилось (Tirkkonen-Condit, Jääskeläinen, Alvstad, Hild, Tiselius, Empirical modelling of translation and interpreting…, Empirical translation studies… и др.). Зарубежные ученые отмечают, что построение теории модели перевода на основе полученного эмпирического материала требует использования методов и методик исследования перевода и как процесса, и как результата. Проведение экспериментов с целью выявления и упорядочения закономерностей перевода становится актуальным и в современном российском переводоведении. Но в отечественной науке теоретико-методологическая база для проведения экспериментов в этой сфере, по мнению исследователей, еще только формируется: с одной стороны, переводоведы проводят разнообразные эксперименты, методика и структура которых отвечают целям и задачам конкретных исследований, что позволяет накопить некоторый опыт в данной области, с другой - пока не выработаны унифицированные типология и методология экспериментов [4]. Несмотря на то, что в современных экспериментальных исследованиях перевода как правило, отсутствуют указания на общелингвистическую концепцию, лежащую в основе того или иного конкретного исследования [3], в работах отечественных специалистов по переводоведению всегда уделялось особое внимание языковой составляющей (В. Н. Комиссаров, Л.С. Бархударов, Р. Якобсон, Н.К. Гарбовский, В.А. Нуриев, Н.К. Рябцева, Л.Э. Найдич, А.В. Павлова и др.). Однако, когда речь идет о художественном переводе, наибольшую сложность на лексическом уровне представляет метафорическое использование лексем [5]. Интерес представляют и публикации последних пяти лет, вносящие, на наш взгляд, весомый вклад в разработку рассматриваемой проблемы. Так, в статье Т.А. Волковой приводится классификация переводческих экспериментов по таким основаниям, как цель, материал и методика проведения [4]. В частности, автор выделяет и описывает следующие виды экспериментов: процедурные (деятельностные), дидактические и психолингвистические (ассоциативные, рецептивные). В статье также дается краткий критический обзор подходов к эксперименту в современных исследованиях в области перевода, где «ближайшая перспектива развития данного направления» видится автором в создании «базы экспериментальных исследований перевода и выработке стандарта переводческого эксперимента, определении границ междисциплинарности и описании метаязыка экспериментального переводоведения, формулировке требований к процедуре, испытуемым, материалу и инструкции переводческого эксперимента, выявлении возможностей использования опосредованных и непосредственных методик, характера экспериментальной ситуации, независимых и зависимых переменных, метаданных» [4. С. 103]. А.А. Яковлев и М.И. Мельников отмечают, что в центре внимания большинства экспериментальных исследований находятся знания переводчика и специфика их использования в процессе перевода [3], т.е. наблюдается смещение внимания с самого процесса перевода и текста на переводчика и его речемыслительную деятельность. Такого же мнения придерживается и В.А. Нуриев, рассматривающий эксперимент как один из основных компонентов методологической базы при изучении художественного перевода на синтаксическом уровне: «В исследовании художественного перевода невозможно игнорировать метаязыковую рефлексию переводчика. Для выявления сущностных характеристик речевой деятельности по продуцированию художественного перевода необходимо привлекать наблюдения и метаязыковые комментарии речевого субъекта» [2. С. 6]. Завершая краткий обзор литературы по поставленной проблеме, отметим: среди исследователей сложилось мнение, что «экспериментальное переводоведение» становится в российской традиции «самостоятельным направлением науки о переводе» [4. С. 103]. Современные труды в области перевода характеризуются разнообразием подходов к пониманию сущности переводческого эксперимента, выделению его видов, а также используемой методики проведения. Считая, что языковой эксперимент в художественном переводе наиболее наглядно реализуется на лексическом уровне и в таком приеме, как обратный перевод, мы избрали его предметом изучения. Обсуждение Обратный перевод, как известно, представляет собой перевод с языка оригинала на другой, а затем снова на язык-источник с последующим сопоставлением с оригиналом. В учебниках по переводоведению он рассматривается в основном как перевод, осуществляемый в учебных целях, однако сфера его применения значительно шире. К примеру, в переводческих исследованиях сделан вывод о том, что тест на обратный перевод может быть показателем уровня эквивалентности оригиналу (Е.В. Овсянникова). Существуют также разработки по использованию обратного перевода применительно к лезгинскому языку в качестве способа инвентаризации стилистических синонимов и стилистической характеристики лексики (Т.Б. Баранникова и др.). В настоящей статье обратный перевод выступает в качестве инструмента достижения эквивалентности художественных текстов в условиях двуязычия, а именно лезгинско-русского билингвизма. В соответствии с поставленными задачами были отобраны переводные русскоязычные варианты стихотворений лезгинского поэта И. Гусейнова (перевод Л. Миля), определены структура и состав участников эксперимента. Так, билингвам-профессионалам, в качестве которых выступали преподаватели и магистранты филологического факультета Дагестанского государственного педагогического университета, а также учителя лезгинского языка средних общеобразовательных школ Республики Дагестан (РД), являющиеся этническими лезгинами, владеющими русским и родным языками в одинаковой степени, было предложено перевести указанные тексты снова на язык оригинала. В целях чистоты эксперимента они не были ознакомлены с исходными произведениями. Успешность перевода участники эксперимента определяли в процессе обсуждения. Среди полученных результатов особого внимания заслуживает перевод учителя русского языка и литературы, лезгинского языка и литературы Киркинской СОШ им. Г.А. Аликберова З.А. Ахмедовой (Магарамкентский район, РД), работавшей над текстом Л. Миля «О сказка, оставайся сказкой!» (оригинал - И. Гусейнов «Хкет, хкет яз амукьа…», букв. «Сказка, оставайся сказкой…»). Приведем его полностью: Оригинал Хкет, хкет яз амукьа: Уьмуьрдин пак цlириниз Жанлувал це - жув галукьа, Экв чукlуриз вириниз. Риваят, вахъ риваятдин Хьурай вири лишанар Къазадикай адаватдин Къутармишдай инсанар. Нацlуникай - писпи, кфил, Чуьнгуьр хатрут тарцикай Расиз, рази ая несил Жува ва жув тебрикай[1]. Перевод О сказка, оставайся сказкой! Когда ростку подобна жизнь, Своею теплотой и лаской Согрей ее, не поскупись! Легенда, будь всегда легендой! Когда близка к закату жизнь, С ее надеждою последней Своим бессмертьем поделись! Рей, песня, и от колыбели Не покидай до гроба нас, Из тростника творя свирели, Из дерева - чунгур и саз![2] (перевод Л. Миля) Обратный перевод Эй мах, мах яз амукьа! Цуьрц хьиз хьанвай уьмуьрдин Хушуналди чан-рикlна, Яхъ гуьгьуьл, мискьи жемир. Кьиса, гьамиша кьиса хьухь! Мукьув хьайила уьмуьрд эхир. Гьадакни са умуд кутур, Вун хьиз тийидайди рекьин. Кукlукl, мани, хайи чlавалай Рекьидалди тахьурай чун таз. Ийиз кфил нацlуникай, Кlарасдикай - чуьнгуьрни саз. (перевод З. Ахмедовой) При анализе получившегося перевода обнаруживаем почти абсолютное (за исключением поэтического О!, появившегося в результате переводческой импровизации Л. Миля) смысловое сходство с оригиналом первой строки вторичного текста, значения вторых и третьих-четвертых строк также тождественны. Во втором четверостишии первые две строки оригинала также совпадают с аналогичными строками русскоязычной версии: Риваят, вахъ риваятдин / Хьурай вири лишанар (букв. Легенда, у тебя легенды / Пусть будут все признаки) равно Легенда, будь всегда легендой!, но расходятся по конечному смыслу: в исходном тексте автор обращается к легенде, чтобы та сохранила способность спасать людей от несчастья вражды, переводчик же просит ее поделиться с жизнью бессмертием. На наш взгляд, будет уместно привести словарное определение лезгинской лексемы «риваят»: предание; сказание; легенда; кlанивалдикай риваят «легенда о любви» [6] и русской: легенда 1. кьиса - «рассказ, легенда»; 2. гьакlан мах, чlалахъ тежер гафар [7] «бессмысленная сказка, пустословие / празднословие». Как видим, профессиональный переводчик предпочел не самое популярное значение данного слова, а в Русско-лезгинском словаре М.М. Гаджиева слово «риваят» при толковании лексической единицы «легенда» и вовсе не указано. Однако такая непоследовательность в выборе находит свое логическое объяснение, если мы обратимся к примерам употребления и перевода этой лексемы: Муьгуьббатдикай риваят (И. Гусейнов «Легенда о любви» // Дружба. 1981. № 1); Риваятар рекьин тийир чи бубайрин сурарал заманайри эцигнавай шуьткьуьн тийир цуьквер я… (См. А. Саидов «Лезгийрин риваят» («Лезгинская легенда») // Дружба. Литературный альманах. 1958. № 4) можно перевести как: «Легенды - это бессмертные неувядающие цветы, возложенные на могилы наших предков (букв. „отцов“) эпохами» (перевод наш); «Шарвилидикай риваятар» (см.: А.М. Фатахов «Шарвили», 1991) «Легенды о Шарвили» и др. В третьем четверостишии произведения слово «песня» не упоминается, но описывается изготовление музыкальных инструментов: букв. «Из камыша - свисток, дуду,/ Чунгур из тутового дерева мастеря, сделай согласным поколение,/ И (ты) сам (приветствуй), и (тебя) самого пусть приветствуют». В следующих строках в переводе Л. Миля Рей, песня, и от колыбели / Не покидай до гроба нас основной смысл сводится к «сопровождению на протяжении всей жизни», первичный текст же повествует не только о непрерывности действия [8], но и о передаче определенного послания современникам. Как видим, в первой строке З.А. Ахмедова вместо слова хкет использовала его синоним мах. Таким образом, двусторонний перевод, разумеется, отличается от оригинала лексическим составом, к примеру, конец второго четверостишия: букв. «В нее (в жизнь) тоже надежду всели, / Как ты, неумирающую (т. е. вечную, бессмертную)», но при этом любопытно смысловое совпадение следующих строк во всех трех текстах: Нацlуникай - писпи, кфил равно Из тростника творя свирели (Л. Миль) и Ийиз кфил нацlуникай (З. А. Ахмедова) букв. «Делая свирель из тростника», хотя в оригинале речь идет не только о свирели, но еще и о свистке. Успешность перевода определяется реакцией читателя на подлинник и вторичный текст (одинаковость впечатления от обоих текстов), причем это может быть достигнуто путем замены лексических единиц (лексические трансформации). Поэтому, на наш взгляд, несмотря на то, что здесь вторичный перевод являлся лишь инструментом и средством исследования и не претендовал на статус произведения искусства, в отличие от оригинала и большинства вариантов первичного перевода [5], автору обратного перевода З.А. Ахмедовой удалось создать своим текстом эстетическое впечатление, наиболее сходное с эстетическим эффектом от подлинника. Об этом свидетельствует, к примеру, сопоставление дословной передачи строки обратного перевода, выполненного З.А. Ахмедовой: Кукlукl, мани, хайи чlавалай / Рекьидалди тахьурай чун таз (букв. «Прильни, песня, с момента рождения, пока не умрем, нас не оставляй»), с профессиональным переводом этой строки Л. Милем «Рей, песня, и от колыбели / Не покидай до гроба нас». По мнению лезгинско-русских билингвов, участвовавших в эксперименте, обратный перевод этой строки отличается от первичного профессионального перевода, признанного вполне удачным, более глубокой возвышенно-чувственной тональностью, создаваемой за счет используемой эмоциональной лексики и экспрессивной синтаксической конструкции (инверсии устойчивого оборота тахьурай чун таз) и в большей мере совпадающей с оригиналом. Поясним, что участники нашего эксперимента работали над переводами независимо друг от друга. Большинство испытуемых во избежание эффекта «испорченного телефона» выбрали буквальный перевод, который оказался не особенно эффективным в плане передачи смысла оригинального произведения, как нам кажется, из-за неполного совпадения лексического состава русскоязычного аналога с оригинальным текстом. Отдельные участники преобразовали стихотворную форму в прозу, еще у нескольких получились учебные тексты. Выводы В представленном исследовании при помощи лингвистического интервьюирования билингвов-профессионалов раскрываются сходства и различия в смысловом восприятии оригинальной и переводной речеязыковой нестандартности поэта с учетом порой неизбежных переводческих находок, т.е. удачных отходов от словарных соответствий [4]. Необходимо указать, что подобные «отступления» были логически оправданны и квалифицированы классиком отечественной науки о переводе Яковом Иосифовичем Рецкером как лексические трансформации [9]. Полученные результаты, по нашему мнению, могут представлять некоторый интерес для исследователей в сфере как частного, так и общего переводоведения в его различных аспектах (дидактическом, нормативном, герменевтическом, культурологическом и др.). Они могут служить источником для дальнейших переводческих, литературоведческих и других исследований, а также, очевидно, будут дополнены еще какими-либо, в том числе текстовыми, материалами, ранее не задействованными в подобного рода изысканиях, например такими, где были бы представлены язык СМК, научный, официально-деловой, разговорный стили.

Об авторах

Татьяна Борисовна Баранникова

Дагестанский государственный педагогический университет; Дагестанский государственный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: tatyanabarannikova@mail.ru
доктор филологических наук, профессор кафедры английского языка Дагестанского государственного педагогического университета; профессор кафедры английской филологии Дагестанского государственного университета. Российская Федерация, 367003, Махачкала, ул. М. Ярагского, 57; Российская Федерация, 367000, Махачкала, ул. М. Гаджиева, 43-а

Фатимат Назимовна Сулейманова

Дагестанский федеральный исследовательский центр РАН

Email: fsulejmanova@mail.ru
кандидат филологических наук Института языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Российская Федерация, 367000, Махачкала, ул. М. Гаджиева, 45

Список литературы