Тайны вербального мышления, коммуникативная лингвистика и картина мира

Аннотация

Эссе, не претендующее на всестороннее развитие темы «Язык и мышление», акцентирует внимание читателя на важных вопросах, в числе которых история идей в географически отдаленных друг от друга центрах мировой культуры и просвещения прошлого; широкий контекст культурного универсума; логика языка и некоторые другие. Автор приводит историкофилологические факты, а также собственное осмысление концепции выдающихся исследователей, таких, как Г.В. Колшанский, личности которого в работе уделено особое внимание.

Полный текст

Какая бы наука ни подступалась к тайнам мышления и роли в нем языка - философия, логика, нейрофизиология или нейропсихология... - скоро становилось понятно, что без лингвистики эти тайны так и будут ускользать. Совершенно очевидно, что именно мышление преобразует объективный мир и активно действующего в нем человека в иной мир, мир идеальных сущностей (понятий, концептов, картин), закрепляя их с помощью средств языка. На этом этапе обнаруживается универсальная гносеологическая функция языка, ведь именно благодаря языку идеальные сущности, закрепляя познанное, «овеществляются» в виде языковых единиц, которые можно сохранять, воспроизводить и использовать по отношению к классам однородных явлений и любому предмету из этого класса. Анализ категорий «язык», «мышление», «действительность» давно стал для языкознания одной из главных проблем, и это не просто дань традиции. Скорее, это неизбежное следствие столь понятного стремления познать глубинные свойства языка, причины его появления и законы его существования. История языкознания наглядно демонстрирует, как менялся интерес к этой проблематике и какой она представала в сменяющих друг друга научных парадигмах, однако самыми сильными и значительными по диапазону влияния на современную «европоцентрическую» лингвистику продолжают оставаться идеи В. фон Гумбольдта. В этой связи интересен опыт включения проблемы взаимоотношений языка, мышления, действительности в широкий контекст культурного универсума, в котором зрела арабская культура. Идеи арабских мыслителей по-прежнему недостаточно обсуждаются в лингвистике, хотя многое в их взглядах поражает современным и актуальным звучанием. В Х веке Абу Хаййаном ат-Таухиди была написана «Книга услад и развлечений», в которой в форме увлекательных диалогов визиря (логика) и литератора обсуждаются вопросы универсальности мышления и независимости его от языка. Абу Хаййан ат-Таухиди «отстаивает неразрывность связи языка и мышления, демонстрируя значимость любого элемента языка и отрицая возможность внеязыкового мышления. Его утверждения о том, что у каждого языка своя логика, а мысль вырастает из языка, снимающие абсолютность противопоставления формы и содержания применительно к оппозиции «язык - мышление», основаны на убеждении, что логика - создание греческих ученых - есть логика греческого языка [1. С. 50]. Абу Хаййат ат-Таухиди считал, что у каждого языка своя логика, своя грамматика и понять логику можно только через язык: «Грамматика - это логика, но выделенная из арабского языка, а логика - это грамматика, но понятая через язык. Разница между словесной формой и значением в том, что форма относится к природе, а значение - к разуму». Ат-Таухиди высмеивает претензии логиков на универсальность их знания, поскольку, считает он, в логике содержится совершенно иной, чуждый арабам, персам и индийцам метод мышления и познания. Логика греков отрывает мышление арабов от их языка, а язык и мышление находятся в неразрывной связи. Законы мышления по-арабски содержатся в грамматике арабского языка, которая должна сохранить свою непроницаемость для «чужого» знания [2. С. 62]. Как видим, тема спора в диалогах весьма современна и оценить взгляды атТаухиди по достоинству можно, если привести также его мнение о знаниях: «Знание о мире рассеяно по миру между всеми... Оправленное в словесную форму, оно не охватывает всего содержимого разума. Значения постигаются разумом, они образуют непрерывность и простираются без границ. Словесная форма какого бы ни было языка не обладает достаточной силой, чтобы овладеть этим содержанием, вобрать его в себя и воздвигнуть вокруг него ограду (выделено нами - Э.С.), которая помешала бы чему-либо изнутри вырваться наружу, а чему-либо снаружи проникнуть внутрь, остерегаясь порчи от смешения» [2. С. 68]. Обратим внимание на следующие моменты взглядов ат-Таухиди: неразрывность языка и мышления делает мышление (логику и грамматику) уникальным и зависимым от языка; никакой язык не в состоянии создать преграду для знания, которое «рассеяно по миру между всеми»; образ ограды, который использует атТаухиди, параллелен образу языка-круга, о котором говорил Гумбольдт, рассматривая язык и мировидение. Отметим попутно, что мировидение занимало ученых издавна, в новейшее время оно традиционно связано с представлениями о промежуточном мире в духе В. фон Гумбольдта, Й.Л. Вайсгербера, Л. Витгенштейна, Й.Г. Гердера, Э. Сепира - Б.Л. Уорфа, от которых был совсем короткий шаг к особости национального мировоззрения, далее - языковой картине мира и национальной картине мира. Однако выводы, которые делают ат-Таухиди и фон Гумбольдт, можно рассматривать в известной степени pro et contra: общее утверждение о неразрывности мышления (мировидения) и языка приводит первого к мысли о целостности знания, о том, что между знаниями невозможно провести преграду, а второго, напротив, к положению о специфичности мировидения разными народами. Как известно, именно эта гумбольдтовская идея была впоследствии широко использована и развита в теории лингвистической относительности и концепции неогумбольдтианства, а также в многочисленных работах, доказывающих существование языковой картины мира. Где же истина? Вот уже не одно тысячелетие ученые пытаются найти ответ на фундаментальные вопросы: насколько оправданно говорить о влиянии языка на мышление; каковы границы влияния языка на процессы и результаты познания; каким образом объективная действительность отражается в языке; можно ли говорить о субъективном (на уровне личности, языка и его народа) образе объективного мира как средстве ориентации в реальной действительности? В поисках ответов на эти и другие связанные вопросы выдающийся лингвист прошлого века Геннадий Владимирович Колшанский обратился к категориям объективного и субъективного в языке, в частности - к объекту vs. субъекту как человеку, который непосредственно взаимодействует с объектами и с объективным миром. Постепенно менялся диапазон, глубина анализа и его инструментарий, но неизменным у Г.В. Колшанского оставался интерес к данной проблематике. Это легко увидеть, выстроив главные монографические работы Г.В. Колшанского в хронологическом порядке: «Логика и структура языка» (1965), «Паралингвистика» (1974), «Соотношение субъективных и объективных факторов в языке» (1975), «Контекстная семантика» (1980), «Коммуникативная функция и структура языка» (1984),» Объективная картина мира в познании и языке» (1990) и др. [3-8]. Кроме того, были и две диссертации. Если в кандидатской диссертации (1951) Г.В. Колшанский рассматривает суждение, реализуемое в языковой форме в виде высказывания, структурирующего универсальный признак связи «единичное - всеобщее», то через четырнадцать лет в докторской диссертации (1965) им была представлена новая целостная концепция логического анализа структуры языка и дана широкая панорама соотношения логических и грамматических категорий. В работах Г.В. Колшанского отчетливо видна траектория его научных поисков - от логической структуры языка к субъективным и объективным факторам в языке, через них к расширению предмета языкознания и выход в контекст, конситуацию и использованию паралингвистических средств, к разработке концепции коммуникативной лингвистики и объективности картины мира в познании и языке. Научное обаяние, убедительность и воздействие высказываемых им идей было таким, что очень быстро вокруг него сформировалась авторитетная научная Школа теории текста и коммуникативной лингвистики профессора Г.В. Колшанского. В школу вошли такие известные ученые, как И.Р. Гальперин, Е.И. Шендельс, О.И. Москальская, С.И. Канонич, О.Л. Каменская, Т.М. Дридзе и др. И сегодня - это одна из ведущих школ, рассматривающая в качестве единственной полноправной единицы общения цельный, связный и завершенный текст, изучающая закономерности создания и функционирования текста в коммуникативном процессе. Школа Г.В. Колшанского не утратила своей значимости по сей день, его идеи по-прежнему привлекательны и ложатся в основу многочисленных исследований. Продуктивное развитие школы Г.В. Колшанского успешно продолжается. Рассмотрим, в чем же заключается эвристический потенциал его идей и их привлекательность? Г.В. Колшанский постоянно повторял, что в теоретических исследованиях анализ языка дает возможность, расчленяя изучаемый объект на составные элементы, понять их внутренние связи и алгоритмы вхождения в систему. Однако только синтез позволяет понять то существенно общее, что отличает составные элементы и делает из них целое. Точно так же, как одинаково и аналитично, и синтетично наше мышление, научный анализ также должен быть и аналитичным, и синтетичным. «Именно обобщающий, синтезирующий, а не только анализирующий подход позволил Г.В. Колшанскому сосредоточиться на ключевых позициях в лингвистике, выйти в конечном счете на чрезвычайно продуктивную концепцию, опережающую время», - писали С.И. Мельник и А.М. Шахнарович в предисловии к посмертно вышедшей книге «Объективная картина мира в познании и языке» [9. С. 4]. Цельность и достоинство концепции Г.В. Колшанского создается последовательностью и динамичным поступательным характером методологии, определяемой его логико-философскими и лингвистическими взглядами. Г.В. Колшанский даже в период тотального распространения структурализма в советском языкознании не признавал приоритета формы над содержанием, существования смыслов в глубинных (а тем более в поверхностных) структурах языка, не отождествлял владение языковыми формами и владение языком (порождение и восприятие речи), считал, что языку предначертана единственная функция - коммуникативная. Г.В. Колшанский писал: «Признание языка как средства общения дает основание рассматривать язык в его единственной функции, а именно в функции коммуникации, представляющей собой действительно сложное интегрированное явление, в котором интегрированы все свойства языка, обнаруживаемые в процессе обслуживания им жизни человеческого общества на всех этапах его развития... Коммуникативное назначение языка есть его первая и единственная функция, преобразующая индивидуальное сознание в общественное» [7. С. 3, 9]. Монистический взгляд на функции языка обусловил не только выделение текста как основной единицы языка и коммуникации, но также определение самого языка. «Язык, - пишет Г. В. Колшанский, - являющийся формой существования мыслительной деятельности человека, охватывает собой все сферы индивидуальной и общественной жизни человека и является составной частью человеческой природы, практической и теоретической деятельности как индивидуума, так и социума» [8. С. 8]. Маркирование коммуникативной функции языка как единственной и определяющей экстрагировало понимание языка как привилегии только человека. Г.В. Колшанский приводит убедительный ряд примеров, демонстрирующих относительную свободу в использовании языка человеком: неологизация лексики, умение использовать контекст, расширение самодостаточной базы родного языка за счет иноязычных слов, диалектизмов, отличия в лексиконе разных людей, языкотворчество (выбор синонимов, порядка слов), построение диалога и монолога, сегментация и делимитация текста, все виды аллитерации, привлечение паралингвистических средств, отражение в языковых единицах художественного ви´дения мира, эмоциональное и прагматическое воздействие на коммуниканта и многое другое. Методологически четко выверенный маршрут приводит Г.В. Колшанского к понимаю, что интенции, ситуации общения, контекст, компетенции говорящих и даже само использование готовых языковых форм заставляет человека вместо «овладения языком через структуры заниматься овладением структурами, заучиванием и имитацией» [7. С. 14]. «Храм, который строил Колшанский, - это его коммуникативная лингвистика, оригинальная концепция языка, существенно отличающаяся от всего, что существует на Западе под таким же названием», - писали С.И. Мельник и А.М. Шахнарович [9. С. 4-6]. Развивая предложенную ими метафору, можно сказать, что в мощном основании Храма находится текст - основная динамичная единица языка и коммуникации, в которой мысль продолжает жить. Рассматривая лингвогносеологические предпосылки адекватного познания объективного мира, Г.В. Колшанский убеждает, что практическая и гносеологическая деятельность человека происходила одновременно - и именно это стимулировало качественный скачок в его эволюции, а именно появление у него абстрактного мышления. Абстрактное мышление преобразовало объективный мир в мир идеальных сущностей, которые закреплялись в звуковом языке. «Возможность использовать язык в качестве инструмента познания, - пишет Г.В. Колшанский, - не означает способности этого инструмента выступать лишь в роли орудия познания. Интерпретация различных результатов, полученных с помощью этого орудия, является как бы вторичной функцией языка - первичной остается функция материализации идеального мира» [8. С. 48]. Отвечая на вопрос об отражательной способности мозга в процессах познания, Г.В. Колшанский говорит о ней исключительно только в отношении мозга, но ни в коем случае языка. Именно мозг строит вторичную, отражательную картину мира. «На этом основании, продолжает он, - можно говорить, что язык выражает мышление, а мышление отображает действительность. Это принципиальное положение неумолимо означает, что картина мира, т.е. знание о мире, - это атрибут мыслительной деятельности, а формой существования этой картины мира в сознании человека является абстракция в виде понятий и их отношений» [8. С. 23]. Г.В. Колшанский неоднократно подчеркивал, что язык не имеет непосредственного отношения к миру. В языке закрепляется общественное сознание, а тексты - это вместилище результатов мыслительной деятельности. Не склонный к использованию метафор в научном изложении, Г.В. Колшанский все же предлагает следующий образ: «Язык является как бы звуковой книгой, в которой запечатлены все пути понятийного усвоения мира человеком на всем протяжении истории. Языковые свойства являются свидетельством “человеческих страданий” в поисках истины, начиная от простого обозначения вновь открываемых объектов и явлений до формирования научных концепций строения Вселенной. В языке находит свое выражение бесконечное разнообразие условий, в которых добывались человеком знания о мире - природные особенности народа, его общественный уклад, исторические судьбы, жизненная практика и т.д.» [8. С. 24]. В данном положении концепции Г.В. Колшанского можно усмотреть реминисценции (а может быть, просто ретроспекцию рефлексирующего в поисках гармонии сознания) с рассмотренной выше теорией ат-Таухиди. Действительно, знания о мире оказываются беспрерывными не только между разными народами, но и разными этапами жизни человеческого рода. Г.В. Колшанский делает следующий логический шаг в определении понятия картины мира, которое в языкознании получило самые противоречивые толкования особенно в связи с вовлечением в научный обиход еще одного созвучного понятия - языковая картина мира. Язык, по Г.В. Колшанскому, не выступает демиургом картины мира, а лишь формой выражения понятийного (мыслительно-абстрактного) содержания. Как способ выражения мышления, а значит, и познания, «язык выступает в качестве средства, замещающего в познании человека предметы, связи и отношения мира - он является как бы создаваемым объектом. Можно сказать, что язык выступает формой овладения миром, но не формой особого мира. Вот почему нельзя говорить отдельно о языковом сознании, отдельно о языковом третьем мире и отдельно о языковой картине мира» [8. С. 25]. Именно в таком прочтении следует понимать и название последней книги философа, логика, лингвиста Геннадия Владимировича Колшанского - «Объективная картина мира в познании и языке»: картина мира объективна, картина мира познаваема, картина мира существует в познании и языке.