Фонетико-семантические особенности татарской лексемы ик и баскской hegi: опыт сопоставительного анализа

Полный текст

Введение Этимология татарской лексемы ик ‘край, конец’ затруднена ввиду ее односложной структуры и абстрактной семантики. Р.Г. Ахметьянов указывает на возможные связи ик с соматизмом иң (< пратюркское *egin) ‘плечо’, частицей суперлатива иң ‘наиболее, самый’, лексемой җик ‘стык; щель на стыке; шов’, однако данные предположения и факт наличия ряда других близких по структуре и семантике лексем требуют более детального рассмотрения. Для обозначения подобных лексических единиц введены понятия «фонетико-семантических сближения» и «фонетико-семантическая группа» (ФСГ). Их исследование направлено на выявление диахронических закономерностей в синхронии и опирается на следующие положения: фонетико-семантические сближения[1] - это близкие по фонетическим и семантическим характеристикам генетически связанные между собой реликтовые основы, установившиеся в результате старых (доагглютинативных) способов словообразования (тюркский аблаут, сингармонический параллелизм, префиксация, редупликация и др.). Обращение к фонетико-семантическим сближениям встречается в этимологических словарях, когда, кроме анализа межъязыковых и междиалектных соответствий, для сравнения используется собственный (синхронический) материал языка. В отличие от лексико-семантических групп ФСГ позволяют использовать для анализа различные части речи, реконструировать словообразовательные парадигмы и цепочки. В исследовании ставится цель обзора ФСГ, включающей татарскую лексему ик ‘край, конец’ и ее фонетико-семантические сближения в значениях ‘верхняя часть туловища’, ‘направление’, ‘склон’, ‘кромка ткани’ и др. Применен комплекс методов, совмещающий приемы сравнительно-исторического и сопоставительно-типологического анализа. Сопоставление с баскской лексемой hegi ‘край, граница’ и ее фонетико-семантическими сближениями дает возможность проследить пути развития соотносительных по семантике и структуре лексем на примере разноструктурных языков. Материалом выступили лексемы, извлеченные из этимологических и других словарей татарского, башкирского, русского, баскского, тюркских языков. Частое обращение к примерам из башкирского языка основано на близком родстве и тесных языковых контактах с татарским языком. В современном литературном татарском языке лексема ик ‘край, конец’ употребляется в составе парного слова иксез-чиксез ‘бесконечный, бескрайний; неисчислимый’ и фразеологических оборотах иге-чиге юк ‘нет концакрая’, иге дə юк, чиге дə юк ‘нет ни конца, нет ни края’. Алтайскими соответствиями тат. ик ‘край, конец’ (тур. äк, ek ‘край, шов; край раны; воротник’, турк. диал. эк, эң ‘даль, горизонт’) выступают монгольское eg ‘край, передний, граница, к которой стремятся’ ~ корейское jek[2], что свидетельствует об устойчивости структуры (VK), взаимосвязи абстрактных и конкретных значений, структуре корня типа CVK. В татарском языке изменение к > г характерно для стыка морфем: ик ‘край’ - иге ‘его (ее) край’; тат. ң ~ башк. г спорадически на стыке морфем: тат. аңа ~ башк. уға ‘ему, ей’. С учетом сосуществования форм эк, эң ‘даль, горизонт’ в туркменских диалектах необходимо рассматривать проблему соответствий в С2 среднеи заднеязычных (к, г) и сонантов (н, ң), характерных для ряда фонетико-семантических сближений тат. ик ‘край, конец’: ян ‘бок’ - яңак ‘щека’ - як ‘сторона’, иң ‘плечо’ - җиң ‘рукав’ - җик ‘шов’. Так, в настоящей статье для допратюркского состояния тат. ик реконструируются гипотетическая праформа *CVN-V-K и ее возможные рефлексы в виде сингармонических параллелей: *-an-K- > *-en-K- (-ең-/-ек-; -иң-/-ик-; -əң-/ -əк-); аблаутных основ *-on-K-/*-un-K- (-оң-/-ок-; -уң-/-ук-; -ың-/-ык-); сингармонических аблаутных основ -өң-/-өк-; -үң-/-үк-. Также рассмотрены основы с начальными й-/җ-, м-, ч-, т-, по мнению автора, являющимися начальными морфофонемами (реликтовыми префиксами) в составе тюркских основ. Результаты и обсуждение Татарское ик ‘край, конец’ Тюркский аблаут. А.Ю. Гаджиева, опираясь на исследования Н.А. Баскакова и Б.А. Серебренникова, отмечает аблаутные измения ï ~ i, a ~ i, аффиксальный аблаут, фузионные элементы -l и -t в тюркских языках и считает, что тюркские языки “в ранний период своего развития демонстрируют относительное изобилие внутрифлективных и фузионных элементов” [1. С. 314]. Промежуточный аблаутный рефлекс тат. ик ‘край, конец’, объяснимый деривацией ‘край, окраина’ > ‘движение с одного края (конца) в другой’, мог сохраниться в татарском ык[3]: ‘1) течение, движение сплошной массы, укрытие, направление по ветру; 2) укромное место; место в отшибе’, ср. башкирское диалектное (далее - БД, c указанием страницы в словаре[4]) БД404 ыҡ ‘направление’; ДТ363 oɣraɣ ‘место, куда стремятся, цель; изгиб, седловина’; башк. глаголы уҡтал-, ынтыл‘стремиться’. Корень аквычленяется в составе семантически близкого тат. актык ‘крайний, последний, конечный’ в БД18 аҡый заман ‘давным-давно’; тат. аулак < пратюркское (далее - ПТ, с указанием страницы в словаре[5]) ПТ276 *aglak ‘укромное, уединенное, далекое место’, ср. БД424 əкəл (сиккə етеү) ‘дойти до предела’. Корни с назальным сонантом и аблаутом могут быть представлены в тат. уң < ПТ305 *oŋ ‘правый; лицевой’. В сочетании күз уңында тот‘иметь в виду’, досл. ‘держать перед глазами’ сохранилось значение ‘передняя сторона, перед’. Значение ‘направление, сторона’ получило развитие в тат. уңай, татарском диалектном (далее - ТД, с указанием страницы в словаре[6]) ТД798 ыңгай, ТД504 оңгай, БД99 иңғай ‘попутный, направление’. Еще одним ранним способом словообразования в тюркских языках выступает сингармонический параллелизм или палатализация основы, различные аспекты которого обсуждаются в трудах А.М. Щербака, Дж.Г. Киекбаева, Ф.А. Ганиева и др. К примеру, в башкирской топонимии зафиксированы сингармонические варианты оронимов Баҡал ~ Бəкəл, Баҡай ~ Бəкəй [2. С. 191]. К сингармоническим параллелям тат. уң можно отнести тат. юнь ‘направление; толк’ < ПТ1055 *öŋ/*oŋ ‘перед, восток; внешняя сторона; цвет; лицо’, үңгə ТД691 ‘другой’, БД362 ‘кроме’ (ПТ1162 *öŋi) (ср. семантическую деривацию рус. кроме и край). Глаголы движения. ТД ык-[7] ‘идти или лететь по ветру, плыть по течению’ содержит идею направления движения по наклонной плоскости. Включение тат. редупликатов ык-мык в зн. ‘колебаться’, икеле-микеле ‘уклончивый; двойственный’ в рассматриваемую ФСГ возможно при допущении дериваций ‘край’ > ‘бросаться в крайности’ и ‘край’ > ‘два края’ > число ике ‘два’. (Ср. парные баск. aiko-maiko ‘нерешительнoсть, неопределенность’.) Семантика нижеследующих глаголов структуры VK-/VGсвязана с идеей движения вверх-вниз: ау‘валиться’, ТД20 агын‘подниматься, взбираться; перелезать через забор, валяться на спине’, древнетюркское (далее - ДТ, с указанием страницы в словаре[8]) ДТ16 aɣ< ПТ494 *(i)āg‘подниматься’. Произошло объединение глаголов в значениях ‘восходить’ и ‘заходить’ “в один корень-основу *a:ɣ-, означающий (первоначально) движение через горы с подъемом/восхождением и спуском/схождением”[9]. С учетом соответствий срединных среднеязычных и носовых фонем, анлаутных, аблаутных изменений, в искомой ФСГ можно рассматривать тат. югары, ДТ273 joqaru, ДТ284 jügärü ‘вверх, наверх’ < ПТ614 *jüg‘вверх, наверх; подниматься; холм; высокий’; тат. йөген< ПТ878 *jükün‘склонять колени’ < ПТ1168 *ök‘падать, склоняться’ и др. В словарных статьях *a:ɣ‘подниматься’ и *a:ɣ‘свешиваться’ в качестве первичных приводятся основы с сонантом: a:ŋ‘поднимать(ся)’ и ‘сваливаться’. Сонант в С2 дает возможность привлечь следующие аблаутные и палатальные основы: тат. уң‘уродиться, удаваться’, иң-, ДТ173 en‘спускаться, падать (о снеге)’; җиң‘побеждать, взять верх’. Естественными ориентирами границв местности могли выступать высокие сооружения: узб. диал. öк ‘колонна, столб’, сравниваемая с тат. үкчə ‘пятка, каблук’, при этом БД362 үңсə ‘каблук’. Парные слова. На первый взгляд, парное слово иксез-чиксез содержит ч-редупликат лексемы ик. Однако тат. чик (чув. чикě, тат. уст. чигəрə > чек ара[10] < ПТ426 *čɨgɨr) ‘граница’ относится к активной лексике. На этимологическую n в С2 указывают ТД575 сиңер ‘мыс, предгорье, холм’ (ср. БД362 үңер ‘холм’), БД276 cиң ‘граница, край; около’, ср. также тат. соң ‘конец’, сул, ТД суң ‘левый (север, зад)’11. Выявляется ряд соматизмов, соотносимых с тат. чик ‘граница’: башк. соңҡа ‘затылок’ (ср. ТД213 иңсə в том же зн.); ТД756 чогыр ‘плечо’; тат. чигə < ПТ438 *čẹke ‘щека’. Соответствия типа VN ~ CVN указывают на такое явление в тюркских языках, как начальные морфофонемы [3. C. 116-122]. Модели основ с первичными и производными основами наиболее отчетливо выявляются в парных словах с редупликатами. Реликты начальных морфофонем находят отражение в системе указательных местоимений: анда ‘там’, монда ‘здесь’, шунда ‘там’, анда-монда ‘там-сям’. Вопрос о связи указательных местоимений с лексемами в зн. ‘сторона, направление’ требует специального изучения. Упомянутая в работе Г.К. Валеева башк. бəкəл ‘бабка, щиколотка’, имеющая множество диалектных сингармонических вариантов йəкəл, шəкəл, баҡай, саҡалаҡ и др. [2. С. 190], ср. тат. чəкəн, также имеет отношение к рассматриваемой ФСГ. В их развитии важную роль играли начальные морфофонемы как реликт доагглютинативной системы словообразования. Послелоги. Аблаутным вариантом тат. чик может являться тат. чак ‘время, момент; предел’, от которого, по мнению Р.Г. Ахметьянова, были образованы послелоги тат. чаклы, ТД чикле ‘до (кого, чего, какого времени)’[11]. Ср. тат. чагыл ‘холм, склон горы’, БД269 сaңғайа ‘высокая голая гора’. ТД749 чикле также можно рассматривать в связи с тат. тикле (ТД тин, тиң, тийĕнтĕн, ср. ДТ tegi, teki, tegin, тäгру) ‘до (самого)’, по мнению Р. Ахметьянова, восходящим к некому общему существительному, однокоренному с тий‘достичь, дотрагиваться, касаться’13. Вероятно, что этот же корень сохранился в ТД тəңкəл ‘терраса’, тат. төкəтмə ‘пристройка’, тат. текмə ‘забор из кольев’, ср. ДТ166 egmä ‘арка, свод дома’. Соматизмы. Рассматривая историю соматизма иң (< ПТ495 *egin ‘плечо’), сиб. тат. əң, əн ‘плечо, загривок; ширина’, Р. Г. Ахметьянов предполагал, что он может представлять собой окаменевший инструментальный падеж ик ‘край, границ[12]. Древний характер соответствия ŋ ~ g подтверждают ДТ166 egin, ДТ166 egnin, ДТ175 eŋin ‘плечо’. Э.В. Севортян считает, что тюрк. egin ‘плечо (лопатка, рука, рукав); задняя сторона (спина, хребет); тело; одежда; кровля, крыша’ образовано от глагола eg‘гнуть(ся)’, в более старой форме eŋ-, основываясь на узб. диал. eŋĭl, уйг. äŋil ‘плечо’; тур. диал. eğa, eje ‘ребро’ (ПТ1141 *ejekü ‘бок, верхнее ребро’) < eğ‘гнуть’ отмечая, что: “старейшими... из форм следует считать eŋin”[13]. С учетом того, что тюркская срединная ŋ восходит к сочетаниям *nɣ, ng, nq, nk (М. Рясянен; Г.И. Рамстедт), еще более ранней следует считать основу, сохранившуюся в узб. еngil-бош ‘одежда’ (тат. иңбаш ‘плечо’, дословно - ‘плеча-голова’), как элемент старого безаффиксного изафета, ср. также баск. hegi-buru ‘верхняя часть склона’, дословно ‘склона-голова’. О корне типа *VNсвидетельствуют тат. уст. өңгəл, үнгəн ‘холка (лошади)’, БД362 үңгəн ‘шея’ < ПТ505 *ömgen ‘верхняя часть груди’. Ср. горномарийское онг ‘грудь’. Семантическая деривация ‘грудь’ > ‘холм’ зафиксирована в БД362 үңер ‘горловина (рубашки у платья), полы одежды; холм’, БД362 үңер һөйəк ‘грудная кость’. Типологические параллели: рус. грудь - гряда ‘цепь гор’. Об аффиксах -к и -н. Об аффиксальном характере элемента k(g) как реликтового показателя двойственного числа свидетельствуют татарские соматизмы: аяк ‘нога’, белəк ‘предплечье’, колак ‘ухо, уши’ и др. Вероятно, что иң < *ен-к ‘плечи’ - это двойственное число от гипотетического *ен, соответствующего БД98 ин ‘плечо; ширина; метка; самый, в высшей степени’ (ср. баск., венгерское -k - аффикс мн. ч.). Конечная -n присуща для ряда татарских соматизмов: муен ‘шея’, ирен (< egеr[14]) ‘губы’ и может представлять собой показатель местного падежа, ср. ДТ224 jaɣïr ‘лопатка’ и башк. яурын ‘плечо’. В баскском языке конечная -n присуща для глаголов, однако имеется лексема idun (igun, irun) ‘шея, горло, воротник (хомут)’, сравниваемая с баск. igun, irun, idun, hugun, ugi ‘рукоять (плуга)’. Не исключено, что начальная eмогла установиться в результате протезирования общеевразийского сонанта или метатезы (nek-in > enеk-in/enk-en > eŋin/egin > eŋ/ek), ср. эвенкийское nikimna ‘шея’ и английское neck ‘шея’. Далее последовала фрикатизация анлаута: турк. чигин ‘плечо’[15]. Тат. иң ‘самый, наи-’. В словарной статье тат. ик ‘край, конец’ Р.Г. Ахметьянов делает отсылку к тат. иң (ПТ300 *eŋ) ‘самый, наи-’, сравнивая с монгольским eŋ ‘широкий, очень’, эвенским энги, энгне[16] (ср. также кумыкское ingde ‘очень’, ‘сильный, самый’), по-видимому, основываясь на семантической деривации ‘край’ > ‘крайний’ > ‘широкий’ > ‘самый, очень’. Соответствие ң ~ г характерно и для данной подгруппы ФСГ: тат. уст. иңез ‘высь’ ~ уйг. egiz ‘высокий’. Г. Вамбери рассматривает частицу тюркского суперлатива eŋ в составе своего рода ФСГ палатализированных основ öŋ, öng, önd, ün, eng, eŋ ‘перед, передний, высокий, передняя часть туловища, повышаться, расти’[17]. Авторы ЭСТЯ допускают форму aŋ (по ранним текстам) и ранние корни вида *ан-г, *ен-г, начальный согласный (по начальным фонемам h-, j-, nв материале туркменского (heŋ), гагаузского (heŋ) и сарыг-югурского (jeŋ), хакасского (niŋ) языков)[18]. По их же мнению, уральские соответствия тюркской частицы суперлатива eŋ представлены удмуртским uno ‘очень, много’, вогульскими jäni, jenyg ‘великий, большой’21. При этом возможные тюркские аблаутные формы: алтайское йаан, даан, шорское наан ‘большой, великий’, ДТ43 anča в зн. ‘так много’, парное ДТ43 anča-munča ‘много, очень’ остаются вне поля зрения. Редупликация лексем подобного значения прослеживается в баск. handi ‘большой, высокий’, handi-mandi ‘важный’; anitz, hagitz ‘много; очень’, hagitz eta anitz ‘много’. Тат. й-основы в значении ‘бок, сторона, щека, склон, чужой’. Одной из производительных лексем является тат. ян ‘бок; сторона, место вблизи когочего’. Значение ‘склон’ содержится в ТД яңгырак ‘предгорье, отроги’ [3. С. 549]. О развитии тат. янəш(ə) ‘рядом’ в результате палатализации основы свидетельствует БД95 йанаш ‘парный’, об аблаутных изменениях - БД126 йунай ‘боковые стороны позвоночника’, о палатализации - ТД247 йен ‘затылок’. Древний показатель мн.ч. -к обнаруживаются в тат. яңак, БД105 йагаҡ (ПТ1517 *jạjŋak) ‘щека; наличник; челюсть, сторона’, ДТ267 jɨŋaq < ПТ998 *jɨŋak сторона, направление’; БД99 иңəк ДТ174 eŋäk ‘нижняя часть щеки; подбородок’, тат. ияк > ПТ511 *ēŋ ‘подбородок’. Следует считать более поздними тат. як < ПТ1542 *jāk ‘бок, край, сторона’ (ср. ДТ167 ejägü ‘бок; склон горы’), тат. якын (*jaɣuq) ‘близкий’. Парные яняк ‘окрестность’, чит-ят ‘чужой’ подчеркивают тенденцию использования в парных конструкциях родственных лексем со смежными значениями. Тат. уст. ягы < ПТ457 *jagɨ ‘враг’ итат. ят ‘чужой’, ТД jaγït ‘враг’ < ПТ1520 *jāt ‘чужой’ относятся к гомогенным основам. Тат җек ‘шов’, җиң ‘рукав’. В словаре Р. Г. Ахметьянова приводится сравненение тат. ик ‘край, конец’ (ср. тур. ek ‘край, шов; край раны; воротник’) с тат. җек[19], ср. ТД187 җик, ТД246 йек, ТД206 ик (< ПТ877 *jīk) ‘стык; щель на стыке; шов’. Взаимосвязь значений ‘шея’, ‘край’, ‘стык, шов’, ‘воротник’ подтверждается рус. край ~ крой ~ кроить и шить > шея (Фасмер) и отражается в семантике лексем: БД362 үңер ‘1) горловина (рубашки, платья), полы одежды; 2) холм’, БД98 иңербау, БД99 иңгербау ‘завязка, тесемка (у воротника рубахи)’. Тат. җек также коррелирует с тат. җиң (долганское hiek, hien, ПТ1518 *jegn) ‘рукав’, җөй ‘шов’, җеп ‘нить’, ТД йү, йөй, чув. çĕвĕ ‘шить’ (ПТ1522 *jib). Аблаутное соответствие - яка, ТД224 яга ‘ворот, воротник; сторона; край’, сравниваемое с древнеиранским jax > персидским җуғ ‘хомут’ (рус. иго). Уст. янка[20] ‘воротник’ указывает на аффиксальный характер -ка (янка > яка > яга). Схожие аффиксы вычленяются в соматизмах җилкə ‘плечо, холка’, чөңкə ‘затылок’, названиях одежды: ДТ225 jaγqu ‘плащ’. Рефлекс -KV типа -SV присутствует в ряде основ: тат. иңсə ‘часть спины между плечами’, җиңсə ‘рукав; шейка’, үкчə ‘пятка, пята’; в названиях одежды, украшений: муенса ‘ожерелье’, чигəчə ‘украшения на висках’, изүчə ‘нагрудник’. В баскском языке имеются схожие словообразовательные модели: idun ‘шея, горло, воротник (хомут)’ - iduneko ‘бусы, ожерелье; воротник’; hegi ‘край’ - hegitxo ‘юбка’. Баскское hegi ‘край, граница’ В баскском языке присутствует лексема, сопоставимая с тат. ик по семантике и фонетической структуре: hegi 1) край, граница, окраина, крайний, берег, предел; линия из гор; 2) склон холма; 3) гора; 4) угол, ребро, оконечность, перекресток; 5) вершина; 6) (hegira, hegirat, hegian, hegiala) возле, к, в; 7) место, площадь; 8) карниз, навес; 9) (hei) колонна, крыльцо, навес. Примеры из баскского языка и их значения здесь и далее приводятся по “Общему словарю баскского языка” (“Orotariko euskal hiztegia”)[21]. Этимология баскской анлаутной фонемы hне установлена (интервокальная h < *n) и является наиболее обсуждаемой. По мнению А. Мартине, анлаутная hв баскском языке может являться рефлексом этимологических *p-, *t-, *k(цит. по [4. С. 244]). В пиренейских диалектах общебаскская hв части основ соответствует g-, k-25. В заимствованиях латинская начальная f отражается как h-. Баскская лексема hegi имеет конечный гласный, что характерно для фонотактики данного языка. Производные основы баск. hegika ‘угол, край’, hegipe ‘галерея, убежище’, hegiz-hegi, hegitik ‘бок о бок’, hegika(tu) ‘отойти в сторону, приблизиться, закрыться’; hegira(tu) ‘согнуться’свидетельствуют об устойчивости структуры корня и объяснимых семантических переходах. Баскологи связывают происхождение баск. hegi с лексемой tegi ‘место’. К. Мичелена приводит ряд топонимов с -(h)egi/-tegi: Arzanhegi, Gelhegieta и Berroztegieta, Salurtegi [4. С. 246]. Р. Траск в словарной статье лексемы hegi делает отсылку к tegi[22]. При этом баск. суффиксы -toki, -oki ‘место’ не включаются в сравнение. М. Морван различает лексемы (h)egi ‘холм, хребет, край, место’ (< *eg) и hegi ‘отвращение, ссора, вражда’ (< hegi ‘край, сторона, угол, уклон’)[23]. Возможные фонетико-семантические сближения. Семантика баск. hegi имеет сходства с комплексом значений баск. hegal: ‘1) защита, убежище; (hego, ega, egaa) крыло, плавник; 2) подошва горы, склон; 3) выступающая часть, карниз, край стола, поля шляпы (hego ‘парус’); 4) (ega) кромка, подол (одежды); 5) край, конец, бок, сторона; 6) крыльцо, выступ, фасад; 7) крылья носа; 8) hegalak две стороны ниже талии (бедра); 9) страница’. Р. Траск считает, что лексемы с -l в данном ряде образованы с помощью второй морфемы (сравнивая с баск. egatz, egats ‘длинные перья (у птиц), плавник’), и обращает внимание на семантическое развитие ‘крыло’ > ‘край’ > ‘подол’[24]. М. Морван считает, что слово hegal возникло от глаголов hega-/heda‘расширять, увеличивать’[25]. Сходство значений омонимов hego ‘юг, южный ветер’ и hego ‘крыло; плавник, парус’, обусловленное тем, что крылья, как и ветер, позволяют парить, двигаться, позволяет отнести их к единому пракорню. Также объяснима взаимосвязь значений ‘юг’ (hego) и ‘сторона’ (hegi, hegal) (ср. типологическую параллель тат. уң ‘правый (о стороне)’ ~ якутское uŋa ‘южный’[26]). Заметим, что в упомянутых работах не учитывается возможное влияние лексемы аla (aile) ‘крыло’ из романских языков. Об аффиксальном характере конечного элемента -l могут свидетельствовать баск. соматизмы: гипусконское ukal ‘предплечье’, где uka(ukaai, ukare, ukai) (обозначение руки или ее части); bigel, gibel ‘печень; поясница, задняя часть’. Редупликация. По единому мнению баскологов, m-редупликатом баск. hegal является magal в зн. ‘1) юбка, 2) (madal) лоно, колени, 3) (madal) грудь, 4) угол, убежище, защита; 5) склон, подошва горы, 6) (hegal, hego) крыло; 7) (maal) свисающая часть кожи у животных; 8) (madal, maal) ветвь дерева’. Заметим, что антроморфная метафоризация по типу ‘юбка’ - ‘подошва горы’ произошла в татарском языке: тау итəге ‘подошва горы’, дословно ‘горы юбка’. В целом все три рассмотренных баскских слова выступают синонимами в сочетаниях с mendi (‘гора’) в зн. ‘склон горы’: mendi-hegi, mendi-hegal, mendi-magal, подтверждая ранние связи значений ‘край’ - ‘склон (горы)’. Р. Траск обращает внимание на деривацию ‘крыло’ > ‘край’ > ‘подол’ > ‘юбка’ > ‘убежище’ и подчеркивает отсутствие варианта *mago-, тогда как слово-основа (hegal) может использоваться в вариантах ega, ego[27]. Грамматикализацию баск. hegi отражают послелоги hegira, hegirat, hegian, hegiala ‘возле, к, в’, используемые в падежных формах локатива (mendi hegira ‘возле горы’). К. Мичилена отмечает соответствие hegi > (h)igitu > ihitu ‘двигаться’ [4. С. 64]. М. Морван соотносит баск. higitu с mubitu ‘двигаться’ и считает его заимствованием из романского mover в том же значении[28]. В данном отношении баск. magal ‘склон горы’ можно было бы сравнивать с близким по значению и структуре баск. muga ‘граница, барьер; ограничение; час, время, этап, повод; конец, предел; (mua) ограничение на территории, срок; в пределах; цель; (mua) возвышенность’, предположив словообразовательные пары: hegi ‘край’ - hegitu ‘двигаться’, muga ‘граница’ - mugitu ‘двигаться’. Заключение Обнаруживается множество фонетико-семантических сближений тат. ик ‘край, граница’, установившихся в сложных условиях межъязыковых, межтюркских связей. Соответствия гласных типа a ~ у ~ ы; и/е ~ ү/ө в предполагаемых гомогенных основах можно объяснить аблаутными изменениями, соответствия а ~ ə, у ~ ү, о ~ ө, ы ~ е/и - сингармоническим параллелизмом. Данные морфонологические явления, а также соответствия н/ң ~ к/г на стыке морфем требуют подтверждения на материале других ФСГ и развернутого теоретического обоснования. Начальные морфофонемы й-/җ-, м-, ч-, тв татарских примерах и h-, mв баскских словах, парные слова с редупликатами в составе рассмотренных ФСГ могут являться реликтами префиксального способа словообразования. Направленность развития семантических дериваций (‘ребро, грудь, плечо, бок’ > ‘холм, склон, вершина’ > ‘край (чужой)’ > ‘двигаться’ > ‘убежище, укрытие’ > ‘часть одежды’ и др.), грамматикализация в виде послелогов, тенденция к образованию парных конструкций в целом являются типологически схожими в тюркских и баскском языках. Если на примере исследованной части татарской ФСГ можно установить явный антропоцентрический характер развития дериваций (‘шея, грудь, холка, плечи, бок’ > ‘край, сторона’ > ‘подниматься/спускаться’), то в баскском материале прослеживается связь значений ‘бок, грудь’ > ‘крыло’ > ‘край’ > ‘летать’. В следующих этапах исследования предполагается реконструкция моделей основ с начальными б-/м-, к-, т-, св татарском языке. Исследование ФСГ может являться перспективным направлением при изучении системных связей в лексике и морфонологии тюркских языков.

Об авторах

Дильбар Данисовна Сулейманова

Издательский дом «Республика Башкортостан»

Автор, ответственный за переписку.
Email: dilbar.bulatova@yandex.ru
ORCID iD: 0009-0004-3995-6146
SPIN-код: 7496-7723

кандидат филологических наук, редактор отдела журнала «Тулпар»

Российская Федерация, 450079, Уфа, ул. 50-летия Октября, 13

Список литературы