Художественная вселенная Чингиза Айтматова: от билингвизма к транскультуре

Полный текст

Введение Ретроспективно обозревая творческий путь Айтматова, мы приходим к пониманию того, что понятие Вселенная концептуально значимо для писателя и маркирует картину мира в его романах, оказывается наиболее точным для обозначения масштабов постижения мира современным художником на пороге нового столетия и тысячелетия, что становится предметом его постоянных размышлений о призвании творца. Так, ещё в заметке «Ответь себе» 1967 года читаем: «Каждый из нас являет частицу человечества. Писатель тем более: в нем сходятся параллели и меридианы Вселенной, перекрещиваются века, концентрируется связь времён. Художника формирует ритм и температура эпохи, глобальная ответственность за разумность человеческого бытия» [1. С. 105]. Спустя почти сорок лет герой последнего романа Айтматова Арсен Саманчин произносит монолог: «Слово выпасает Бога на небесах. Слово доит молоко Вселенной и кормит нас тем молоком из рода в род, из века в век. И потому вне Слова, за пределами Слова нет ни Бога, ни Вселенной, и нет в мире силы, превосходящей силу Слова, и нет в мире пламени, превосходящего жаром пламя и мощь Слова» [2. С. 123]. Обратим внимание, что роман «Тавро Кассандры», появившийся за двенадцать лет до «Когда падают горы (Вечная невеста)», начинался так: «И на сей раз - в начале было Слово. Как когда-то. Как в том бессмертном Сюжете» [3. С. 5]. В этом контексте и эпиграф к первому роману, «И дольше века длится день», цитата из Григора Нарекаци: «И книга эта - вместо тела, / И слово это - вместо души моей…», - прочитывается в соответствии с масштабным замыслом писателя и новым уровнем художественного мышления, реализовавшимся в его романах. Планетарный масштаб событий и измерение времени в контексте Вечности, заложенные в романе «Когда падают горы (Вечная невеста)» (2006), позволили Г.Д. Гачеву выделить в произведении «два уровня, предлагаемые для обитания человеку: Бытие и Жизнь… Выси снежные, где Земля переходит в Небо, в Дух и там - во Вселенную, Вечность, Целое» [4. С. 10]. Так, понятие Вселенная утверждается ученым в научном обиходе современного айтматоведения и выражает меру постижения мира и человека в литературном творчестве писателя, мыслителя, творца. А. Акматалиев в статье «Вселенная, человек, Жаабарс» оценивает этот роман в единстве художественных открытий и философского мировосприятия автора: «Система образов в произведениях Айтматова неуклонно сближается с системой философского мышления, в конце концов демонстрируя неразделимое единство Вселенной и Человека» [5. С. 8]. В 2012 году в Бишкеке в издательстве «Манас» был издан «сборник изречений, сентенцийразмышлений» под названием «Вселенная Чингиза Айтматова», открывавшийся словом «От составителя», в котором Замира Дербишева научно обосновала его название: «Ключевые концептуальные категории формируют целостную систему миропонимания и мироощущения писателя, организуя тем самым Ментальную Вселенную Чингиза Айтматова» [6. С. 4]. Сделав выбор в творчестве в пользу русского языка как языка межнационального общения в СССР, писатель размышляет о значении и роли билингвизма в культуре ХХ века: «Билингвизм стыкует разные языки и, стало быть, разные мироощущения, а это, как всякое явление на стыке науки и культур, - создает новый уровень сознания… (курсив наш. - А.С.)» [7. С. 184]. Эта мысль получает развитие в трудах современных ученых. Так, Улданай Максутовна Бахтикереева отмечает: «В интенсивных взаимодействиях и взаимовлияниях народов, языков и культур создаётся и развивается новое состояние человечества, новая логика и процесс смыслообразования» [8. С. 76]. «Создавая тексты на русском языке, Айтматов постоянно обращается к родной языковой стихии. Автор широко использует тюркоязычную ономастику - антропонимы, зоонимы, топонимы, гидронимы. Вкрапленные в русскоязычный текст онимы как кумулятивные знаки, содержащие духовную и материальную информацию, формируют этнокультурное пространство художественного текста» [9. С. 58]. Цель анализа русскоязычной прозы Айтматова - выделить и описать координаты построения модели мира в его произведениях, определить характерные признаки обновления эстетической системы писателя, свидетельствующие о внутренних динамических процессах, включая и вектор движения - от билингвизма к транскультуре. Материалы и методы исследования. Анализируются произведения писателя-билингва, созданные на русском языке: повести «Прощай, Гульсары!», «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», романы «И дольше века длится день», «Плаха», «Тавро Кассандры (Из ересей ХХ века)», «Когда падают горы (Вечная невеста)». Наряду с герменевтическим и этноонтологическим подходами используются методы сравнительного и интертекстуального анализа художественного текста. Понятие этноонтология, по словам З.А. Кучуковой, «несет в себе этнически маркированный комплекс мыслительных координат, воплощенных в системе национальной поэтики» [10. С. 11]. Основные результаты Повести Айтматова: динамическая поэтика и миф Проза писателя уже в конце 1950-х гг. уверенно заявила о себе и в переводах на русский язык вошла в орбиту внимания всесоюзного читателя. Переход автора на русский язык происходит в середине 1960-х гг., начиная с повести «Прощай, Гульсары!» (Новый мир, 1966, № 3). Для творческой эволюции писателя-билингва это был важный шаг на пути расширения художественного сознания и освоения новых эстетических пространств. В целостной национальной картине мира с реалистически воссозданными образами «старого человека» Танабая и «старого иноходца» Гульсары, соединенных общей Судьбой и многовековой «сращенностью» (по Г.Д. Гачеву, «Человеко-Конь, кентавр Гультан») [11. С. 280], наряду с мифологической традицией прочитывалась и литературная традиция, идущая от русской классики (повесть «Холстомер» Л.Н. Толстого). В изображении иноходца проявилась новая в творчестве Айтматова интенция - психологизация образа животного. Билингвизм автора, органичное сочетание русского литературного языка с тюркоязычной лексикой, создавало уникальный эстетический эффект, расширяющий художественное пространство текста включением лексем, как усвоенных русским языком (юрта, табун, камча, мажар, аксакал и др.), так и иноязычных слов (Гульсары, укрук, аламан-байга, дулдул, арбаки, тебетей, темир-комуз, кул и др.), смысл которых прояснялся благодаря переводу на русский язык, оформленному в виде метатекстовых сносок, что способствовало созданию этнического колорита и особой поэтической интонации. Этот принцип метатекста используется Айтматовым и в романах. В повествовании как «текст в тексте» представлена «Песня старого охотника»: народный плач, где отец оплакивает кончину сына: «Убил я тебя, сын мой Карагул. Один остался я на свете, сын мой Карагул…» [12. С. 503]. Включение в текст этой древней киргизской песни стало, по словам писателя, мифопоэтическим «приёмом». В ней заложена трагическая интонация и задан бытийный план повествования. По словам Айтматова, миф может выполнять в произведении разные идейно-художественные функции. «В одном случае - это прием. В „Прощай, Гульсары!“ песня охотника - прием, передающий трагическое в жизни героя, состояние глубоких душевных потрясений. В „Белом пароходе“ - это уже концепция, основной пласт повести» [13. С. 327]. Мифы о тотемических предках по-своему преломляются в прозе Айтматова, в повестях о матери-оленихе, зачинательнице рода бугинцев («Белый пароход»), и Рыбе-женщине, от которой пошел род нивхов («Пегий пес, бегущий краем моря»). Основу художественной концепции повести «Белый пароход» (1970) составили выбор героев - архетипических образов «деда и внука», «старого и малого», тотемический миф о Рогатой материоленихе. Старик Момун хранит память о ней как родовую заповедь, воспринимает её как священное животное, животное-тотем. «Дед говорит, - по словам мальчика, - что каждый, кто живет на Иссык-Куле, должен знать эту сказку. А не знать - грех» [14. С. 34]. Если для остальных - это сказка, выдумка, то для деда и внука - правда: «Так было», - утверждает дед. «Для мифического сознания как такового миф вовсе не есть ни сказочное бытие, ни даже просто трансцендентное», а «наиболее яркая и самая подлинная действительность» [15. С. 73]. Тотемический миф заключает в себе объяснение нынешних бед бугинцев, забывших о своем происхождении и указывает пути спасения, которыми человек - по Ч. Айтматову - уже не способен воспользоваться. Именно поэтому и погибает мальчик. В «уходе» мальчика, в его вере в превращение в рыбу кроется мифологический мотив спасения. Следуя логике мифа, так оно и происходит. Мальчик заменяет утраченную сказку своей - сказкой о белом пароходе и плывущем к нему рыбе-мальчике. Он навсегда уходит в свой мир, в котором Рогатая мать-олениха - истинная мать и спасительница (в вере в нее сказывается и тоска мальчика по матери, которой он не знает); мир, где есть не только настоящее, но и прошлое (белый пароход - это связь с отцом, и, соответственно, с «обязательным коленом семерых отцов», имена которых знает мальчик, в чем проявляются отголоски культа предков), и будущее. Понятие рода является ключевым в произведении и заключает в себе кодовый смысл. В повести приходят в столкновение миф и действительность, в результате чего рождается подлинная трагедия, отсюда и первоначальное название, ставшее подзаголовком, - «После сказки». В следующей повести, «Пегий пес, бегущий краем моря» (1977), Айтматов осваивает иной этнический материал - нивхский, не случайно посвятив её писателю Владимиру Санги, подсказавшему автору замысел произведения. Процесс утраты родовой памяти, родовых святынь и заповедей, еще в близком историческом времени живых и необходимых, побудил Ч. Айтматова обратиться к мифу, дать его в трансформированном виде - с учетом творческих задач - ради поучения и предостережения. Подчиненность сюжета повести мифу и ориентация на него выразились не только в мифологизированном мышлении героев, в образной системе и художественной концепции произведения, но и в его структуре. Идея взаимосвязи поколений, от предков в прошлом до потомков в будущем, помогает в мифе реализоваться двуединой связи диахронии и синхронии, что является характерной чертой мифопоэтической модели мира. В создаваемой писателем модели мира эта идея является основной. Мальчик Кириск, отправившийся со взрослыми в первое свое плавание на родовом каяке, прочно связан со своим родом: через отца, аткычха Органа с Рыбой-женщиной. Миф не только определил концепцию и модель мира в произведении (миф о сотворении мира уткой Лувр, миф о происхождении нивхов от Рыбы-женщины), но и заложил масштаб событий и шкалу ценностей, подготовил в творчестве Айтматова переход к новой форме литературного бытия - жанру романа. Романы Айтматова как «универсальная концепция Бытия и человека» С появлением первых двух романов - «И дольше века длится день» (1980), «Плаха» (1986) - исследователи обратили внимание на то, что они «представляют собой качественно новый этап в творческой эволюции писателя, образцы планетарного мышления. Романы воспринимаются как своеобразная дилогия на тему об уязвимости жизни на земле» [16. С. 81]. Их объединяет с последующими произведениями - «Тавро Кассандры» (1994) и «Когда падают горы (Вечная невеста)» (2006) - особое ощущение времени, космический масштаб событий, «новое мышление» автора. Онтологическое измерение основ жизни человека В слове «От автора», предваряющем первое издание романа «И дольше века длится день», Айтматов комментирует свой замысел: «Только разрядка международной напряженности может считаться прогрессивной политикой сегодня… Если человечество не научится жить в мире, оно погибнет. Атмосфера недоверия, настороженности, конфронтации есть одна из самых опасных угроз спокойной и счастливой жизни человечества» [17. С. 197]. Вопросы жизни и смерти, прошлого - настоящего - будущего, человека и мироздания, «живой» природы и технического прогресса, добра и зла, противостояния и объединения людей - в центре произведения. Главный герой романа, Едигей Жангельдин, возвышающийся на двугорбом великане (до головы верблюда Каранара «рукой не дотянешься»), имеет свой кругозор, своё миропонимание, у него - своя шкала нравственных ценностей. Не суетно и не сиюминутно воспринимает Едигей всё происходящее вокруг и соотносит это с тем опытом, которым генетически наделены они с Каранаром: животное для кочевника «есть продолжение его существа» [18. С. 62]. Одной из ключевых в романе является проблема «своего» ума и «чужого», «заёмного», реализующаяся в судьбе Едигея, «человека трудолюбивой души», в истории с арестом учителя Абуталипа, в легенде о манкурте, в сюжете с паритет-космонавтами. В следующем романе, «Плаха», наряду с проблемой взаимоотношений человека и природы ставятся субстанциальные вопросы добра и зла, свободы и необходимости, бытия человечества и планеты. В нем речь идет о «трагической необходимости в познании добра и зла». Движущей пружиной в сюжетостроении произведения становится это «познание», реализующееся в обращении к двум мифопоэтическим символам, позволяющим раскрыть катастрофичность современного бытия: образу волчицы Акбары - «великой матери всего сущего» [19. С. 112] - и образу Иисуса Христа. Природа и Духовность - это те критерии нравственности человека, которыми писатель меряет его. Главный вопрос в романе «Плаха»: «Что такое жизнь?» В последующих главах через призму моюнкумской трагедии осмысливается эта жизнь, предстающая как цепь трагедий, происходящих по вине человека. Расплачиваются за эту вину - невинные: Авдий Каллистратов, распятый на саксауле; напарник Бостона Эрназар, сорвавшийся с горы в пропасть и оставшийся там навеки стоящим на коленях, словно отмаливая чьи-то грехи; маленький Кенджеш, сын Бостона, своя «плаха» и у Бостона. Г.Д. Гачев обратил внимание на то, что «Авдий и Бостон - два возможных варианта человеческого поведения, которые можно обозначить как: Свобода или Судьба? Бостон вплетен в роковое стечение обстоятельств и исполнил их волю...» [20. С. 86]. Его трагедия состоит в том, что ему, как и гонимой волчьей паре, нет жизни. Авдий, стремящийся познать истину, которую нёс с собой Учитель, верит в то, что «изначальные законы мира действуют всегда, хоть и обнаруживают себя гораздо позже. Так и с идеей Страшного суда давно уже ум человеческий терзала идея грядущего возмездия за все несправедливости, что творились на земле» [Там же. С. 59-60]. В видéнии Иисуса Назарянина разрешается эта идея. В свете этих пророчеств описанная автором «Плахи» трагедия приобретает вселенские масштабы. Модель мира и жанр Впервые в своей писательской практике Айтматов прибегает к фантастике, включая в ткань повествования в романах «И дольше века длится день» и «Тавро Кассандры» «космологические истории». Это позволило ему обрести новую оптику: не только взгляд, устремленный в небо к звёздам и Луне, но и на Землю из Космоса. По словам Айтматова, «фантастическое - это метафора жизни, позволяющая увидеть ее под новым, неожиданным углом зрения». В произведениях реализуется прогностическое начало. Тревога автора за будущее в «И дольше века длится день» выражается в системе сквозных мотивов, семантике и функции повторяющегося в тексте рефрена, графически и стилистически выделенного, в сюжетостроении, что определило жанровую специфику: роман-предупреждение, роман-притча. В статье «Притча о мире: О романе Чингиза Айтматова „Плаха“» Г.Д. Гачев одним из первых обратил внимание на присущую произведениям писателя новизну жанра. В «синтетизме» структуры «Плахи» философ увидел достоинство произведения: это «не только роман по жанру, а синкретическая Книга: тут и мистерия, и философский диалог, и животный эпос...» [Там же. С. 88-89]. Синкретизм романной формы проявляется на структурном уровне повествования, всякий раз представая по-новому, будь то роман-трагедия «Плаха», в которой некоторые исследователи увидели «круговое симфоническое построение» (С. Пискунова, В. Пискунов), или роман «Тавро Кассандры» с подзаголовком «Из ересей ХХ века». Романный хронотоп в прозе писателя расширяется - по вертикали и горизонтали. Национальное пространство первых двух романов (Буранный полустанок и планета Лесная грудь, Сары Озеки - Серединные земли желтых степей, моюнкумская саванна и Иссык-куль) сменяется на космическое в романе «Тавро Кассандры» и охватывает весь земной шар (Америка, Москва, Сицилия, Афганистан, Берлин, Варшава, Монреаль, Рио-деЖанейро). Событийное время в них уплотняется до одних суток, трех дней, которые проецируются на циклическое время мифа и события доисторические или тысячелетней давности. Структура повестей и романов Айтматова свидетельствует об особом внимании автора к архитектонике, композиции произведения, целостности и стройности формы, вызванном включением в текст преданий, легенд, сказок, мифов, молитв, баллад, метатекстовых фрагментов. Романную прозу писателя отличает взаимодействие разных голосов и этносов, мотивов, разновременных пластов и локусов, смешение жанрово-стилевых форм. Заключение В романах Ч.Т. Айтматова сохраняется смысловая связь с повестями, в которых ключевой категорией выступает священное для этнической самоидентификации человека понятие рода: в «И дольше века длится день» легенда о манкурте заключает в себе поучительный смысл, выраженный в словах матери, обращенных к сыну-манкурту: «Твой отец Доненбай!». Насильственно лишенный памяти о предках, о родной земле, человек утрачивает идентичность, превращается в «чучело человека». Концепт рода важен и в контексте драматической истории жизни учителя Абуталипа, и в связи с трагической участью волков Акбары и Ташчайнара, которым не дано продлить свой род в романе «Плаха». И закономерным выглядит фантастический сюжет романа «Тавро Кассандры» об ученом-генетике, посвятившем свою жизнь выведению искусственных людей, «иксродов». В романистике автора расширятся этнокультурное пространство (народный эпос «Манас», мифы, предания и легенды: о манкурте, о верблюдице Акмае - прародительнице Каранара, о родовом кладбище Ана-Бейит, о певце Раймалы-ага, о «Белом облаке Чингизхана», о Вечной невесте; грузинская баллада «Шестеро и седьмой» вплетается в повествование о событиях конца ХХ века, как и «молитва современной монахини», целый ряд «молений» и др.); реализуется Библейский и литературный интертекст (Шекспир, Григор Нарекаци, парафраз евангельского предания, упоминание Третьей Книги Царств Ветхого Завета, эпиграфы из Екклесиаста и «Из древнегреческой мифологии» и др.). Творчество Айтматова отмечено интересом к разным национальным культурам, благодаря чему в его текстах формируется пространство транскультурного полилога. Нарастающий трагизм мировосприятия писателя отличает его романистику, пронизывая разные уровни повествования. Представление о круговращении времени в «Плахе» вбирает в себя и осознание того, что «всему свое время», осмысление начала и конца, и уже в этом заложен определенный трагизм мировосприятия автора. Через понимание этого он проводит своих героев - Авдия и Бостона. В последующих романах трагическое приобретает вселенские масштабы, предопределяя конец жизни футуролога Роберта Борка и самопровозглашенного космического монаха Филофея (Андрея Крыльцова), который проходит путь от «Мефистофеля биологической науки» до человека, готового отдать всё ради блага других («Тавро Кассандры»); писателя Арсена Саманчина и снежного барса Жаабарса («Когда падают горы (Вечная невеста)»). На материале русскоязычной прозы - от текста к тексту - прослеживается расширение художественной Вселенной Айтматова: от этнической картины мира к созданию мифопоэтической модели бытия в повестях, переход к жанру романа как «универсальной концепции Бытия и человека»; планетарное мышление, космический масштаб событий: не случайно Едигей ощущает нерасторжимую близость с окружающими его людьми, собравшимися в его доме как «одна семья». А образ Земли наполняется в контексте романа символическим смыслом: «наш дом», общий. Космизм мышления Айтматова стал закономерным итогом его творческой эволюции, при этноонтологческом характере прозы писателя и транскультурном контексте романистики общечеловеческий и гуманистический пафос составил центр его мироздания. По справедливому утверждению авторов статьи «Познание самих себя через познание культуры своего этноса», «подчинение языку более витальному в конкретном государственном устройстве, в том числе федеративном - исторически обусловленная жизненная необходимость, по крайней мере, до гипотетической возможности обретения „своим“ лингвистического императива на уровне мирового языка» [21. С. 230].

Об авторах

Альфия Исламовна Смирнова

Московский городской педагогический университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: alfia-smirnova@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0001-9198-548X
SPIN-код: 2783-4200

доктор филологических наук, профессор, начальник департамента филологии, Институт гуманитарных наук

Российская Федерация, 129226, Москва, 2-й Сельскохозяйственный пр., 4

Список литературы