Визуальная поэзия Ирис Аполло

Аннотация

-

Полный текст

Визуальная поэзия[81] - одна из реализаций семиотически осложненной коммуникации. Исследователи, в частности психолингвисты, называют процесс взаимодействия вербального и невербального компонентов внутри текстуального единства креолизацией, результатом которой становится гетерогенное семиотическое пространство: каждый из элементов знакового комплекса несет собственную функциональную нагрузку, тем не менее восприятие коммуникативного послания происходит целостно. Однако, как показывают эксперименты2, такое восприятие не всегда происходит органично: зачастую компоненты креолизованного текста «перебивают» друг друга Визуальная поэзия, рождающаяся в континуальном единстве вербального и графического, - текст не столько креализованный, сколько семиотически осложненный. Уместнее было бы применить по отношению к нему термин М.Ю. Лотмана, переосмысленный У.М. Бахтикиреевой в аспекте поликодовости (в частности, транскультурной и транслингвальной) смыслопорождающего поля - «полилингвиальность». Эта задача - дело будущего. Пока мы сосредоточимся на визуальной поэзии, т.е. поэзии, сосуществующей с аккомпанирующим ей изображением, которое участвует в запуске герменевтического круга в читательском восприятии. В подобной эстетике работает художник, поэт, член Союза литераторов России Ирис Аполло. Стихотворения, которые мы могли бы условно объединить в цикл «Импульс Античности» (по названию одноименной выставки художницы в г. Керчь), осуществлялись одновременно с графическими образами, составляющими с ними континуальное единство[82]. В стихотворении «На запад от страны царицы Хатшепсут» читаем: На запад от страны царицы Хатшепсут? В начале ноября у Сфинксовых ворот?! Играй, любовь моя, и не сочти за труд Принять меня, Ирис, в свой вечный хоровод. Играй, дыши, флейтист! Нам заморозков ждать. Полярная звезда зашла за горизонт. На север от Москвы висит крыло дождя, Скрывая от меня Солнечногорск. Но Гермополис мне виднее во сто крат: Вперед идут жрецы, за ними сам бог Тот. Поет в его руках тростник. А виноград Запенился вином как раз в солнцеворот. Тебе я принесла цветы и бергамот, мелиссу и осот На кончике души. Прими меня опять в свой вечный хоровод! Любовь моя, играй! Флейтист, дыши, дыши! Стихотворение, насыщенное символами, экспликативными метафорами «неназывания», многослойно, ассоциативно. Очерчивая географический контур бытования божества, к которому обращен голос Поэта, оно размыкает всякие топологические границы, становится текстом о Поэзии как таковой. Расширяя предложенную Ф. Ницше в эссе «Рождение трагедии из духа музыки» двухчастную модель искусства - аполлонического и дионисийского, автор - и лирическая героиня - идет на зов иного бога. В заданных координатах (страна царицы Хатшепсут - Египет; примечательно, что Хатшепсут - первая женщина-фараон в истории Царства, чье происхождение было настолько безукоризненным, что ее называли супругой самого Амона Ра; Сфинксовы ворота - Месопотамия; говорящее имя носит и город Гермополис) мы находим того, к кому стихотворение обращено. Тростник Флейтиста - флейта - еще один знаковый атрибут. Неслучайно появляется и образ бога Тота, который в древнеегипетской культуре выступал воплощением той же творческой интенции, что и Гермес - в культуре эллинистической. На флейте играет Гермес - «трижды величайший»; покуда льется мелодия, рождаемая дыханием, бесконечен и сам хоровод жизни и искусства - символ слиянности, неразрывности сущего, божественного и человеческого. Стихотворение континуально связано с графическим изображением, представленным ниже. Многие визуальные символы здесь перекликаются с вербальными элементами, о которых мы упоминали ранее. Внимательный читатель (и зритель) увидит здесь и зооморфный священный атрибут бога Тота, и дихотомию Солнца и Луны, и гермесовы «крылья». Это своего рода ключ к целому, и мы предлагаем нашим читателям поразмышлять о смыслах произведения самостоятельно. Отметим только, что герменевтический круг становится именно «кругом» в единстве обоих элементов. «Импульс Античности» продолжает стихотворение «Сентябрь теплый свел с ума». Сентябрь теплый свел с ума! И крокусы в лесу под елью - Наброски нежной акварелью - Цветут. А с ними жизнь сама. Кровавит дикий виноград Стволы деревьев и заборы, Речной вокзал и Лихоборы, Солнечногорск, Зеленоград. Плывут пионы-облака Вверху небесною рекою: Над головой, полны покоя И голубого молока. Здесь стрелки крутятся назад. И между спиц велосипеда Мелькает временное лето, Над Вечностью раскинув сад. Здесь также явлен Панхронос, несмотря на то, что локальное становится более «земным»: появляются имена мест, связанных с реальной жизнью поэта. Однако и в этот «волошинский» по духу и эстетике текст незримо вплетается образ того, кто воплощает для лирической героини (осмелимся предположить, и для автора) синтезирующий элемент триады, элемент недостающий и вбирающий в себя все. Если дионисийское и аполлоническое - тезис и антитезис, герметическое - синтез. Казалось бы, не назван в тексте ни один из богов. Но всмотримся в символы. Виноград - сакральный атрибут Диониса. Небесными коровами греки называли облака. Изначально пас их не кто иной, как Аполлон; гораздо позднее функция солярного божества была передана Гелиосу. И Гермес, не названный в тексте, появляется «вспышкой памяти»: в нашем воспринимающем сознании разворачивается миф о том, как младенцем Гермес украл коров Аполлона (которых впоследствии вернул, и этот мотив также значим). Иллюстрируя стихотворение, поэт вновь обращается к важной для себя идее: идее синтеза, которую актуализирует образ Гермеса. У нас не возникает сомнений в том, что изображен именно он: на голове крылатый шлем; в руках флейта, кадуцей - вертикаль мира, символ перемещения между пространствами; здесь же петух, пробуждающий к жизни все спящее, - священные атрибуты Гермеса. Тема вечности - ключевая и для стихотворения «От яблок млечный свет в ночи»: От яблок млечный свет в ночи. И мелодичные ключи От рая. Точка с запятой. Сентябрь льется золотой Сквозь пальцы, солнцем налитой. И, на лету, у самых глаз Тень стрекозы. Она анфас Восьмерку Вечности дает. Сквозь слюдяной ее полет, Сквозь крылья тоньше волоска Течет незримая река, Объединяет берега, Где от Античности до нас Любовь есть времени каркас, Узор вселенной в бусах дней - Калины гроздь в руке моей. Если Душа в феноменологии античности заключена в образах бабочки и птицы (ласточки), то стрекоза - символ перемен. Это существо, способное перемещаться сквозь измерения, и эта ее функция имплицитно связана с образом Гермеса как вестника богов и психопомпа. «Восьмерка вечности» обыграна визуально (см. рисунок). Незримая река, объединяющая берега времен (объединяющая, а не разделяющая) - еще один знак синтеза, имеющий для поэта и его метатекста первостепенное значение. Глаз Аргуса, никогда не спящего и все же побежденного Гермесом, - еще одна подсказка художницы о том, какова для нее роль искусства. Не герметичное как замкнутое, но герметическое как синтезирующее. Таким образом, синтез, проявленный в континуальности вербального и невербального, восходит к идее художника о триаде, которая уравновешивает оппозицию: аполлоническое - дионисийское - герметическое. Как синтез мы рассматриваем и феномен семиотически осложненной коммуникации - апология эпистемы осуществится в статьях научного типа. Наше эссе было иллюстрацией того, как она может быть проявлена. И главная здесь мысль - что такая коммуникация не о компиляции, а именно о синтезе.