Билингвизм и транслингвизм в новейшей литературе

Полный текст

В условиях пандемии происходит проверка на прочность международного научного и литературного сотрудничества, издательских и переводческих контактов. В отличие от Г. Блума, который акцентирует внимание на «постоянном „хождении“ книги, переводного текста в пределах соответствующего языка» [1. С. 329], считая весьма редким явлением «устойчивое признание книги вне пределов того или иного языка» [1. С. 329], в данной статье с учетом существующих методологических подходов предпринята попытка перехода от поверхностного осмысления литературных взаимосвязей к их глубинной рефлексии. Металитературная активность современного писателя, литература как феномен гуманизма, константные проблемы духовных и моральных ценностей, мировой этики, диалога и сотрудничества противостоят западным концепциям творческого искажения и страха влияния. Харша Рам (UC Berkeley) изучает культурные мифы, теорию транснационализма, модернизм, сравнительную поэтику и поэзию О. Сулейменова, его монография “The Imperial Sublime: A Russian Poe tics of Empire” [2] стала финалистом AATSEEL в номинации «Лучшая книга о славянских литературных и культурных исследованиях». Международные научные семинары “History and modernity in the works of Korean writers of Uzbekistan, Kazakhstan and Russia” (Ташкент, 2014); «Литература и общество: корейцы СНГ» (Республика Корея, университет Конджу, 2014), ASN World Convention (Columbia, Harriman Institute, 4-6 may 2017), онлайн мероприятие «Русскоязычные голоса: слова и миры русскоязычной литературы» (ZOiS, Берлин, 13 сентября 2020) по проблемам мультикультурализма и мультиэтничности, как и функционирующая в Стэнфордском университете литературная лаборатория Ф. Моретти по distant reading, научные труды Miriam Finkelstein (University of Graz), Marco Puleri (University of Bologna) по гибридным идентичностям и нарративам в постсоветской культуре, дают лишь точечные комментарии по культурной истории и культурной интеграции. Процессы глобализации, ориентированные на распространение однородных культурных образцов (массмедиа, вестернизация), создание единого мирового пространства, приводят к стиранию границ, что усугубляется интенсификацией международных миграций. Îáñóæäåíèå В современном транснациональном гуманитарном и литературном пространстве глобальная литература, формирование литературного канона создают «территориально-временное поле, охватывающее многие политические и культурные единицы» [3. С. 75]. Согласно теории Ф. Моретти, ускорение эволюции литературных форм, наиболее интересные литературные открытия происходят на основе связи «заимствованных форм и местного стиля» [4. С. 50]. «Вновь на родное пепелище…» возвращается «старик усталый» - лирический герой одноименного стихотворения Бахыта Кенжеева. «Черный, алый и безнадежный…»1 - именно в такой последовательности выстроена цветовая гамма восприятия родных мест. Придя полюбоваться, он видит ворона, воинов и звезды. Ворон воет, в могилы воины ложатся, лишь звезды смерти не страшатся, нетленной памяти не ищут, не то что бедный астероид2. Звезды, как люди, «молчат и не умеют плакать». Тема звездных светил продолжается и далее, возвращая лирического героя в детство (елка, рубиновая игрушка): Они - особые планеты, серебряной волшебной пулей прибитые к небесной тверди подобно прикрепленной к елке рубиновой игрушке или немолодому вурдалаку в ночной осиновой могиле. Мифологические и сказовые / сказочные мотивы (немолодой вурдалак в ночной осиной могиле) доходят в финале до завершающего аккорда: «На ощупь петь любовь до гроба, / до цвета черного любовь». Тема детства и звездных пространств проходит красной нитью в стихотворениях «Среди длинных рек, среди пыльных книг…», «Оскудел я сердцем…», «Вот элемент пейзажа, чтобы унять глаза…», «Душа моя тянется к дому». Вроде и привык ко всему человек-песок в стихотворении «Среди длинных рек, среди пыльных книг…», Но его язык вспоминает сдвиг, подвиг, выцветший черновик, поздний запах моря, родной порог, известняк, что не сохранил отпечатков окаменевших строк, старомодных рыжих чернил1. На родину, в ковыльную и полынную степь, в горы, на берега рек и озер Казахстана возвращаются поэты и персонажи их произведений. Тема родины, концепты дома, казахской степи неотрывны от других мотивов. Великая степь хранит прошлое, а созвездия ведут «первый спор - кто волчонок, а кто щенок»2. Реальные время и место не столь важны, Б. Кенжеев создает картины вселенского масштаба: В неурочный час сочинитель звезд робко бодрствует, потому что влачит его океан, влечет, обольщает, звенит, течет - и живой земли голубой волчок колыбельную песнь поет. Точен и образен синонимический ряд, воссоздающий мощь океана: влачит, влечет, обольщает, звенит, течет… Венец творения - живой земли голубой волчок, исполняющий колыбельную… Мотивы вечности и возвращения в детство - концептуальны в поэзии Б. Кенжеева. Как признание автора звучит название стихотворения по его первой строчке «Оскудел я сердцем…». Но вспоминается жестяной игрушечный грузовик из детства и у матушки лунный камень, «будто полный месяц над янтарной рекой / в черно-серой оправе из межзвездного мельхиора»3. Отраженный, полузабытый свет таинственного, согревая лирического героя, в то же время «никого не ждет, ничего не ищет»4. Мгновенная зарисовка, сопровождаемая риторическим вопросом, остается в памяти читателя. И когда я свой грузовичок на лохматой бечевке вез по ухабам отечества, он дребезжал, болезный, проржавел от влаги, облез, лишился колес - а таинственный камень знай тускло сиял над бездной на безымянном (как все мы в грядущем, нет?) пальце матери1. Б. Кенжеев - мастер пейзажных описаний с глубоким философским подтекстом. Пригород. Дым древесный, тот, что очей не ест. Чинный собор воскресный, колокол, медный крест. И от мороки снежной слабых, коротких дней Прошлое безмятежней, будущее темней2. Родина снится вору сердобольному («Душа моя тянется к дому…»), как «раньше мерещилась» автору стихотворения. Следует неутешительный вывод: Разорванного не заштопать, и новой заплате не лечь на ветхую ткань золотую. И с прежним душевным трудом мы странствуем, любим впустую, второго пришествия ждем»3. Концепт путешествия, странствования порой трансформируется в художественных текстах в концепт бездомья. Творчество прозаика, переводчика, публициста, эссеиста, литературного критика и литературоведа Г. Бельгера развивалось в контексте мирового литературного процесса, художественно переплавляя традиции немецкой, русской и казахской литератур. Многое было обусловлено евразийским мировосприятием писателя, что позволяло соединять восточные (азиатские) и западные (европейские) культурные традиции. Русский язык его творчества, как и немецкий и казахский, играл особую роль в социокультурном пространстве Евразии. Большую часть творческого пути Г. Бельгера три вида литературного творчества (переводческая деятельность, проза и публицистика) существовали параллельно. Масштабность звучания и своеобразная композиция характеризуют «Тихие беседы на шумных перекрестках», «Казахское слово», «Оду перевода», «Дом скитальца», «Туюк су» и другие его произведения. Точные критические выводы и обоснованные прогнозы на будущее отличали критику и публицистику Г. Бельгера. Его проза эволюционировала от лаконичных новеллистических форм до развернутого повествования, от жизненного факта - до истории судьбы. Автобиографическое начало пронизывает все творчество писателя. Романное мышление определяет последние по времени создания произведения. Идея нравственной памяти, сопричастности каждой отдельной личности судьбам всего народа - ведущая в романах «Дом скитальца», «Туюк су», «Разлад», «Зов». Дом скитальца - это его память. Романное творчество удивительным образом соединило прошлое и современность. Тревога за судьбу казахского аула, где он вырос и окончил среднюю школу, - характерная черта эпических повествований Г. Бельгера. Разлад в доме, ауле, в себе самом - такова главная тематика и проблематика целого ряда его произведений. В романе «Разлад» - современный аул и современный город, неприкаянность старшего поколения, аксакалов, потерявших опору и цель в жизни. Прежние ценности и идеалы остались позади, что впереди - люди преклонного возраста, всю жизнь прожившие в благородном труде, понять не могут. Концепты родины, памяти, дома, дороги - сквозные в богатейшем и разнообразном наследии, ибо «степь приняла в свои объятья всех обиженных и обездоленных в одночасье...»1. И один из главных героев романа «Разлад» Карл Деграф не представляет себе другую жизнь, вне аула, «без знакомых перелесков, степей и озера, привычных троп и людей с их столь понятными заботами… Он как бы пуповиной прирос к этой земле и обустраивать, облагораживать ее стало его долгом и потребностью». Как последнюю земную обитель воспринимают родной аул старики-тамыры Карл и Мамбет Казиевич. Самым страшным на свете Карл называет одиночество, «когда ты никому не нужен… Когда становишься одиноким путником у погасшего костра, когда выпадаешь из времени… У каждого ведь свое время». Хоми Бхабха связывает проблему идентификации с идеей продуктивной культурной гибридности, третьего времени-пространства, внедомности. Грани архетипа - «отчий дом» как ностальгия - свойственна ретроспективная модель развития, в которой одной из главных сюжетных основ становится мотив возвращения домой. Хоми Бхабха - «представитель национального меньшинства парсов, поселившихся в Индии в незапамятные времена, то есть „иной“ в индийской культуре, которая и сама являлась культурой колониальной. Он сделал головокружительную карьеру в американской академической среде, но его также отличает позиция культурного скитальца, существующего вне категории национального. Х. Бхабха стремится к выработке открытой теории, трактующей частное и универсальное не посредством бинарных оппозиций, а с помощью странствующей критической методологии, основанной на расшатывании границы между оригиналом и копией - культурой метрополии и культурой колонии. Предлагая рассматривать мировую литературу не в ячейках национальных традиций, а через призму „всеобщих культурных, политических, психологических влияний, закономерностей, понятий и тем - таких как историческая травма, рабство, геноцид, революция, террор, изгнание, потеря культурной идентичности“, Х. Бхабха привлекает внимание к тем, кто проскальзывал прежде между ячеек привычных логоцентрических интерпретаций, - иммигрантам, беженцам, поликультурным и полиязыковым авторам» [6. С. 105]. Х. Бхабха пишет об индивиде эпохи глобализации, особой внедомности. В литературе Казахстана архетип «дом» реализовался в творчестве Г. Бельгера (дом - саманная постройка в форме курджуна, дом-сакля, дом - убогая хибара, одинокая келья странника и др.), расширяясь до архетипа аула. Мотив дома становится ведущим в творчестве Ст. Ли, А. Кана, А. Шмидта и других авторов. В литературе США почти все современные писатели отмечают состояние внедомности. По словам доминиканки Хулии Альварес, «ее настоящий дом - не в реальном пространстве и среди определенной группы людей, а лишь в „воображаемом сообществе слов“. Мучительное врастание в новый топос, отмеченное ощущениями неприкаянности, тоски, отторжения, оставляет героинь карибской писательницы Джамейки Кинкейд, как и ее саму, в промежуточном состоянии непринадлежности: вест-индское изгнание оказывается неполным, не обрубает все концы, но и врастание в Америку тоже не абсолютно - золотой сон Нового Света становится раем не для всех, оборачиваясь самодовольной и невежественной Америкой, во многом лишь продолжающей уже знакомую логику колониализма». Не перекликаются ли мотивы американских писательниц с творчеством Г. Бельгера: «Дом скитальца» - «Дом бездомного» (в немецком издании романа) - «Зов» и с поэзией А. Шмидта, название его поэтического сборника - «Здесь и там»1. При этом «здесь» - это родной Казахстан, а «там» - это Германия. Мотив возвращения в отчий дом - основополагающий. Г. Бельгер на примере творчества А. Шмидта пишет о глубоко угнездившейся генетической боли российского немца: «Он мыслит и пишет по-русски. Он, собственно, человек русской культуры. Он русский по своему духоустройству. Но чутко отзывается и на все немецкое. Получается, что среди русских он, пожалуй, немец. Среди немцев все-таки русский. Эта двойственность цельной натуры - неотъемлемое свойство души»2. Яркое подтверждение авторитетного мнения Г. Бельгера - стихотворение «Пещера» А. Шмидта. o Ты, русский, - Утверждают знающие меня немцы. o Ты - немец, - Внушают мне знакомые русские. o Я - никто, - Говорю я на всякий случай. И под циклопическими сводами пещеры Летучие мыши эха Испуганно вопрошают: - Кто?.. Кто?.. Кто?... В романах «Дом скитальца», «Туюк су», «Зов» сходятся воедино главные темы творчества Г. Бельгера. Это многоплановые произведения, с разветвленными сюжетными линиями, обладающие стройной композицией, они подводят своеобразный итог разрабатываемым ранее темам, поднимают их на новый уровень художественного обобщения. В них отражены целые пласты народной истории: репрессии, война, трудовая армия, послевоенное время и современная действительность. Множество актуальных вопросов ставит в романе «Туюк су» Г. Бельгер. Некоторые пока остаются без ответа. Но в том-то и проявляется прозорливость писателя, что он одним из первых акцентирует на них внимание. Так кто же он, главный герой романа - бывший спецпереселенец, поздний возвращенец: «Человек без родины? Скиталец с нескладной судьбой? Где тот уголок земли, где утешится и утишится его душа? Нет ответа…»1. Современный российский прозаик А. Ким убежден, что «процесс творения не завершается последней точкой текста, оно продолжается в восприятии другого человека». Художник связан со своим временем, со своей эпохой. Эпоха глобализации, тоталитарных систем, как считает А. Ким, оказывает давление на человека. Главный конфликт человека и окружающего мира писатель видит в давлении мира на человеческую отдельность, в отчуждении личности, в полном безразличии к ней со стороны государственных структур, в их бездушии по отношению к отдельному человеку. Философия экзистенциализма выработала следующую модель поведения человека: уйти в творчество, чтобы выстоять. Настоящий художник послан в мир, чтобы слышать окружающих и сказать человечеству новое. Об этом шла речь в Институте литературы и искусства имени М.О. Ауэзова в рамках круглого стола, посвященного творчеству Кима. В эстетике современного писателя, переводчика, художника влечет не яркий символ вечного, а трепетный нюанс мимолетного. Тон его произведений окрашен печалью вселенского одиночества. Современный философ-фантаст символически отражает в повести невидимок «Стена» последние дни советского общества. В романе-гротеске «Поселок кентавров» главный герой - советский обыватель. Роман «Радости рая» предупреждает о последствиях потери вселенского пути разумным человеком [6]. В «Радостях рая» Ангел-Хранитель интересуется у главного героя, зачем он, довольный своей жизнью, хочет на один день вернуться в детство? «Сощурив слезящиеся от встречного ветра глаза», персонаж (он же нарратор. - С.А.) внимательно вглядывается «в то место у серых, с зелеными пятнами, гор Тюлькубаса, где произошел в эту жизнь. Местом этим было небольшое село Сергиевка». И отвечает: «Радостей рая нет на земле. И вообще, все, что испытал в этом мире и в сопредельных, было сном. Подлинным мне представляется только один день раннего детства. Вот и хочу побывать в нем»2. Ангел-Хранитель Сергий предупреждает, что если писатель в этом дне погибнет, то судьба его будет вырезана из Всемирной Паутины. Но пролетающий мимо ХХI в. Архангел Сахлин (более высокого ранга, чем Сергий), «сотрясая гряды гор Алатау и всю прилегающую к ним обширную равнину в голубых лентах вьющихся рек, в зеленых, желтых, бурых заплатах - цветущих, зрелых и вспаханных под зябь полей», пробил текст на языке вселенной всех миров: «Ты был писателем под моим покровительством. Ты хотел написать прекрасные книги прекрасными русскими словами, и я тебе дал их». После «Острова Ионы» писатель пообещал не писать больше романов. «Но в промежутках, - напоминает Архангел Сахлин, - между переводами двух громоздких томов казахских эпических авторов ты, словно афганский душман, сажавший опиумный мак на тайном поле, взращивал урожай нового романа, начатого от двух утаенных от меня слов: РАДОСТИ РАЯ». Смерч Пляска, закружив с бешеной скоростью внутри гигантской воронки торнадо, «мигом вынес на высшие уровни космического бытия и широко развеял по невидимой, тонкой, как озоновая пленка, одномерной сфере Онлирии». Билингвизм и транслингвизм в современном литературном процессе - особое преимущество, позволяющее расширить оптику анализа текстов в контексте культурного трансфера. Çàêëþ÷åíèå Развитие гуманитарных наук, культуры и образования на основе гуманизации в современных условиях глобального культурного трансфера обуславливает действие интегративных тенденций в филологической науке. Литературные контакты, культурные гибридные модели, поиск ответов на важнейшие вопросы современности способствуют раскрытию этнокультурного мира, позволяя передать национальный образ и национальное мироощущение. Предполагаем, что будет создана широкая диалоговая площадка для литературоведов, специалистов-филологов, культурологов и лингвистов по процессам бии транслингвизма в современных национальных литературах.

Об авторах

Светлана Викторовна Ананьева

Институт литературы и искусства имени М.О. Ауэзова

Автор, ответственный за переписку.
Email: svananyeva@gmail.com
кандидат филологических наук, доцент, заведующий отделом международных связей и мировой литературы Республика Казахстан, 050010, Алматы, Курмангазы, 29

Список литературы