Языки миноритарных этносов Южной Сибири: статусно-дискурсивная репрезентация в социокультурном контексте

Полный текст

Введение Организация объединенных наций объявила период с 2022 по 2032 гг. Международным десятилетием языков коренных народов. Цель мероприятия - привлечь внимание мировой общественности к проблеме исчезновения языков коренных народов и мобилизовать заинтересованные стороны и ресурсы для их сохранения, возрождения и продвижения с учетом численной динамики «языков в опасности». В материалах ЮНЕСКО в 1996 г. было представлено 600 таких языков, в 2001 г. - 900, а в 2010 г. - уже примерно 2500; дана дефиниция «языка в опасности»: a language is endangered if it is not being passed on to younger generation - «язык находится в опасности, если он не передается молодому поколению» [1]. Цель исследования - рассмотреть особенности статусной и дискурсивной репрезентации миноритарных тюркских языков Южной Сибири в социальном контексте их реального функционирования на примере языков тувинцев-тоджинцев, шорцев и челканцев, традиционно проживающих в Республике Тыва (РТ), Республике Хакасия (РХ) и Республике Алтай (РА). Актуальность темы обусловлена тем, что существенная часть исследований по языковой политике республик Южной Сибири посвящена языкам титульных этносов во взаимодействии с русским языком, чаще оставляя без специального внимания данную категорию языков в динамике их социокультурного пространства. В то же время изучение социального взаимодействия в условиях контактного трехъязычия является важным для выявления общезначимых, совместно разделяемых интерсубъективных значений, отсутствие которых может приводить к проблематизации взаимопонимания [2]. Именно стремление к достижению социального консенсуса, включающего учет языковых интересов коренных этносов, можно считать концептуальной основой Глобального плана действий международной декады языков коренных народов, одна из заявленных целей которого - leaving no one behind, no one outside - by 2032 «не оставляя никого позади, никого в стороне - к 2032», и Программы по сохранению и возрождению языков России, разрабатываемой в соответствии с поручением Президента РФ в Институте языкознания РАН. В российском правовом поле вместо термина «коренные народы» используется термин «коренные малочисленные народы» (далее КМН), включающий численный критерий 50 000 человек, что противоречит международным правовым документам, исключающим численный критерий [3. С. 10]. Поэтому, по мнению В.Ю. Михальченко, более приемлемой и справедливой является классификация языков коренных народов России с выделением в ней двух групп языков - мажоритарных и миноритарных [3. С. 10-11]. Исключение численного критерия представляется обоснованным, поскольку он может оказывать негативное влияние на поддержку витальности языков КМН, особенно не имеющих собственных автономий. Однако вряд ли можно согласиться с включением русского языка в первую группу наряду с титульными и государственными языками республик Российской Федерации. Причина не только в статусе русского языка как общегосударственного и мирового, но и в принятой трактовке термина «коренные народы», включающей проживание на своих землях до колонизации, трагический опыт геноцида, военного вторжения, а также сопутствующее экономическое, политическое и социальное лишение гражданских прав в окружении доминантных этносов и др. [4. С. 37]. В то же время использование термина «миноритарные языки» для параллельной номинации языков КМН представляется вполне приемлемым вариантом, отграничивающим их от титульных и государственных языков республик. Противоречивость статусной репрезентации рассматриваемых этносов и их языков связана с официальным включением шорцев, тувинцев-тоджинцев и челканцев в перечень 63 КМН Российской Федерации, с одной стороны, и отсутствием языков тувинцев-тоджинцев и челканцев в списке 54 языков малочисленных народов России - с другой. Данный список представлен в Социолингвистической энциклопедии, в которой авторы объясняют численное несоответствие тем, что «некоторые народы пользуются не отдельными языками, а их диалектами» [5. С. 12]. Однако получение субэтносами Республики Алтай, включая челканцев, официального статуса КМН Российской Федерации в 2000 г. актуализировало лингвоэкологическую мотивацию по отношению к родному идиому, на чем мы остановимся ниже. Анализ статей в энциклопедических изданиях обнаруживает общность их содержания в части определения шорцев, тувинцев-тоджинцев и челканцев как тюркоязычных КМН Южной Сибири с указанием численности по данным переписей населения разных лет [6-8]. Так, например, в Большой российской энциклопедии приводятся данные Всероссийской переписи 2010 г., согласно которой численность тувинцев-тоджинцев составляет 1,9 тыс. человек, челканцев - 1,1 тыс. (всего по России - 1,2 тысячи), шорцев - 12,9 тыс. В Красной книге языков народов России носители шорского языка характеризуются как двуязычные, подавляющее большинство которых (95%) «владеет русским как родным или как вторым языком». Также отмечается рост языковой лояльности к этническому языку у шорской молодежи [7. С. 67]. Статусное совпадение в номинации народа и соответствующего языка сохраняется в отношении шорцев, что может быть связано с историческим фактом десятилетия собственной автономии в виде Горно-Шорского национального района до 1939 г. Язык тувинцев-тоджинцев отнесен к диалекту тувинского языка, функционирующего в наиболее благополучной для него языковой ситуации по сравнению с языками других малочисленных этносов Сибири [7. С. 56]. Челканцы также представлены как носители особого диалекта современного алтайского языка. Отмечается, что все они двуязычны и русский язык для многих «стал уже родным», а челканский диалект, «сужая сферу своего функционирования, остается живым в семейном общении и в небольших производственных коллективах, занимающихся традиционными видами хозяйственной деятельности» [7. С. 65]. В UNESCO Interactive Atlas of the World’s Languages in Danger отдельно представлены только языки шорцев и челканцев с определением уровня их витальности как severely endangered. Информация о челканском диалекте содержится в словарной статье Northern Altay как о severely endangered наряду с диалектами тубаларов и кумандинцев [9]. Этнолингвоэкологическая направленность языковой политики РФ по отношению к миноритарным этносам находит выражение в соответствующем законодательстве. Так, в ст. 10 ФЗ «О гарантиях прав коренных малочисленных народов РФ» (https://bazanpa.ru/gd-rf-zakon-n82-fzot30041999-h470532/) предусмотрено их право на сохранение и развитие родных языков, а ст. 5 посвящена праву РФ принимать федеральные программы социально-экономического и культурного развития малочисленных народов, развития, сохранения и возрождения их языков. Поддержка гарантируется и на региональном уровне. Так, конституции республик Южной Сибири декларируют право всех их народов «на сохранение родного языка, создание условий для его изучения и развития». Следует отметить, что ни в одном из приведенных документов нет расшифровки общего термина «все народы/другие народы» или упоминания соответствующих КМН или их языков. Меры по сохранению и развитию языков малочисленных народов республик Южной Сибири предусмотрены в рамках локальных правовых актов. Например, План мероприятий по реализации в РХ в 2019-2021 гг. Стратегии государственной национальной политики РФ на период до 2025 г. предусматривает такие пункты, как «Проведение межрегионального фестиваля шорского языка и культуры „Пис пирге!“ (Мы вместе!)» (5.7), «Проведение социолингвистических исследований по оценке состояния и перспектив развития хакасского, шорского языков в Республике Хакасия» (5.8) (https://docs.cntd.ru/document/550347998). В подпрограмме «Укрепление единства российской нации и гармонизация межнациональных отношений в РХ» государственной программы РХ «Региональная политика Республики Хакасия» (2017-2025 гг.) заявлен такой целевой показатель, как достижение 34,5% доли представителей шорцев, охваченных мероприятиями по сохранению и пропаганде традиционной культуры» (https://docs.cntd.ru/ document/444742314). Таким образом, законодательством РХ предусматривается определенная поддержка шорскому языку и культуре. В Республике Алтай в Плане мероприятий в 2019-2021 гг. в рамках Стратегии государственной национальной политики РФ на период до 2025 г. выделен раздел «Сохранение и поддержка русского языка как государственного языка и языков народов РФ». Однако в плане нет упоминания о мероприятиях, направленных на поддержку языков КМН Республики Алтай. В государственной программе Республики «Реализация государственной национальной политики» (2019- 2024 гг.) содержится подпрограмма «Коренные малочисленные народы Республики Алтай», которая направлена на улучшение социального положения КМН и предполагает укрепление их социально-экономического потенциала, сохранение исконной среды обитания, традиционного образа жизни и культурных ценностей» (https://altai-republic.ru/upload/iblock/fbe/246_2018.pdf). Мероприятий, направленных на укрепление позиций диалектов КМН РА, в данной подпрограмме не запланировано. Государственной программой Республики Тыва «Реализация государственной национальной политики Российской Федерации в Республике Тыва на 2021- 2023 годы» предусмотрено укрепление гражданского единства и этнокультурное развитие народов, проживающих на территории республики, а также поддержка коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации, проживающих на территории РТ. В программе заявлены «мероприятия, направленные на поддержку языкового многообразия» (приложение № 2 и 3, п. 1.10), «подготовка и издание научных трудов об истории, этнографии, культуре, языках народов Тувы» (1.14) (https://docs.cntd.ru/document/570773085), однако не указано, какие именно мероприятия будут проводиться и какие именно языки народов Республики Тыва получат поддержку. Раздел «Поддержка коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации, проживающих на территории Республики Тыва» предполагает поддержку издания художественной литературы, созданной на языках КМН (п. 4.8) без указания определенных языков. В данном разделе неоднократно упоминаются тувинцы-тоджинцы, однако меры их поддержки связаны со сферами здравоохранения, трудоустройства и др, не затрагивая их диалект. Следует отметить, что в Республике Тыва утверждена государственная программа «Развитие государственных языков Республики Тыва на 2021-2024 годы», в которой содержатся две подпрограммы: «Развитие и распространение русского языка как основы гражданской самоидентичности и языка международного диалога» и «Развитие тувинского языка». В 2021 году в Республике Хакасия и Республике Алтай также утвердили государственные программы сохранения и развития хакасского и алтайского языков соответственно на период 2022-2027 гг. В этих документах не предусматривается поддержка миноритарных языков и диалектов республик Южной Сибири. Таким образом, в целом в официальном дискурсе этих республик представлен минимальный уровень языковой поддержки их КМН. Внимание сосредоточено в первую очередь на государственных республиканских языках, хотя языки миноритарных этносов республик Южной Сибири характеризуются «кризисными явлениями», испытывают реальную угрозу «полной ассимиляции», о чем свидетельствуют как их позиции в рейтингах витальности, приведенные выше, так и социолингвистические характеристики в академическом дискурсе [10. С. 498; 11]. В научной литературе выделяют челканский (чалканский) язык, но не диалект, что позволяет «наиболее полно отражать особенности» языковой традиции малочисленного субэтноса, а также повышает социальный статус исчезающего языка, носители которого «осознают себя как отдельную этническую общность, родственную, но не тождественную алтайцам» [12. С. 13]. Язык челканцев в настоящее время представлен как самостоятельный язык на сайте проекта «Малые языки России» Института языкознания РАН. Для целей нашего исследования особенно важно было «услышать» мнение носителей миноритарных языков, отраженное в дискурсе социолингвистических материалов, полученных в местах их компактного проживания в 2021 г. Общее число опрошенных представителей КМН в республиках Южной Сибири составило 89 человек. Предложенные вопросы были направлены на выявление их этнической идентификации, языковой лояльности и языкового репертуара в условиях трехъязычия, оценки роли субъектов языковой политики. Этническая идентичность и языковые установки коренных малочисленных этносов республик Южной Сибири В Республике Алтай было опрошено 60 человек, проживающих в Турочакском районе (70%) и в Горно-Алтайске (30%), которые определили свою национальную принадлежность как челканцы. В селе Матур Таштыпского района РХ было опрошено 78 человек, из которых 28 назвали себя: шорец (17), хакас-шорец или шорец-хакас (6), русский шорец (4), метис (1). Остальные 23 отнесли себя к русским, 25 - к хакасам, 2 - к русским хакасам. В Тоджинском районе РТ было опрошено 54 человека, из которых только 12 респондентов указали в качестве национальности «тоджинец» или «тувинец-тоджинец». Остальные респонденты назвали себя тувинцами либо не указали национальную принадлежность. Итоги анализа ответов опрошенных на вопрос о родном языке представлены в табл. 1. Таблица 1 / Table 1 Выбор родного языка (%) / Choice of native language (%) Национальность / Nationality Русский язык / Russian Language Республиканский язык / Republic Language Родной язык, диалект / Native Language, Dialect Русский и родной язык/диалект / Russian and Native Languages/Dialect Шорцы / Shor people 5,9 17,6 52,9 23,5 Тоджинцы / Tojin people - 33 42 17 Челканцы / the Chelkans - - 93 7 Как видно из таблицы, максимальная доля признания только этнического идиома в качестве родного представлена у челканцев (93%), шорцев (53%), тувинцев-тоджинцев (42%). При этом для более трети тоджинцев в качестве родного выступает тувинский язык. Для шорцев более актуален билингвизм, в рамках которого два языка представляются родными - русский и родной (60%) с представленностью и хакасского языка (18%). Как было отмечено нами ранее, респонденты, указавшие в графе «Национальность» двойную хакасско-шорскую идентичность, чаще указывают в качестве родного хакасский язык, а русские шорцы - русский, что может указывать на более сильные позиции государственных языков [13. С. 132]. Никто из опрошенных тоджинцев не указал в качестве родного только русский язык, однако одновременно с тоджинским он является родным для 17% опрошенных. В то же время именно тоджинцы занимают первое место по показателю свободного владения всеми видами речевой деятельности на родном идиоме (рис. 1). У опрошенных челканцев достаточно высоки показатели среднего уровня речевой деятельности - 73%. Среди шорских респондентов более представлены пассивные виды речевой деятельности (понимание и чтение) - около 60%. Впрочем, и эти показатели весьма оптимистичны, так как, согласно данным Всероссийской переписи населения 2010 г. (https://www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/ perepis_itogi1612.htm) шорским языком владеет только 22% шорцев. Отметим, что, согласно тем же данным, шорцы являются весьма урбанизированным народом: 72,5% из них проживает в городах, и только 27,5% - в сельской местности, где, как известно, язык всегда сохраняется лучше. А поскольку в рамках нашего исследования были опрошены именно сельские жители, то и результаты оказались более высокими, чем в среднем по этнической группе. У челканцев, по данным того же источника, картина расселения противоположная: 80% из них - сельские жители, и только 20% - городские, что отражается на уровне владения ими челканским диалектом. Респонденты-тоджинцы, почти 100% из которых проживает в сельской местности с минимальным уровнем погружения в русскоязычную языковую среду, закономерно демонстрируют практически 100%-ное владение всеми видами речевой деятельности на тоджинском диалекте (рис. 1). Рис. 1. Владение родным языком/диалектом по видам речевой деятельности, % / Fig. 1. Native language/dialect proficiency by types of speech activity, % Далее рассмотрим взаимодействие языков в разных сферах коммуникации. Анализ данных табл. 2 показывает, что максимальный уровень общения на родном диалекте (в среднем 70%) ожидаемо представлен в тоджинских семьях. Русский язык используется только в смешанном с родным идиомом варианте (8%). У челканцев из сферы семейного общения исключен второй государственный язык - алтайский. У большинства из них общение в семье происходит на русском и челканском одновременно. При этом семейное общение шорцев зачастую происходит именно на русском: более половины (58,3% опрошенных) используют только русский язык или русский одновременно с шорским для общения с родителями, 41% - для общения с бабушками и дедушками. В общении с друзьями и коллегами у шорцев преобладает русский язык, у челканцев - русский и челканский, а тоджинцы чаще используют для этих целей оба государственных языка и родной диалект. Таким образом, несмотря на то, что 92% респондентов-тоджинцев на свободном или среднем уровне владеют русским языком, он наименее востребован в их социальном окружении. В то же время опрошенные шорцы, 100% которых владеют родным языком [13. С. 133]), не обходятся без русского языка даже в сфере семейно-бытовой коммуникации, а в общении с друзьями и коллегами он занимает лидирующие позиции. Респонденты-челканцы, по собственной оценке, хорошо владеют как русским языком, так и челканским диалектом и активно используют их в повседневной коммуникации. Таблица 2 / Table 2 Соотношение использования языков в разных сферах общения (%) / The ratio of the use of languages in different areas of communication (%) Сфера общения / Communication Sphera Шорцы / Shor people Челканцы / the Chelkans Тоджинцы / Tojin people Общение с родителями / Communication with parents: на русском языке / in Russian 23,5 20 - на титульном языке республики / in the titular language of the republic 23,5 - 38 на родном языке/диалекте / in native language/dialect 12 13 54 на русском и родном языке/диалекте / in Russian and native language/dialect 35,3 67 8 Общение с бабушками и дедушками / Communication with grandparents: на русском языке / in Russian 12 22 - на титульном языке республики / in the titular language of the republic 17,6 - 15 на родном языке/диалекте / in native language/dialect 35,3 42 85 на русском и родном языке/диалекте / in Russian and native language/dialect 29,4 36 - Общение с друзьями / Communication with friends: на русском языке / in Russian 41,2 33 - на титульном языке республики / in the titular language of the republic 17,6 2 23 на русском и титульном языке республики / in Russian and in the titular language of the republic 6 - 31 на родном языке/диалекте / in native language/dialect - 2 31 на русском и родном языке/диалекте / in Russian and in native language/dialect 35,3 63 15 Общение с коллегами / Communication with colleagues: на русском языке / in Russian 58,8 40 - на титульном языке республики / in the titular language of the republic 12 3 17 на русском и титульном языке республики / in Russian and in the titular language of the republic - 2 41 на родном языке/диалекте / in native language/dialect - - 17 на русском и родном языке/диалекте / in Russian and in native language/dialect 23,5 55 25 Языковые установки и оценка языковой политики Анализ языковых установок, выявленных в ходе анкетирования в трех республиках, свидетельствует о высокой степени готовности респондентов поддерживать родные идиомы (в среднем не менее 90%). Самый высокий показатель по этому пункту у шорцев; они же единодушно поддерживают возможность изучения шорскими детьми родного языка в школе (табл. 3). Отметим, что в школах РХ шорский язык не преподается как учебный предмет. Среди 108 детей шорской национальности в школах Аскизского и Таштыпского районов нет свободно владеющих родным языком, но в форме кружковых занятий его изучают 36 детей (https://19rus.info/index.php/obshchestvo/item/167000v-khakasii-rabotayut-nad-motivatsiej-k-izucheniyushorskogo-yazyka). За пределами РХ шорский язык изучается как учебный предмет в нескольких школах Кемеровской области, где проживает 10 из 12 тысяч шорцев. Челканцы и тоджинцы также обнаруживают высокую степень заинтересованности в изучении их детьми родного идиома в школе (80 и 88% соответственно), однако в настоящее время такой возможности не предвидится. Согласно данным проекта «Малые языки России» Института языкознания РАН, «челканский язык никогда не использовался в системе образования. Были планы по преподаванию челканского языка как предмета в Курмач-Байгольской школе, но они так и не были реализованы. В школе в качестве предмета «Родной язык» многие челканцы изучают литературный алтайский язык» (https://minlang.site/), как и тоджинские дети, которые изучают в школе литературный тувинский. Таблица 3 / Table 3 Языковые установки по отношению к республиканским и местным языкам Южной Сибири (%) / Language attitudes in relation to the republican and local languages of Southern Siberia (%) Языковые установки / Language attitudes Шорцы / Shor people Челканцы / the Chelkans Тоджинцы / Tojin people Поддержка возможности изучать родной язык/диалект в школе / Supporting the ability to learn native language/dialect at school 100 80 88 Поддержка обязательного изучения второго государственного языка республики в школе для всех обучающихся / Support for the compulsory study of the second state language of the republic at school for all students 76,5 20 92 Готовность оказывать поддержку родному языку/диалекту / Willingness to support native language/dialect 94 90 92 Обязательность изучения вторых государственных языков республик, поддерживают 92% тоджинцев и 76,5% шорцев, но всего 20% челканцев. В этой связи следует отметить, что зона социального отчуждения заметна и на сравнительном фоне оценки значимости субъектов языковой политики, от которых зависит будущее языка/диалекта. Челканские респонденты возлагают примерно равную долю ответственности между носителями своего диалекта (42%) и органами власти (40%) при значительно большем удельном весе республиканских органов - 32%. У двух других групп респондентов более высокая доля ответственности возлагается на самих носителей языка/диалекта (около 70%) со значительно более низкими показателями роли республиканских и федеральных властей. Данные наблюдения корреллируют и с выявленной разницей в нормативно-правовой поддержке титульных и миноритарных этносов республик Южной Сибири, включая присутствие/отсутствие последних в системе образования, что, несомненно, влияет на престижность языков и уровень социального согласия в республиках. Психолингвистический аспект репрезентации коренных малочисленных этносов республик Южной Сибири Репрезентация трех миноритарных этносов в разных типах дискурса находит отражение и в структуре их психолингвистического восприятия русскими и титульными народами республик Южной Сибири, выявленного по итогам свободного ассоциативного эксперимента в 2021 г. с охватом более 1300 респондентов в возрасте от 17 до 83 лет. Общность базовых ассоциативных стратегий совпадает с энциклопедическими трактовками миноритарных этносов в части: а) дефиниции народ/нация; б) уточнения конкретного региона/места их проживания; в) конкретизации традиционных видов деятельности; г) указания на статус малочисленного народа. Заметной оказывается дифференциация выбора по признаку этнической принадлежности опрошенных в каждой из ассоциативных стратегий. Так, только для русских респондентов характерны реакции, свидетельствующие о незнании соответствующих этносов, что выражается в таких частотных ассоциатах, как не знаю, неизвестное, кто это, нет ответа, понятия не имею и т.д. Так, например, 16% русских респондентов не знают, кто такие шорцы, 13% не имеют представления о челканцах, и 4% не слышали о тувинцах-тоджинцах. В структуре реакций респондентов титульных этносов в большей степени отражается понимание КМН как части или разновидности соответствующего титульного народа, знания мест их проживания. Например, на это указывают такие реакции-конкретизаторы: о челканцах - алтайцы, северные алтайцы, часть алтайцев, подвид алтайцев и т.д.; в отношении тувинцев-тождинцев - это тувинцы, особая этническая группа тувинцев, аборигены, истинные тувинцы, тоджи, тожу и т.д. У хакасских респондентов заметной оказалась доля реакций, отражающих близость шорцев к хакасам: братья, родня, родственники, родственный, наши братья, близкие, близость к хакасам, потомки и т.д. В ассоциативном восприятии соседних КМН преобладают нейтрально-позитивные оценки. Позитивные доминируют в АП стимула «тувинцы-тоджинцы» (21%) и включают указание на их уникальность (редкие, уникальные, особенные), трудолюбие (трудолюбивые, работящие, старательные), дружелюбие и гостеприимство (самый гостеприимный народ, дружные, разговорчивые, чистосердечные, чуткий народ), силу и красоту (сильные, самый красивый народ, красавцы, интересные). В АП «челканцы» заметное место занимает характеристика их интеллектуальных способностей (умные) и оценка душевных качеств (добрый народ, хорошие, дружные, отзывчивые). В образе шорцев подчеркивается их доброта, трудолюбие, преданность. Доля отрицательно-оценочных реакций в целом не высока и в среднем составляет по 5% в АП «челканцы» и «тувинцы-тоджинцы», а также 1% в АП «шорцы». Заключение Комплексный анализ статусно-дискурсивной репрезентации языков миноритарных этносов (на примере республик Южной Сибири) выявил общность их нормативно-правовой поддержки в международном и российском официальном дискурсе. Этим обусловлено наличие зон социального согласия в условиях трехъязычного коммуникативного пространства республик Южной Сибири, организованного по единой модели «два государственных языка (русский и титульный) + язык/языки соответствующих коренных этносов». Включение мер более активной поддержки идиомов миноритарных этносов в соответствующие нормативноправовые акты республиканского уровня относится к перспективам минимизации зон отчуждения контактирующих народов. Позитивное восприятие миноритарных этносов, выявленное в их психолингвистическом портретировании носителями государственных языков, также способствует укреплению социального в заимопонимания и минимизации зон отчуждения контактирующих народов республик Южной Сибири. Определенная проблематизация социально-культурного взаимопонимания в Республике Алтай связана с более высоким уровнем приверженности челканцев к родному идиому по сравнению с лояльностью ко второму государственному языку своей республики (алтайскому), что может быть связано с актуализацией их потребности в корреляции этнического и языкового статусов, отсутствующей у шорцев и тувинцев-тоджинцев.

Об авторах

Тамара Герасимовна Боргоякова

Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова

Автор, ответственный за переписку.
Email: tamarabee@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-9958-9086

доктор филологических наук, профессор, директор Института гуманитарных исследований и саяно-алтайской тюркологии, профессор кафедры зарубежной лингвистики и теории языка

Российская Федерация, 655017, Абакан, пр. Ленина, 92

Аурика Вагифовна Гусейнова

Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова

Email: aurika_guseynova@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-9708-114X

кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института гуманитарных исследований и саяно-алтайской тюркологии

Российская Федерация, 655017, Абакан, пр. Ленина, 92

Карина Александровна Покоякова

Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова

Email: karina_p.84@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-6318-9435

кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института гуманитарных исследований и саяно-алтайской тюркологии

Российская Федерация, 655017, Абакан, пр. Ленина, 92

Список литературы