“The native language is Tatar.” Mordovian-Karatai Culture as an Example of Interethnic Interaction

Full Text

Введение Происхождение и этническая история особой группы мордвы - каратаев, исторически и компактно расселенных в Камско-Устьинском районе Татарстана, уже со второй половины XVIII в. изучаются этнографами, диалектологами, фольклористами. Особый интерес ученых вызван этноязыковой спецификой - сохранением у мордвы-каратаев мордовского самосознания при восприятии родным языком татарского в его западной (мишарской) диалектной форме. Именно татароязычность каратаев, невладение ими мокшанским или эрзянским языками, сохранение обособленности от мордвы соседних районов Татарстана (прежде всего мокши в Тетюшском районе) - способствуют непрерывному научному интересу к этой группе. Впервые о каратаях упомянул еще в 1768 г. ученый-энциклопедист, путешественник академик И.И. Лепехин, выделивший их в самостоятельное, хотя и немногочисленное, мордовское колено (племя) наряду с эрзей и мокшей [1. С. 165]. Востоковед X.Д. Френ, преподававший в 1807-1815 гг. в Казанском университете, глубокий знаток многонациональной истории края, приводя свидетельства арабских средневековых географов (Шамсуддина ад-Димашки и Ибн аль-Варди) о народах, обитающих в Поволжье, высказал предположение, что в народе Keratijan, упоминаемом рядом с двумя мордовскими племенами, возможно определить каратаев. Эти взгляды повлияли на П.И. Кеппена, определившего целую эпоху в развитии отечественной географии, этнографии, демографии и статистики, составителя знаменитой Этнографической карты Европейской России (1875). Кеппен считал каратаев, равно как и мокшу и эрзю, отдельным мордовским племенем. Схожих взглядов на обособленность каратаев придерживался и крупнейший дореволюционный знаток мордовской этнографии П.И. Мельников (Мельников-Печерский). Несколько иное мнение относительно каратаев было у другого (наряду с Кеппеном) основоположника этнической картографии в России А.Ф. Риттиха, считавшего каратаев скорее локальной группой, а не особым мордовским племенем, а сам термин «каратаи» - во многом случайным, привязанным к местной топонимике, что ученый аргументировал частотностью схожих названий селений в Среднем Поволжье [3]. Аналогичное мнение о случайном появлении этнонима доминировало в Обществе археологии, истории и этнографии при Казанском университете, прежде всего у известного этнографа С.К. Кузнецова, опубликовавшего работу, посвященную каратаям [4. С. 8]. Вклад в изучение каратаев внесли и финские ученые во второй половине XIX - начале XX в., интенсивно проводившие свои экспедиции в различные финно-угорские ареалы Северо-Запада и Поволжья и в духе национального романтизма искавшие архаику у родственных им народов. Так, А.О. Хейкель, побывавший у каратаев в 1883 г. в ходе своего путешествия в Поволжье, указал на сильное влияние татар, фактически обозначив каратаев отатарившейся мордвой. Х. Паасонен посвятил каратаям специальное исследование (не переведенное до настоящего времени на русский язык), собрав значительный лексический материал [5]. Несмотря на значительный объем накопленного полевого и архивного материала, аргументированных мнений относительно этногенеза каратаев так и не появилось. Более того, в краеведческой литературе высказывались предположения об изначально татарском происхождении каратаев, о том, что они являются крещеными татарами, смешавшимися с мордвой. В пользу этой версии приводилось обозначение татарами-мусульманами Тетюшского уезда каратаев экзоэтнонимом керəшен. Под влиянием этого татарского обозначения каратаи также зачастую соглашались с обозначением себя кряшенами. Гипотезы об изначально татарском происхождении каратаев безапелляционно придерживался финский филолог, финно-угровед А. Алквист, побывавший в Тетюшском уезде Казанской губернии в 1856 г. Как известно, богатый пласт этнографического материала, посвященного народам Поволжья, был накоплен в трудах представителей казанской миссионерской школы, последователей Н.И. Ильминского. Каратаи также оказались в орбите интересов миссионеров. Так, в 1914 г. была опубликована весьма содержательная статья татарина-кряшена - священника Гурия Филиппова «Мордва-христиане. Из жизни села „Мордовские Каратаи“ и деревни „Менситово“ Тетюшского уезда Казанской губернии (историко-этнографический очерк)» [6; 7]. В своей статье, в основном посвященной обрядам каратаев, Филиппов указывает, что их язык отличается от казанского-татарского, приводит предание о том, что каратаи платили ясак казанским ханам, то есть фиксирует расселение татароязычной мордвы в Поволжье еще в эпоху Казанского ханства. Эти важные наблюдения, указывающие на переселение предков каратаев на берег Волги еще до середины XVI в., и особенности их локального языка по отношению к доминирующей лексике соседних татарских сел получат глубокое научное рассмотрение в советское время. Обсуждение Системное изучение каратаев приходится на 1950-е гг., когда в ходе проведения Мордовской этнографической экспедиции [8] под руководством В.Н. Белицер были осуществлены две (в 1956 и 1958 гг.) экспедиции в их ареал расселения. Глубокий знаток истории и культуры финно-угорских народов (коми-зырян, коми-пермяков, удмуртов) [9], доктор исторических наук Вера Николаевна Белицер (1903-1983), внесла особый вклад в полевое исследование двух групп мордвы, испытавших масштабное языковое влияние соседних народов - терюхан в Нижегородской области и каратаев в Татарстане. И если терюхане к середине XX в. практически полностью ассимилировались среди русского населения, жители ряда деревень Дальнеконстантиновского района Горьковской области лишь помнили о своих «мордовских» корнях, сохраняя элементы быта, то каратаи, к моменту приезда к ним В. Белицер, обладали определенной мордовской этноидентичностью. И все же, как и в случае с терюханами (общепринятое отнесение к мордве сталкивается с мнением о них как об осколке иного автохтонного финно-угорского населения, возможно потомках мещеры или муромы, чьи языки остались неизвестными), каратаи определялись в качестве мордвы под влиянием внешних факторов. Учитывались элементы мордовских языков в их татарской лексике, формы народной одежды. Примечательно, что, отвечая на вопрос о своей национальности, каратаи скорее отмечали то, как другие народы (русские и татары) называют их - «мордва», «мукшы», «керəшен». Само понятие «каратаи» в качестве этнонима у них не бытовало, считаясь больше названием сел (Мордовские Каратаи, Заовражные Каратаи), чем этнической особенностью. Как показано выше, татары зачастую считали их кряшенами, а также именовали «мукшы» (мордвой). Здесь следует отметить, что в татарском языке нет разграничений мордвы на субэтносы мокши и эрзи - в силу ранних и прочных контактов татар именно с мокшей их самоназвание и вошло в татарский язык в качестве обозначения мордвы в целом. В.Н. Белицер отмечает, что деревни Менситово и Шершаланы являются более поздними выселками из старинного села Мордовские Каратаи. К моменту приезда этнографа к каратаям деревня Менситово уже не существовала - в 1954 г. в связи с работами по наполнению Куйбышевского водохранилища на Волге и постройкой плотины эта деревня была затоплена, а некоторые жители ее переселены в соседнее русское селение Заовражные Каратаи. Ликвидация деревни Менситово очевидно повлияла на ускорение ассимиляционных процессов среди каратаев, поскольку многие ее бывшие жители уехали в различные города Татарской АССР, а прежде брачные контакты в среде каратаев концентрировались именно в своих деревнях. Каратаи не вступали в брак с мордвой-мокшей (отмечая, что не знают мокшанского языка) и русскими, а семейные связи с татарами-мусульманами были невозможны в дореволюционной России по конфессиональным причинам. В.Н. Белицер изучила и ныне не существующую каратайскую деревню Шершаланы, которую местные жители называли Алан, или Шалан, то есть потатарски «поляна». Первоначально же название этой деревни звучало как Чыршыалан, то есть еловая поляна. К моменту приезда Белицер деревня Шершаланы делилась глубоким оврагом на две части - русскую и каратайскую. В 1977 г. эту деревню исследовал известный казанский фольклорист Г.М. Макаров. Примечательно, что в качестве наиболее старого из поселений каратаев, В.Н. Белицер выделяет Мордовские Каратаи, указывая что каратаи соседних деревень называют его также Искевеле. Первая часть этого топонима в переводе с татарского означает «старый»; вторая часть - частотное мордовское слово означающее и на мокшанском и на эрзянском деревню, селение. Ныне именно это село сохранилось в качестве места компактного проживания каратаев. Учитывая, что информантами Белицер были крестьяне, заставшие хозяйство и уклад дореволюционной деревни, важным становится проведенная ученым фиксация земледельческой терминологии, почти полностью бытовавшей у каратаев на их родном татарском языке. Так, основными культурами, возделываемыми каратаями, были рожь - «арыш» и овес - «сылы»; сеяли также горох - «брчак», чечевицу - «дзясмык», гречу - «карабдай». Этнограф отмечает, что просо («тары») каратаи возделывали сравнительно редко, а пшено покупали на базаре в Тетюшах. Сеяли также полбу - «брай», которая заменяла каратаям пшеницу. В значительном количестве каратаи сажали картофель - «береньги». Распространение столь базовых понятий на татарском языке указывает на ранее и длительное влияние татар, возможно - проживание предков каратаев в господствующей татарской языковой среде. Белицер предполагает, что это языковое приобщение могло произойти даже в эпоху Волжской Булгарии. Однако, будучи знатоком финских языков, а не тюркологом, Белицер не учитывала особенности лексики каратаев, относимой не к среднему (литературному) диалекту татарского языка, а к западному (мишарскому) диалекту. Более того, известный диалектолог Л.Т. Махмутова в своей фундаментальной монографии «Опыт исследования тюркских диалектов: мишарский диалект татарского языка» отмечает, что каратаи «еще на старой территории обитания восприняли один из мишарских говоров. Судя по некоторым морфологическим особенностям, им был, видимо, говор, распространенный в современных юго-западных районах (например, Атюрьевском) Мордовии и смежных с ними районах (например, Кадомском) Рязанской области [10. С. 80]. На приобщение к татарскому языку не на Волге, а в ином ареале, смежном с татарами-мишарями, указывает и Л.Ш. Арсланов, отмечая, что «говор мордвыкаратаев сформировался в условиях тесного взаимодействия с говорами западного диалекта, расположенными на территории Мордовии и Пензенской области, а мордовские лексические элементы в говоре мордвы-каратаев занимают по отношению к общетюркской лексике сравнительно небольшое место. Они относятся в основном к терминам родства, названиям вышивок и лишь незначительная часть их - к бытовой лексике. [11. С. 397-398]. Л.Ш. Арсланов подчеркивает, что даже многие языковые русские заимствования в лексике каратаев относятся, по-видимому, «к периоду до переселения мордвыкаратаев на современную территорию их обитания. Это подтверждается сравнением русских элементов с соответствующими заимствованиями в других говорах западного диалекта. Они усвоены по тем же фонетическим законам, что и в говорах западного диалекта» [11. С. 400]. Более того, в языке каратаев, исповедующих православие, фиксируются арабо-персидские слова, в форме, употребляемой именно в мишарском диалекте: мазарка - кладбище, гона - грех, умер - жизнь, айып - вина. Сохранение каратаями в качестве родного языка именно мишарского диалекта происходило при посещении несколькими поколениями местной советской школы, где преподавание с 1920-х до конца 1950-х гг. велось на татарском литературном языке, а также проживании и совместной работе по соседству с казанскими татарами. Белицер также отмечает, что среди терминов родства у каратаев встречаются и мордовские, что указывает именно на финно-угорское происхождение данной группы. К примеру, отца каратаи, как и эрзяне, называют «тетяй», деда - «пушчай», близким к эрзянскому названию дед - «покштя». Свекровь каратаи называют «авай» - в мокшанском и эрзянском языках «авай» также означает «мать», «свекровь». При обращении к жене старшего брата жены младших братьев употребляют термин «вреш», близкий к эрзянскому термину «уряж» [12]. В.Н. Белицер зафиксировала и местное предание том, что предки каратаев переселились на правый берег Волги, будучи язычниками, а в правление Ивана Грозного приняли крещение в озере близ деревни Менситово. Здесь следует отметить, что нарратив о Крещении (а также походах на Казань, что иногда воспринимается тождественно) в эпоху Ивана IV - весьма частотный у народов Поволжья. Очевидно, что события 1552 г., присоединение Казанского ханства к Русскому государству воспринимались рубежным, эпохальным событием в исторической памяти не только татар, но и других народов, прежде подвластных ханам. Первый этап христианизации в Среднем Поволжье, в ареале расселения казанских татар, также пришелся на вторую половину XVI в., в отличие от Мещеры (территории Касимовского ханства), Кадома, Темникова, где ликвидация татарского феодального землевладения и массовое крещение мурз приходится на эпоху первых Романовых и продолжается в начале XVIII в. Мордовская этнографическая экспедиция зафиксировала в 1950-е гг. у каратаев разрозненные воспоминания о «старой мордовской вере», в частности о молениях, которые устраивались в лесу у деревень. На этих молениях, по словам стариков-информантов, приносили в жертву домашних животных и птиц. Старики-каратаи слышали от своих отцов о том, что существовало даже специальное рыбное моление, во время которого обращались с молитвами к богине воды, прося ее способствовать удачному лову на Волге, и приносили в жертву рыбу. В 1950-е гг. в татарском языке каратаев сохранялось эрзянское слово «паз», что означает верховное божество - Бог. Очевидно, что пласт воспоминаний о «старой вере» мог быть тогда и более глубоким, но, как известно (на это указывает, в частности, фольклорист Н.В. Морохин применительно к марийцам Нижегородской области), для финно-угров характерно приватное бытование элементов язычества, скрытое, неманифестируемое сохранение своего природосообразного мировоззрения. Учитывая, что В.Н. Белицер и ее коллеги вели исследования в период хрущевской антирелигиозной кампании, по нашему мнению, многое, еще сохранявшееся тогда в духовной культуре, не было открыто жителями деревень в ходе бесед с этнографами. Заключение Изучение мордвы-каратаев продолжилось и в дальнейшем. Так, широкий пласт фольклора был опубликован в 1991 г. благодаря экспедициям сотрудников Института языка, литературы и истории им. Г. Ибрагимова Казанского филиала АН СССР [13], вновь подтвердив принадлежность языка этой мордовской группы к мишарскому диалекту и предположив преимущественно мокшанский генезис. Вместе с тем остался открытым вопрос о времени и обстоятельствах основания сел каратаев, возможно связанный с татарским феодальным землевладением эпохи Казанского ханства и перемещением зависимого населения из междуречья Цны и Мокши на Волгу (на это указывал еще мордовский просветитель М. Евсевьев [14]. Учитывая ассимиляционные процессы (согласно результатам Всероссийской переписи населения 2020 г. в Камско-Устьинском районе Татарстана насчитывается лишь 58 человек, обозначивших себя мордвой), необходимо осуществить новое полевое экспедиционное исследование, фиксирующее современное состояние языка каратаев, их самоидентичности, влияние русского и татарского литературного языков на лексику.

About the authors

Marat A. Safarov

VESTI FM radio station of the All-Russian State Television and Radio Broadcasting Company (VGTRK)

Author for correspondence.
Email: safarov84@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-3009-4055

Candidate of Pedagogical Sciences, Political Observer of the VESTI FM Radio Station

19-21 5th street Yamskogo Polya, Moscow, 125040, Russian Federation

References

Supplementary files