Том 28, № 4 (2024): ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ

В наше время появляется так называемая экспериментальная философия. Примерами ее являются экспериментальное изучение мышления, эмпирические наблюдения за работой ученых и развитием научного знания (STS) и некоторые другие области. В то же время философские утверждения претендуют на независимость от опыта. Логические позитивисты считали, что метафизические утверждения не верифицируемы и потому бессмысленны. Согласно Канту всякое познание начинается с опыта, но его результаты не всегда зависят от опыта. Опытные выводы в иных условиях могли бы быть иными, метафизические выводы остаются истинными при любых условиях. В данном исследовании делается попытка ответить на вопрос, каким образом опыт входит в философские рассуждения. Прежде всего встает вопрос: как понимать опыт? Опыт можно понимать узко и широко. В последнем случае в него включается также опыт мышления (поскольку мышление могло бы быть иным). Однако нельзя отрицать возможность познания внеопытных, в том числе нормативных, истин. Вопрос, как мы их отличаем от истин факта, остается пока открытым. Опыт собственного мышления дан в рефлексии, а опыт мышления разных людей изучается когнитивной наукой. Роль опыта в философском мышлении рассматривается на примерах: философия музыки, нейрофеноменология, материал психопатологии, экзистенциальная философия. Во всех этих областях философии метафизические утверждения так или иначе делаются на основе опытных данных. В заключение я формулирую собственную гипотезу роли опыта в философии: метафизические суждения вытекают только из других метафизических суждений, опыт же играет роль фильтра. Эта гипотеза открыта для обсуждения.

В исследовании предложено аналитическое описание диалектического мышления согласно структурно-диалектическому подходу, базирующемся на философских основаниях и понятийном психологическом аппарате, позволяющем оценить развитие этой формы мышления у детей и взрослых. Основания выделения диалектики в качестве особой формы мышления были определены в философии (Аристотель, Псевдо-Дионисий, Н. Кузанский, Л.-М. Дешан, Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель и т.д.). Диалектическое мышление представляется как система особ мыслительных действий, предназначенных для решения задач конкретного типа - содержащих работу с отношениями противоположности как внутри содержания, так и структурных. Сенситивным периодом для начала формирования диалектического мышления является дошкольный период. В данном исследовании была поставлена задача выявить связи представлений родителей о степени организованности и структурированности повседневной жизни, рассматриваемой нами как форма нормативной ситуации и пространство развития детского диалектического мышления в проведенном лонгитюдном исследовании. Новые данные подтверждают выдвинутую гипотезу и согласуются с обнаруженными ранее фактами гетерохронности развития действий диалектического мышления 5-9-летних детей.

В исследовании дана оценка основанной на экспериментах критике деонтологической нормативной теории Дж. Грином, предложена альтернативная интерпретация экспериментальных данных, из которой не следуют выводы Грина о несостоятельности деонтологии, проанализированы некоторые аргументативные стратегии и методологические пресуппозиции экспериментального подхода к философским проблемам. Пример критики Грином деонтологической этики с экспериментальных позиций позволяет сделать ряд заключений. Во-первых, экспериментальный материал дает предмет для интерпретаций, но сами интерпретации - это философские абдуктивные теории, претендующие на роль наилучшего объяснения данных. Трудно ожидать, что подобные претензии останутся без возражений и без конкурентов, опирающихся на иные внетеоретические стандарты. Это делает экспериментальную философию ареной особенно интенсивного спора, в котором рождаются новые результаты. Во-вторых, в экспериментальной философии сохраняется базовое напряжение между естественнонаучной склонностью считать наилучшим наиболее экономное объяснение и не останавливаться перед редукцией «псевдопроблем» и более инклюзивным философским отношением к «вечным вопросам», признание важности которых выступает необходимым критерием состоятельности теории. В-третьих, случай критики деонтологии Грином позволяет выделить некоторые характерные для естественнонаучного подхода к экспериментальной философии стратегии аргументации: «мотт-и-бейли», понимание нормы как эмпирической регулярности, приверженность объяснениям через происхождение. Оценка этих стратегий как ошибок или уловок была бы слишком поспешной, правильнее было бы назвать их особенностями типов рациональностей, создающими в экспериментальной философии особую динамику поиска и отличающая научно-экспериментальную партию от партии более философской. Ценность экспериментального подхода несомненна, он обогащает философию не только новыми данными, но и новыми аргументами.

Исследование посвящено проблеме взаимосвязи методов двух современных философских направлений: экспериментальной и компьютерной философии. Оба эти направления отличаются тем, что они отходят от принципов «кабинетной» философии, хотя и не порывают к ней полностью, обращаются к эмпирическим данным и т.п. Рассматриваются ключевые принципы экспериментальной философии, которые позволяют интегрировать методологическую структуру экспериментальных философских исследований с подходами в области компьютерной философии. Также демонстрируется, что с помощью компьютерной философии могут быть трансформированы такие классические философские методы, как концептуальный анализ и мысленные эксперименты, что в том числе позволяет частично объединить между собой экспериментальную и компьютерную философию. Выделяются четыре группы компьютерных технологий, которые могут быть использованы в связке с философскими методами. Это технологии анализа данных, компьютерного моделирования (многоагентные системы и т.п.), генеративные ИИ-технологии, компьютерные игры. В контексте философских исследований результаты, полученные с помощью этих ИКТ-инструментов, требуют особой смысловой интерпретации. В данной работе рассматривается проблематика потенциально возможного экспериментального философского исследования, посвященного проблеме подтверждения/доказательства в области доказательной медицины и медицинской деятельности. Предлагаются варианты того, каким образом можно было бы использовать методы компьютерной философии для проведения такого исследования.

Постмодернистская доктрина XXI в., а также развитие технологии изменили структуру и форму текста, который все больше и чаще стал обретать признаки полимодальности. Настоящее исследование посвящено визуальной метафоре, ее философско-когнитивным основаниям в политическом дискурсе трех лингвокультур: американской, британской и чилийской. В исследовании приводится дефиниционный анализ понятия «визуальная метафора», а также предлагается обзор работ зарубежных исследований по данной проблематике. Когнитивные аспекты визуальной метафоры рассматриваются с применением концептуальных и методологических подходов авторов когнитивной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона, теории двойного кодирования А. Пайвио, философские позиции базируются на трудах Э. Кассирера, Ф. Ницше, У. Эко, Р. Барта, Ю.М. Лотмана. В рамках исследования разработана методология анализа визуальной метафоры с параметризацией, которая включает в себя методы исследования когнитивной лингвистики, семиотики и культурологии. Представленная методология позволяет анализировать полимодальные тексты политического дискурса, выявлять типы когнитивных метафор, анализировать структуру знака, раскрывать внутренние механизмы управления общественным мнением в контексте политического дискурса. Практическим материалом исследования послужили 30 политических карикатур, которые были отобраны методом сплошной выборки, посвящены политическим лидерам США (Д. Трамп), Великобритании (Б. Джонсон), Чили (С. Пиньера), являются мономодальными, т.е. содержат только визуальный код. Принципиальным основанием выбора послужила визуальная метафора, которая должна была распространяться на политического лидера. Отобранный материал был параметризирован согласно разработанной методологии анализа визуальной метафоры, каждый из критериев подробно описан. Работа завершается сравнительно-сопоставительным анализом визуальной метафоры политического дискурса трех лингвокультур - американской, британской и чилийской - выделены общие черты, а также проанализированы различия, основания которых лежат в культурно-исторической перспективе, традициях этноса.

Работа посвящена выявлению и анализу влияния мультилингвизма Василия Сеземана (1884-1963) на его творчество. Рассмотрены предпосылки формирования естественного и приобретенного мультилингвизма В.Э. Сеземана, поставлен вопрос об особенностях творчества и языкового оформления сочинений философа, возможных профессиональных преимуществах, обусловленных мультилингвизмом. В исследовании дан обзор полемики относительно национальной, культурной и философской идентичности В. Сеземана в контексте профессионального мультилингвизма (активного академического использования русского, немецкого и литовского языков). В работе рассмотрены характерные особенности билингвов и мультилингвов, представлен краткий обзор исторической динамики оценки их когнитивных возможностей и специфики обучения. Показано, что современное собирательное понятие металингвистическое сознание помогает выявить и описать специфические черты, свойственные сочинениям В. Сеземана, его «особое чувство языка», узнаваемый стиль, точность формулировок и внимательное отношение к терминологии, выразительность изложения, образность речи и композиционную стройность работ. В ходе исследования выявлено, что существует ряд дополнительных факторов, усиливающих особое отношение к языку В. Сеземана, среди которых выделены: музыкальный слуховой и исполнительский опыт, преподавательская деятельность и работа переводчиком. Кроме того, в исследовании продемонстрировано ясное осознание В. Сеземаном возможностей, которые дает знание нескольких языков, что подкреплено высказываниями философа и фрагментами из воспоминаний его детей. В работе приведены примеры, иллюстрирующие специфику его стиля изложения. Проведенный анализ не только показывает уникальность феномена В. Сеземана в истории философии, но и открывает возможности для новых исследовательских подходов к его творчеству, демонстрирует исследовательский потенциал его наследия.

Ат-Таух̣ӣ́ди известен не только как уникальный информант о тайных религиозных сектах и выдающихся учёных своего времени, но и как единственный передатчик ставшего известным диспута о логике и языке, состоявшемся между учёным-грамматистом Абӯ́ Са’ӣ́дом ас-Сӣрā́фи и логиком-христианином Абӯ́ Би́шром Ма́ттой (в Багдаде в 932 г.). Он был записан Таух̣ӣ́ди гораздо позже в его главном труде, «Книге услады и развлечений» (984 г.), Ночь (глава) восьмая. Суть диалога - разногласие относительно позиции одной из сторон: тот, кто сведущ в грамматике, вовсе не нуждается в какой-либо иной науке, чтобы решать логические задачи или вопросы. Более того, Сӣрā́фи утверждает, что логика есть не что иное, как «фокус» и «обман» «высокомерных» людей, «порочащих» свой собственный язык. Ма́тта, напротив, настаивает на том, что истинное от ложного можно отличить только при помощи науки (логики). Диалог даёт чёткое представление об отношении традиционалистов того времени к древнегреческому наследию, раскрывает их отношение к таким понятиям, как Логос и силлогизм. В конце диалога Сӣрā́фи критикует и первого философа(-перипатетика) арабов, ал-Ки́нди, вновь выбирая в качестве критерия благозвучность языка. Данное исследование ставит своей целью проверить, был ли диалог передан в том виде, в котором мы воспринимаем его сейчас.

В исследовании рассматривается проблема разных способов восприятия античной философской традиции в классической арабо-мусульманской и средневековой европейской философии. Отмечается, что различие в способах восприятия определяется, в частности, особенностями концепции «знания» в исламе и христианстве. В рамках взаимодействия арабо-мусульманской и христианской культур возникают стереотипы в восприятии друг друга, которые удивительным образом формируют, например, парадоксы при христианизации и европеизации учений восточных перипатетиков, чьи труды переводились на латинский язык и имена которых «латинизировались». Наиболее известные имена философов: Ибн Сина (980-1037) более известен в Европе как Авиценна и Ибн-Рушд (1126-1198) как Аверроэс. Эти мыслители принадлежали к школе восточного перипатетизма. Восточный перипатетизм или восточный аристотелизм - термины, которыми обозначают одно из направлений арабо-мусульманской философии эпохи средневековья. Как известно, именно представителей восточного перипатетизма именую фаласифа (الفلاسفة), а их учения фалсафа (فلسفة). Под термином «фалсафа» в арабо-мусульманской культуре эпохи средневековья имелась в виду античная философия, а также учения ал-Фараби (870-950), Ибн Сины, Ибн-Рушда, которые основывались на античных моделях философствования . Фалсафа отличалась тем, что, в отличие от европейской средневековой философии, никогда не стремилась служить религии и даже не рассматривалась для этой роли. Именно с именем Ибн-Рушда связано и одно из направлений развития средневековой европейской философии - «латинского аверроизма», который как философский термин применяется к направлению в схоластике XIII в., основывающегося на аверроэсовской интерпретации Аристотеля, и лежит в основе учения о «двойственной истине», рассматривавшего независимость истин разума от истин откровения, и, в конечном счете, философии от религии. Основными представителями этого течения были Сигер Брабантский (ок. 1240-1284) и Боэций Дакийский (ок. 1240-1284). Суть парадокса заключается в том, что средневековая Европа знала учение Аверроэса, но не знала учение Ибн-Рушда или по-своему его воспринимала. В то время как Арабский Восток как родина учения Ибн-Рушда не был знаком ни с так называемым аверроизмом, ни с концепцией «двойственной истины». В данном контексте парадокс можно объяснить как ситуацию, которая существует в исторической реальности, но не имеет строго логического объяснения, то есть на первый взгляд авторство Аверроэса как создателя учения о «двойственной истине» кажется истинным, но фактически является недостоверным высказыванием. Это связано и с тем, что в понятия и ценностные установки одной культуры, перенесенные для объяснения феноменов другой культуры, формируют стереотипное восприятие феноменов этой иной культуры. Вместе с тем в рамках взаимодействия культур распространение «латинского аверроизма» является одним из примеров интеграции арабо-мусульманской философской традиции в средневековую европейскую культуру.

В исследовании предпринимается попытка провести сравнительный социально-философский анализ концептуальных представлений о социетальной безопасности, ее функциях и практиках в Скандинавских странах после холодной войны, когда традиционные стратегии безопасности, уделяющие основное внимание геополитике, конкретным угрозам, связанным с войной, и территориальной обороне, дополняются новыми пониманиями «угроз» и необходимого спектра государственных действий для их устранения. Важными становятся стратегии «устойчивости», «управления рисками», «кризисами» или «чрезвычайными ситуациями», отвечающими за фактор целостности социума. В Скандинавских странах на первый план выходит необходимость обеспечения социетальной безопасности, связанной с развитием общества социального благополучия. Схожесть социально-философский теории и практики обеспечения социетальной безопасности позволяет говорить о возможном существовании собственной, скандинавской системы обеспечения социетальной/комплексной безопасности, об особых, скандинавских ценностях и способах их защиты. В исследовании показано, что скандинавский способ обеспечения безопасности сложился на основе «скандинавской модели», основанной на социализации и интеграции, а основа нового социально-философского понимания безопасности заключалась в готовности к широким действиям: от военного вторжения до экологических угроз, антропогенных катастроф и террористических атак. Однако общепринятой трактовки социетальной безопасности среди скандинавских стран так и не сложилось, каждая из стран имеет свои особенности. Выявление этих особенностей и является целью представленной работы, в которой предпринята попытка ответить на вопрос- возможно ли говорить о существовании особого, «скандинавского способа» осмысления и обеспечения безопасности. Для этого был проведен сравнительный социально-философский анализ концепций безопасности, их формулировок, а главное - практических действий по обеспечению социетальной безопасности в государствах Скандинавского полуострова на примере Швеции, Норвегии, Дании и Финляндии.

В исследовании авторами предпринимается попытка сопоставить два проекта в философии второй половины XX столетия, носящих одинаковое название - «трансцендентального эмпиризма». Эта парадоксальная формулировка, отсылающая к кантовской философии, становится наименованием проектов Жиля Делеза и Джона Макдауэлла. Анализируя историко-философские корни проекта Делеза, авторы приходят к выводу о том, что наиболее важная линия посткантовской мысли, которую он стремится продолжить и к которой отсылает в своем проекте - это линия, идущая от Канта к Гуссерлю, но не затрагивающая Гегеля, линия трансцендентальной философии, центральным вопросом которой является quid juris? В исследовании показана исключительная важность кантовской идеи критики для делезианской философии, а также важность гуссерлианской идеи трансцендентального опыта для делезовского варианта «трансцендентального эмпиризма» Кроме этого, объяснен переход Делеза от трансцендентальной и критической философии к онтологии. Анализируя проект Макдауэлла, авторы помещают его в ряд с проектами Селларса и Дэвидсона, объясняя, каким образом их борьба с «мифом о данном» и догмами эмпиризма вдохновляет «трансцендентальный эмпиризм» Макдауэлла. Авторы показывают, каким образом Макдауэлл стремится снизить радикальность селларсовских и дэвидсоновских тезисов, вернув философию к объективной реальности, которой отвечают наши мысли, и почему в этом стремлении он обращается к кантовской мысли. Доказывается важность кантовского учения о способностях и о законодательной роли рассудка для этого варианта «трансцендентального эмпиризма», а также подробно раскрывается специфический концептуализм Макдауэлла, оставляющий некоторую автономию для чувственных созерцаний. В заключении авторы проводят сопоставление двух проектов, показывая их расхождения, коренящиеся как в кантовской мысли, так и в посткантианстве (Делез выбирает третью «Критику», Макдауэлл - первую, Делез выбирает Шеллинга, Макдауэлл - Гегеля), а также анализируют последствия трансцендентально-эмпирической позиции обоих философов для их философских систем в целом. Делается вывод об общем пространстве посткантовской мысли, внутри которой возможны сопоставления и диалоги мыслителей, принадлежащих к далеким друг от друга традициям.