China in B. Poplavsky’s Poem Poetry

Full Text

Введение

Исследователи творчества Б. Поплавского (1903–1935), одного из самых трагичных и загадочных поэтов русской эмиграции, неоднократно отмечали, что ведущей темой автора стал мотив смерти не только как теологи­ческой субстанции, которую он стремился познать в своих религиозных поисках, но и как самого мироощущения, состояния окружающей действительности. Наиболее выразительное звучание названная проблематика приобретает при обращении поэта к Китаю. Одной из причин стало знакомство Поплавского с философией китайской мысли, другая исходит из биографии писателя – в Шанхае умерла его сестра Наталья.

Китай в русской литературе – проблема, привлекающая внимание современных ученых. Известны исследования китайской темы в русской прозе. Преимущественно это китайские ученые, что вполне объяснимо, поскольку изучение образа Китая в русской литературе требует знаний двух культур: Ван Лицзю «Образы Китая и Японии в художественной концепции „Фрегата „Паллада“ И.А. Гончарова» (1991); Цуй Ливэй «Лингвокультурные образы России и Китая в художественных произведениях представителей русской дальневосточной эмиграции» (2016); Цао Сюэмэй «Мифологизация образов Китая и китайцев в русской прозе 1920-х годов» (2019); Цзя Юннин «Образ Китая в поэзии Арсения Несмелова и Валерия Перелешина» (2019) и т.д.

Среди русских ученых известны работы Е.В. Сениной «Образы взаимного восприятия русских и китайцев в русской и китайской литературе и публицистике первой половины XX в.» (2018), А.А. Краснояровой «„Китайский текст“ русской литературы» (2019), П.В. Пороль «Китай в рецепции поэтов Серебряного века (поэтика и эстетика)» (2020) и др. Стоит также упомянуть некоторые статьи, раскрывающие или затрагивающие тему Китая в русской литературе интересующего нас периода: И.Ю. Воробьева «Китайская литературная традиция в восприятии поэтов дальневосточной эмиграции (на материале сонетов М. Щербакова и М. Волина)»; Е.Г. Солнцева «Китайские мотивы в „Фарфоровом павильоне“ Н.С. Гумилёва»; Л.Л. Шестакова «Китайские мотивы в русской поэзии: короткие заметки к теме»; Б.Ф. Колымагин «Китайские мотивы в поэзии андеграунда»; А.Ю. Леонтьева «Китайский текст в творчестве О.Э. Мандельштама»; Р.С. Войтехович «Цветаева и Китай» и др.

Среди многочисленных работ, посвященных направлению «Китай и русская литература», китайская тема в поэзии Б. Поплавского не рассматривалась. Однако творчество поэта стало источником многих совре­менных диссертационных исследований: С.Н. Роман «Пути воплощения религиозно-философских переживаний в поэзии Андрея Белого и Б.Ю. Поплавского» (2007); И.Е. Разинькова «Поэтика романа Б.Ю. Поплавского „Аполлон Безобразов“ в контексте прозы русской эмиграции рубежа 1920–1930-х годов» (2009); М.Ю. Галкина «Художественно-философские аспекты прозы Бориса Поплавского» (2010); О.С. Кочеткова «Идейно-эстетические принципы „парижской ноты“ и художественные поиски Бориса Поплавского» (2010); А.В. Дмитрова «Мотивная структура дилогии Бориса Поплавского „Аполлон Безобразов“ и „Домой с небес“» (2013).

В основе известных работ, посвященных Б. Поплавскому, несомненно, находится фундаментальное исследование Е. Менегальдо «Поэтическая Вселенная Бориса Поплавского» (1981), изданное на русском языке в 2007 году. Автор исследует генезис творчества Б. Поплавского и обнаруживает богатую интертекстуальность его поэзии и прозы, отмечает «тягу» к единству, цельности, преодолению раздвоения земного и небесного в художественном мире. Экспериментаторское начало в поэзии и прозе Б. Поплавского, синтезирующее русскую и западную культуры, поиск и создание литературных форм, опередивших время, отмечено А. Любинским в работе «Вертикальный мир Бориса Поплавского» (2003), вольно и невольно вступившим в полемику с исследователями первой трети ХХ века, утверждавшими, что поэт испытывал наслаждение, разрушая устойчивость мира. «В стихах его предметы колеблются и дробятся, как бы отраженные в воде» (Менегальдо, 1996, с. 24). Однако, важно осознать, что в цитате из работы К.В. Мочульского «Молодые поэты» (1929), не случайно приведенной А.Н. Богословским в «Легенде Б. Поплавского» (1992), а затем французской исследовательницей Е. Менегальдо в предисловии к книге «Борис Поплавский. Неизведанное: дневники, статьи, стихи, письма» (Поплавский, 1996), указывающей на специфику творчества Б. Поплавского, точно передана еще одна особенность миросозерцания поэта: его видение застывшего мира, постоянно меняющегося и остающегося все тем же; изображенного мира в движении без реального движения. Подобный представленный пространственно-временной ракурс, несомненно, свойственен для восточного миросозерцания. Важно также учесть особенность поэтики художественного мира Б. Поплавского, в котором прямые цитаты редки, но в разрабатываемых им темах часто звучат вариации и аллюзии, создающие определенную атмосферу.

Анализ стихотворения Б. Поплавского проведен в семантическом аспекте с помощью поиска текстовых параллелей. При исследовании поэтического произведения применялись сравнительно-исторический (рассмотрение на историко-литературном фоне китайской темы в творчестве Б. Поплавского) и структурно-семиотический (сопоставление фактов семантики, восходящих к историческим, культурным и другим реалиям Китая) методы с целью установления значений поэтической лексики. Рассуждения и выводы авторов основываются на критических исследованиях, сопоставлении двух культур.

Результаты и обсуждение

Обратимся к первой строфе стихотворения Б. Поплавского «Поэзия», в которой удивительно точно передается атмосфера Китая:

Китайский вечер безразлично тих.
Он, как стихи, пробормотал и стих.
Он трогает тебя едва касаясь,
Так путешественника лапой трогал заяц.

Китайский вечер сравнивается со стихотворением, которое прозву­чало и ушло, стихло. В Китае распространено написание иероглифов в парках на земле водой (水写书法 shuǐ xiě shūfǎ). Написанный иероглиф исчезает через несколько мгновений, но главное, что он был, и не важно – остается или нет. В стихотворении Б. Поплавского отчетливо звучит тема небытия, пустоты, отрешенности («безразлично тих»), свойственная поэзии декаданса, отражающая философские концепции китайского Ничто. Передается атмосфера призрачной реальности («едва касаясь», «дымится мир», «дымная вода», «Не верю я Тебе», «непрочны я и Ты»). Образ зайца, безусловно, восходит к лунному зайцу из мифологии: «С циклом мифов о стрелке И связано и предание о его жене Чанъэ, похитившей у мужа снадобье бессмертия и улетевшей на Луну, где она с тех пор и живет в одиночестве, подле огромного коричного дерева; кроме того, существует представление о живущей на Луне жабе (по некоторым версиям, в нее превратилась сама Чанъэ) и зайце, толкущем в ступе снадобье бессмертия» (Юань Кэ, 1987, с. 408). Для перевода на китайский язык слова «едва» Ван Цзяньчжао^[1] использует выражение 若有若无 (ruò yǒu ruò wú), которое значит «едва различимый». Стоит отметить, что выражение «безразлично тих» переведено как «бесконечно тихий». Оба слова передают атмосферу китайского мировосприятия, однако эпитет «безразлично» более свойственен русскому пониманию культуры Китая (ср. у К. Бальмонта: «Бесчувственно Великое Ничто»).

Во второй строфе стихотворения возникает образ дымной воды, которую поэт сравнивает с молоком:

Дымится мир, над переулком снова
Она витает, дымная вода
На мокрых камнях шелково блистает,
Как молоко сбегает навсегда.

Выражение дымная вода невольно отсылает к работе китайского философа Чжуан-цзы «Осеняя вода». Философия Чжуан-цзы была известна русским поэтам Серебряного века, в частности К. Бальмонту. Интерпретируя стихотворение К. Бальмонта «Индийский мотив», Ким Тэ указывает, что близкая поэту тема «жизнь есть сон», встречающаяся у любимого Кальдерона, имеет свои истоки и в буддийской философии: «Здесь вспоминается также китайская притча о Чжуан-цзы, которому приснилось, что он – бабочка, и проснувшись, он не мог понять, человек ли он, которому снилось, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она – человек» (Ким Кен-Тэ, 1997, с. 118–119). В китайском варианте стихотво­рения Б. Поплавского дымная вода, переведена с помощью выражения « 雾茫茫的河水» (wù mángmáng de héshuǐ), которое означает «в пелене тумана река».

Можно утверждать, что сравнение воды, шелково блистающей и сбегающей, с молоком, также восходит к китайской культуре, где молоко, как и во многих других странах, символизирует продолжение развития цивилизации, что вполне объясняет сознательное или интуитивное слово­употребление поэтом слова навсегда: «Как молоко сбегает навсегда». Подтверждение высказанного предположения видим в творчестве современника Б. Поплавского Хай Цзы. В стихотворении «Дуньхуан» (敦煌 dūnhuáng) китайский поэт обращается к образу молока (乳汁 rǔzhī), как к древней культуре, «соку культуры». Важно заметить, что китайцы не употребляют молоко в пищу, лишь на Западе этой страны, в степных районах, особенно близких к Казахстану, где проживают народы, исповедующие мусульманство (уйгуры, казахи, хуэй и др.), достаточно развито животноводство. Однако небезызвестно, что молоко – один из символов в буддизме, одном из философских учений Китая. Важно обратить внимание, что в переводе Вана Цзяньчжао выражение «как молоко сбегает навсегда» переведено так: 像牛奶一样永远溜走 (Xiàng niúnǎi yīyàng yǒngyuǎn liū zǒu – Как молоко вечно незаметно ускользает). Переводчик использует выражение «永远溜走» (yǒngyuǎn liū zǒu) – «вечно [незаметно] ускользать». Но сбегать навсегда (или ускользать вечно) невозможно. Возникшее мгновенное действие становится дурной бесконечностью, которой нет ни начала, ни конца, нет реальной жизни, что вполне подтверждает нашу гипотезу о сходстве мировосприятия лирического героя стихотворения Б. Поплавского с философией Чжуан-цзы, утверждавшего, что реальность – иллюзия происходящего.

Тема небытия звучит и в третьей строфе:

Не верю я Тебе, себе, но знаю,
Но вижу, как непрочны я и Ты,
И как река сползает ледяная,
Неся с собою души с высоты.

Образ ледяной реки в стихотворении создает проекцию вниз, к бездне. В дневнике Б. Поплавского осталась запись: «Господи, Господи, один Ты знаешь, как темно, как невыразимо утомительно ползут дни, и как редко приходит ответ, и все само льется, раскрывается, несется в сердце, но на несколько мгновений только, и в какой камень оно смерзается день за днем» (Поплавский, 1993, с. 17). Фразу «непрочны я и Ты» Ван Цзяньчжао перевел как «我和你都不可靠» (Wǒ hé nǐ dōu bù kěkào) – «я и ты – оба ненадежны». В китайском языке иероглиф «靠» (kào) переводится как «опереться», «положиться». Ван Цзяньчжао подчеркивает временность человека на земле, его несовершенство, непостоянство. Если одновременно обратиться к переводу рассматриваемой строфы на китайский язык, можно заметить, несколько иную интерпретацию:

стихотворение Б. Поплавского «Поэзия» на китайском языке	перевод стихотворения Б. Поплавского «Поэзия»
我不相信你, 不相信自己, 可我知道, Wǒ bù xiāngxìn nǐ, bù xiāngxìn zìjǐ, kě wǒ zhīdào,	Я не верю тебе, не верю себе, но я знаю,
我明白, 我和你都不可靠, Wǒ míngbái, wǒ hé nǐ dōu bù kěkào,	Я понимаю, я и ты – ненадежны,
仿佛从高空随身携带着灵魂, Fǎngfú cóng gāokōng suíshēn xiédàizhe línghún,	Подобно тому, как с высоты взять с собой душу,
在冰雪覆盖的河面上爬行。 Zài bīngxuě fùgài de hémiàn shàng páxíng.	И ползти по поверхности замерзшей реки                                                                (перевод авт.).

В поэзии Ли Бо есть строки «不敢高声语，恐惊天上人» (Bù gǎn gāo shēng yǔ, kǒng jīngtiān shàng rén) – «боюсь разговаривать громко, чтобы не испугать жителей неба». Вероятно, такой смысл и вкладывал Ван Цзяньчжао, переводя стихотворение Поплавского: когда ты близок к чему-то божественному, стараешься не спугнуть это божественное, не «расплескать» его (вероятно, поэтому поэт употребляет слово «ползти»), понимая, что оно не может долго сосуществовать с обыденной реальностью («поверхность замерзшей реки»).

В последней строфе отчетливо звучит тема китайского Ничто, непривычного покоя, символизирующего смерть, вопреки покою русскому, канонично означающему жизнь вечную:

Как бесконечно трогателен вечер,
Когда клубится в нем неяркий стих,
И, как пальто надетое на плечи,
Тебя покой убийственный настиг.

Выражение «бесконечно трогателен вечер» означает состояние душевное, поверхностное, не дающее ответа на сложные вопросы бытия. Употребление слов «клубится», «неяркий» создают исконную атмосферу Китая, состояние вечного пребывания, когда нет начала и конца, нет отправной и завершающей точки; «неяркий» семантически близко к слову «смутный», отражающему концепцию Дао. «Покой убийственный» – также китайское восприятие себя во Вселенной: не жизнь, не смерть, но вечное пребывание. «Настоящие люди древности не знали, что такое радоваться жизни и отворачиваться от смерти, не гордились появлением на свет и не противились уходу из мира. Отрешенно они приходили, от­решенные уходили, не доискиваясь до начала, не устремляясь мыслью к концу <…> разум таких людей погружен в забытье» (Малявин, 1985, с. 14).

За несколько дней до смерти, 23 сентября 1935 года, Б. Поплавский оставил в своем дневнике следующие строки: «Жаркий день, истерика поминутно то надеваемого, то снимаемого пиджака…» (Поплавский, 1938, с. 59). «Надеваемый» и «снимаемый» пиджак, возможно, невольно реализовавшаяся проекция от ранее созданного поэтом образа «пальто, надетого на плечи», как трагичной завершающей развязки. Обратимся к последней строфе в переводе Вана Цзяньчжао на китайский язык:

стихотворение Б. Поплавского «Поэзия» на китайском языке	перевод стихотворения Б. Поплавского «Поэзия»
当朦胧的诗行一团团升起, dāng ménglóng de shī háng yī tuántuán shēng qǐ,	Когда неясная форма стиха клубится кверху,
黄昏令人发出无限的感慨, Huánghūn lìng rén fà chū wúxiàn de gǎnkǎi,	Сумерки заставляют нас бесконечно вздыхать от глубоких раздумий,
可是, 仿佛披在肩膀上的大衣, kěshì, fǎngfú pī zài jiānbǎng shàng de dàyī,	Однако, как наброшенное на плечи пальто,
致命的安谧已经赶上了你. zhìmìng de ānmì yǐjīng gǎn shàngle nǐ.	Губительный покой уже настиг тебя  (перевод авт.).

В стихотворении Б. Поплавского использован союз «и» («И, как пальто надетое на плечи…» – идея сладко приходящей смерти, идущей вслед за творчеством), в переводе Вана Цзяньчжао слышно категоричное противопоставление: «Однако, как наброшенное на плечи пальто…». Ван Цзяньчжао разграничивает состояния творчества и смерти противопоставлением «однако», говорит о неизбежности смерти: идет процесс творчества, но конец уже близок, смерть поджидает поэта.

Стихотворение Б. Поплавского «Поэзия» перекликается с известным микроциклом К. Бальмонта «Великое Ничто», где происходит переосмысление религиозно-философской концепции Дао и открыто обозначен образ Чванг-Санга (Чжуан-цзы). Одинакова атмосфера двух стихотворений: застывшая действительность в вечно длящемся движении. Проведем текстовые параллели:

стихотворение К. Бальмонта «Великое Ничто»	стихотворение Б. Поплавского «Поэзия»
В нем я и ты – мелькаем на мгновенье…	непрочны я и Ты
безбрежное отчаянье покоя	покой убийственный
Застывшую, как иней, красоту, Как иней снов, что и́скрится не тая	Дымится мир, над переулком снова Она витает, дымная вода

Тема небытия, одна из ведущих в мифопоэтике Серебряного века, во многом формировалась благодаря усвоению и поэтическому переосмыслению религиозно-философской концепции Дао. Именно к ней восходит тема небытия, воплощенная в стихотворении К. Бальмонта «Великое Ничто», а также мотивы пустоты, отрицания суетной жизни, бренности существования, невозможности достижения идеала, которые нашли свое отображение и в стихотворении Б. Поплавского «Поэзия». В «Дневнике» Б. Поплавского осталась запись: «Я путешествовал в древнем Вавилоне, в Египте, в Китае и нигде не находил счастья. Мое сердце было пустыней, я жаждал восхищения, которое должна дать жизнь. (Но не жизнь в Китае, а сейчас, в Париже, около Place d’ltalie.) <…> Настоящая жизнь – это ничего не делать и ни в чем не быть заинтересованным, не искать интересной выгоды… Как Николай Ставрогин, который не знал добра и зла, не считал, что такие понятия, как справедливость, или красота, или уродство, – неизменные свойства. Он узнал об этом не из китайских книг, которых, конечно, не читал, а из размышлений о самом себе…» (Поплавский, Т. 3, 2009, с. 499–500).

Заключение

В восприятии Б. Поплавским Китая слились предметно-бытовые, философские и мифопоэтические субстанции. Отталкиваясь от конкретной, современной вещи, детализируя ее, поэт обращается к древним китайским реалиям. Стихотворение Б. Поплавского «Поэзия» прежде всего о рождении поэтического текста. Примечательно, что одна из самых важных тем – тема поэта и поэзии – отображена в китайской атмосфере. Рассмотрение китайского текста в стихотворении Б. Поплавского «Поэзия» позволило прийти к выводу, что отмеченная тема небытия, пустоты, отрешенности, характерная для поэзии декаданса, отражающая философские концепции китайского Ничто, свойственна миросозерцанию поэта. Можно утверждать, что созданная в стихотворении атмосфера призрачной действительности восходит к особенностям китайского мировосприятия, столь близкого и закономерного для поэта, живущего в реальности, которую автор и его герой принять не могли. Опустошенность («Мое сердце было пустыней») и надрыв, потеря смысла жизни («ничего не делать и ни в чем не быть заинтересованным, не искать интересной выгоды») – основные причины, побудившие Поплавского увидеть себя и свое творчество в чужой культуре. Скольжение по плоскости («Я путешествовал в древнем Вавилоне, в Египте, в Китае и нигде не находил счастья») не могло привести к обретению подлинного покоя («покой убийственный»), но, вероятно, могло привести к потере смысла жизни, который, как известно, поэт пытался постичь, обращаясь к Богу: «Обращусь беззащитно к Нему» («Молитва»), «Кажется все достигает покоя. / Кажется все наконец возвращается к Богу» («На восток от Кавказа»), «Там Христос нам махает рукой и уходит / В темную рябь над рекой» («Орфей»).

Близкое китайскому миросозерцанию восприятие уродства как данности (и/или красоты), неразличение добра и зла, описание реальности как иллюзии происходящего, создание образа остановившегося, но вечно повторяющегося, сползающего времени – черты того «убийственного покоя», в котором рождалась поэзия Б. Поплавского.

 

^{1 Ван Цзяньчжао родился в 1963 году, известный поэт, переводчик, профессор Пекинского университета иностранных языков. Переводил стихотворения О. Мандельштама, А.С. Пушкина, М. Цветаевой, написал труд, посвященный биографии А. Ахматовой, составитель сборника стихотворений М. Цветаевой на китайском языке.}

About the authors

Polina V. Porol

Orenburg State Medical University

Author for correspondence.
Email: lady.linova2017@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0001-6706-4533
SPIN-code: 8677-6911

PhD in Philology, Associate Professor of the Russian Language Department

6 Sovetskaya St, Orenburg, 460014, Russian Federation

Olga A. Porol

Orenburg State University

Email: olgaporol@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-9145-3336
SPIN-code: 5513-7015

grand PhD in Philology, Associate Professor of the Department of Russian Philology and Methods of Teaching Russian

13 Pobedy Avenue, Orenburg, 460018, Russian Federation

References

Supplementary files