«Обыденная дребедень» бедных героев Достоевского (материалы к «Словарю языка Достоевского: идиоглоссарий»)

Полный текст

Введение

Мир бедных героев Достоевского — одно из величайших открытий писателя — представляет и существенный фрагмент его картины мира. Поэтому обращение к реконструкции, лингвокультурологическому исследованию и описанию быта, повседневного существования этой категории персонажей художественных текстов Достоевского позволяет, как нам кажется, внести свой вклад в решение общей задачи составителей «Словаря языка Достоевского» [1].

В «Беседах о русской культуре» Ю.М. Лотмана есть фрагмент, в котором содержатся рассуждения о близости таких, казалось бы, взаимоисключающих понятий, как быт и культура. В качестве иллюстрации автор приводит такой пример: «Макар Девушкин в „Бедных людях“ Достоевского изобретает особую походку, чтобы не были видны его дырявые подошвы. Дырявая подошва — реальный предмет; как вещь она может причинить хозяину сапог неприятности: промоченные ноги, простуду. Но для постороннего наблюдателя порванная подметка — это знак, содержанием которого является Бедность, а Бедность — один из определяющих символов петербургской культуры. И герой Достоевского принимает «взгляд культуры»: он страдает не оттого, что ему холодно, а оттого, что ему стыдно. Стыд же — один из наиболее мощных психологических рычагов культуры. Итак, быт, в символическом его ключе, есть часть культуры» (выделено мной — Н.Ч.) [2. С. 10—11].

Именно этот вывод Ю.М. Лотмана и стал определяющим при попытке исследовать и описать в семиотическом и лингвокультурологическом аспекте повседневную жизнь бедных героев Достоевского. При этом была использована ранее разработанная методика — в качестве основных единиц описания принимать концепты, совокупность которых составляет концептосферу повседневности [3]. Однако если раньше для реконструкции мира современной русской повседневности использовались материалы «Русского ассоциативного словаря» [4] — коррелята обыденного языкового сознания среднего русского (нашего современника), то здесь делается попытка воссоздания концептосферы обыденного существования бедных героев Достоевского на базе художественных текстов писателя. То есть проделывается в некотором роде «обратная» процедура — построение текстовых ассоциативных полей и ассоциативных рядов на основе базовых концептов повседневности (ДОМ / ЖИЛИЩЕ); ОДЕЖДА; ЕДА; ДЕНЬГИ, ДОЛГИ, ЗАЕМ; БОЛЕЗНЬ, СМЕРТЬ; РАБОТА, ДЕЛО), как бы «пропущенных сквозь» тесно связанные между собой идиоглоссы — БЕДНОСТЬ; СТЫД; СТРАХ; ГОРДОСТЬ, УЩЕМЛЕННОЕ САМОЛЮБИЕ; КРОТОСТЬ.

Итак, ключевыми для нас являются понятия повседневность, (обыденность, быт) и бедность; материалом исследования — тексты Ф.М. Достоевского («Бедные люди», «Преступление и наказание»).

Характерно сниженное, пренебрежительное отношение бедных персонажей к своей повседневной жизни. Так, о Раскольникове, как бы читая его мысли, автор говорит, что он не желает слушать всякий вздор про всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого дела… [6. С. 7]. Мармеладов прерывает рассказ о своей жизни замечанием: … я только беспокою вас глупостями всех этих мизерных подробностей домашней жизни моей… [6. С. 19]. Оценивая повесть Н.В. Гоголя «Шинель», Макар Девушкин определяет ее как пустой какой-то пример из повседневного, подлого быта [5. С. 7].

Обратимся теперь к конкретным концептам, составляющим концептосферу обыденности избранных нами персонажей художественных произведений Достоевского.

Один их важнейших концептов повседневности — ДОМ / ЖИЛИЩЕ. Каково же смысловое наполнение этого концепта в мире бедных героев Достоевского? Ответ на этот вопрос можно найти уже в именованиях данного понятия. Так, Макар Девушкин, описывая свое жилище, называет его трущобой, конурой, нумером сверхштатным. Квартира Родиона Раскольникова — это каморка, которая приходилась под самою кровлей и более походила на шкаф, чем на квартиру. В другом месте романа Раскольников так видит свою квартиру: Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид со своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко [6. С. 22]. Мать Раскольникова называет его квартиру дурной, похожей на гроб [6. С. 7, 147]. Комната Сони Мармеладовой походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое ([6. С. 200].

Таким образом, ряд именований жилища: конура — трущоба — нумер сверхштатный — каморка — клетушка — сарай — шкаф — гроб включает в себя существительные, семантика которых содержит негативную коннотацию. Именование нумер сверхштаный — контекстный синоним слова комната — также экспрессивно заряженная лексическая единица, в которой выражено горько-ироническое отношение героя к своему жилищу — отгороженному углу при общей кухне.

В описании жилища наиболее частотными ассоциатами являются и такие слова, как коридор, лестница и стены. В доме, где квартирует Макар Девушкин, коридор длинный, совершенно темный и нечистый [5. С. 8]; черная лестница винтовая, сырая, грязная, ступеньки поломаны, а стены такие жирные, что рука прилипает, когда на них опираешься» [5. С. 13]. Мармеладовы живут в доме, где лестница чем дальше, тем темнее… наверху лестницы очень темно; несло вонью и поднимались волны табачного дыма [6. С. 21].

Вообще грязь, сор и беспорядок — непременные атрибуты бедных жилищ. Так, Макар Девушкин, о своей квартире, где он занимает уголок в кухне, говорит: Порядку не спрашивайте — Ноев ковчег!» [5. С. 8]; там же, на лестнице, на каждой площадке … лоханки стоят со всякою нечистью, с грязью, с сором, с яичною скорлупою да с рыбьими пузырями [5. С. 13]. В комнате Мармеладовых все было разбросано в беспорядке [6. С. 20]. О комнате Раскольникова читаем: Трудно было более опуститься и обнеряшиться [6. С. 23].

Обстановка, мебель бедняков также имеют свои «приметы». Минимум мебели в комнате Макара Девушкина: кровать, стол, комод, стульев парочка [5. С. 9]. В комнате Раскольникова мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, <…> неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях и служившая постелью Раскольникову… без простыни, с одною маленькою подушкой в головах, под которую подкладывал все, что имел белья, чистого и заношенного, чтобы было повыше изголовье [6. С. 22—23]. Не лучше и обстановка в комнате Мармеладовых: Огарок освещал беднейшую комнату шагов в десять длиной. Все было разбросано и в беспорядке. В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый стол, некрашеный и ничем не покрытый [6. С. 20]. Та же картина и у Сони Мармеладовой: Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам… Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок ([6. С. 200].

Как видим, бедность проступает как в самом «наборе» вещей, составляющих обстановку жилья (стол, стул, кровать, комод), так и в состоянии этих предметов (старый, поломанный, не совсем исправный, ободранный, ничем не покрытый, простой, истасканный, обшмыганный — таков список определений, характеризующих обстановку жилищ бедных героев Достоевского и входящих в соответствующие ассоциативные ряды.

ОДЕЖДА — гипероним, позволяющий выделить особую группу лексических единиц со своим ассоциативным полем. Вспомним, как описывает Достоевский одежду Макара Девушкина, вернее, как сам герой описывает ее: сквозь одежду голые локти светятся (локти продраны); из сапога голые пальцы торчат (сапоги-то у меня больно худы); пуговки на ниточках болтаются (да и пуговок нет); я одет неприлично! [5. С. 50—52]. Его бедный сосед Горшков ходит в таком засаленном, в таком истертом платье, что больно смотреть. Жена его ходит, бедная, в таком жалком отребье… [5. С. 34]. Отец бедного студента Покровского — старичок, запачканный, дурно одетый … тихонько проходил в комнату, снимал свою шинельку, шляпу, которая вечно у него была измятая, дырявая, с оторванными полями… [5. С. 20]. Раскольников был до того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу. <…> Шляпа … была вся уже изношенная, совсем рыжая, вся в дырах и пятнах, без полей, и самым безобразнейшим углом заломившаяся на сторону [6. С. 8]. Мармеладов одет был в старый, совершенно оборванный черный фрак, с осыпавшимися пуговицами. Из-под нанкового жилета торчала манишка, вся скомканная, запачканная и залитая… Он подпирал иногда обеими руками голову, положа продранные локти на залитый и липкий стол. У его жены, Катерины Ивановны, платьев нет никаких. Таким образом, и концепт одежда является аттрактом ассоциатов, образующих вокруг него специфические лексические ряды: одет неприлично; худо одет; локти светятся (продраны); сапоги худы; прилагательные, характеризующие одежду бедных персонажей — старый, засаленный, дырявый, изношенный, запачканный, продранный, в пятнах, с осыпавшимися пуговицами; часто встречающееся существительное лохмотья.

Другой гипероним — ЕДА, ПИЩА — также обладает способностью объединять лексику, особым образом характеризующую быт бедных героев Достоевского. Собственно, самым частотным является как раз указание на ее отсутствие: Макар Девушкин чай пивал не всегда; Раскольников второй день как уже почти совсем ничего не ел [6. С. 8]; квартирная хозяйка его две недели как уже перестала ему отпускать кушанье… он сидел без обеда [6. С. 23]; в семье Мармеладова всегда ребятишки голодные [6. С. 16]. А если и есть еда, то необычайно скудная: каша без масла; простой кусок хлеба, подчас даже черствый; чай спитой [5. С. 32].

Понятно, что у бедных сложные отношения с ДЕНЬГАМИ. И наиболее частотны у Достоевского контексты, в которых встречаются ассоциаты долги, заем денег.

Макар Девушкин пишет Вареньке Добросёловой: Не скрою от вас, что убивают меня долги мои… [6. С. 47]; Беда не занять! Хозяйка меня чуть с квартиры не гонит и обедать мне давать не соглашается [6. С. 52]; недостатки страшнейшие, долги [6. С. 54]. Рассказывая историю своей жизни, Варенька Добросёлова сообщает, что у ее отца дела не удавались, долгов было пропасть; только что скончался батюшка, кредиторы явились к нам как из земли, нахлынули гурьбою. Все, что у нас ни было, мы отдали [6. С. 18]. Раскольников был должен кругом хозяйке и боялся с нею встретиться [6. С. 7]. Мармеладов задает вопрос Раскольникову: …случалось вам… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно? [6. С. 14]. Дуня Раскольникова, вступив в дом гувернанткой, взяла вперед целых сто рублей, под условием ежемесячного вычета из жалованья, и, стало быть, и нельзя было место оставить, не расплатившись с долгом [6. С. 25].

Таким образом, выстраивается ряд ассоциатов, связанных с названными реалиями: деньги — долги — должен — занять (испрашивать денег взаймы) расплатиться с долгом — кредиторы — жалованье.

Есть у бедности и свои ЗАПАХИ: немного гнилой, остро-ослащенный, от которого даже чижики так и мрут … не живут в нашем воздухе да и только [5. С. 13]; нестерпимая вонь из распивочных, преследующая Раскольникова; в самой распивочной дурно пахло от еды и все было … пропитано винным запахом. С лестницы в доме Мармеладовых тоже несло вонью [6. С. 21].

Естественно, что подобные условия жизни порождают БОЛЕЗНИ и приводят к СМЕРТИ в раннем возрасте. Описание этих эпизодов у Достоевского отличается особенной пронзительностью. Письма Вареньки Добросёловой пестрят признаниями в собственном нездоровье или болезнях близких: Я сегодня чувствую себя очень нездорово. Во мне жар и озноб попеременно.<…> …ужасно нездоровится. <…> Я сегодня опять больна; вчера промочила ноги и оттого простудилась; Федора тоже чем-то больна, так что мы обе теперь хворые. О болезнях и смерти своих родителей Варенька пишет: Мне было только четырнадцать лет, когда умер батюшка. Заботы, огорчения, неудачи измучили бедного батюшку до крайности: он стал недоверчив, желчен; начал пренебрегать своим здоровьем, простудился и вдруг заболел, страдал недолго и скончался так внезапно, так скоропостижно, что мы все несколько дней были вне себя от удара [5. С. 18].

А как можно было мучить бедную матушку? Глядя на нее сердце разрывалось, бывало: щеки ее ввалились, глаза впали, в лице был чахоточный цвет. <…> Матушка страдала изнурительною болезнью. <…> Несколько дней спустя матушка вдруг сделалась опасно больна. Она уже два дня не вставала с постели и на третью ночь была в жару и бреду [5. С. 24]. Тяжелые воспоминания связаны у Вареньки и с болезнью и смертью ее друга студента Покровского. Здесь тот же ряд слов: чахоточный, слег в постель, с которой не вставал уже более; он редко был в памяти; часто был в бреду; он был почти все время в беспамятстве. Описание смерти и похорон молодого человека включает ряд слов и словосочетаний, которые часто встречаются в исследуемых текстах Достоевского при описании аналогичных ситуаций: в последнюю ночь он был как иступленный; он умер в глубокую осень, в конце октября; день был печальный и грустный, как угасающая бедная жизнь умирающего; [небо] было такое дождливое, хмурое, грустное; умирающий взглянул на меня грустно-грустно и покачал головою. Через минуту он умер; купили гроб простой-простой [5. С. 30]. Приблизительно тот же набор ассоциатов слова смерть и в описании Макаром Девушкиным смерти ребенка семьи Горшковых — его соседей по квартире: Сегодня, в пятом часу утра, умер у Горшкова маленький. <…> У них уж и гробик стоит — простенький, но довольно хорошенький гробик; готовый купили [5. С. 34]. Описание болезни Родиона Раскольникова также включает ряд лексических единиц, всегда сопровождающих подобные эпизоды у Достоевского: Он, однако ж, не то чтоб уж был совсем в беспамятстве во все время болезни: это было лихорадочное состояние, с бредом и полусознанием [6. С. 77].

Итак, текстовое ассоциативное поле слова болезнь: нездоровится, нездорова, чем-то больна, всегда больная, хворая, простудилась и заболела, изнурительная, опасная, чахоточный, беспамятство, полусознание, бред, жар, озноб, лихорадочное состояние.

Со смертью ассоциативно связаны слова: умер, скончался, угасающая бедная жизнь умирающего; похороны; отпевание; гроб простой-простой, гробик простенький.

СЕМЬЯ также один из базовых концептов повседневности. В описании мира семьи Достоевский достигает невероятного, предельного психологического накала, обнажения чувств, противоречий и конфликтов. Именно в семейных отношениях персонажи его произведений проявляют себя наиболее ярко. Семейные драмы, разумеется, разыгрываются и в домах богатых людей. Однако для бедных героев Достоевского семья — это и единственное пристанище, и связь любящих друг друга родных людей, и тяжелая ноша одновременно. Так, читатель «Преступления и наказания» становится свидетелем повседневной жизни двух бедных семей: Раскольникова и Мармеладовых. О жизни матери и сестры Раскольникова, об отношениях их друг к другу и к нему становится известно, когда Родион получает письмо матери. В этом письме и в реакции на него Раскольникова можно выделить два ряда ассоциатов: первое ассоциативное поле объединяется словом-идиоглоссой ЛЮБОВЬ; для второго ключевыми словами можно считать БЕДНОСТЬ, СТРАДАНИЕ и ОТЧАЯНИЕ. Действительно, слова любовь, люблю, любит, люби повторяются на двух страницах письма несколько раз, наряду с другими словами этого поля: обнимаю, целую, с каким счастьем прижму я тебя к своему сердцу; Дуня велела тебя обнять крепче и переслать тебе бессчетно поцелуев [6. С. 24—30]. Однако особенностью контекстного употребления идиоглоссы ЛЮБОВЬ и сопряженных с ней ассоциатов является «болезненность» этого чувства. Это не любовь-радость или любовь-счастье, а любовь-боль. Так, получив письмо от матери, Родион Раскольников даже побледнел, принимая его.<…> И еще что-то другое вдруг сжало ему сердце; Письмо дрожало в руках его; ему хотелось остаться наедине с этим письмом. <…> он быстро поднес его к губам и поцеловал; потом долго еще вглядывался в почерк адреса, в знакомый и милый ему мелкий и косенький почерк его матери [6. С. 24]. Почти все время как читал Раскольников, с самого начала письма, лицо его было мокро от слез; но когда он кончил, оно было бледно, искривлено судорогой, и тяжелая, желчная, злая улыбка змеилась по его губам. … Сильно билось его сердце, и сильно волновались его мысли. <…> Письмо матери его измучило» [6. С. 30]. Сознание собственной беспомощности и неспособности помочь матери и сестре, уберечь сестру от унизительного брака с Лужиным доводит Раскольникова до полного отчаяния: Да в десять-то лет мать успеет ослепнуть от косынок, а, пожалуй, что и от слез; от поста исчахнет; а сестра? Ну, придумай-ка, что может быть с сестрой через десять лет али в эти десять лет? Догадался?

Так мучил он себя и поддразнивал этими вопросами, даже с каким-то наслаждением. Впрочем, все эти вопросы были не новые, не внезапные, а старые, наболевшие, давнишние. Давно уж как они начали его терзать и истерзали ему сердце [6. С. 33]. Жертвенная любовь сестры и матери прочитывается в каждой строчке письма. Здесь, с одной стороны, такие обращения, как милый мой Родя, милый друг мой, бесценный мой Родя, ты знаешь, как я люблю тебя; ты один у нас, у меня и у Дуни, ты наше все, вся надежда, упование наше, а с другой — «правдивый», но тяжелый, ранящий душу Родиона Раскольникова рассказ о злоключениях и страданиях близких ему людей и о том решении, которое приняли мать и сестра, желающие спасти своего «милого Родю». Узнав о том, что Дуня собирается выйти замуж за человека, которого она не только не любит, но и не уважает, Раскольников едва не теряет рассудок. Да что вы в самом деле обо мне-то подумали? Не хочу я вашей жертвы, Дунечка, не хочу, мамаша! Не бывать тому, пока я жив, не бывать, не бывать! Не принимаю! — выкрикивает он, шагая по улице.

Как уже было сказано выше, второе ассоциативное поле, которое может быть реконструировано на базе письма матери Раскольникова, образуется вокруг понятий БЕДНОСТЬ, СТРАДАНИЕ, ОТЧАЯНИЕ. В самом деле, повествование о повседневных заботах и тяготах жизни сопровождается в письме Пульхерии Раскольниковой сыну такими словами, как: сама страдала, была в отчаянии; Дунечке было очень тяжело; можешь представить себе все ее страдания; я сама была в отчаянии; в душе такое горе; как гнусно с его стороны мучить и делать несчастною и без того уже несчастную и беззащитную девушку; ты очень был бы несчастлив [6. С. 24—26]. Такое тяжелое состояние вызвано бедностью, зависимостью от чужих людей и невозможностью помочь сыну.

Те же чувства испытывают все члены семьи Мармеладовых. Сам Мармеладов, рассказывая свою историю жизни Раскольникову, под конец хотел было улыбнуться, но вдруг подбородок его запрыгал. Этот кабак, развращенный вид его, пять ночей на сенных бараках и штоф, а вместе с тем эта болезненная любовь к жене и семье сбивали его слушателя с толку [6. С. 18]. Сонечка Мармеладова — тоже жертва тяжелых обстоятельств. Она продает себя, чтобы спасти семью от голода и нищеты. Кстати, именно в рассказе о семье Мармеладовых Достоевский употребляет это слово — нищета. А Мармеладов в своем известном монологе разводит два понятия — «бедность» и «нищета», разрушая в сознании читателя привычное представление об их синонимичности: Бедность не порок. Но нищета, милостивый государь, нищета — порок-с [6. С. 13]. Катерина Ивановна — жена Мармеладова — персонаж, в котором страдание доведено до предела, до болезни физической и душевной. Нищета и плач вечно голодных детей, пьянство мужа доводят ее до исступления. Но даже в самом отчаянном положении она старается сохранить независимость и видимость прочности семьи. Вспомним, как ведет себя Катерина Ивановна, когда Мармеладов вновь получает работу.

Тяга к семье, к обретению близких людей толкает Макара Девушкина к жертвенности: он залезает в долги ради того, чтобы помочь Вареньке Доброселовой, которую он полюбил, как дочь. И чувство присутствия в его жизни этой девушки спасает его от одиночества в этом мире. Я никогда моих дней не проводил в такой радости. Ну, точно домком и семейством меня благословил Господь! Деточка вы моя, хорошенькая! <…> живу вдвойне, потому что и вы тоже живете весьма близко от меня и на утеху мне [5. С. 34]. Привязанность Вареньки к Макару Девушкину также очевидна, но чаще она носит болезненный характер из-за чувства неловкости оттого, что она не может по состоянию здоровья много работать и тем самым быть полезной в их дружбе. Разве я не вижу, что вы на меня разоряетесь, последнюю копейку ребром ставите да на меня ее тратите. <…> Пишете вы, что последнее продадите, а меня в нужде не оставите. Верю, друг мой, я верю в ваше доброе сердце… Вы знаете — я больная всегда; я не могу так же, как и вы, работать. Я только привязана к вам всею душою, люблю вас крепко, сильно, всем сердцем, но — горькая судьба моя! — я умею любить и могу любить, но только, а не творить добро, не платить вам за ваши благодеяния [5. С. 40—41].

Таким образом, концепт СЕМЬЯ в рассматриваемых текстах Достоевского ассоциативно связан с идиоглоссами любовь, привязанность и страдание и отчаяние, вызванные бедностью героев.

Кроме семьи, РАБОТА, ДЕЛО для бедных героев Достоевского — тот спасательный круг, который позволяет им держаться на плаву, не скатываться в пропасть отчаяния, сохранять человеческое достоинство. Особенно ярко это проявляется в отношении к службе Макара Девушкина: Состою я уже около тридцати лет на службе; служу безукоризненно, поведения трезвого, в беспорядках никогда не замечен. <…> Уважаем начальством [5. С. 44]. Всякий раз радуется появлению работы Варенька Добросёлова: Федора достала себе и мне кучу работы, и мы привесело принялись за дело; может быть, и все поправим [5. С. 50]. Товарищ Раскольникова по университету Разумихин был очень беден и решительно сам, один, содержал себя, добывая кой-какими работами деньги, Он знал бездну источников, где мог почерпнуть, разумеется, заработком [5. С. 37—38]. Напротив, отсутствие работы, дела выбивает почву из-под ног бедных людей, приводит к депрессии, болезням и даже к смерти.

Обратимся теперь ко второму, прагматическому измерению концептосферы повседневности бедных героев Достоевского, о котором упоминалось в начале статьи. А именно о том, что концепт-идиоглосса БЕДНОСТЬ «сопряжен» в текстах Достоевского с идиоглоссами СТЫД; СТРАХ; ГОРДОСТЬ, УЩЕМЛЕННОЕ САМОЛЮБИЕ И КРОТОСТЬ.

Следует отметить, что слова бедность, бедный уже получили подробное описание в первом томе «Словаря языка Достоевского», который назван авторами «Идиоглоссарий». В соответствующих словарных статьях отмечена и частотность данных идиоглосс в художественных текстах писателя. Так, идиоглосса бедный встречается в художественных произведениях Достоевского 397 раз, а существительное бедность — 76 раз. В рассматриваемых нами текстах идиоглосса бедность «собирает» вокруг себя две группы ассоциатов. Во-первых, это однокоренные слова, называющие это социальное состояние героев: бедный, бедные, бедняк, бедность, бедно.

Во-вторых, это словосочетания со значением ‘носитель признака ‘бедность’’: бедный студент, бедные люди, бедные родственники, бедный старик, бедный молодой человек. Некоторые из этих словосочетаний стали устойчивыми (бедный студент, бедные родственники).

Однако наибольший интерес вызывают именно названные выше пары идиоглосс. Рассмотрим их поочередно.

БЕДНОСТЬ — СТЫД. Эта пара концептов-идиоглосс, как уже отмечалось, является знаковой. Стыдятся бедности и ее материальных проявлений все задавленные этим положением герои рассматриваемых нами произведений Достоевского. Так, Макар Девушкин замечает, что чаю не пить как-то стыдно [5. С. 9]; В присутствии-то я сегодня сидел таким медвежонком, таким воробьем ощипанным, что чуть сам за себя со стыда не сгорел. Стыдненько мне было, Варенька! Да уж натурально робеешь, когда сквозь одежду голые локти светятся, да пуговки на ниточках мотаются, — признается он своей подопечной [5. С. 50]; Мечтая получить денег взаймы у некоего Петра Петровича, Макар Девушкин пишет своей Вареньке: жутко даже на месте сидеть...Да и его-то превосходительство мимо нашего стола иногда проходят; ну, сохрани боже, бросят взор на меня да приметят, что я одет неприлично! А у них главное — чистота и опрятность. Они-то, пожалуй, и ничего не скажут, да я-то от стыда умру». Жить, Варенька, совестно! <…> Стыдно мне, совсем застыдился [5. С. 51], — пишет Макар Девушкин своей подопечной.

Слова-ассоциаты концепта-идиоглоссы стыд составляют несколько групп:

В первую группу входят однокоренные слова: стыд, стыдиться, застыдиться, стыдненько.

Вторая группа — это лексические единицы, являющиеся синонимами или квазисинонимами слов первой группы: срам, срамно, совестно, смутиться, смешаться, застенчива, робкий.

Третья группа — слова, описывающие внешние проявления чувства стыда: /по/краснеть, сидел таким междвежонком, таким воробьем общипанным.

Можно предположить, что подобные ассоциативные поля характерны вообще для любых текстов. Особенность же «поведения» рассматриваемой идиоглоссы в произведениях Достоевского о бедных людях состоит в том, что чувство стыда они испытывают именно из-за своей бедности. Множество контекстов употребления этого концепта доказывают это положение.

БЕДНОСТЬ—СТРАХ. Своеобразное продолжение и расширение концепта стыд — концепт-идиоглосса страх, который также образует ассоциативное поле, включающее разнообразные лексические единицы. Однако контекстная особенность данной идиоглоссы у Достоевского — это то, что страх, который испытывают герои, не является страхом перед физической силой, это чувство опять же «моральное»: страх осуждения, насмешки со стороны других. Ибо другие (начальство, квартирная хозяйка, бывшие друзья, да и просто случайные прохожие на улице) — всегда потенциальные или реальные обидчики (ведь обидеть бедного человека так легко!). Вспомним уже приведенную в качестве примера фразу из «Преступления и наказания»: Раскольников был должен кругом хозяйке и боялся с нею встретиться [6. С. 7]. Буквально «закован в страх» Макар Девушкин. И он боится, что другие («его превосходительство», некий воображаемый «господин, который идет к ресторану») заметят и осудят его бедность: …мне без пуговок быть нельзя; а у меня чуть ли не половина борта обсыпалась! Я трепещу, когда подумаю, что его превосходительство могут такой беспорядок заметить да скажут — да что скажут! Я, маточка, и не услышу, что скажут; ибо умру, на месте умру, так-таки возьму и умру от стыда, от мысли одной! [5. С. 53—54]. А после прочтения гоголевской «Шинели» к этому списку «других» прибавляются еще и писатели: «Прячешься иногда, прячешься, скрываешься в том, чего не взял, боишься нос подчас показать — куда бы там ни было, потому что пересуда трепещешь, потому что из всего, что ни есть на свете, из всего тебе пасквиль сработают, Да тут и на улицу нельзя показаться будет [5. С. 45]; Рассказывая горестную историю о том, как он ходил к Петру Петровичу просить денег взаймы, Макар Девушкин пишет: … я, скрепившись и спрятав свой стыд в дырявый карман, направился к Петру Петровичу и надежды-то полoн и ни жив ни мертв от ожидания — все вместе [5. С. 53].

В эпизоде, где Макар Девушкин рассказывает Вареньке о том, как пропустил при переписывании бумаги целую строчку и как предстал за это перед его превосходительством, три концепта-идиоглоссы — бедность, стыд и страх — тесно переплетаются, передавая глубину переживаний героя. Задрожало у меня сердце в груди, и уж сам не знаю, чего я испугался; только знаю то, что я так испугался, как никогда еще в жизни со мной не было. Я прирос к стулу. <…> Я помертвел, оледенел, чувств лишился, иду — ну, да уж просто ни жив ни мертв отправился. <…> кажется, не поклонился, позабыл. Оторопел так, что и губы трясутся и ноги трясутся. <…> Я горел, я в адском огне горел! Я умирал! <…> Я вздрогнул, вся душа моя потряслась [5. С. 67—68].

Таким образом, пара идиоглосс БЕДНОСТЬ—СТРАХ объединяет вокруг себя целый ряд ассоциатов, представляющих собой синонимы и контекстные синонимы, выраженные как самостоятельными словами (боялся, трепещу, скрываюсь, прячешься, робеешь, испугался, оторопел, вздрогнул, приник, присмирел, помертвел, оледенел), так и устойчивыми оборотами (вхожу бочком-бочком; боишься нос показать; на улицу нельзя показаться будет; ни жив ни мертв, ежом сижу, уши прижал; к стулу прирос; в адском огне горел; чувств лишился; вся душа моя потряслась).

Особенностью мира бедных героев Достоевского является то, что постоянное унизительное положение порождает в них несколько преувеличенную и даже болезненную гордость, обнаруживает ущемленное самолюбие. И в текстах двух анализируемых произведений эта пара идиоглосс — БЕДНОСТЬ—ГОРДОСТЬ, УЩЕМЛЕННОЕ САМОЛЮБИЕ — также несет колоссальную смысловую нагрузку и образует свое мощное текстовое ассоциативное поле. Так, в «Бедных людях» Макар Девушкин заявляет: Я никому не в тягость! У меня кусок хлеба есть свой; правда, простой кусок хлеба, подчас даже черствый; но он есть, трудами добытый, законно и безукоризненно употребляемый. Ну что ж делать! Я ведь и сам знаю, что я немного делаю тем, что переписываю; да все-таки я этим горжусь! Я работаю, я пот проливаю. Я сознаю теперь, что я нужен, я необходим и что нечего вздором человека с толку сбивать. Ну, пожалуй, пусть крыса, коли сходство нашли! Да крыса-то эта нужна, да крыса-то пользу приносит, да за крысу-то эту держатся, да крысе-то этой награждение выходит, — вот она крыса какая! [5. С. 32—33]. В другом письме Вареньке читаем: Состою я уже около тридцати лет на службе; служу безукоризненно, поведения трезвого, в беспорядках никогда не замечен. Как гражданин, считаю себя, собственным сознанием моим, как имеющего свои недостатки, но вместе с тем и добродетели. Уважаем начальством, и сами его превосходительство мною довольны [5. С. 44]; Такая «самохарактеристика» нужна Макару Девушкину, чтобы оправдаться прежде всего перед самим собой, поддержать в себе чувство собственного достоинства. Как он сам пишет об этом в другом письме: Ведь для людей и в шинели ходишь, да и сапоги, пожалуй, для них же носишь. Сапоги в таком случае <…> нужны мне для поддержки чести и доброго имени; в дырявых же сапогах и то и другое пропало [5. С. 52].

О Раскольникове Достоевский пишет: Раскольников, быв в университете, почти не имел товарищей; был он очень беден и как-то надменно горд и несообщителен» [6. С. 37].

Особенно остро болезненность гордости и ущемленного самолюбия проявляются у Катерины Ивановны Мармеладовой. Сам Мармеладов о ней говорит: …дама горячая, гордая, непреклонная. Пол сама моет и на черном хлебе сидит, а неуважения к себе не допустит [6. С. 15]. Наивысшая точка «накала» этих чувств обнаруживается во время поминок после похорон Мармеладова. Как бы рассуждая и пытаясь объяснить читателю, зачем были затеяны сами эти «бестолковые поминки», Достоевский пишет: Может быть, тут всего более имела влияние та особенная гордость бедных, вследствие которой, при некоторых общественных обрядах, обязательных в нашем быту для всех и каждого, многие бедняки таращатся из последних сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только быть «не хуже других» и чтобы «не осудили» их как-нибудь те другие. Весьма вероятно и то, что Катерине Ивановне захотелось, именно при этом случае, именно в ту минуту, когда она, казалось бы, всеми на свете оставлена, показать всем этим «ничтожным и скверным жильцам», что она не только «умеет жить и умеет принять», но что совсем даже не для такой доли и была воспитана, а воспитана была в благородном, можно даже сказать, в аристократическом полковничьем доме. Эти пароксизмы гордости и тщеславия посещают иногда самых бедных и забитых людей и, по временам, обращаются у них в раздражительную, неудержимую потребность. А Катерина Ивановна была сверх того и не из забитых; ее можно было совсем убить обстоятельствами, но забить ее нравственно, то есть запугать и подчинить себе ее волю, нельзя было [6. С. 239]. Таково объяснение Достоевского. И, действительно, каждая реплика героини выдает оскорбленное самолюбие, желание утвердить собственное достоинство. Слова благородная дама, аристократическая семья, аристократический дом, полковничья дочь, дворянские дети, а также гордость, достоинство, благородство, многократно повторяемые Катериной Ивановной, и та реальность, в которой они звучат, обнажают и доводят до пафоса трагедию героини и ее семьи.

Однако гордость и ущемленное самолюбие иногда сочетаются у бедных героев Достоевского с КРОТОСТЬЮ, порой доходящей до самоуничижения. Итак, последняя пара концептов-идиоглосс, которая была рассмотрена в рамках избранной темы, — это БЕДНОСТЬ—КРОТОСТЬ. Самыми яркими «кроткими» персонажами двух романов являются Макар Девушкин и Соня Мармеладова. Герой «Бедных людей» говорит о себе: …жил таким глухарем, смирно, тихо; я не ропщу и доволен; я неприхотлив» [5. С. 8—9]. И в другом письме читаем: «Я смирный человек, потому что я маленький человек» [5. С. 32]. Прочитав «Шинель» Гоголя, Макар Девушкин возмущено пишет своей подопечной: Как! Так после этого и жить себе смирно нельзя, в уголочке своем, жить водой не замутя, по пословице, никого не трогая, зная страх Божий для себя самого, чтобы и тебя не затронули… [5. С. 44]. И далее: Всякое состояние определено Всевышним на долю человеческую. Тому определено быть в генеральских эполетах, этому служить титулярным советником; такому-то повелевать, а такому-то безропотно и в страхе повиноваться [5. С. 43—44]. Я всегда делал так, как будто бы меня и на свете не было [5. С. 67].

Описывая Раскольникову свою дочь Соню, Мармеладов говорит: безответная она, и голосок у нее такой кроткий… [6. С. 16]. Соня отдала последние деньги отцу на похмелье и ничего не сказала, только молча на меня посмотрела… Так не на земле, а там… о людях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют! [6. С. 19]. Умирая, Мармеладов вдруг узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную и стыдящуюся, смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим отцом [6. С. 120]. И, конечно же, памятные слова Раскольникова: Бедные, кроткие, с глазами кроткими… Милые! Зачем они не плачут? Зачем они не стонут? Они все отдают… глядят кротко и тихо… Соня, Соня! Тихая Соня! [6. С. 175].

Проведенный анализ двух художественных текстов позволяет выстроить концептосферу повседневной жизни бедных героев Достоевского, включив в нее как концепты, отражающие их обыденный мир, так сказать, в фактологическом ключе (ДОМ, СЕМЬЯ, РАБОТА и т.п.), так и в прагматическом аспекте, вскрывающем чувства и переживания бедности, передаваемые идиоглоссами СТЫД, СТРАХ, ГОРДОСТЬ, УЩЕМЛЕННОЕ САМОЛЮБИЕ, КРОТОСТЬ. Эти два измерения, их пересечение имеют знаковый характер, дают читателю объемную картину событий и вызывают «высокий градус» сопереживания «униженным и оскорбленным».

Об авторах

Нина Леонидовна Чулкина

Автор, ответственный за переписку.
Email: chulkina-nl@rudn.ru

доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры общего и русского языкознания

Список литературы