Noematic Neighborhood as a Textual Phenomenon of the Church Schism Era

Full Text

Введение

Герменевтика, в том числе (и в первую очередь) филологическая, имеет свою историю развития и становления [1; 2], а потому, будучи общей теорией «понимания текста» [3. С. 61], в частных исследованиях и концепциях может содержать противоречивые взгляды по тому или иному вопросу или проблеме, что не нарушает ее целостности, но затрудняет ее восприятие как чего-­то единого [4]. Например, в докторской диссертации С.Н. Бредихина утверждается, что «поскольку в герменевтике используются семиотические методы, логические и феноменологические приемы, то она должна непременно основываться на методологическом базисе когнитивной лингвистики» [5. С. 104]. Тем не менее у его учителя по Пятигорскому государственному лингвистическому университету — В.П. Литвинова — позиция была иная: «герменевтика имеет собственную методологию, вполне органично ей присущую, поскольку пафос герменевтики не в процедурах интерпретации и в задании правил для нее, а в критическом анализе теорий и методик понимания и интерпретации и их оснований» [6. С. 50]. Количество подобных примеров легко умножить, однако большая их часть учтена или оговорена в концепции Г.И. Богина, на характеристике отдельных вопросов которой мы остановимся подробнее.

Для него «филологическая герменевтика» является научной дисциплиной, изучающей разнонаправленные процессы обращения читательского опыта на текст «с целью освоения его содержательности» [7. С. 6]. Одним из итогов этого акта выступает проявление ноэм¹, которые интерпретируются на уровне теории как «интенциональная сущность», «минимальная единица смысла», «наиболее дробное идеальное образование, способное формировать смысл как систему» [8], при толковании самого «смысла» в духе Г.П. Щедровицкого в виде конфигурации «связей и отношений между разными элементами ситуации деятельности и коммуникации, которая создается или восстанавливается человеком, понимающим текст сообщения» [9. С. 562]. Из этих аксиоматических положений мы можем вывести ряд следствий.

Ноэма, далее неделимая и нечленимая единица, предопределяет часть содержательности текста со стороны человека, способного «создавать … произведения речи», и распределяет часть содержательности текста со стороны реципиента-­читателя, готового «принимать произведения речи» [10. С. 5]. Иными словами, это «наиболее дробное идеальное образование, способное формировать смысл как систему» в равной степени принадлежит и понимающей языковой личности, и понимаемой языковой личности². Ноэма присутствует в тексте в виде намека на себя саму (ибо в чистом виде она в нем не дана) постольку, поскольку ее подлинное бытие где-­то «между» людьми и, возможно, где-­то «после» людей, как отпечаток «в душе» от соприкосновения с ними. По этой причине эта неделимая и нечленимая единица не тождественна ни «семе» (замечание Л.А. Новикова) [11], поскольку ее бытие определено системой языка, ни «понятию» (замечание В.В. Колесова) [12], поскольку его бытие определено оязыковленными логическими структурами. Ноэмы растворены в содержании и выступают как пределы содержательности, но именно как таковые они могут быть описаны посредством адаптированной теории множеств.

Теоретическое обоснование наличия ноэматической окрестности в тексте

В концепции Г.И. Богина термин «окрестность» в отношении ноэмы не применяется, что обусловливает наше обращение к лингвистической адаптации этого раздела математической теории в отечественной традиции, восходящей к трудам А.Ф. Лосева. Этот фрагмент, в силу его значимости, мы вынуждены привести практически полностью, незначительно его сократив. «В математике под окрестностью точки понимается множество всех точек, расстояние которых от данной точки меньше того или иного положительного числа. Если ограничиться образом прямой, то окрестностью точки на данной прямой является, попросту говоря, всякий взятый на ней интервал. <…> Другими словами каждую точку можно мыслить как точку интервала, в пределах которого существует еще бесконечное множество других точек, бесконечно разнообразно отстоящих друг от друга. И если мы данный интервал на прямой мыслим состоящим из бесконечного числа точек, то этот интервал и есть окрестность для каждой из этих его бесконечных точек» [13. С. 194–195].

Как видно из приведенного фрагмента, исходно этот раздел теории множеств не имел ничего общего ни с языком, ни с языкознанием вообще. «Окрестность» мыслится как положение точки в интервале между «чем-­то» и «чем-­то» (или до «чего-­то», если точек всего две), причем все точки являются не статичными, а подвижными, переменными, которые могут быть «ближе» или «дальше» от других точек, которых они никогда не достигнут — «пределов» для этого множества точек. Если же эту разработку рассматривать в модусе языка (как в цитируемой работе А.Ф. Лосева) для нужд грамматического описания, то, например, любой «падеж есть только предел бесконечного числа отдельных его значений, могущих стать ближе к его основному значению, чем любое конкретное его выражение» [13. С. 222]. По этой логике творительный инструментальный, творительный средства, творительный объекта могут быть точками множества, единый предел которых — «основная» семантика творительного падежа. В финале своей работы А.Ф. Лосев указывает, что применение термина «окрестность» не сводится только к описанию конкретной грамматической категории, поскольку «теория точечных множеств имеет универсальное значение для построения всякой вообще теории языка» [13. С. 255]. Именно эту интерпретацию математической разработки мы и будем считать рабочим объяснением в дальнейшем изложении.

Признание того, что ноэмы существуют в «окрестности», выступая пределом содержательности контекстов, редуцированных, например, до словосочетания, позволит последователям концепции Г.И. Богина отойти от попыток выстроить типологию одиночных ноэм по принципу вычленения изолированных точек из некоторого смыслового множества без сохранения этого множества и его пределов [15]. Минимальные неделимые и нечленимые единицы смысла в чистом виде не дают достаточных оснований для лишенной противоречий научной разбивки по категориям, выделение групп минимальных неделимых и нечленимых смысловых единиц в одну категорию в действительности оперирует неоднородными элементами, статус которых устанавливается индуктивно. Это не значит, что необходимо вовсе отказаться от любых попыток описания структур, комплексов и комбинаций, образуемых ноэмами, однако сами эти организованности, по нашему мнению, должны восприниматься и пониматься не как жесткие иерархии, типы, классы, а как бесконечные множества со своими предельными точками. Этот первый шаг в нашем рассуждении потребует следующего в виде ограничения области развертывания «сонмов» минимальных неделимых единиц смысла. Если для математической «окрестности» помимо точек нужна прямая, существующая в некотором пространстве, то для множества ноэм и «ноэматической окрестности» прямую заменяет последовательность единиц для речевых поступков, образующих собой текст или череду текстов, а аналогом пространства для прямой выступает речемыследеятельность языковой личности, оформленная текстовым массивом.

Моделирование ноэматической окрестности  с опорой на слово «благодать»

Осуществим дескрипцию «ноэматической окрестности» посредством интерпретации самых значительных сочинений эпохи русского церковного раскола XVII в. — «Книги бесед», «Книги толкований и нравоучений», «Книги обличений, или Евангелия Вечного» и 4-х редакций «Жития…» протопопа Аввакума. Мы задаем интервал от опорной для нас лексемы «благодать» до синтаксически связанных с ней лексем в пределах словосочетания. В данный момент «за скобки» (в соответствии с феноменологическими образцами исследования) выносятся описание грамматического статуса этой связи (сочинение, подчинение, координация) и анализ формальной структуры полученного словосочетания в самом широком понимании этого термина. Мы будем последовательно выдерживать «интервал» в две единицы (опорное слово + зависимое или связанное с ним слово), поскольку, исходя из теории множеств, во-­первых, предел (единичная «чистая» ноэма) никогда не достигается в полном объеме, и, во-­вторых, в силу необходимости оставаться в равных «интервалах» связи двух единиц для адекватности проводимых нами операций с лингвистическим материалом.

Благодать³ как субстанция, способная к действию и вовлекаемая в действие (дѣйствуемыя благодатію⁴ (C. 305), дѣйствова благодать (C. 313), дѣйствуетъ благодать (C. 315)), обладает целым спектром оттенков этого действия. Она может быть 1) получена от кого-­то (благодать дается (C. 454), даетъ благодать (C. 286), данную благодать (C. 318), получите благодати (C. 318)) и прийти к кому-­то сама (пріиде благодать (C. 228)). Ее возможное обретение (обрѣтохъ благодать (C. 338), обрѣтохомъ благодать (C. 365)) происходит в 2) формах излияния (изліяся благодать (C. 451)) или явления кому-­либо (являютъ благодать (C. 290)). Сам процесс получения благодати 3) измерим (насыщаемся благодати (C. 517), и исполнь благодати (C. 459), преизбыточествова благодать (C. 274)), однако от него можно отказаться (отъ благодати отпадосте (C. 354)). В зависимости от предпринятого выбора, возможно судить об 4) онтологическом статусе — присутствии (имѣти благодати (C. 318), благодать есть (C. 492)) либо отсутствии (благодати не имѣютъ (C. 310)) субстанции, причем она сама может обусловливать чье-­либо существование (и бываетъ благодатію (C. 485), исцелѣлъ благодатіею (C. 74), творитъ благодатію (C. 81)). Интервалом между ключевой лексемой и другими словами разных частей речи выявляется множество контекстов с разной интенсификацией того или иного смыслового оттенка в общем содержании представленных единиц, однако этими примерами мы не исчерпали содержание самого интервала.

Благодать как субстанция может обусловливать чье-­либо бытие, однако она и сама имеет 5) источник (благодать Святаго Духа (C. 313), благодать Господню (C. 290), благодати крещенія (C. 540–541)). Будучи способной к движению, для нее характерны 6) направление (благодать на преподобныхъ (C. 353)) и область распространения, будь то неодушевленная вещь (земля благодати (C. 509)), или человек (в себѣ благодати (C. 318), во устѣхъ благодать (C. 566)). Именно получатель может судить о 7) силе (силою благодати (C. 618)) воздействия и 8) красоте (красота благодати (C. 540–541)) воздействия благодати (благодатію осѣняемо (C. 213)). Возможно, благодаря осязаемости этой субстанции в нее и появляется 9) вера у других людей (вѣрою во благодать (C. 364)). Синтез ощущений силы, красоты и убежденности в наличии приводит к тому, что благодать 10) присутствует в общении (о словесѣхъ благодати (C. 452), по благодати звани (C. 559), благодатію извѣщевати (C. 495]). Каждый из десяти пунктов по отдельности можно рассматривать как самостоятельный содержательный интервал со своим множеством точек-­ноэм и наоборот: все ноэмы как пределы содержания формируют единораздельные сплошности (термин А.Ф. Лосева) общей им «ноэматической окрестности», вычленяемой из актов речемыследеятельности языковой личности протопопа Аввакума. Поскольку мы находимся на позициях лингвистики, то доминирующим типом модели будет именно словесный, однако это не исключает возможности перевода всего описанного в иную знаковую плоскость для феноменологического изучения персонального смыслового мира (рис. 1).

Рис. 1. Модель ноэматической окрестности
Источник: исследование А.В. Загуменнова
Fig. 1.  A model of the noematic neighborhood
Source: compiled by Alexandr V. Zagumennov.

На представленном изображении пределы действия (0 — даяние благодати, 1 — получение-­обретение благодати, 4a — присутствие благодати, 4b — отсутствие благодати) оказываются и предельными точками для интенсификации смысловых величин, формирующих единораздельные сплошности рассматриваемой ноэматической окрестности (цифры внутри квадрата соответствуют выделенным ранее пунктам из анализа лингвистического материала). Расположение составляющих внутри «онтологических рамок» полученной «доски» может быть каким угодно, поскольку — почти декартовская — «протяженность» смысла не имеет ни четкой границы, ни четких координат в выстроенной нами системе исчисления.

Заключение

В статье введено и теоретически обосновано моделирование ноэматической окрестности с опорой на содержание формально заданного интервала между словом «благодать» и синтаксически связанной с ним лексикой, однако все осуществленные операции с лингвистическим материалом могут быть применены не только с другими словами на благ- (благодарити, благословение, благочестие и т.д.), но и с любым другим словом в его контекстном окружении. Логикой нашего изложения мы стремились нивелировать угрозу смыслового солипсизма (со стороны продуцирующей текст языковой личности) и замкнутости внутри определенной группы грамматически оформленных единиц. Ноэмы в предложенном нами подходе не теряют интерсубъективного статуса: к ним сохраняется возможность выхода через интерпретацию содержания для дескрипции их как таковых посредством филологической герменевтики текста. Вместе с тем мы не утверждаем жесткую закрепленность между конкретной единицей языкового яруса и минимальной единицей смысла, что обусловлено учетом рекомендаций из работы А.Ф. Лосева по поводу свободы выбора параметров для моделирования.

Наш подход открывает новые возможности для реконструкции языковой личности на историческом лингвистическом материале, в том числе XVII в., в свете герменевтико-­феноменологических разработок Г.И. Богина и А.Ф. Лосева, являющихся по сути альтернативным вариантом развития «стилистики на ментальных основаниях» (В.В. Колесов). Описание совокупности ноэматических окрестностей по заранее заданным параметрам позволит очертить контуры мира жизненных смыслов, отображенных через содержание речевого поступка — авторского текста определенного времени и условий создания. Применительно к творчеству протопопа Аввакума, гипотетически, мы сможем определить точки пересечения с другими его сподвижниками в Пустозерске и благодаря им — на уровне языка произведений идеолога староверия — выявить точки расхождения как не-­со-прикасаемость пределов содержательности оформленных интервалов.

 

 

^{1 В концепции Г.И. Богина понятие «ноэма» заимствовано из англоязычных переводов сочинений Э. Гуссерля, основателя феноменологического движения. Следует отметить, что это не единственный случай влияния идей немецкого философа на советского и русского ученого. Г.И. Богин не только на многих страницах своих работ анализирует феноменологию Э. Гуссерля, но и включает «феноменологический метод» (правда, низводя его до «методики») в свою концепцию филологической герменевтики.}

^{2 Иногда в исследованиях иной направленности данный термин может быть содержательно близким к понятию сверхкатегории «образа автора» [14. С. 48]. Тем не менее в концепции Г.И. Богина это не только носитель языка с «пустой теоретической схемой» его моделирования, но и носитель коллективной мыследеятельности с включением в нее разных типов и техник понимания, направленностей рефлексии, систематики и типологии текстов.}

^{3 Для простоты демонстрации предлагаемого подхода моделирование ноэматической окрестности с опорой на слово «благодать» дано в сокращении. Каждый из последующих пунктов может быть содержательно расширен, уточнен, и изменен в силу того, что выборка производилась из наиболее значительных произведений протопопа Аввакума.}

^{4 Здесь и далее: Русская историческая библиотека Т. 39: Памятники истории старообрядчества XVII века, Кн. 1, вып. 1. Ленинград : Изд-­во Акад. наук СССР, 1927.}

About the authors

Alexandr V. Zagumennov

The religious organization - the theological educational organization of higher education “The Vologda theological seminary” of the Vologda diocese of the Russian Orthodox Church

Author for correspondence.
Email: zaw1991@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-2440-3918
SPIN-code: 6230-5594
Scopus Author ID: 57203727245

PhD in Philology, Head of the correspondence sector of the Bachelor’s degree, Associate Professor of the Department of Humanities and Natural Sciences

2, Monastirskaia str., Vologda, Russian Federation, 160901

References

Supplementary files