Мифонимикон Бунина-поэта: коннотативный аспект

Полный текст

Введение

В конце XX – первой четверти XXI века изучение собственных имен вымышленных объектов в художественных текстах отечественных и зарубежных авторов (В.Я. Брюсова, Н. Геймана, Д. Джойса, С.А. Есенина, К. Льюиса, А.С. Петрушевской, А.С. Пушкина, Дж.К. Роулинг, А.А. Фета, М.И. Цветаевой и др.) становится перспективным направлением научных исследований в области литературной ономастики. Это обусловлено тем, что мифонимы являются в любом жанре текста литературно-художественного стиля не только легко верифицируемыми оперативными единицами языка, но и культурными знаками с богатым эстетико-аксиологическим потенциалом и ассоциативными связями, раскрывающими «алгоритм формирования мифопоэтической традиции» (Владимирова, 2020: 161). Будучи помещенными в прозаический или поэтический текст, они выступают теми ключевыми лексемами, которые обеспечивают глобальную связность текста, становятся его символическим ядром, порождая смысловую многоплановость.

Характерной чертой художественно-эстетической системы И.А. Бунина выступает использование мифологических мотивов, сюжетов и образов. Отечественные и зарубежные филологи отмечают присутствие в бунинской лирике и прозе ключевых тем древнейших восточных легенд и притч, архаического, славянского фольклорного кода, ценностно-смысловых идей буддизма, иудаизма, ислама, указывают на религиозно-эстетический синкретизм при поэтизации сакрального (Woodward, 1970; Artz, 1988; Marullo, 1998; Дорохина, 2008; Балановский, 2010; Бердникова, 2012; Саяпова, Каримириаби, 2014; Двинятина, 2015; Dudareva et al., 2019). Нельзя не согласиться с мнением русиста Д.И. Ричардса, указавшего, что именно в Библии и Коране, Талмуде и Санскритских сутрах, греческой и египетской мифологиях И.А. Бунин нашел те чувства, поэтический язык и образность, которые были близки ему по духу (Richards, 1972: 159).

При несомненном интересе литературоведов к мифологическим мотивам и образам художественной картины мира И.А. Бунина с лингвистической точки зрения мифонимикон текстов нобелевского лауреата представляет собой неизученный вопрос. О наличии экзотических имен древних богов и персонажей мифов в бунинских лирических текстах упоминают С.И. Шашкова и С.М. Пронченко (Шашкова, 2009: 343; Пронченко, 2015: 262–263); библионим Рахиль как прецедентное имя в стихотворениях И.А. Бунина и А.А. Ахматовой рассматривает Ю.Н. Гойко (Гойко, 2020: 140–142). Очевидно, что инвентаризация и систематизация мифонимов ни прозаического, ни поэтического наследия И.А. Бунина еще не проведена, не исследован их потенциал как языковых единиц, отражающих самобытность авторского мирочувствования.

Цель исследования – рассмотреть философско-аксиологический, художественно-эстетический потенциал значимых разноструктурных мифологических имен в мифонимиконе Бунина-поэта и выявить присущие их семантике коннотативные компоненты.

Поскольку вопросы статуса имен собственных в языке, объема их значения, классификационных признаков, типологии, использования единой терминологической базы при описании фактического материала до сих пор остаются дискуссионными (Суперанская, 1973; McDowell, 1977; Lamping, 1983; Gary-Prieur, 1991; Калинкин, 1999; Bright, 2003; Vasiljeva, 2005; Alibec, 2020), считаем целесообразным отметить, что для предмета исследования используем термин «мифоним» и представляем его значение как устойчивый комплекс разных типов сем (например, классема ‘предметность’, лексико-грамматические семы ‘одушевленность’, ‘неодушевленность’, гиперсемы ‘водоем’, ‘божество’, ‘человек’, гипосемы ‘волшебная сила’, ‘покровитель’, ‘старость’, ‘созидательная функция’ и др.), среди которых обнаруживаются и коннотативные.

Методы и материалы

Фактическим материалом исследования послужили поэтические тексты И.А. Бунина 1888–1952 гг., включенные в двухтомное собрание сочинений, подготовленное Т.М. Двинятиной в 2014 г. и являющееся полным научным изданием лирики нобелевского лауреата^[1]. Авторская картотека примеров сформирована на основе первичного анализа более 700 контекстов, из которых методом сплошной выборки было извлечено 152 мифологических имени.

Характер исследуемого материала обусловил использование совокупности парадигмальных и непарадигмальных методов при его обработке: описательного и этимологического методов, а также контекстологического, семантического и структурного анализов.

Результаты

Мифонимикон поэтического наследия И.А. Бунина представляет собой упорядоченную и целостную систему мифологических имен из разных источников: текстов космогонических, антропогонических, солярных, героических и других типов мифов народов мира (древних иранцев, индийцев, египтян, славян, скандинавов и др.), религиозно-философских учений (иудаизма, христианства, ислама, буддизма), фольклора (преимущественно текстов славянских сказок, былин и народных обрядовых песен).

Выделенные мифонимы классифицируются на ряд групп с учетом разных аспектов:

– семантики (мифоантропонимы, теонимы, демононимы, мифоперсонимы, мифозоонимы, мифоорнитонимы, мифофитонимы, мифотопонимы, мифогидронимы, мифохрематонимы и мифохрононимы);
– этимологии (отонимное образование, отапеллятивная единица лексико-семантического способа образования, ономастическое прилагательное, ономастическое причастие);
– структуры (простые мифологические имена, имена-композиты и составные мифонимы);
– частотности употребления в художественных текстах (мифонимы низкой, средней и высокой частотности).

В силу «объемности» своего значения бóльшая часть мифонимов, включаясь в «словесную ткань» одного или нескольких поэтических текстов И.А. Бунина и взаимодействуя со своим семантическим окружением, несут дополнительные смыслы и актуализируют в сознании читателя определенные устойчивые ассоциации.

Обсуждение

В семантике личных имен коннотации выступают тем лингвистическим феноменом, который характеризуется синкретизмом экстралингвистической и интралингвистической природы, включает эмоциональность, экспрессивность, дополнительную информацию, декодируемую носителем языка в зависимости от его возрастного, психического, социального, образовательного уровня (Буштян, 1983: 57). На наш взгляд, коннотации мифонимов – явление структурно более сложное, чем коннотации других групп ономастических единиц. Ведь выступая элементами художественной картины мира, вторичного образования, которое, с одной стороны, отражает картину миру автора-создателя текста, а с другой – национально-специфическую картину мира, мифонимы аккумулируют не только экспрессивные или эмоционально-чувственные созначения, но и информационно-исторические, культурно-символические, мировоззренческие.

Ядром мифонимикона Бунина-поэта выступают простые (или однословные) отонимные теонимы – имена богов различных этнокультур: Сет (егип. Stẖ, в египетской мифологии бог «чужих стран» (пустыни), убийца Озириса)^[2]; Нерей (др.-греч. Νηρεύς, в древнегреческой мифологии божество моря, «морской старец»)^[3]; Перун (др.-рус. Перунъ, в славянской мифологии бог грозы)^[4]; Истара (аккад. ^dIštar, также ^dEštar, ^d'Aštar, в аккадских мифах центральное женское божество, главными аспектами которого являются плодородие, любовь, а также война и распри)^[5]; Бальдер (др.-исл. Baldr, в германо-скандинавской мифологии юный бог весны и света)^[6] и др. Культурно-символические, эмоционально-оценочные коннотации таких теонимов в поэтических текстах И.А. Бунина обусловлены не только связью продуцируемых образов с сюжетом конкретного мифа, но и индивидуально-авторским переосмыслением первоисточников с учетом собственной системы взглядов, оценок, представлений о мире и своем месте в нем, отношения к окружающей действительности.

Так, в индоиранском пантеоне обнаруживается такое божество, как Ми́тра (Мифра) (от авест. Miθra, в буквальном значении ‘договор’, ‘согласие’). Древнейшие сведения о нем фиксируются в собрании священных текстов персов «Авеста», содержащем религиозные догматы зороастризма. В иранской мифологии Митра традиционно ассоциировался с идеей посредничества, обмена, договора, мира, дружбы^[7]. Простой по структуре теоним Митра, употребляющийся в бунинском стихотворении «Эльбурс. Иранский миф»^[8], демонстрирует качественную изменчивость коннотативного содержания: реализуются положительные коннотации, связанные не с договорной функцией Митры как устроителя социальной жизни (‘согласие’, ‘симпатия’), а с солярной функцией, которая для авестийской мифологии была вторичной (‘свет’, ‘жизнь’). В индивидуально-авторской концепции теоним Митра воплощает торжество света как источника жизни в бескрайних льдах и органично вписывается в «мифопоэтический концепт И.А. Бунина „красота, совершенство мира как Целого“» (Саяпова, Каримириаби, 2014: 117).

Свидетельством глубокого знания И.А. Буниным мифологических сюжетов и образов разных народов мира выступают теонимы-композиты с широким кругом устойчивых ассоциаций типа Ра-Озирис, Ястреб-Гор, Шакал-Анубис (стихотворения «Ра-Озирис, владыка дня и света…»^[9], «За гробом»^[10]). Они образованы сложносоставным способом в результате соединения автором двух компонентов, представленных отонимными единицами (Ра и Озирис) или постпозитивной отонимной единицей (Гор и Анубис) и препозитивной единицей, восходящей к апеллятиву (Ястреб и Шакал). Эти составные теонимы отсылают к мифологии Древнего Египта, реконструирующейся на основе «Текстов пирамид», «Книги мертвых», религиозного текста «Амдуат», магических текстов, трудов Геродота и Плутарха и других источников. В мифологической системе египтян, которая начала формироваться еще в 6–4 тыс. до н. э., пантеоны и образы богов имели специфические черты и претерпевали регулярные трансформации^[11]. Сочетание в облике египетских божеств зооморфных и антропоморфных черт отражается в составных теонимах Ястреб-Гор, Шакал-Анубис, а сближение божественных культов Ра и Озириса – в мифониме Ра-Озирис.

Однако Бунин-поэт никогда не стремился к фактологической точности в воспроизведении мифологических сюжетов и образов. Он трансформировал сюжеты и модернизировал образы в соответствии с особенностями собственного мироощущения и миропонимания. Вследствие этого семантика указанных составных производных мифонимов вовсе не тождественна семантике мотивирующих компонентов. Если в древнеегипетских мифах Ра – олицетворение доброго начала, бог солнца, а Озирис – бог мертвых^[12], то у И.А. Бунина теонимом Ра-Озирис именуется «владыка дня и света»^[13], что свидетельствует о неполном мотивировании составного мифологического имени. Сложность мотивационных отношений между производящими и производным именем способствует увеличению коннотативного потенциала последнего, в частности, реализации смыслов ‘власть времени’, ‘забвение’, ‘разрушение’. Отапеллятивные же компоненты в составных мифологических именах Ястреб-Гор, Шакал-Анубис обусловливают появление эмоционально-оценочных коннотаций в семантике. Ведь ястреб традиционно ассоциируется с небом, полетом и свободой, а шакал – со зловонием и смертью.

В целом богатый коннотативный потенциал простых и составных теонимов позволяет Бунину-поэту использовать их в качестве маркеров одной из основных для его художественно-эстетической и философской системы бинарной аксиологической оппозиции «свет – тьма». При этом средством экспликации первого духовного начала выступают мифонимы Агни, Митра, Ра-Озирис, Пламень, Ормузд, Бальдер, Син, а второго – Сет, Локи. С перечисленными мифонимами связаны экзистенциально-онтологические смыслы ряда стихотворений И.А. Бунина: «Ормузд»^[14], «Агни»^[15], «Эльбурс. Иранский миф»^[16], «Ра-Озирис, владыка дня и света…»^[17], «Бальдер»^[18] и др.

Геккелевским «миксотеизмом» как характерной чертой бунинского мировидения объясняется сосуществование в стихотворных контекстах целого ряда имен из философско-мифологических текстов монотеистических авраамических религий: демононим Эблис (араб. إبليس; дьявол)^[19]; теоним Иисус Христос (греч. Ἰησοῦς Χριστός; богочеловек, вмещающий в единстве своей личности всю полноту божественной природы как бог-сын и всю конкретность человеческой природы как иудей)^[20]; мифоантропонимы Авраам (др.-евр. אַבְרָהָם, Avrȃhȃ́m, «отец множества» и^, др.-греч. Ἀβραάμ; избранник Яхве, родоначальник евреев)^[21], Агарь (ивр. ‏הגר‏‎, Хагар, т.е. «странница»; рабыня-египтянка, являвшаяся наложницей Авраама)^[22], Исаак (др.-евр. יִצְחָק, букв. «будет смеяться»; сын Авраама и Сары, отец Иакова)^[23] и мн. др. Концентрированность значений подобных мифонимов обеспечивает не только диалог бунинских поэтических текстов с текстами разных эпох и культур, но и появление новых комбинаций смыслов внутри индивидуально-авторской художественной системы. Например, образ Рахили как праматери всего дома Израилева традиционно выступал для иудеев «символом высокой любви» и воплощенной молитвы, а имя Рахиль было не только сладчайшим именем возлюбленной, но и именем родной страны (Гойко, 2020: 140–141). В стихотворных контекстах поэта-эмигранта мифоантропоним Рахиль приобретает особое звучание за счет таких смысловых приращений, как ‘тоска’ и ‘надежда’ (стихотворение «Гробница Рахили»^[24]).

Через призму многочисленных мифологических имен из Библии и Корана (Авраам, Агарь, Адам, Великий Трон (Трон Аллаха), Гавриил, Джиннат, Иаков, Иеремия, Израфил, Иса, Иоанн, Исаак, Каин, Ковсерь, Сакар, Сарра, Ягве и др.) осмысляются ключевые для творчества Бунина-поэта темы и проблемы: ценность «потока бытия», его трагичность и духовность, всеобщее человеческое родство, краткосрочность жизни, наличие в человеке нетленного начала.

Заметную группу в поэтических текстах И.А. Бунина составляют мифоперсонимы, к которым относим два типа мифологических имен: 1) персонажей восточнославянской мифологии и фольклора (Баба-Яга, Кощей); 2) контекстуальные имена с семой ‘лицо’ (Мороз, Смерть, Весна, Осень, Ночь, Любовь и др.), образовавшиеся лексико-семантическим способом посредством онимизации апеллятивов и в результате продуктивности механизма антропомофной метафоризации.

Обращаясь к распространенным образам из славянских сказок (первый тип), И.А. Бунин наполняет их новым содержанием, что влияет на коннотативный компонент семантики соответствующего мифонима. Так, составной мифоперсоним Баба-Яга используется в заглавии стихотворения «Баба-Яга»^[25]. Этимология мифоперсонима, очевидно, отонимная: как отмечает Е.И. Алещенко, он восходит к именам славянского божества (Баба) и привратницы в мире мертвых (Яга) (Алещенко, 2008: 90). Традиционно образ Бабы-Яги является амбивалентным, получающим отрицательную или положительную оценку в зависимости от развития сказочного сюжета: с одной стороны, она людоедка, которая «опасна для человека», с другой – «дарительница, помощница доброго героя» (Алещенко, 2008: 91). У И.А. Бунина мифоперсоним Баба-Яга несет особые коннотации, совсем не связанные ни с ее злостными деяниями, ни с охранительными функциями. Ведь с хорошо знакомыми читателям мифологическими сюжетами бунинскую Бабу-Ягу роднит только то, что она живет в лесу, в холодном срубе и вот уже как «десять сот годов» бережет ларец с Кощеевой смертью^[26]. Баба-Яга Бунина-поэта предстает не в образе зловещей колдуньи или помощницы-дарительницы, а глубоко одинокой старухи, изнеможенной и безмерно страдающей. Безысходность ситуации подчеркивается и использованием в контексте стихотворения «Баба-Яга» возвратной формы непереходного глагола изболеться, указывающего на предел проявления состояния мучения, императива не смей, налагающего запрет на действия по глаголам топить и вздуть, трансформированного фразеологизма черт велел (вместо черт дернул), синекдохического замещения мифонима лексемой шлык, служащей для «образной номинации героини» и связанной с представлением о смирении (Бородина, 2019: 62). Поэтому мифоперсоним Баба-Яга полон трагических коннотаций: ‘одиночество’, ‘безнадежность’, ‘страдание’, ‘тоска’.

Богаты на различные коннотации и контекстуальные простые (однословные) мифоперсонимы второго типа. Например, Ночь – это простой отапеллятивный мифоперсоним, происходящий от нарицательного существительного ночь. В традиционной картине мира восточных славян ночь воспринималась как «маркированное время суток, связанное с наибольшим числом предписаний и запретов» (Толстая, 2011: 163), и, соответственно, значение лексемы ночь включало отрицательные коннотации типа ‘опасность’, ‘зло’, ‘вред’, ‘тьма’, ‘смерть’. В бунинских стихотворениях «Сумерки»^[27], «Склон гор»^[28], «Взойди, о Ночь, на горний свой престол…»^[29] отапеллятивным мифоперсонимом Ночь именуется могущественное существо женского пола, сидящее на горнем престоле и обладающее целительной силой. Мифоним Ночь в индивидуально-авторской языковой картине мира приобретает положительные коннотации ‘исцеление’, ‘покой’, ‘величие’, совершенно не свойственные славянской мифологии и аксиологии времени. Очевидно, что здесь прослеживается влияние христианских религиозно-философских мотивов, благодаря которым персонифицируемый образ ассоциируется с одной из «бытийных констант первотворения», сохраняющей память о Творце, со «временем самопознания и Богопознания» (Бердникова, 2012: 318).

Особое значение приобретает в художественной системе Бунина-поэта контекстуальный отапеллятивный мифоперсоним Осень, функционирующий в качестве ключевой единицы в поэме «Листопад»^[30], в стихотворении «Таинственно шумит лесная тишина…»^[31]. Образ Осени-вдовы, восходящий к фольклорным славянским традициям (Усманова, 2014: 150), у И.А. Бунина приобретает конкретные черты: «бледное лицо», «горностаевый шугай»^[32]. За счет этого подчеркивается не только «русскость» Осени, но и высокое социальное положение, подлинное благородство персонажа-инициатора ежегодных изменений в природе. Семантическое окружение мифоперсонима Осень – слова категории состояния и глаголы со значением эмоций, физического состояния природы, ментальной и речевой деятельности, действия-движения, лексика слухового, зрительного, осязательного восприятия, словосочетания, соединяющие разные чувственные образы или перцептивные впечатления и эмоции (блеск, бродить, грустить, желтый, затаить, знает, жутко, молчанье, морозное серебро, поет, пурпурный, пустынная тишина, угрюмо темнеет, янтарный, оцепененье, холодный дым, угрюмо выть, морозный пожар и др.), – актуализирует такие коннотации контекстуального имени, как ‘совершенная красота’, ‘мимолетность’, ‘печаль’, ‘воспоминание’, ‘одиночество’. Так мифоперсоним Осень органично включается в круг языковых средств, эксплицирующих бунинскую эстетико-философскую концепцию ценности и неповторимости каждого мгновения жизни природы и человека.

В художественной системе Бунина-поэта существуют и особые индивидуально-авторские имена, использующиеся мастером слова для конструирования собственной мифологической системы и имеющие весьма далекие связи с известными сюжетами. Такой единицей выступает мифоорнитоним Вирь. Это имя служит обозначением фантастической птицы, которая живет в мрачном еловом лесу (стихотворение «Вирь»^[33]). Этимология имени в русском языке затемнена: поиск соответствий в Толковых словарях и словарной базе «Национальный корпус русского языка» не дает результатов. Однако предполагаемая Т.М. Двинятиной связь птицы Вирь «с персонажем мордовской мифологии Вирь-авой»^[34] позволяет возвести анализируемый мифоперсоним к апеллятиву вирь, фиксирующемуся в мокшанском и эрзянском языках со значением ‘лес’ (ср.: ви'рне – ‘лесок’, ви′рю – ‘лесистый’, вирьбу′ла – ‘окраина леса’^[35]).

Т.М. Павлюченкова отмечает отрицательные коннотации лексемы Вирь, ссылаясь на использование «компонента -аспидный в оригинальном авторском словосложении» (Павлюченкова, 2011: 54). Ср.: Ее убор / Весь серо-аспидного цвета, / Головка в хохолке, а взор / Исполнен скорбного привета^[36]. На наш взгляд, экспрессивные, эмоционально-оценочные коннотации мифоорнитонима Вирь разнообразнее отмеченной исследователем отрицательной коннотации, поскольку сам образ сладкоголосой птицы сложен и неоднозначен. Полагаем, что он у писателя-эстета испытал не столько влияние мордовской мифологии (уже упомянутый выше образ Вирь-авы, букв. «лесная женщина»), сколько совокупности других источников: греческой мифологии, русских духовных стихов и даже картин представителя «неорусского стиля» В.М. Васнецова, в частности оригинальной интерпретации в 1896 г. традиционного сюжета – изображения сладкоголосых птиц Сирина и Алконоста как светлой и темной сторон бытия. Бунинская птица аккумулирует в себе черты литературно-мифологических и живописных образов Алконоста и Сирина. От васнецовского Алконоста – серо-аспидное оперение, скорбный взор, хохолок, похожий на корону, венчавшую голову птицы-девы художника, а от Сирина из греческих мифов и русских духовных стихов – нежное пение, полное скорбной силы, но этим и очаровывающее путников, манящее, увлекающее их в темный мрак леса и губящее там. Тем самым коннотативное содержание мифоорнитонима включает элементы ‘быстротечность’, ‘покорность’, ‘одиночество’, ‘скорбная красота’, ‘страдание’. Несмотря на то, что анализируемая лексическая единица функционирует лишь в одном стихотворении «Вирь», она наряду с другими мифоорнитонимами (ворон Хугин, Жар-Птица) становится полноценным средством выражения «орнитологического мифа» бунинской прозы и поэзии, связанного с мотивами памяти и одиночества, идеей предопределенности судьбы, единства мига и вечности, нетленности красоты и сладости страдания.

Расширение традиционных представлений о ключевых образах мифологических сюжетов, библейских, коранических преданий, фольклорных текстов, осуществляемое И.А. Буниным, способствует существенным количественным и качественным изменениям коннотативного содержания мифонимов. Особенно показательны в этом плане составные единицы, построенные по модели «слово (имя прилагательное, редко – причастие) + слово (существительное)». Будучи структурно одинаковыми, они принадлежат к различным семантическим типам: Алмазная Река (мифогидроним), Степная Ночь (мифоперсоним), Белый Олень (мифозооним), Великий Трон (мифохрематоним), Воскресший Свет (теоним), Судный день (мифохороним), Пустынный Ангел (демононим) и др. Подобные онимные единицы оказываются как воспроизводимыми, так и продуцируемыми художественно-эстетической системой Бунина-поэта. В качестве примера рассмотрим коннотативный потенциал мифоперсонима Степная Ночь и мифогидронима Алмазная Река.

В стихотворении И.А. Бунина «Могилы, ветряки, дороги и курганы…» контекстуальным мифоперсонимом Степная Ночь именуется сущность женского пола с загадачно-унылым взором, полным «великой кроткости и думы вековой»^[37]. Используемые при мифониме или его субституенте (она) имена прилагательные со значением эмоционального состояния одушевленного субъекта (грустна, одинока), глаголы движения и восприятия (идет, слушает), качественные наречия (задумчиво) способствуют конкретизации образа. К содержательным приращениям семантики анализируемого мифоперсонима относим ‘спокойствие’, ‘память’, ‘вневременность’. Мифоперсоним Степная Ночь – одно из языковых средств выражения в художественной картине мира Бунина-поэта эпического мотива степи, равнинного пространства и простора, всегда вызывающего в душе путника глубокие переживания.

Двухсловный мифогидроним Алмазная Река, фигурирующий в стихотворении «Ночь Аль-Кадра», отсылает к кораническим текстам – к образу небесной реки, «воды жизни», которая своим истоком имеет престол Аллаха: Перед Великим Троном / Уже течет, дымясь, Алмазная Река^[38]. Каждая из единиц, входящая в структуру мифонима, вносит вклад в реализацию коннотативного потенциала имени. Прилагательное алмазный, имеющее производящей базой лексему алмаз, которая обозначает самый твердый природный минерал, и апеллятив река, называющий водный поток, перемещающийся в естественном русле, обеспечивают появление следующих коннотаций: ‘постоянство’, ‘несокрушимость’. Так в бунинской эстетико-философской системе рассматриваемый мифогидроним становится символом вечности и средством экспликации вечных проблем бытия, когнитивной оппозиции «жизнь – смерть».

Заключение

Постоянная жажда открытий, неиссякаемый интерес к языкам, истории, культуре других стран и народов обусловили мультимифологизм творческого наследия И.А. Бунина. В поэтических текстах автора обнаруживается разветвленная система мифологических имен из мусульманской, иудаистической, христианской, буддийской религиозно-философской литературы, германо-скандинавской, древнегреческой, иранской, древнеегипетской, шумеро-аккадской мифологических систем, славянского былинного эпоса, волшебных сказок и других источников.

Система мифологических имен И.А. Бунина органически вписывается в контекст эстетико-философских воззрений писателя, его уникальную философию жизни, в которой доминировал не интеллектуально-логический, а эмоциональный подход. Выступая единицами ономастического кода художественных текстов, разноструктурные мифонимы оказываются связанными с ключевыми мотивами и темами, архетипическими образами и аксиологическими оппозициями Бунина-поэта.

Появление новых комбинаций смыслов, качественное и количественное изменение коннотативного содержания мифонимов различных групп (теонимов, мифоперсонимов, мифогидронимов, мифоорнитонимов и др.) обеспечивается индивидуально-авторским переосмыслением первоисточников и контаминаций традиционных сюжетов, сложностью мотивационных отношений между производящими единицами и производными, семантическим окружением конкретного мифонима.

Рассмотрен коннотативный потенциал лишь нескольких значимых для художественно-эстетической системы И.А. Бунина мифонимов: Митра, Ра-Озирис, Шакал-Анубис, Осень, Баба-Яга, Алмазная Река, Степная Ночь, Вирь и некоторых других. Реконструкция мифонимикона поэтических и прозаических текстов нобелевского лауреата в полном объеме и одновременное исследование его инструментарием лингвистики, литературоведения, культурологии, философии – дело будущего. Разноаспектный анализ мифонимов (безусловно, не только коннотативного аспекта) позволит выявить еще не одну особенность стиля, художнического почерка и миросозерцания И.А. Бунина.

^{1 Бунин И.А. Стихотворения : в 2 т. / вступ. ст., сост., подг. текста, примеч. Т.М. Двинятиной. СПб. : Изд-во Пушкинского дома ; Вита Нова, 2014.}

^{2 Мифы народов мира : энциклопедия: в 2 т. Т. 2. К–Я / гл. ред. С.А. Токарев. М. : Большая российская энциклопедия, 1998. С. 429.}

^{3 Там же. С. 212.}

^{4 Там же. С. 307.}

^{5 Мифы народов мира : энциклопедия: в 2 т. Т. 1. А–К / гл. ред. С.А. Токарев. М. : Большая российская энциклопедия, 1998. С. 595.}

^{6 Там же. С. 587.}

^{7 Мифы народов мира… Т. 2. С. 154.}

^{8 Бунин И.А. Стихотворения…  Т. 1. С. 308.}

^{9 Там же. С. 311.}

^{10 Там же. С. 24.}

^{11 Мифы народов мира… Т. 1. С. 420–421.}

^{12 Мифы народов мира… Т. 2. С. 267, 358.}

^{13 Бунин И.А. Стихотворения… Т. 1. С. 311.}

^{14 Там же. С. 283.}

^{15 Там же. С. 307.}

^{16 Там же. С. 308.}

^{17 Там же. С. 311.}

^{18 Там же. Т. 2. С. 14.}

^{19 Мифы народов мира… Т. 1. С. 477.}

^{20 Там же. С. 490.}

^{21 Там же. С. 25.}

^{22 Там же. Т. 2. С. 33.}

^{23 Там же. Т. 1. С. 566.}

^{24 Бунин И.А. Стихотворения… Т. 2. С. 55.}

^{25 Там же. С. 43.}

^{26 Там же. С. 43–44.}

^{27 Бунин И.А. Стихотворения… Т. 1. С. 203.}

^{28 Там же. С. 294.}

^{29 Там же. Т. 2. С. 108.}

^{30 Там же. Т. 1. С. 189.}

^{31 Там же. С. 183.}

^{32 Там же. С. 192.}

^{33 Бунин И.А. Стихотворения… Т. 1. С. 194.}

^{34 Там же. С. 476.}

^{35 Коляденков М.Н., Цыганов Н.Ф. Эрзянско-русский словарь. М. : Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1949. С. 53–54; Щанкина В.И. Мокшень-рузонь валкс: русско-мокшанский словарь. Саранск : Мордовское книжное издательство, 1993. С. 29.}

^{36 Бунин И.А. Стихотворения… Т. 1. С. 194.}

^{37 Бунин И.А. Стихотворения… Т. 1. С. 162.}

^{38 Там же. Т. 2. С. 8.}

Об авторах

Ольга Александровна Селеменева

Автор, ответственный за переписку.
Email: ol.selemeneva2011@yandex.ru

доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка, методики его преподавания и документоведения

Список литературы