Crimea in the Era of Napoleon: the ‘French trace’ in regional politics

Full text / tables, figures

Введение

Присоединение Крыма к Российской империи в 1783 г. прошло удивительно спокойно с точки зрения краткосрочных внешнеполитических последствий. Бла­гоприятная для России международная обстановка, сложившаяся в Европе в этот период, выверенная, блестяще проведенная юридическая процедура присоедине­ния, обусловили признание Крыма российским не только европейскими великими державами, но и главным противником в регионе - османской Турцией. Однако при всем видимом благополучии не стоило надеяться, что внешние силы не попы­таются разыграть «внутрикрымскую карту» или же не захотят со временем отнять полуостров у своего нового владельца. Крым в системе международных отноше­ний, во внешнеполитических проектах, связанных с влиянием на внутрироссий­скую обстановку, с этого момента занимает важное значение в европейской по­литике, привлекает усиленное внимание иностранных правительств. Цели были разные: узнать общую информацию о полуострове, его экономическом состоянии, населении, определить количество и качество военных подразделений, дислоци­рованных в Крыму, оценить настроения местных (крымскотатарских) жителей, степень их лояльности к новым властям и готовность в случае возможных во­енных конфликтов поддержать силы интервентов; наконец, целью было прямое воздействие на крымских мусульман накануне и во время русско-турецких, рус­ско-французских столкновений с призывами поднять вооруженный мятеж.

В силу устоявшейся сферы влияния в Европе в рассматриваемый период, поми­мо естественного присутствия и заинтересованности в регионе Турции, особый инте­рес к полуострову с его новым российским статусом был проявлен со стороны Фран­ции. Тема французских интересов в регионе накануне и после присоединения Крыма в 1783 г. достаточно подробно изучена современными исследователями¹. Между тем такие аспекты, как шпионаж французов в Крыму, сбор засекреченной информации о полуострове, сравнительно недавно попал в орбиту внимания историков^[1] ². Внутрен­нюю ситуацию в Крыму в период наполеоновских войн впервые детально исследовал еще в XIX в. А.И. Маркевич^[3]. В тот же период проблемам военной службы крымских татар в составе российской армии, участия крымскотатарских боевых подразделений в сражениях против французов посвятили ряд работ И.М. Муфтийзаде и Г.С. Габаев^[4]. Особенности управления южными провинциями герцогом Э.О. де Ришельё неодно­кратно описаны в биографических работах, посвященных знаменитому государствен­ному деятелю^[5]. Меньше внимания досталось другому французу, также занимавшему в России высшие военно-административные посты, - маркизу И.И. де Траверсе. В связи с чем следует отметить его фундаментальную биографию, подготовленную М. дю Шатне, где автор среди прочего подробно остановилась на деятельности адми­рала в качестве командира Черноморского флота России^[6].

Глобальные территориальные приобретения Российской империи в Северном Причерноморье, масштабное хозяйственное и военное освоение южных провинций вынуждали Францию внимательно следить за событиями в регионе, используя все доступные средства. Французские шпионы в России во второй половине XVIII в. редкостью не являлись^[7]. Даже в период мирных и внешне дружественных отно­шений с Францией, который наступил в 80-е гг. XVIII в., Версаль не упускал воз­можности вести неофициальную разведывательную работу в Российской империи^[8]. Об этом, например, недвусмысленно говорилось в инструкции, составленной мини­стром иностранных дел Франции Верженном для главы дипломатической миссии в Санкт-Петербурге графа Л.Ф. де Сегюра^[9]. Не оставался в стороне от внимания секретных агентов Франции и Крым, где французов первоначально интересовали коммерческие возможности, открывавшиеся после присоединения полуострова к России, и собственные преференции в предстоящем торговом обмене^[10].

В этой связи небезынтересно проанализировать политику Российской империи по отношению к Франции и французам после свержения монархии в Париже, а также оценить внутреннюю политику государства касательно такого сложного и уязвимого региона, как Причерноморье, и, в частности, Крыма. Французы-роялисты, принятые на русскую службу, занимали видное место в управлении южными провинциями Рос­сийской империи. В условиях скрытой или явной конфронтации с наполеоновской Францией российская власть продолжала доверять французским чиновникам и воен­ным, принявшим российское подданство. Впервые введенные в данной статье в на­учный оборот архивные документы, а также анализ уже опубликованных источников и литературы в ряде случаев позволил по-новому взглянуть на известные события и ключевых исторических персонажей эпохи наполеоновских войн.

«Кондейцы» в Причерноморье: несостоявшийся проект

После Французской революции происходит разрыв отношений между двумя государствами. Российское самодержавие выступило резко против революционных изменений в Париже. Вынужденных эмигрировать французских аристократов им­перия в большом количестве принимала у себя, предоставляла им российское под­данство, поддерживала материально за рубежом.

Как известно, корпус принца Конде в течение 1798-1799 гг. квартировался на Волыни. Тогда же была предпринята попытка возродить проект о поселении французских роялистов в Приазовье¹¹, предложенный еще при жизни Екатерины II^[11] ¹². При Павле I практической реализацией проекта было поручено заниматься глав­ному новороссийскому начальнику, екатеринославскому военному и гражданско­му губернатору Николаю Михайловичу Бердяеву. Указ о первоначальном осмотре предназначенной для французских колонистов территории между реками Берда и Молочные Воды император подписал 7 июня 1797 г.^[13], по-видимому, реагируя на просьбу Людовика XVIII о предоставлении убежища корпусу Конде^[14]. Губернатор Бердяев лично исследовал указанные территории и в октябре 1797 г. представил примерный расчет необходимых средств и материалов для переселения французов. Для каждой семьи планировалось построить дом стоимостью 917 руб. 60 коп., вы­делить по две лошади по 30 руб. за каждую, 2 коровы также по 30 руб., 6 овец по 3 руб. и 15 руб. - на инструменты. В целом по 1070 руб. 60 коп. - на хозяина, к тому же наделив каждого по 30 дес. земли. Всего подобных хозяйств нужно было под­готовить в расчете на 10 125 «душ». Таким образом, можно посчитать, что только на обустройство французов-эмигрантов российское правительство готово было потратить фантастическую сумму в 10 с лишним млн. рублей. Бердяев, по-види­мому, и сам ужаснулся получавшимся расходам и потому оговаривался в рапорте императору: «<...> По неизвестности мне, какое точно число их [то есть француз­ских переселенцев. - Д.К.] к водворению следовать будет, не можно положить и числа таковых, а потому и суммы, сколько на все будет потребно»^[15].

Российский историк А.В. Ревякин в статье, посвященной пребыванию эми­грационного корпуса в России, сообщает, что в том же году для осмотра мест­ности, предназначенной для будущей французской колонии, принцем Конде в Приазовье были направлены уполномоченные офицеры (так называемые комис­сары)^[16]. Прибыв «не позднее 27 ноября (8 декабря)» в Екатеринослав, они вручили «екатеринославскому губернатору П.И. Голенищеву-Кутузову» записку, в которой изложили собственные предложения по организации французских поселений в Новороссии. Примечательно, что среди этих предложений было и пожелание вы­делить 10 млн руб. для будущих колонистов путем дополнительной эмиссии рус­ским правительством бумажных денег: то есть именно тот объем средств, который требовался согласно расчетам Бердяева. По мнению «комиссаров», данная сумма являлась «совершенно нечувствительной» для такой страны, как Россия, и могла вернуться сполна, правда, не ранее чем через двадцать лет^[17]. Проанализировав содержание всей записки, А.В. Ревякин предположил, что «после многомесячных переговоров с российской стороной французским эмигрантам так до конца и не было ясно, из каких источников и в каких размерах должен был финансироваться колонизационный проект»^[18].

Но, как мы видим, к этому времени русское правительство осуществляло уже вполне конкретные шаги по организации и планированию поселений. Заметим также, что согласно биографическим и административным данным, П.И. Голени­щев-Кутузов екатеринославским губернатором никогда не был, а служил в этот период в Екатеринославском кирасирском полку^[19]. Поэтому записка была передана не по адресу, в связи с чем становится понятным замешательство ее получателя. «Я, не имея никаких повелений вступать с ними [французами. - Д.К.] в перего­воры, ничего ответить им не мог...»^[20], - сообщал в письме «начальству» Голени­щев-Кутузов. Но внести ясность уже не мог и ответственный за подготовку фран­цузской колонизации губернатор Бердяев, поскольку 29 ноября 1797 г. был от­правлен в отставку^[21].

В работе А.А. Митрофанова, посвященной волнениям в эмигрантском корпусе Конде во время его нахождения в России, указывается на ошибочность утвержде­ния французских историков, что «в 1798 г. армии Конде было предложено, как и в 1793 г., основать колонии на берегах Черного моря»^[22]. Между тем, вышеприве­денный отчет губернатора Бердяева императору Павлу I, равно как и сведения, изложенные в статье А.В. Ревякина, позволяют утверждать, что русское прави­тельство готовилось осуществить вполне конкретные шаги по организации фран­цузских поселений в Причерноморье. И колонизаторскому проекту не суждено было состояться прежде всего потому, что сами французы не горели желанием отправляться в такую глушь и заниматься сельским хозяйством на землях, кото­рые не были даже в минимальной степени приспособлены для жизни и требова­ли неустанного культивирования^[23]. Действительно, современникам сложно было представить, чтобы французские военнослужащие или другие беженцы-роялисты («женщины, чиновники, старики и множество других несчастных») мирно возде­лывали приазовские поля, выпасали стада овец и коров в крымских степях, в окру­жении ногайских орд и крымскотатарских крестьян, вдали от своей родины и при­вычной культурно-ценностной обстановки^[24].

При этом пока планировалось обустройство французов в Причерноморье, сам лагерь «кондейцев» на Волыни достаточно быстро превратился в глазах рус­ской власти в рассадник «вольнодумства», источник критики внутрироссийского государственного устройства и лично своего «благодетеля» императора Павла I. Поэтому последний решил поскорее использовать французских роялистов по их боевому назначению и при первой возможности удалил из пределов империи. Уже осенью 1799 г. корпус Конде участвовал в военных действиях в Германии и в Рос­сию больше не возвращался^[25].

«Шпионские игры»: Беклешов против «гвардейцев» Ришельё

При новом российском императоре Александре I сложные и противоречи­вые взаимоотношения Российской империи и Франции, которая теперь полнов­ластно управлялась Наполеоном Бонапартом, продолжились. Не прекратилась прак­тика принятия французских эмигрантов на русскую службу, назначения их на вы­сокие посты, в том числе и на Юге империи. Так, руководителем сначала Одессы (1803 г.), а затем всей Новороссии (1805 г.) был назначен друг императора герцог Эммануил Осипович (Арман Эмманюэль) де Ришельё. В 1802 г. командиром чер­номорских портов и военным губернатором Севастополя и Николаева был назна­чен маркиз Иван Иванович (Жан Батист) де Траверсе, а граф Яков де Мезон с 1808 г. стал начальником ногайских орд в Причерноморье и т.д.^[26]

Не всем нравились эти административные решения. «...Хитрые французы, друзья между собой.», - отзывался о Ришельё и Траверсе таврический губернатор Д.Б. Мертваго^[27]. Обилие иностранцев, состоявших на русской службе, затрудняло поиск и выявление среди них агентов наполеоновской Франции. Тем более после подписания в 1801 г. Парижского договора Французская республика на время стала дружественной для России державой и формальных оснований для запрета по­сещения стратегически важных российских регионов французскими гражданами не оставалось. Естественно, что значительное количество французов, постоянно появлявшихся, а затем исчезавших из России, не могло не вызывать беспокойство, а порой и раздражение среди высокопоставленных гражданских лиц и офицеров, которые, по-прежнему, с недоверием относились к Франции и ее представителям.

К 1803 г. внешнеполитические игры до предела усложнились. Наполеонов­ские дипломаты стали энергично действовать в Турции, возрождая традиционное влияние в регионе^[28]. Важным элементом дипломатических маневров Франции в Стамбуле стали обещания помочь османам снова овладеть Крымом^[29]. Российские чиновники опасались, что добытая французами в Северном Причерноморье ин­формация могла затем передаваться Турции, хотя и связанной с Россией союз­ными договором 1799 г., но к разрыву которого активно подталкивали османское правительство французские послы (Рюффен, Брюн, Себастиани)^[30].

В мае 1803 г. николаевский военный губернатор, управляющий граждан­ской частью в Екатеринославской, Херсонской и Таврической губерниях (так называемый главный начальник Новороссии), генерал-лейтенант С.А. Беклешов писал министру внутренних дел В.П. Кочубею, что по поступившей к нему от русского посланника в Константинополе А.Я. Италинского информации «...со стороны Франции делается Оттоманской Порте против нас сильные внушения». Одновременно и из собственных источников губернатора доходили следующие сведения: «... О войне Турции с Россией разнеслись и подтверждаются слухи меж­ду черкесцами и др. горскими народами; о чем якобы анапский паша имеет уже и предварительное повеление вспомоществовать французам. Из всего сего по край­ней мере можно некоторое иметь сомнение на Францию. Между тем французские офицеры вояжируют беспрепятственно в наших краях, и именно по Крымскому полуострову, получая на свободный проезд подорожные от г. генерал-лейтенанта Дюка де Ришелье, в то время как в паспортах данных им от наших министров оз­начено, что они следуют только через Одессу в Константинополь или обратно»^[31].

Об одном из них, «по имени Рейи», Беклешов уже доносил в апреле в рапорте на имя императора Александра I. Речь шла о сотруднике французского посольства Жане Рёйи, который весной 1803 г. сопровождал новоназначенного градоначаль­ника Одессы герцога де Ришельё в его ознакомительной поездке по месту служ­бы. Затем, как писал сам Рёйи, «из любопытства», он решил поехать в Крым^[32]. Разрешение на проезд (то есть «подорожную») сотруднику французской дипло­матической миссии действительно выписал одесский градоначальник, который к Крыму в это время не имел ни малейшего отношения и, как было сказано ранее, впервые направлялся в Одессу для непосредственного вступления в должность. Такое вмешательство во внутренние дела, конечно, раздражало военного губерна­тора, который в первую очередь отвечал за безопасность и порядок в крае. К тому же подозрения в шпионаже французского дипломата, по-видимому, имели под со­бой некоторые основания. Англичанка Мэри Холдернесс, проживавшая в Крыму в 1816 г., сообщала о дошедших до нее разговорах, что Рёйи отправился в Крым по распоряжению Наполеона для изучения внутренней политической обстановки, в частности настроений крымских татар^[33].

Результатом поездки Рёйи стало очередное подробное описание Крыма. При­чем это не был обычный травелог, а полновесная аналитическая записка, в которой присутствовала информация о физической, исторической географии полуострова, состоянии городов (подробно Севастополя), экономике Крыма, административных практиках новой власти и даже этнографические зарисовки^[34]. Описание Рёйи было опубликовано в 1806 г. во Франции, затем в Англии и стало доступно широкой публи­ке, но нужно иметь в виду, что перед этим рукопись попала к французскому министру иностранных дел Талейрану, который в декабре 1803 г. собирался даже представить её Наполеону^[35]. К тому же неизвестно, какая еще информация, возможно, секретная, могла находиться в рукописи Рёйи и не вошла в опубликованный материал.

Но вернемся к письму Беклешова, в котором он, помимо Рёйи, жаловался еще на одного офицера. «Вчерашнего числа явился ко мне здесь [то есть в Никола­ев. - Д.К.] другой такой же офицер французской службы, эскадронный командир Людвиг Франсуа, который представил мне три паспорта, один от собственно его генерала Гедуйля^[36], другой от министра иностранных дел Воронцова, а третий от пребывающего при турецком дворе министра Италинского, во всех трех сказано, что он следует через Одессу, а о Крыме ничего не упомянуто. Однако же г-н Франсуа имеет подорожную от Дюка де Ришелье до Ахтиара... [то есть Сева­стополя. - Д.К.]». По этой причине Беклешов был вынужден вежливо его принять и пропустить через Николаев «без всякого задержания». В связи с эти инциден­том он задался вопросом: или «г-н генерал-лейтенант Дюк де Ришелье <...> из одного благоприятства к иностранцам снабжает подорожными господ француз­ских офицеров на проезд в такие места, куда им от нашего правительства не дано особого дозволения, или <...> он имеет особенное какое-либо по сему предмету повеление, которого я не имею». И далее просил объяснить Кочубея, каким обра­зом поступать в подобных случаях «и не нужно ли принять каких осторожностей вообще противу французов.»^[37].

По-видимому, чтобы не быть двусмысленно понятым относительно Рише- льё и своих подозрений по поводу французских офицеров, Беклешов сопроводил донесение Кочубею отдельной запиской под грифом «Секретно». В ней губерна­тор заверил министра, что с Ришельё он знаком давно и имел к нему «все почте­ние, которого он действительно заслуживает», и искренне желал бы «не делать ему никакой неприятности». «Однако же не менее того усердие мое к службе и верность ко благу отечества, - писал Беклешов, - приводят меня в крайнее затруд­нение касательно таких людей, которых по доходящим до меня верным сведени­ям должен я всемерно остерегаться. Самим Вам, Милостивый Государь, известно расстроенное состояние Крымского полуострова, а особливо по внутренности; и для того не должно бы кажется было пускать туда шпионов, коими нельзя не почитать вояжирующих французских офицеров, которые оба из штата пребываю­щего в Петербурге французского министра, подают сомнение, что они нарочно от своего начальства к тому употреблены»^[38].

Ответ Кочубея последовал только 30 июня 1803 г., и в нем министр очень ясно описал сложную картину внешнеполитических обстоятельств, которые вы­нуждали правительство мириться с существующим положением и, по-видимому, не были видны Беклешову из Николаева, но были хорошо заметны государствен­ному вельможе из Петербурга.

«По всем вероятиям, - писал В.П. Кочубей, - французские офицеры, о коих Вы упоминать изволите, если не могут названы быть шпионами, то по крайней мере путешественниками, имеющими от правительства своего поручение осмо­треть все то, что у нас в Черноморских портах происходит или существует <...>. Таковой ход есть и был свойственен правительству французскому, и что сведения, г. Италинским Вам преподанные, показывают, что последнее не остается в Кон­стантинополе не деятельным в своих против нас внушениях. Но при всем том мирное наше с Францией положение не дозволяет, чтобы кто-либо из нации сей без глас­ных каковых причин встречал у нас препятствия в переездах своих <...>»^[39]. С уче­том этих обстоятельств для нейтрализации негативных последствий от действий потенциальных шпионов Кочубей призвал Беклешова усилить полицейский над­зор за каждым из пребывавших в южные провинции иностранцев и ограничить местным распоряжением проникновение их в наиболее секретные части. «На сем основании легко можете Вы, конечно, в рассуждении крепостей дать соответству­ющие предписания; а относительно портов условиться с г. адмиралом де Травер­се, который будучи сам во французской службе имел случай знать, сколь строгие распоряжения по сему предмету во французских гаванях существовали <...>»^[40].

Как видим, никаких иллюзий в отношении французского проникновения в Крым высшие государственные деятели Российской империи не испытывали. В то же время обремененные договорными обязательствами в сложных внешне­политических обстоятельствах 1803 г., когда начинался очередной англо-фран­цузский конфликт (по поводу Мальты), и все очевиднее становилась перспектива русско-французского конфликта, российская сторона старалась не давать ни ма­лейшего повода к тому, чтобы война с Францией началась до окончания перегово­ров с Пруссией, которые продолжались в течение лета - осени 1803 г.^[41]

В этот период южные провинции России действительно часто посещались французами. Это были не только офицеры, но и гражданские представители, ком­мерсанты, порой выполнявшие функции «двойного назначения» (как, например, Бургуен - в Санкт-Петербурге, Мюр - в Одессе, Ратэз - в Херсоне и Севасто­поле, Логорис - в Феодосии^[42]). Известно, что Наполеон любил организовывать сбор разведданных под видом работы торговых миссий, коммерческих представи­телей^[43]. Россия обоснованно остерегалась подобных агентов и визитеров и была вынуждена уже в феврале 1804 г. (кстати, по инициативе француза Траверсе, на которого и ссылался Кочубей) ограничить доступ иностранным купцам в Севасто­поль, который был объявлен «главным военным портом»^[44]. А в январе 1807 г., в связи с началом очередной войны с Францией, из причерноморских портов были высланы все французские дипломатические представители^[45].

«Восток - дело тонкое»: французско-турецкий союз и меры противодействия

Особую озабоченность российских властей вызывала возможность совмест­ных турецко-французских акций на границах южных провинций империи. Об этих угрозах Кочубей высказывался еще до русско-турецкого конфликта, который на­чался в конце 1806 г. Министр призывал не бояться столкновения с османами на суше, а вот взаимодействия турок и французов на море считал необходимым остерегаться в первую очередь^[46]. В своих воспоминаниях таврический губернатор Мертваго писал, что во время Русско-турецкой войны 1806-1812 гг. он получал секретные данные о подготовке турецкого флота для высадки в Крыму при актив­ном участии французских офицеров^[47]. О том, насколько серьезно власти империи были намерены пресекать возможные провокации, можно судить по инциденту, который произошел летом 1811 г., когда в Черном море российскими крейсерами были арестованы и препровождены в порт Феодосии шесть французских торго­вых судов по подозрению в перевозке оружия и военного снаряжения^[48]. Данный случай, кстати, прецедентом не являлся. Двумя десятилетиями ранее, в 1789 г., по приказу Г.А. Потемкина в Балаклаве было также задержано «шпионское» французское судно, что вызвало достаточно громкий дипломатический скандал^[49].

Турецкая угроза Крыму оценивалась российскими высокопоставленными чиновниками как вполне реальная. В 1806 г. Ришельё, ставший к этому времени уже полновластным Новороссийским губернатором, а не градоначальником од­ной лишь Одессы, отмечал в письме к императору Александру I, что Крым являлся единственным пунктом империи, подверженным серьезному нападению со сто­роны Турции^[50]. В переписке между Ришельё и Кочубеем уже после начала войны с Османской империей 1806-1812 гг. чиновники неоднократно обсуждали необходимость укрепления обороноспособности полуострова. Кочубей также считал Крым единственным регионом России, где турки способны были нанести реаль­ный ущерб государству^[51].

При этом в экспансионистских планах и дипломатических интригах Напо­леона Крым действительно играл достаточно заметную роль. Известно, что один из советников французского императора, глава разведки^[52] польский генерал М. Со- кольницкий в аналитическом меморандуме «О способах избавления Европы от влияния России...» предлагал создать на юго-западных окраинах Российской империи конфедеративные государства, в том числе полузависимую от Франции державу крымских татар и украинских казаков под общим наименованием «Напо- леонида»^[53]. Данный меморандум был составлен по поручению французского Ген­штаба накануне кампании 1812 г. и прочитан Наполеоном^[54]. Схожие мысли выска­зывал и безызвестный французский чиновник Роландр^[55], что свидетельствует об определенной устойчивости и целесообразности данной идеи в представлениях «геополитиков» того времени. С этим приходилось считаться царским властям, тем более что идея о «возврате» Крыма еще долго не оставляла турецких прави­телей разного ранга^[56].

Начиная с 1803 г., рост активности французских эмиссаров в Турции не оставался незамеченным в Санкт-Петербурге. Об этом предупреждал константи­нопольский посол Италинский, а также сообщалось в письмах к командующему Черноморским флотом адмиралу Траверсе^[57]. Тема враждебных действий француз­ских дипломатов в Турции, формирования ими образа России как главного врага османов, подстрекательства к развязыванию военных действий против Россий­ской империи постоянно присутствовала в русской дипломатической переписке того времени^[58].

В этой связи следует отметить, что, несмотря на сложную международную обстановку, связанную с недружественными действиями Франции, укреплять обороноспособность своих южных границ российские власти поручили именно французам: новороссийскому губернатору Ришельё и командующему Черномор­ским флотом Траверсе. При этом определенные подозрения в излишней лояльно­сти Ришельё к соотечественникам-французам, по-видимому, все-таки сказались на административных решениях Александра I. Перед самым началом войны с Турцией, в октябре 1806 г., герцог был отстранен от командования войсками, дис­лоцированными в Крыму, которые были переданы в управление Траверсе. Сам Ришельё в послании к российскому императору данное распоряжение расценивал как «намеренное унижение» и проявление недоверия «в момент опасности» и даже просился в отставку^[59]. В ответ он получил письмо от Александра I с заверениями полнейшего доверия и уважения, но руководство армейскими подразделениями ему возвращено так и не было^[60]. Любопытно, что в мемуарах современников и позднейшей исследовательской литературе данное отстранение интерпретирова­лось как связанное с болезнью губернатора^[61]. Но отставка от командования вой­сками в Крыму состоялась в октябре 1806 г., а обострение «нервной горячки» Ри- шельё, в результате которой он был вынужден прервать свое участие в Дунайской кампании, наступило только в конце декабря 1806 г.^[62] В ноябре же герцог активно (но не всегда удачно) командовал корпусом в составе армии И.И. Михельсона^[63], а значит, октябрьское «крымское отстранение» с болезнью связано не было.

В итоге полномочия французов в Крыму оказались разграничены: Траверсе отвечал за военную обороноспособность полуострова, а Ришельё контролировал внутреннюю политику в сложном регионе, населенном преимущественно еди­новерными османам жителями. Адмирал Траверсе, кадровый морской офицер, придерживался жесткой позиции в отношении способов защиты Крыма от турец­кой угрозы. Он предлагал полностью очистить полуостров от мусульманского на­селения, на побережье разместить отставных российских солдат, а внутренние территории полуострова заселить болгарами и жителями Молдавии. Таким об­разом, ставший полностью христианским Крым, по мнению адмирала, заставил бы турок навсегда отказаться от идеи по его захвату^[64]. В этой стратегии Траверсе радикально расходился с мнением Ришельё, который защиту полуострова увязы­вал в первую очередь с мерами внутреннего управления, налаживания контакта с местными жителями^[65].

В результате в марте 1807 г. крымские татары все-таки были частично вы­селены из горных районов Крыма и с морского побережья во внутренние терри­тории полуострова, вдобавок у них было изъято оружие^[66]. Но уже в мае в связи с улучшением политической обстановки и после ходатайства таврического дво­рянства, которое поддержал Ришельё, император позволил татарам вернуться в свои жилища^[67]. Тогда же новороссийскому губернатору под личные гарантии уда­лось удержать правительство от намерения переселить во внутренние губернии ногайских татар, кочевавших в причерноморских степях^[68]. Продолжая политику лояльности, в 1808 г. по просьбе Ришельё Александр I освободил крымских татар от повинности на поставку дров^[69]. Но уже через год, в мае 1809 г., когда возобно­вились боевые действия с Турцией, по приказу придерживавшегося «жесткой» линии Траверсе из Крыма в целях безопасности были угнаны 10 тыс. лошадей^[70]. Ришельё был резко против такой меры, в чем пытался убедить военного министра С.К. Вязмитинова: «Вы увидите, что это приведет к неизбежной гибели жителей полуострова и степей Перекопа и Днепра. Таким образом, мы окажемся в еще бо­лее неблагоприятном положении, чем то, которого мы хотим избежать. Я встаю на колени и умоляю вас не требовать от нас этой меры, которая приведет к несчастью страны»^[71]. В конце концов в августе 1809 г. табуны были возвращены обратно, а татарское население крымского побережья на этот раз решили вовсе не трево­жить, поскольку новороссийский губернатор был уверен в его преданности рос­сийской короне. И действительно, когда в июле 1810 г. турецкая эскадра в составе 18 кораблей появилась на внешнем рейде Севастополя и демонстративно прошла вдоль Южного берега, мусульмане Крыма оставались спокойны^[72] ⁷³.

Тем не менее за настроениями татарских жителей российские власти про­должали внимательно следить, но старались делать это незаметно, чтобы в ус­ловиях военного времени не вызывать лишних возмущений. Таврический губер­натор Мертваго докладывал Траверсе в марте 1807 г., что использовал для этих целей возможности местной землеустроительной комиссии, куда внедрил двух офицеров «из греков»: «Сии люди по препоручениям земских исправников всегда находятся в посылках по уезду. Зная язык татарский, они удобнее примечают расположение людей».

Комплекс превентивных мер, предпринятых французами, дал положитель­ный результат, и в Крыму не было зафиксировано серьезных случаев недовольства за весь период русско-турецкого конфликта. Более того, во время вторжения фран­цузской армии в Россию в 1812 г. одни только крымскотатарские крестьяне до­бровольно пожертвовали около 230 тыс руб. на укрепление обороноспособности российского государства, не считая аналогичных пожертвований мусульманского духовенства, дворян, городских жителей^[74]. Сформированные же из крымских та­тар регулярные боевые подразделения, начиная с 1808 г. активно участвовали в составе российской армии в европейских конфликтах эпохи Наполеона^[75].

Деятельность французов по защите южных рубежей Российской империи была позитивно оценена императором Александром I. В июле 1809 г. Траверсе был отозван в Санкт-Петербург, где вскоре был назначен на должность морского министра. Ришельё же вернули командование сухопутными силами^[76], и он оста­вался полновластным хозяином Новороссийской губернии вплоть до своего воз­вращения во Францию в 1814 г.

Выводы

Крым после обретения в 1783 г. статуса российской территории формально стал одной из удаленных от Санкт-Петербурга «окраин» империи. Но в геополи­тических устремлениях европейских держав, внутриполитических мероприятиях Российской империи периферией вовсе не являлся. Российское правительство по­следовательно стремилось привлечь в малонаселенный причерноморский регион иностранных колонистов. Одним из неудачных переселенческих проектов стала попытка организации в Приазовье сельскохозяйственных колоний, состоящих из французских роялистов-эмигрантов и военных корпуса Конде. В период наполе­оновских войн, перманентных русско-французских конфликтов Крым оставался объектом повышенного внимания иностранных правительств. С целью получе­ния закрытой информации о дислокации, количестве российских войск и флота, настроениях местного мусульманского населения полуостров неоднократно по­сещался французскими агентами. Важным аспектом международной политики Наполеона являлась поддержка в Турции антироссийских настроений. Одним из наи­более очевидных средств для достижения этой цели стало педалирование крым­ского вопроса, обещание оказать помощь в возвращении полуострова в сферу влияния Турции. Все подобные действия французских секретных агентов, дипло­матов становились известны царской власти, которая в условиях исключительно сложной и зыбкой внешнеполитической обстановки в целом умело реагировала на возникавшие вызовы. Во время Русско-турецкой войны 1806-1812 гг. грамот­ная внутренняя политика, проводимая в Крыму французами на русской службе Ришельё и Траверсе, стала одним из факторов сохранения спокойной обстановки внутри полуострова.

^{1 См.: Черкасов П.П. Франция и присоединение Крыма к России (1779-1783) // Россия и Франция: XVIII-XX века. Вып. 3 / отв. ред. П.П. Черкасов. М., 2000. С. 37-б1; Черкасов П.П. Русско­французский торговый договор 1787 года // Россия и Франция: XVIII-XX века. Вып. 4 / отв. ред. П.П. Черкасов. М., 2001. С. 26-60; Ададуров В. «Наполеоніда» на Сході Свропи: уявлення, проекти та діяльність уряду Франціі щодо південно-західних окраін Російськоі імперіі на початку XIX століття. Львів, 2007; ВиноградовВ.Н. Русско-турецкая война 1806-1812 годов. Необъявленная и пред­грозовая // Славяноведение. 2012. № 3. С. 3-19.}

^{2 См.: Чудинов А. В. Французские агенты о положении в Крыму накануне русско-турецкой войны 1787-1791 годов // Русско-французские культурные связи в эпоху Просвещения: материалы и исследования: сборник памяти Г.С. Кучеренко / отв. ред. С.Я. Карп. М., 2001. С. 202-243; ЧудиновА.В. Многоликий Жильбер Ромм // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2012. Т. 9. С. 199-200; Храпунов Н.И., Гинькут Н.В. Крым в 1784 г. по свидетельству французского путешественника барона де Бара // Ма­териалы по археологии, истории и этнографии Таврии. 2015. Вып. 20. С. 398;ХрапуновН.И. Крымская миссия Жана Рёйи // Французский ежегодник. 2017. Т. 50. С. 113-140.}

^{3 Маркевич А.И. К столетию Отечественной войны. Таврическая губерния в связи с эпохой 1806-1814 годов. Исторический очерк // Известия Таврической ученой архивной комиссии (далее - ИТУАК). 1913. № 49. С. 1-100.}

^{4 Муфтийзаде И.М. Очерк военной службы крымских татар // ИТУАК. 1899. № 30. С. 1-24; Муфтийзаде И.М. Очерк столетней военной службы крымских татар 1784-1904 гг. (по архивным материалам). Симферополь, 1905; Габаев Г.С. Крымские татары под русскими знаменами. Краткая историческая справка // Журнал Императорского Русского военно-исторического общества. 1913. № 3. С. 131-137; Габаев Г.С. Калмыки и татары под знаменем императора Александра I // Журнал Им­ператорского Русского военно-исторического общества. 1913. № 10. С. 423-430; № 11. С. 506-519.}

^{5 См., например: МихневичИ. Биография герцога де-Ришелье. Одесса: Городская типография, 1849; Стемпковский И.А. О трудах Дюка Ришелье по части управления в полуденной России // Записки Одесского общества истории и древностей. 1877. № 10. С. 391-406; RambaudA. Le duc de Richelieu en Russie et en France // Revue des deux mondes. 1887. Vol. 84. Pp. 618-662; Яковлев В.А. Биографии Де-Рибаса, Ришелье и Воронцова. Одесса, 1894; Waresquiel E. Le Duc de Richelieu, 1766­1822. Paris, 1990; РейМ.-П. Герцог Ришелье на службе царя Александра I и Реставрации: посредник между Францией и Россией // Quaestio Rossica. 2018. Т. 6. № 4. С. 1095-1109.}

^{6 ШатнеМ. дю. Жан Батист де Траверсе, министр флота Российского. М., 2003.}

^{7 См.: Строев А. «Война перьев»: французские шпионы в России во второй половине XVIII века // Логос. 2000. № 3 (24). С. 18-43; Строев А. «Те, кто поправляет Фортуну». Авантюристы Просвеще­ния. М., 1998. С. 330-331, 335-341.}

^{8 Чудинов А.В. Жильбер Ромм о русской армии XVIII века // Россия и Франция: XVIII-XX века. Вып. 3 / отв. ред. П.П. Черкасов. М., 2000. С. 88-115.}

^{9 Черкасов П.П. Екатерина II и Людовик XVI. Русско-французские отношения. 1774-1792. М., 2004. С. 262-264.}

^{10 См.: RambaudA. Recueil des instructions donnees aux ambassadeurs et ministres de France depuis les Traites de Westphalie jusqu’a Revolution francaise. Vol. 9: Russie (1749-1789) / ed. by A. Rambaud. Paris, 1890. Pp. 389-396, 401-402, 405-407.}

^{11 Изначальное желание французских дворян поселиться в Крыму было отвергнуто Ека­териной II в связи с отсутствием на полуострове достаточного количества свободных земель. См.: Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1886. Т. 54. С. 205.}

^{[12] Ростиславлев Д.А. Французская контрреволюционная эмиграция и проекты колонизации Юга России в конце XVIII века // Франция и Россия XVIII-XX веков. М., 2000. С. 62-79; Майков П.М. Герцог Ришелье в России // Русская старина. 1897. Т. 91 (7). С. 37.}

^{13 РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 1239. Оп. 3. Ч. 111. Д. 59544. Л. 1; Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1-е (ПСЗРИ-1). СПб., 1830. Т. 24. С. 723.}

^{14 Ревякин А.В. Французская республика, роялистская эмиграция и русская дипломатия в правление императора Павла I // Франция и Россия в начале XIX столетия. М., 2004. С. 56-57.}

^{15 РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 59544. Л. 3-3 об.}

^{16 РевякинА.В. Французская республика. С. 62-63.}

^{17 РевякинА.В. Французская республика. С. 64-67.}

^{18 Там же. С. 65.}

^{19 Федорченко Ф.И. Императорский дом. Выдающиеся сановники: энциклопедия биографий. Красноярск; М., 2003. С. 301.}

^{20 Ревякин А.В. Французская республика. С. 67.}

^{21 МакидоновА.В. К светской и церковной истории Новороссии (XVIII-XIX вв.). Запорожье, 2008. С. 11, 23.}

^{[22] Митрофанов А.А. Волнения в эмигрантском корпусе Конде на русской службе в 1798 г. (по материалам РГАДА) // Известия УрФУ. Серия 2: Гуманитарные науки. 2016. Т 18. № 2 (151). С. 44.}

^{[23] Pingaud L. Les Franjais en Russie et les Russes en France. L’Ancien regime - Immigration - les invasions. Paris, 1886. P 213.}

^{24 Ревякин А.В. Французская республика. С. 63.}

^{25 Васильев А.А. Корпус принца Конде в Российской империи (1798-1799 гг) // Франция и Россия в начале XIX столетия. М., 2004. С. 79-115.}

^{26 Pingaud L. Les Franjais en Russie et les Russes en France. L’Ancien regime - l’emigration - les in­vasions. Paris, 1886. P 335-336; Сергеев А. Ногайцы на Молочных водах (1790-1832). Исторический очерк // Известия Таврической ученой архивной комиссии. 1912. № 48. С. 31.}

^{27 Мертваго Д.Б. Записки (1760-1824). СПб., 2006. С. 142.}

^{28 Лависс Э., РамбоА. История XIX века. Время Наполеона I. 1800-1815. М., 1938. С. 153-154; Станиславская А.М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья (1798-1807). М., 1962. С. 245-246.}

^{29 Станиславская А.М. Русско-английские отношения. С. 255, 434-437, 469-470; СироткинВ.Г Наполеон и Александр I: дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801-1812 гг. М., 2003. С. 113.}

^{30 Гальберштадт Л.И. Восточный вопрос // 1812-1912. Отечественная война и русское об­щество. М., 1911. С. 94-96; Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. С. 154.}

^{31 РГИА (Российский государственный исторический архив). Ф. 1286. Оп. 1. Д. 219. Л. 125-125 об.}

^{32 Reuilly J. Voyage en Crimee et sur les bords de la Mer Noire pendant l’annee 1803. Paris, 1806. Pp. 11-12; Храпунов Н.И. Крымская миссия Жана Рёйи // Французский ежегодник. М., 2017. С. 114.}

^{33 Holderness M. Journey from Riga to the Crimea, with some account of the manners and customs of the colonies of New Russia. London, 1827. Pp. 105-106.}

^{[34] Храпунов Н.И. Крымская миссия Жана Рёйи. С. 113-140.}

^{35 Там же. С. 113.}

^{36 Гедувиль (Эдувиль) (Gabriel-Marie-Theodore-Joseph Hedouville) - французский министр (посол) в России в 1801-1804 гг.}

^{37 РГИА. Ф. 1286. Оп. 1. Д. 219. Л. 126-126 об.}

^{38 Там же. Л. 129 а.}

^{39 РГИА. Ф. 1286. Оп. 1. Д. 219. Л. 136 об.}

^{40 Там же. Л. 138. В качестве примера французской строгости можно указать на действия министра полиции Фушэ, который в 1806 г., в связи с наплывом иностранцев, запретил приезжим посещать Францию без его личного разрешения, даже если у них был в наличии паспорт МИДа. См.: Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1892. Т. 82. С. 354.}

^{41 Сахаров А.Н., Орлик О.В. История внешней политики России. Первая половина XIX века. М., 1999. С. 43.}

^{42 Ададуров В. «Наполеоніда» на Сході Свропи: уявлення, проекти та діяльність уряду Франціі щодо південно-західних окраін Російськоі імперіі на початку XIX століття. Львів, 2007. С. 152-153, 242-246, 372, 426-427.}

^{43 Ададуров В. «Наполеоніда» на Сході Свропи... С. 367-368, 371-372; Безотосный ВМ. Разведка Наполеона в России перед 1812 г. // Вопросы истории. 1982. № 10. С. 87.}

^{44 ПСЗРИ-1. Т. 28. С. 148; Шатне М. дю. Жан Батист де Траверсе, министр флота Российско­го. М., 2003. С. 187; Иванов П. Из дел канцелярии Николаевского военного губернатора. Дело о восстановлении в Севастополе коммерческого порта // ИТУАК. 1891. № 12. С. 93.}

^{45 Ададуров В. «Наполеоніда» на Сході Свропи... С. 246.}

^{46 Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1892. Т. 82. С. 237.}

^{47 Мертваго Д.Б. Записки (1760-1824). СПб., 2006. С. 142-143.}

^{48 Государственный архив Республики Крым (далее - ГАРК). Ф. 16. Оп. 1. Д. 150; ГАРК. Ф. 16. Оп. 1. Д. 152; Ададуров В. «Наполеоніда» на Сході Свропи. С. 374.}

^{49 Черкасов П.П. Екатерина II и Людовик XVI. Русско-французские отношения. 1774-1792. М., 2004. С. 352-354.}

^{50 Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1886. Т. 54. С. 233-234.}

^{51 Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1886. Т. 54. С. 242-245, 249-255.}

^{52 Безотосный В.М. Наполеоновские разведывательные службы в военной кампании 1812 года // Новая и новейшая история. 2004. № 4. С. 199-200.}

^{53 Сокольницкий М. «Исполнено по высочайшему повелению.». Минск, 2003. С. 81-82.}

^{54 Ададуров В. «Наполеоніда» на Сході Свропи... С. 283.}

^{55 Там же. С. 288-291.}

^{56 Петров А. Война России с Турцией 1806-1812 гг СПб., 1885. Т 1. С. 94-95.}

^{57 ШатнеМ. дю. Жан Батист де Траверсе. С. 193.}

^{58 Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1891. Т. 77. С. 350-351, 438-439, 490, 679; Там же. СПб., 1892. Т 82. С. 10-11, 182, 200, 222, 237, 315-316, 391.}

^{59 Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1886. Т 54. С. 233-234.}

^{60 Там же. С. 234-235.}

^{61 Мертваго Д.Б. Записки (1760-1824). С. 141; Маркевич А.И. К столетию Отечественной войны. Таврическая губерния в связи с эпохой 1806-1814 гг Исторический очерк // ИТУАК. 1913. № 49. С. 11; ШатнеМ. дю. Жан Батист де Траверсе... С. 196, 198.}

^{62 Ланжерон А.Ф. Записки гр. Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг. // Русская старина. 1907. Т. 130. С. 589-590; Петров А. Война России с Турцией 1806-1812. С. 119-120.}

^{63 Петров А. Война России с Турцией 1806-1812. С. 113-115; Ланжерон А.Ф. Записки гр. Лан­жерона... С. 579-582.}

^{64 Шатне М. дю. Жан Батист де Траверсе. С. 225.}

^{65 Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., 1886. Т 54. С. 233-234; RambaudA. Le duc de Richelieu en Russie et en France // Revue des deux mondes. 1887. Vol. 84. Pp. 639-640.}

^{66 Маркевич А.И. К столетию Отечественной войны... С. 19-23.}

^{67 Там же. С. 25.}

^{68 PingaudL. Le duc de Richelieu en Russie et en France // Revue des deux mondes. 1887. Vol. 84. P 335.}

^{69 Маркевич А.И. К столетию Отечественной войны... С. 26.}

^{70 Там же. С. 35.}

^{71 Rambaud A. Le duc de Richelieu en Russie et en France // Revue des deux mondes. 1887. Vol. 84. P. 639.}

^{72 Маркевич А.И. К столетию Отечественной войны... С. 34-35.}

^{73 Там же. С. 20.}

^{74 Там же. С. 46-49, 63-66; БлизняковР.А. Новороссийский край в Отечественной войне 1812 года (на примере Таврической губернии) // Материалы по археологии, истории и этнографии Тав­рии. 2013. Вып. 18. С. 517-519.}

^{75 Сакович А.В. Крымские татары на военной службе Российской империи. М., 2016. С. 39-73.}

^{76 Шатне М. дю. Жан Батист де Траверсе... С. 226-227.}

About the authors

Denis V. Konkin

Author for correspondence.
Email: denis_konkin@mail.ru

Кandidat Istorycheskikh Nauk [PhD in History], Head of the Department of Modern History of Crimean History and Archaeology Research Centre, V.I. Vernadsky Crimean Federal University.

References

Supplementary files