Жизнестойкость и субъективное благополучие сибирских школьников с разным уровнем выраженности миграционных установок (на примере Омской области)
- Авторы: Потапова Ю.В.1, Маленова А.Ю.1, Маленов А.А.1, Потапов А.К.1
-
Учреждения:
- Омский государственный университет имени Ф.М. Достоевского
- Выпуск: Том 20, № 1 (2023)
- Страницы: 67-86
- Раздел: ЛИЧНОСТЬ И ВЫЗОВЫ СОВРЕМЕННОСТИ
- URL: https://journals.rudn.ru/psychology-pedagogics/article/view/34286
- DOI: https://doi.org/10.22363/2313-1683-2023-20-1-67-86
- EDN: https://elibrary.ru/DPXZCJ
Цитировать
Полный текст
Аннотация
На фоне растущих темпов миграции молодежи из городов Сибирского региона на запад возрастает актуальность изучения личностных предпосылок принятия решения о смене места жительства. Школьники как будущие выпускники и абитуриенты являются одной из самых мобильных групп населения. Знание социально-психологических факторов их миграционных установок позволит региону создавать оптимальные условия для дальнейшего обучения и работы молодых специалистов, предотвращая их отток. Цель исследования - анализ уровня и структуры субъективного благополучия, жизнестойкости школьников Омской области с разным уровнем выраженности миграционных установок. C позиции личностных и демографических характеристик описаны типы школьников с разным уровнем выраженности миграционных установок. Использованы методы анкетирования и тестирования, применены: методика диагностики субъективного благополучия личности Р.М. Шамионова, Т.В. Бесковой; тест жизнестойкости С. Мадди в адаптации Д.А. Леонтьева, Е.И. Рассказовой; шкала миграционных установок личности С.А. Кузнецовой; авторская анкета. Выборку составили 461 учащийся (девушки - 58,1 %) средних образовательных учреждений Омска и Омской области (M = 15,5 лет; SD = 1,39). Выявлены три типа школьников с разным уровнем миграционных установок. Стремление к оседлости демонстрируют школьники со сравнительно более высоким субъективным благополучием и жизнестойкостью, высоким уровнем принятия риска. Высокий уровень миграционных установок обнаружен в кластере школьников, имеющих сравнительно более низкий уровень субъективного благополучия и жизнестойкости, низкий уровень вовлеченности. Тип со средними миграционными установками по психологическим характеристикам схож со стремящимися к миграции школьниками, но у них сравнительно ниже экзистенциально-деятельностное и социально-нормативное благополучие, а вовлеченность проявлена на среднем уровне.
Полный текст
Введение Миграционные процессы являются важным показателем состояния современного общества, формой обратной связи от населения, стремящегося улучшить условия своей жизни. Получаемая в результате картина может служить иллюстрацией понятия «замкнутый круг» - образованная, замотивированная молодежь уезжает из «депрессивных» регионов, создается нехватка кадров, способных поддерживать на должном уровне развитие отраслей, где требуется квалицированный труд. В результате формируется будущий демографический дефицит, снижается инвестиционный потенциал региона. Оценивая сложившиеся условия, молодые люди уезжают из родных городов в поисках лучшей жизни для себя и своих потомков: образуется новый виток миграции, интенсивно выхолащивающий ресурсы периферийных областей России. Результаты социологических и экономических исследований миграционных установок молодежи Омской области показывают, что лишь 4,2 % молодых людей не собираются уезжать и даже не думают об этом, 32,9 % думают о переезде, 34,0 % решили переезжать, но пока не предпринимают никаких действий для этого, а 13,5 % уже приняли решение уехать и начали подготовку к переезду (Арбуз, 2016). Даже с учетом того, что не всем миграционным намерениям дано осуществиться, приведенные цифры свидетельствуют о нестабильной обстановке в регионе. Объективные данные подтверждают данную тенденцию: миграционная убыль в 2018 г. составила 12 102 человека, в 2019 г. - 12 109 человек, в 2020 г. - 10 373 человека. При этом резкий рост ее начался в 2017 г., за который убыло почти в два раза больше людей (9853 человека), чем в 2016 г. (5942 человека) (Население, 2022). При этом решение о переезде в другой город - это серьезный шаг, который предваряется длительным обдумыванием и оформлением миграционной установки - сформированной в разной степени готовности человека покинуть территорию прежнего проживания ради другой, где хотел бы проживать (Зайков и др., 2018; Лычко, Мосиенко, 2014). Установки, связанные с миграцией, подчеркивает С.А. Кузнецова, имеют далеко идущие биографические последствия, влияя в значительной степени на реальное поведение, и представляют собой некоторые установочные системы, включающие и миграционные намерения (Кузнецова, 2018). Исследование последних опосредовано разрешением ряда принципиальных вопросов. Первый связан с выявлением степени согласованности миграционных намерений с реальным территориальным перемещением, т.к. некоторые авторы (Tabor et al., 2015; Laczko et al., 2017; Chort, 2014) отмечают, что доля совершивших реальную миграцию (внутри страны или между странами) существенно ниже числа людей, высказывающихся о подобном желании. Это значит, что существуют разные сочетания самих (э)миграционных намерений и действий по их реализации, формирующих и разный тип стратегий - пассивно-предпочитаемый и активно-реализуемый (Муращенкова и др., 2022). Второй важный аспект изучения миграционных установок - их полиобъектность (свойство, отражающее направленность на реальное и потенциальное места жительства) и полисубъектность (качество, формируемое путем интериоризации мнений близкого окружения о миграции и оформление своих взглядов на ситуацию) (Кузнецова и др., 2014). Таким образом, их изучение невозможно в отрыве от исследования установок ближайшего окружения потенциального мигранта. Семья становится важной средой для формирования и развития миграционных установок (Marsiglia et al., 2011), транслируя свой опыт миграции (так называемый миграционный капитал (Ivlevs, King, 2012)), создавая определенную культуру отношения к данному явлению через закрепление системы позитивных установок, оценку собственного материального и социального положения, поддерживая определенный уровень удовлетворенности территорией, на которой она проживает (Гольцова, 2015). С другой стороны, как российские, так и зарубежные авторы отмечают значимость вклада семьи в формирование привязанности к региону проживания, основанного на социальных связях (Бакина и др., 2018) с друзьями, партнерами, семьей (Gajdošová, Orosová, 2019; Hooijen et al., 2020). То есть в изучение миграционных установок помимо личных диспозиций (особенно, если речь идет о молодых людях, в значительной степени зависимых от родителей), желательно включать анализ семейно-средовых условий, степени удовлетворенности отношениями с близкими и их значимости. Факторы, формирующие миграционную установку, можно условно разделить на три уровня: - макроуровень: влияние мировой и федеральной политики, экономики, культуры, географического положения, климата (Скрипник, 2010); - мезоуровень: региональные политика и экономика (имидж региона (Одинцов и др., 2020; Бюраева, Пискунов, 2020), оценка вероятности нахождения работы по специальности и уровень заработной платы, свойства городской культуры и инфраструктуры (Арбуз, 2016), характеристики экологического ареала семьи (Гольцова, 2015), динамика условий жизни в городе (Арбуз, 2018); - микроуровень: воздействие ближайшего окружения на личность с ее индивидуально-психологическими и демографическими характеристиками. Предметный интерес для нас представляют социально-демографические факторы миграционных установок, к которым можно отнести следующие: род занятий (van Mol, 2016); уровень образования (Арбуз, 2016); место проживания (Шадриков, Ильдарханова, 2018; Обухова, 2020; Вяльшина, Дакирова, 2020); материальное и семейное положение (Гольцова, 2015); возраст и жизненный этап (Иванова, 2017; Константинова, 2014; Bjarnason, 2014); опыт миграции (Рочева, Варшавер, 2020). В большинстве исследований подчеркивается идея о том, что именно молодые образованные люди (студенты и выпускники вузов) особенно склонны к миграции (Thulin, Vilhelmson, 2016; Gajdosová, Orosová, 2019), что связано с рядом возрастных и социальных факторов, в том числе открытостью путей самореализации и неопределенностью жизненной траектории (Dommermuth, Klüsener, 2018). Самым миграционно-подвижным возрастом зарубежные авторы считают период с 18 до 25 лет (Dommermuth, Klüsener, 2018), а также период в течение двух лет после окончания вуза (Hoppe, Fujishiro, 2015). Российские авторы, исследуя типичные траектории межрегиональной миграции, выделяют пики, приходящиеся на 17-18 лет (окончание школы, поступление в вуз) и 21-23 года (окончание профессионального обучения, поиск работы) (Габдрахманов, 2019). Стремление мигрировать может формироваться по причине дискомфорта, который человек испытывает, проживая в родном регионе, неудовлетворенности важных для него потребностей. В связи с этим удовлетворенность жизнью (Popova, Otrachshenko, 2011) и субъективное благополучие можно рассматривать как потенциальные факторы миграции, связанные с оценкой семейных связей (Gajdošová, Orosová, 2019), получаемой социальной поддержкой (Kley, 2017), профессиональными отношениями (через высокую организационную приверженность), локальным патриотизмом и привязанностью к «малой родине» (Марков и др., 2021). Важным фактором миграционных установок на микроуровне выступают личностные качества. К примеру, С.А. Кузнецовой, автором шкалы миграционных установок личности, установлена их нелинейная связь с временной перспективой на разных этапах обучения в вузе (Кузнецова, 2018), защитными стратегиями и копингом (Кузнецова, 2017), локусом контроля молодых людей (Кузнецова, 2015). Трудность однозначного прогноза объясняется различными мотивами переезда и их зависимостью от индивидуальных качеств: для одних - это путь к самореализации, для других - инфантильная попытка убежать от проблем (так называемая «северная рационализация», обнаруженная автором) (Кузнецова, 2015). Гипотетическую связь миграционных установок можно установить и с жизнестойкостью (хотя исследований на эту тему нам не удалось обнаружить). С. Мадди описывал эту характеристику личности как отвагу совершать выбор даже в ситуации неустранимой тревоги за его последствия (Леонтьев, Рассказова, 2006), и видеть возможности для роста в любых проблемных ситуациях. Возможно, жизнестойкость связана с миграционными установками, ведь именно они предопределяют значительные изменения биографического масштаба, в том числе связанные с различными трудностями. Так, Н.В. Муращенкова, проведя анализ зарубежных исследований, касающихся психологических факторов эмиграционных намерений молодежи, среди прочих выделяет те, которые связаны с ресурсами субъекта преодолевать жизненные трудности, в их числе - способность совладать с амбивалентностью возникающих переживаний (Муращенкова, 2021). Однако пока нет полной ясности относительно того, кто вероятнее будет демонстрировать жизнестойкость - уехавшие или оставшиеся, способные найти возможности для развития даже там, где другие прекратили все попытки. В исследовании Л.А. Новопашиной (Новопашина, 2016) также не указывается напрямую на жизнестойкость, но обсуждается вопрос о том, что люди отличаются друг от друга по способности воспринимать возможности для роста в регионе, опираться на собственное мнение, не поддаваясь панике и стремлению скорее покинуть город, утрачивающий свою популярность. Они не только остаются верны месту своего жительства, но и создают вокруг себя творческую, созидательную среду, способную стать фактором сдерживания миграционного оттока. Таким образом, существует обширный круг факторов, способных оказать влияние на миграционные установки личности, в том числе позволяя выделять силы регионального «притяжения и выталкивания» молодого населения. Полагаем, что изучение миграционных установок и поиск их причин необходимо начинать на этапе формирования этих конструктов, а именно в подростковом возрасте, с целью прогноза будущего миграционного поведения молодежи с учетом определенных социально-демографических и личностных особенностей. Однако исследования именно миграционных установок подростков дефицитарны (Кузнецова и др., 2014), часто представлены результатами социологических опросов (Недосека, Шарова, 2020; Вяльшина, Дакирова, 2020; Одинцов и др., 2020), не позволяя сформировать целостное представление о возможных предикторах миграционной активности данной группы. Это затрудняет и присутствие исследований ретроспективного характера, когда опрашиваются не сами подростки, а уже мигрировавшие студенты, которым задаются вопросы о прошлом, предшествующем переезду, и их ответы вызывают сомнения в объективности и правдивости полученных результатов относительно мотивов и факторов миграции. Так, Д. Логинов, М. Янковская, И. Яковлев на основе анализа ответов 450 человек, окончивших школу в одних регионах, а затем поступивших в вузы Москвы, Екатеринбурга, Нижнего Новгорода и Пскова, отмечают, что решение о переезде было принято респондентами не позже 10 класса и самостоятельно, без влияния со стороны членов семьи и окружения (что авторы считают, скорее, социально одобряемым ответом) и большая часть переехавших (и их родителей) довольна своим решением, не желая возвращаться[7]. Полагаем, что все же существуют некоторые типы школьников, имеющие разные особенности миграционных установок и их предпосылок, в том числе семейно-средовых. Об этом косвенно свидетельствуют результаты сравнительного исследования старшеклассников и студентов Магадана (Кузнецова и др., 2014). Факторный анализ показал, что на миграционные установки студентов влияют их собственные намерения, а также миграционные намерения и поведение близких, образуя три относительно автономных фактора, тогда как у старшеклассников два фактора одновременно включают и личные компоненты миграционных установок, и диспозиции близких, а третий полностью образован различными компонентами установки ближайшего социального окружения. То есть в подростковом возрасте миграционные установки больше зависят от позиции близких, тогда как в студенчестве оформляется индивидуальная структура миграционной установки. Цель исследования - сравнение жизнестойкости и субъективного благополучия школьников с разным уровнем выраженности миграционных установок. Задачи: 1. Исследование уровня выраженности миграционных установок, жизнестойкости и субъективного благополучия школьников Омской области. 2. Создание типологии школьников на основании уровня выраженности их миграционных установок, установок их близких и установок близких о миграции самих респондентов. 3. Сравнение социально-демографических характеристик у школьников с разным уровнем выраженности миграционных установок. 4. Сравнение жизнестойкости и субъективного благополучия у школьников с разным уровнем выраженности миграционных установок. Гипотезы исследования: 1. Школьники с миграционными установками разного уровня значимо отличаются друг от друга по своим социально-демографическим характеристикам. 2. Субъективное благополучие и жизнестойкость школьников с разным уровнем выраженности миграционных установок значимо отличаются. Процедура и методы исследования Участники. 461 школьник (возраст: M = 15,5 лет, SD = 1,39) из 39 СОШ, из них 313 человек (67,9 %) - жители Омска, 148 человек (32,1 %) - Омской области, 268 девушек (58,1 %) и 193 юношей (41,9 %). Анонимное психодиагностическое обследование проводилось по согласованию с администрацией учебных заведений в весенний период (с апреля по май 2022 года). Предварительно было получено информированное согласие от респондентов, достигших 15 лет, и родителей респондентов младше 15 лет. Основными методами исследования выступили анкетирование и тестирование, использовались следующие методики исследования. 1. Методика диагностики субъективного благополучия личности Р.М. Шамионова, Т.В. Бесковой (Шамионов, Бескова, 2018), включающая оценку по 5 шкалам: эмоциональное, экзистенциально-деятельностное, эго-благополучие, гедонистическое и социально-нормативное благополучие. Испытуемым предлагается 34 вопроса, на которые нужно ответить по шкале от 1 - «полностью не согласен» до 5 - «полностью согласен». Высчитывается средний балл по каждой шкале, затем баллы по всем шкалам также подвергаются усреднению - и таким образом формируется интегральный показатель методики - субъективное благополучие. 2. Шкала миграционных установок личности С.А. Кузнецовой (Кузнецова и др., 2014), в которой представлены 36 пар утверждений, образующих 3 шкалы: миграционные установки респондента, его представления о миграционных установках близких и установках близких о его миграции. Респондент оценивает степень своего согласия с утверждением по шкале: 0 - сомнения в выборе того или иного утверждения, 1 - малая степень уверенности в согласии с утверждением, представленным с соответствующей стороны дифференциала, 2 - средняя степень и 3 - высокая степень согласия. Поскольку авторы не предлагают норм, для первых двух методик вычислены нормированные показатели путем перевода сырых баллов в шкалу T-оценок. 3. Тест жизнестойкости С. Мадди в адаптации Д.А. Леонтьева, Е.И. Рассказовой (Леонтьев, Рассказова, 2006), включающий в себя оценку уровня вовлеченности, принятия риска и контроля по шкале Ликерта (0 - «нет», 1 - «скорее нет, чем да», 2 - «скорее да, чем нет», 4 - «да»). Результаты по шкалам получаются путем суммирования показателей (имеются как прямые, так и обратные вопросы). Жизнестойкость как интегральный показатель формируется из суммы субшкал: Вовлеченность, Контроль, Принятие риска. Авторы приводят средние значения и стандартные отклонения по каждой шкале, по которым можно выявить нормы. Также респондентам задавались вопросы о социально-демографических характеристиках, месте жительства и школе, где они учатся. Методы математической обработки: первичные описательные статистики, частотный анализ, таблицы сопряженности с оценкой χ2, одновыборочный критерий Колмогорова - Смирнова для оценки нормальности распределения, кластерный анализ методом К-средних, H-критерий Краскела - Уоллиса, U-критерий Манна - Уитни. Для подсчетов использовалась программа IBM SPSS Statistics 20. Результаты исследования Кластерный анализ методом K-средних проводился на основании трех переменных: собственные миграционные установки, миграционные установки близких, установки близких о миграции респондентов. Было рассмотрено несколько вариантов кластеризации, но наименьшая суммарная ошибка при сравнении переменных, заложенных в основание классификации p ≤ 0,001 наблюдалась для 3-кластерного решения. В табл. 1 представлен результат сравнения миграционных установок испытуемых из разных кластеров, проведенный с помощью H-критерия Краскела - Уоллиса (столбец χ2). В целях упрощения сопоставления данных и соотнесения их с уровнями, приведены не ранги, а средние значения нормированных показателей. Таблица 1 / Table 1 Типы миграционных установок сибирских школьников: результаты кластерного анализа / Migration attitudes of the Siberian schoolchildren: results of cluster analysis Миграционные установки / Migration attitudes Номер и размер кластера / Cluster number and size χ2 1 (N = 300) 2 (N = 47) 3 (N = 114) Собственные миграционные установки / Personal migration attitudes 48,43 32,42 62,04 280,63* Миграционные установки близких / Relatives’ migration attitudes 48,22 33,01 61,66 258,96* Установки близких о миграции респондента / Respondent’s relatives’ migration attitudes 48,34 31,99 61,90 275,03* Примечание / Note: * р ≤ 0,001. Согласно анализу нормированных показателей можно выделить три кластера школьников: первый обладает средним, второй - низким, а третий - высоким уровнем развития миграционных установок всех трех типов. Для получения более полной информации о кластерах с помощью таблиц сопряженности с χ2 было проведено сопоставление распределений следующих переменных: пол, место жительства, рейтинг школы. Возраст сопоставлялся с помощью H-критерия Краскела - Уоллиса (табл. 2). Таблица 2 / Table 2 Социально-демографические характеристики кластеров / Cluster socio-demographic characteristics Переменные / Variables Номер кластера/ Cluster number χ2 1 2 3 Пол, % (ожидаемая/наблюдаемая частота) / Gender, % (expected/observed frequency) Юноши / Young men 46,30 (125,6/139) 34,00 (19,7/16) 33,30 (47,7/38) 7,05** Девушки / Girls 53,70 (174,4/161) 66,00 (27,3/31) 66,70 (66,3/76) Возраст, лет / Age, years Возраст/ Age 15,5 15,19 15,64 2,22 Место жительства, % (ожидаемая/наблюдаемая частота) / Place of residence, % (expected/observed frequency) Город / City 65,3 (203,7/196) 59,6 (31,9/28) 78,1 (77,4/89) 7,81* Село / Village 34,7 (96,3/104) 40,4 (15,1/19) 21,9 (36,6/25) Рейтинг школы, % (ожидаемая/наблюдаемая частота) / School rating, % (expected/observed frequency) Сельская / Rural 34,3 (95,7/103) 40,4 (15,0/19) 21,9 (36,4/25) 13,53** Городская, обычная / Urban, regular 18,3 (48,2/55) 10,6 (7,5/5) 12,3 (18,3/14) Городская, специализированная / Urban, specialized 47,3 (156,2/142) 48,9 (24,5/23) 65,8 (59,3/75) Примечание / Note: * р ≤ 0,05; ** р ≤ 0,01. Таким образом, кластер с низкими миграционными установками характеризуется преобладанием девушек. В нем наблюдаемая частота сельчан превысила ожидаемую: в данном кластере их сравнительно больше, чем в других. В кластере с высоким уровнем миграционных установок также больше девушек. Преобладают в нем горожане, учащиеся в высокорейтинговых школах Омска (наблюдаемая частота превышает ожидаемую по обоим параметрам - место жительства и рейтинг школы). Кластер со средним уровнем миграционных установок имеет примерно равную представленность полов (при этом, в отличие от других кластеров, наблюдаемая частота появления юношей для равномерного распределения больше ожидаемой), в нем сравнительно больше учащихся из обычных городских школ. Далее проведено сравнение показателей субъективного благополучия и жизнестойкости у школьников с разным уровнем выраженности миграционных установок (табл. 3). Для жизнестойкости уровни указаны с учетом данных, предоставленных авторами адаптации методики, для субъективного благополучия уровни определяются исходя из правил шкалы T-оценок (соответственно, все указанные в таблице данные соответствуют среднему уровню выраженности благополучия). Таблица 3 / Table 3 Субъективное благополучие и жизнестойкость представителей разных кластеров / Well-Being and hardiness of the schoolchildren with different types of migration attitudes Переменные / Variables Номер кластера / Cluster number χ2, p 1 2 3 Субъективное благополучие (нормированные показатели) / Subjective well-being (normalized indicators) Эмоциональное / Emotional 49,80 55,14 49,11 17,58*** Экзистенциально-деятельностное / Existential-activity 49,73 54,69 49,84 14,39*** Эго-благополучие / Ego well-being 50,27 53,03 48,72 7,45*** Гедонистическое / Hedonistic 50,75 53,62 47,59 13,56*** Социально-нормативное / Socio-normative 49,57 52,94 51,31 11,25*** Субъективное / Subjective 50,06 54,76 49,05 15,31*** Жизнестойкость, баллы и уровень / Hardiness, scores and levels Вовлеченность/ Commitment 31,78 (сред./middle ) 37,00 (сред./middle) 29,55 (низ./low) 15,69*** Контроль / Control 27,41 (ниже сред. / below average) 31,13 (выше сред./ above average) 26,77 (ниже сред./ below average) 8,29*** Принятие риска / Challenge 15,69 (сред./middle) 18,32 (выс./high) 15,39 (сред./middle) 12,27*** Жизнестойкость / Hardiness 74,88 (сред./middle) 86,45 (сред./middle) 71,97 (сред./middle) 14,49*** Примечание / Note: *** р ≤ 0,001. Сравнение обнаруживает значимые различия по всем исследованным параметрам оценки благополучия и жизнестойкости, причем они более развиты у молодых людей с низким уровнем миграционных установок. Различия между кластерами со средним и высокими уровнями выраженности миграционных установок невелики, и наблюдаются только для гедонистического (U = 14 423; p ≤ 0,05) и субъективного благополучия (U = 14 217, p ≤ 0,01), при этом в обоих случаях оно ниже у тех, кто больше стремится к миграции. Жизнестойкость у всех школьников представлена на среднем уровне, а вот ее отдельные компоненты отличаются: вовлеченность представлена на низком уровне у школьников с высоким уровнем миграционных установок, а принятие риска - на высоком уровне у молодежи, мало стремящейся к переезду. Если сравнивать значения благополучия внутри кластера, то наибольшим у школьников с низкими миграционными установками является экзистенциально-деятельностное, средним - гедонистическое и высоким - социально-нормативное благополучие. Обсуждение результатов По итогам кластерного анализа были выделены три типа школьников (для лаконичности изложения условно назовем эти группы): с низким («Оседлые»), средним («Умеренные») и высоким («Стремящиеся к миграции») уровнями миграционных установок. При сравнении кластеров друг с другом значимые различия были найдены для всех трех типов миграционных установок, причем их уровень внутри кластеров не отличался: например, у «Оседлых» на низком уровне представлены как их собственные установки, так и представления о миграционных установках близких, а также близких о миграции самих респондентов. По возрасту представители разных кластеров не отличаются друг от друга, однако эмпирическое распределение по полу статистически значимо отличается от теоретического (что отражается на соотношении наблюдаемой и ожидаемой частот). Преобладание наблюдаемой частоты появления юношей в кластере «Умеренных» над ожидаемой может говорить о том, что для школьников мужского пола менее характерно занимать какую-либо определенную позицию в отношении миграции в период обучения в 9-10 классах, тогда как девушки более склонны к тому, чтобы выстраивать перспективу на ближайшее будущее и определяться с планами по окончании школы. В кластере «Оседлых» чаще, чем ожидается в теоретическом распределении, можно встретить сельчан. Возможно, это происходит, потому что им для межрегиональной миграции требуется больше усилий, чем горожанам. Последние могут изначально быть готовы переехать в другой город, и им для этого нет необходимости преодолевать этап внутрирегиональной миграции (переезд из сельской местности в городскую), который, как правило, следует за моментом окончания школы и поступления в вузы, располагающиеся только в крупных населенных пунктах России. Наконец, наблюдаемая частота встречаемости учеников высокорейтинговых школ, в которых поддерживается развитие одаренности и направленность на углубленное изучение различных предметов, выше ожидаемой именно в кластере «Стремящихся к миграции». Это может говорить о том, что воспитанники таких образовательных учреждений, зная о высоком уровне своей подготовки, ориентируются на поступление в вузы столиц, как правило, имеющие более высокий статус, чем региональные, они не боятся миграции: она является для них не только нормативным, но и желательным сценарием. Были обнаружены значимые различия в уровне субъективного благополучия и жизнестойкости школьников с разными миграционными установками. В кластере «Стремящихся к миграции» показатели субъективного благополучия и жизнестойкости ниже, чем у «Оседлых» школьников. Внутри кластера «Оседлых» преобладает экзистенциально-деятельностное благополучие, связанное с высокой оценкой своих усилий по достижению поставленных целей, тогда как у «Стремящихся к миграции» в большей степени выражено социально-нормативное благополучие, формируемое посредством оценки согласованности своих поступков с общественными нормами. Данный вид благополучия ниже прочих представлен в кластере «Оседлых», тогда как у «Стремящихся к миграции» слабее других выражено эго-благополучие, свидетельствующее о самооценке, удовлетворенности собой. На низком уровне в кластере, настроенном на миграцию, представлена вовлеченность, а эта характеристика показывает включенность в интересный для личности вид деятельности в противовес ощущению скуки и апатии, отрешенности от жизни. Контроль как компонент жизнестойкости демонстрирует, что человек убежден в возможности бороться за свои интересы и при необходимости занимать активную позицию. Эта характеристика представлена на уровне ниже среднего в кластерах со средним и высоким уровнем миграционных установок, тогда как у «Оседлых» она выше среднего значения. Принятие риска связано с восприятием стрессовых ситуаций как событий, приносящих ценный опыт, конструктивным отношением к встречающимся в жизни проблемам - и данный компонент у «Оседлых» проявлен на высоком уровне, в отличие от иных кластеров, где он достигает лишь среднего уровня. Таким образом, можно составить обобщенный психологический портрет школьника с низкими миграционными установками - это личность с уровнем благополучия выше среднего, которая удовлетворена тем, чем она занимается, вовлечена в привлекательную для нее деятельность, при столкновении с трудными жизненными ситуациями она не теряет оптимистичного взгляда на мир, предпочитая активные формы реагирования. Школьники с высокими миграционными установками по результатам сравнения могут быть представлены как личности со средним уровнем субъективного благополучия, менее уверенные в себе, чем «Оседлые» (за счет снижения эго-благополучия), слабо включенные личностно в основной вид деятельности, который они выполняют, менее ориентированные на активность в преодолении трудностей и чаще склонные ощущать свою беспомощность, чем их сверстники с низкими миграционными установками (за счет сравнительно более слабого контроля). Трудные ситуации они реже готовы воспринимать конструктивно. Возможно, миграция для этих учащихся выступает своего рода способом совладания с жизненными трудностями, эскапизма в буквальном смысле этого слова, когда переезд выступает способом начать жизнь «с чистого листа», тогда как иные стратегии преодоления еще не освоены или предпочитаются реже, чем у сверстников, решившихся остаться в родном городе. Однако данное предположение имеет характер гипотезы и требует дальнейшего изучения. Следует отметить, что у этих двух полярных с точки зрения миграционных установок групп социально-нормативное благополучие значимо не отличается, подростки в целом могут воспринимать свои действия, как одобряемые со стороны общества. То есть, миграционные установки не являются критерием, по которому бы осуждалось или поощрялось поведение школьника - можно соответствовать ожиданиям общества и оставаясь в родном городе, и стремясь к миграции. В данном случае, возможно, это связано с полисубъектностью миграционной установки - она формируется в семье, а не у отдельной личности, и, как видно из характеристик кластеров, дети формируют сходный профиль установок со значимыми близкими. Промежуточный кластер со средним уровнем миграционных установок схож со «Стремящимися к миграции», однако у них отличается профиль субъективного благополучия внутри группы: самым высоким становится гедонистическое (связанное с удовлетворением базовых потребностей - в безопасности, комфорте окружающей обстановки), и слабее выражено социально-нормативное и экзистенциально-деятельностное благополучие. Возможно, некоторая неопределенность в миграционных установках отражается и на неясности планов на будущее - эти школьники могут хуже понимать свои цели и шаги по их достижению (с оценкой этих параметров связано экзистенциально-деятельностное благополучие), и в меньшей степени получать положительную обратную связь от окружающих о своих поступках и действиях. Стоит предположить, что общее повышение уровня осознанности, информирование школьников о возможностях получения профессионального образования и дальнейшего трудоустройства в регионе помогли бы сомневающейся в своих решениях о миграции группе увидеть перспективы развития в родном городе, одновременно усилив экзистенциально-деятельностное благополучие и снизив миграционные установки. Это предположение также пока носит исключительно гипотетический характер и может быть рассмотрено как перспектива исследования. Заключение В проведенном исследовании обучающиеся были разделены на три группы по уровню выраженности их миграционных установок: молодые люди с низким уровнем миграционных установок были названы «Оседлыми», средним - «Умеренными» и высоким - «Стремящимися к миграции». В результате сравнения полученных групп были подтверждены обе гипотезы, поставленные в начале исследования: 1. Школьники с разным уровнем миграционных установок значимо отличаются по полу (наблюдаемое распределение юношей значимо выше ожидаемого в кластере «Умеренных»), месту проживания (в кластер «Оседлых» чаще ожидаемого попадают сельчане) и рейтингу школы, в которой они учатся (в кластере «Стремящихся к миграции» чаще можно наблюдать обучающихся из школ с высоким уровнем подготовки, ориентированных на поддержку и развитие одаренности). 2. Школьники с разным уровнем миграционных установок отличаются по уровню и профилю субъективного благополучия: у «Оседлых» все его типы развиты выше, чем у представителей двух других групп, а преобладающим является экзистенциально-деятельностное благополучие; у «Умеренных» и «Стремящихся к миграции» уровни благополучия различаются незначительно, при этом у школьников со средним уровнем миграционных установок самым ярко проявленным является гедонистическое, а у респондентов с высоким уровнем миграционных установок - социально-нормативное благополучие. Значимые отличия были обнаружены также в проявлении жизнестойкости: она выше у «Оседлых» по всем параметрам, при этом принятие риска у этих молодых людей достигает высокого уровня. У «Стремящихся к миграции» жизнестойкость сравнительно более низкая (хотя проявлена в целом на среднем уровне), а вовлеченность как ее отдельный компонент находится на низком уровне. Полученные данные дают возможность предполагать, что школьники с высокими миграционными установками обладают сравнительно более низким уровнем удовлетворенности жизнью и своей деятельностью, меньше включены в интересующие их виды активности, с меньшим успехом, чем «Оседлые» борются с трудностями, чаще проявляя пассивность и беспомощность при столкновении с ними. Тип со средними миграционными установками в целом психологически схож с типом «Стремящихся к миграции», однако у этих подростков прослеживается значимо более низкое социально-нормативное и экзистенциально-деятельностное благополучие. Мы предполагаем, что это может быть связано с неопределенностью установок относительно будущего, которая может быть связана с трудностью профессионального определения и выбора дальнейшей жизненной перспективы. Это предположение нуждается в дальнейшей проверке. Ограничения и перспективы исследования. В качестве ограничения проведенного исследования следует отметить использование методов, позволяющих зарегистрировать значимые отличия между группами, но не формирующих представления о причинно-следственных связях. Также важным для описания регионального аспекта проблемы миграционных установок и их факторов выступает сопоставление результатов, полученных на выборках обучающихся из других городов Сибири, а также в других регионах страны. Для уточнения предпосылок миграционного поведения в школьном возрасте, следует включить для сравнения старшие возрастные группы, к примеру, студенческую и работающую молодежь. Эти ограничения будут учтены в дальнейшем для получения дополнительных данных и построения более развернутой модели миграционных установок молодежи. Практическая значимость исследования. Обнаруженные отличия в структуре субъективного благополучия и жизнестойкости подростков с разным уровнем выраженности миграционных установок, позволяют предположить, что есть основания для разработки и внедрения психолого-педагогической технологии, направленной на повышение психологической устойчивости, самооценки и улучшение эмоционального самочувствия школьников с учетом их социально-демографических и личностных особенностей. Полагаем, что одним из позитивных эффектов будет опосредованное воздействие на миграционные установки молодежи, которые начинают оформляться в школьном возрасте. Продолжение работы со студентами позволит закрепить эти эффекты, удерживая молодых специалистов, столь необходимых омскому региону для перспективного развития. Однако для организации сопровождения учащейся молодежи в вузах необходимо предварительное изучение факторов потенциального миграционного поведения, структура которых имеет свою специфику.Об авторах
Юлия Викторовна Потапова
Омский государственный университет имени Ф.М. Достоевского
Автор, ответственный за переписку.
Email: kardova.jv@gmail.com
ORCID iD: 0000-0002-1226-8982
SPIN-код: 5026-5940
кандидат психологических наук, доцент кафедры общей и социальной психологии
Российская Федерация, 644077, Омск, пр-кт Мира, д. 55ААрина Юрьевна Маленова
Омский государственный университет имени Ф.М. Достоевского
Email: malyonova@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-5778-0739
SPIN-код: 8179-3954
кандидат психологических наук, доцент, доцент кафедры общей и социальной психологии
Российская Федерация, 644077, Омск, пр-кт Мира, д. 55ААлександр Александрович Маленов
Омский государственный университет имени Ф.М. Достоевского
Email: malyonov@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-3654-956X
SPIN-код: 9545-2314
кандидат психологических наук, заведующий учебно-научной лабораторией
Российская Федерация, 644077, Омск, пр-кт Мира, д. 55ААлександр Константинович Потапов
Омский государственный университет имени Ф.М. Достоевского
Email: poalexk2187@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0001-5890-9987
SPIN-код: 9006-6277
кандидат исторических наук, преподаватель Института СПО
Российская Федерация, 644077, Омск, пр-кт Мира, д. 55АСписок литературы
- Арбуз А.В. Миграционные установки выпускников вузов г. Омска // Вестник Омского университета. Серия: Экономика. 2016. № 4. С. 139-146.
- Арбуз А.В. Профессиональное самоопределение и профориентация молодежи Омской области в контексте миграции // Вестник Омского университета. Серия: Экономика. 2018. № 3 (63). С. 164-172. https://doi.org/10.25513/1812-3988.2018.3.164-172
- Бакина А.В., Орлова О.А., Яремчук С.В. Образ социально-психологического пространства города в представлении молодежи с разными миграционными намерениями (на примере города Комсомольска-на-Амуре) // Современные исследования социальных проблем. 2018. Т. 9. № 7. С. 36-62. https://doi.org/10.12731/2218-7405-2018-7-36-62
- Бюраева Ю.Г., Пискунов Е.Ю. Миграционные установки студенческой молодежи дальневосточного региона (на материалах Республики Бурятия) // Вестник Томского государственного университета. 2020. № 459. С. 98-106. https://doi.org/10.17223/15617793/459/12
- Вяльшина А.А., Дакирова С.Т. Социологический анализ миграционных настроений выпускников сельских школ // Регионология. 2020. Т. 28. № 1 (110). С. 159-183. https://doi.org/10.15507/2413-1407.110.028.202001.159-183
- Габдрахманов Н.К. Концентрация студентов в системе высшего образования на карте Российской Федерации // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Экономика. 2019. Т. 27. № 1. С. 7-17. https://doi.org/10.22363/2313-2329-2019-27-1-7-17
- Гольцова Е.В. Факторы социальной среды как детерминанты миграционного поведения молодежи Иркутской области // Вестник Бурятского государственного университета. 2015. № 14-1. С. 51-55.
- Зайков К.С., Каторин И.В., Тамицкий А.М. Миграционные установки студентов, обучающихся по образовательным программам высшего образования арктической направленности // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. 2018. Т. 11. № 3. С. 230-247. https://doi.org/10.15838/esc.2018.3.57.15
- Иванова Е.И. Миграционные намерения современных поколений россиян: новая волна миграции // Проблемы прогнозирования. 2017. № 3 (162). С. 106-118.
- Константинова А.Г. Статистический анализ основных параметров миграционного движения населения в Иркутской области // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2014. № 8. С. 69-72.
- Кузнецова С.А. Временные перспективы и миграционные установки магаданских студентов на разных этапах обучения // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Психология и педагогика. 2018. Т. 15. № 1. C. 67-78. https://doi.org/10.22363/2313-1683-2018-15-1-67-78
- Кузнецова С.А. Миграционные установки жителей Магадана с разным уровнем субъективного контроля // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Психология и педагогика. 2015. № 3. C. 75-83.
- Кузнецова С.А. Связь миграционных установок жителей Магадана и особенностей их защитно-совладающего поведения // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Психология и педагогика. 2017. Т. 14. № 1. C. 64-75. https://doi.org/10.22363/2313-1683-2017-14-1-64-75
- Кузнецова С.А., Кузнецов И.Ю., Фещенко А.В. Разработка шкалы миграционных установок личности // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Психология и педагогика. 2014. № 1. C. 83-90.
- Леонтьев Д.А., Рассказова Е.И. Тест жизнестойкости. М.: Смысл, 2006. 63 с.
- Лычко С.К., Мосиенко Н.Л. Привлекательность города как фактор формирования миграционных установок студентов // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Социально-экономические науки. 2014. Т. 14. № 1. С. 160-169.
- Марков В.И., Волкова Т.А., Ахметгалеева З.М. Имидж региона и мотивация внутренней миграции студентов региональных вузов (на примере Кузбасса (Россия)) // Ученые записки (Алтайская государственная академия культуры). 2021. № 3 (29). С. 20-28. https://doi.org/10.32340/2414-9101-2021-3-20-28
- Муращенкова Н.В. Психологические факторы эмиграционных намерений молодежи: обзор зарубежных исследований // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Психология и педагогика. 2021. Т. 18. № 1. C. 25-41. https://doi.org/10.22363/2313-1683-2021-18-1-25-41
- Муращенкова Н.В., Гриценко В.В., Ефременкова М.Н., Калинина Н.В., Кулеш Е.В., Константинов В.В., Гуриева С.Д., Маленова А.Ю. Этническая, гражданская и глобальная идентичности как предикторы эмиграционной активности студенческой молодежи Беларуси, Казахстана и России // Культурно-историческая психология. 2022. Т. 18. № 3. C. 113-123. https://doi.org/10.17759/chp.2022180314
- Население // Территориальный орган Федеральной службы государственной статистики по Омской области. 2022. URL: https://omsk.gks.ru/population (дата обращения: 03.04.2022).
- Недосека Е.В., Шарова Е.Н. Особенности жизненных стратегий молодежи в условиях Арктики // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2020. № 3 (157). С. 355-375. https://doi.org/10.14515/monitoring.2020.3.1611
- Новопашина Л.А. Мониторинг самочувствия населения как инструмент управления миграционными потоками трудовых ресурсов // Евразийский союз ученых. 2016. № 31-2. С. 37-43.
- Обухова В.И. Факторы миграционной активности городской и сельской молодежи // Скиф. Вопросы студенческой науки. 2020. № 1 (41). С. 309-313.
- Одинцов А.В., Шипицин А.И., Марченко А.Ю. Центростремительная миграция молодежи из российской провинции: причины и тенденции (на примере Волгоградской области) // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2020. № 3 (157). С. 335-354. https://doi.org/10.14515/monitoring.2020.3.788
- Рочева А.Л., Варшавер Е.А. Миграционные намерения молодежи с миграционным бэкграундом и без: российский случай // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2020. № 3 (157). С. 295-334. https://doi.org/10.14515/monitoring.2020.3.1632
- Скрипник Е.О. Миграционные намерения городского населения Хабаровского края // Пространственная экономика. 2010. № 4. С. 42-57.
- Шадриков А.В., Ильдарханова Ч.И. Территориальные интересы сельской молодежи: опыт Республики Татарстан, Алтайского края, Республики Мордовии // Проблемы развития территории. 2018. № 6 (98). С. 107-118. https://doi.org/10.15838/ptd.2018.6.98.7
- Шамионов Р.М., Бескова Т.В. Методика диагностики субъективного благополучия личности // Психологические исследования. 2018. Т. 11. № 60. C. 8. https://doi.org/10.54359/ps.v11i60.277
- Bjarnason T. Adolescent migration intentions and population change: A 20-year follow-up of Icelandic communities // Sociologia Ruralis. 2014. Vol. 54. No 4. Pp. 500-515. https://doi.org/10.1111/soru.12050
- Chort I. Mexican migrants to the US: What do unrealized migration intentions tell us about gender inequalities? // World Development. 2014. Vol. 59. Pp. 535-552. https://doi.org/10.1016/j.worlddev.2014.01.036
- Dommermuth L., Kltisener S. Formation and realisation of moving intentions across the adult life course // Population Place and Space. 2018. Vol. 25. No 5. e2212. https://doi.org/10.1002/psp.2212
- Gajdosová B., Orosová O. Selected psychological factors in relation to emigration intentions of voluntary permanent migration of university students // Ceskoslovenska Psychologie. 2019. Vol. 63. No 3. Pp. 249-264.
- Hooijen I., Meng C., Reinold J. Be prepared for the unexpected: The gap between (im)mobility intentions and subsequent behaviour of recent higher education graduates // Population, Space and Place. 2020. Vol. 26. No 5. e2313. https://doi.org/10.1002/psp.2313
- Hoppe A., Fujishiro K. Anticipated job benefits, career aspiration, and generalized self-efficacy as predictors for migration decision-making // International Journal of Intercultural Relations. 2015. Vol. 47. Pp. 13-27. https://doi.org/10.1016/j.ijintrel.2015.03.025
- Ivlevs A., King R.M. Family migration capital and migration intentions // Journal of Family and Economic Issues. 2012. Vol. 33. No 1. Pp. 118-129. https://doi.org/10.1007/s10834-011-9269-9
- Kley S. Facilitators and constraints at each stage of the migration decision process // Population Studies. 2017. Vol. 71. No sup1. Pp. 35-49. https://doi.org/10.1080/00324728.2017.1359328
- Laczko F., Tjaden J., Auer D. Measuring global migration potential, 2010-2015 // Global Migration Data Analysis Centre: Data Briefing Series. 2017. No 9. URL: https://publications.iom.int/books/global-migration-data-analysis-centre-data-briefing-series-issue-no-9-july-2017 (accessed: 15.09.2022).
- Marsiglia F.F., Kulis S., Hoffman, S., Calderón-Tena C.O., Becerra D., Alvarez D. Migration intentions and illicit substance use among youth in central Mexico // Substance Use & Misuse. 2011. Vol. 46. No 13. Pp. 1619-1627. https://doi.org/10.3109/10826084.2011.590957
- Popova O., Otrachshenko V. Life (dis)satisfaction and decision to migrate: Evidence from Central and Eastern Europe // SSRN Electronic Journal. 2011. https://doi.org/10.2139/ssrn.1982502
- Tabor A.S., Milfont T.L., Ward C. The migrant personality revisited: Individual differences and international mobility intentions // New Zealand Journal of Psychology. 2015. Vol. 44. No 2. Pp. 89-95.
- Thulin E., Vilhelmson B. The Internet and desire to move: The role of virtual practices in the inspiration phase of migration // Tijdschrift Voor Economische En Sociale Geografie. 2016. Vol. 107. No 3. Pp. 257-269. https://doi.org/10.1111/tesg.12144
- Van Mol C. Migration aspirations of European youth in times of crisis // Journal of Youth Studies. 2016. Vol. 19. No 10. Pp. 1303-1320. https://doi.org/10.1080/13676261.2016.1166192