Армянский текст: дети Иова

Полный текст

Введение На рубеже XX-XXI вв. в русском литературоведении возник исследовательский вектор по изучению локальных текстов культуры и словесности - по следам несколько ранее появившейся работы В.Н. Топорова, связанной с петербургским текстом. Этот научный проект еще не завершен. Много неоднозначно трактуемого в теории локальных текстов, до сих пор не определены границы, позволяющие фиксировать существование того или иного локального текста, есть ли нечто общее в структуре локальных текстов - эти и другие вопросы предстоит решать исследователям [1]. Объект аналитики нашей статьи - армянский текст в русской литературе, а ее предмет - один из паттернов армянского текста, который связан с ассоциативно возникающей близостью судеб армянского и еврейского народов. Обсуждение Паттерн - строительная единица, слагаемое локального текста. Паттерны типологичны: это могут быть культурные артефакты, особенности ландшафта, климата, архитектура, гастрономический ряд, специфическая городская ментальность, имена собственные как знаки-символы культурного и исторического пространства, символы древней истории, почитаемые современниками, судьбоносные для жизни народа события и проч. [2]. В армянском тексте обнаруживается рецептивный паттерн, основанный на трагическом сходстве судеб армян и евреев. Однако такой паттерн возникает только в ХХ в. - после геноцида армян и холокоста, тогда как упоминание об армянах в русской литературе встречается значительно раньше. Мы не будем уходить в глубь истории литературы, чтобы остаться в рамках заявленного предмета исследования, приведем лишь несколько примеров. Судя по далеко не первостепенным деталям в лирике XIX в., армянин там предстает плутом, мошенником, торгашом. Аналогичный стереотип в русской литературе сложился и в отношения еврея. Русская литературная традиция [3], изображая еврея, выработала набор стереотипов: алчный торгаш, ростовщик, контрабандист, шпион, предатель, вражеский лазутчик, соглядатай, отравитель, «трусливый жидок» [4. С. 308; 5], говорящий с характерным акцентом [6; 7]. Весь этот «еврейский набор» можно отнести к армянину. Так, у Пушкина: «Неверную деву лобзал армянин» («Черная шаль») - похотливый «армяшка»; «Видел я, с товаром / Тифлисский ехал армянин» - для контекста этих пушкинских стихов следует упомянуть слова Л. Аннинского: «Неизменные армянские атрибуты: базар - деньги. Купец, мрачный, как ненастье, сидит и считает деньги день и ночь» [8. С. 173]; «Поди ты прочь - ты мне не сын, / Ты не чеченец - ты старуха, / Ты трус, ты раб, ты армянин! (Пушкин, «Тазит») - Пушкин воссоздает ксенофобную повседневность, константу любого сообщества всех времен и народов (заметим: констатация такого паттерна повседневности не равна убеждениям поэта). Упомянутые «армянские» фрагменты свидетельствуют: художественно реализованные характеристики армянина, социальные и моральные, не повод говорить об армянском тексте. Подробнее остановимся на сюжете рассказа Федора Сологуба «Маленький человек» (1907), в котором происходит буквальное - объемное - размыкание историко-литературного клише «маленький человек» - не без помощи образа армянина. Главный герой, Саранин, чиновник департамента (повествователь однозначно передает читателю «привет» от его литературных предшественников: «Традиции сослуживцев Акакия Акакиевича Башмачкина живучи» [9. С. 282]), решил уменьшить объемы своей корпулентной жены, воспользовавшись услугами армянина, у которого купил специальное снадобье. Вот описание армянина - вполне ориенталистское, с акцентом на экзотический облик: То была странная, словно из средних веков, фигура. Халат ярких цветов, с широким поясом. Высокая шапка, остроконечная, с черными узорами. Шафраном окрашенная борода, длинная и узкая. Белые, блестящие зубы. Черные, жгучие глаза. Ноги в туфлях. «Армянин!» - подумал почему-то Саранин. Армянин подошел к нему и сказал… [9. С. 276]. Жена решила подшутить над мужем, поменяв бокалы с вином: тот, что был со снадобьем, достался Саранину, и он стал катастрофически уменьшаться в размерах, проклиная армянина - торгаша и мошенника. «Где Халатьянц?» - вопрошает Саранин (слово «халат» превращается в фамилию с армянским суффиксом - Э.Ш.). Ежели у вас какие с ним дела, - говорил дворник, подозрительно глядя на Саранина, - то вы, господин, лучше уходите. Потому как он армянин, так как бы от полиции не влетело. - Да где же проклятый армянин? - закричал с отчаянием Саранин. - Из 43 номера. - Нет армянина, - отвечал дворник. - Был, это точно, это скрывать не стану, а только что теперь нет. - Да где же он? - Уехал. - Куда? - крикнул Саранин. - Кто его знает, - равнодушно ответил дворник. - Выправил заграничный паспорт и уехал за границу [9. С. 280]. Пошли слухи, что Сараниным в департаменте недовольны, подозревают его в сговоре с армянскими сепаратистами. Так, дискурс власти входит в свой традиционный регистр абсурда: …ваше удивительное умаление становится положительно скандальным: уже ходят в городе соблазнительные слухи. Не могу судить об их справедливости, но знаю, что эти слухи объясняют ваше поведение в связи с агитацией армянского сепаратизма. Согласитесь, департамент не может быть местом развития армянской интриги, направленной к умалению русской государственности [9. С. 283]. Очевидны как плутовская и мошенническая роль армянина - не неожиданная, а считанная с обывательских представлений, так и отношение власти к армянам, подпитывающее народное мнение. Если мы скажем, что после эпохальной армянской трагедии отношение к армянам в мифологии повседневности изменилось, то будем не правы. Вот как пишет об армянах литературовед Г.Д. Гачев, совершая в 1973 г. путешествие по Армении в целях культурологических наблюдений: «…им остается лишь изворачиваться и обманывать. Что обман - плохо, это для них трансцендентно, неисповедимо. Напротив, это, скорее, национальная добродетель» [10. С. 378]; «О, сколько мошенников в сем народе!» [10. С. 380]; «...все ведь - гении мошенства» [10. С. 387]; «Трудно армянам жить друг с другом. Легче - среди других народов. Уж слишком крепко заквашен народ: сплошная соль и камень. Каково жить соли с солью! Надо, чтоб вокруг соли - жижа была - ну, как русские, арабы, французы… Все это и к евреям относится. Так что их затея с государством Израиль - это поселить соль земли с солью земли. А сами с собой - жестоковыйны…» [10. С. 399]. Последний пассаж выводит на предмет нашего исследования: армяне и евреи, схожесть судеб. Мнение Гачева субъективно и в то же время представляет срез бытового сознания. Гачев, как бы оправдываясь перед читателем, пишет много позже (в 1990 году) в сноске к своему тексту: «…односторонний и перекошенный у меня тут получился образ Армении и армянина - как лубочного „армяшки“, по пословице: „где армянин прошел - там еврею делать нечего“. Очевидно, изза того так вышло, что я находился в низовой среде и мало общался с людьми культуры» [10. С. 387]. Тем не менее Гачев подмечает оригинальную типологию: «Эчмиадзин - армянский Иерусалим…» [10. С. 381], метафоризируя таким образом «библейскость» двух земель, двух народов. «Тут все говорило языком жизни - бывшей и будущей, - вечной жизни… Я решался - я входил во дворик, и из всех дверей выбегал любящий меня народ - прадеды и прабабки, правнуки и правнучки… Будущие и прошлые люди обнимали меня и выстраивались безмолвной шеренгой, ласково сокрушаясь, и кивая, и жалея меня, пока я шел мимо них и плакал от скорби и счастья…» - это уже пишет Андрей Битов в цикле очерков «Уроки Армении» [11. С. 273]. Писатель восхищается армянским народом, способным, преодолев трагическую историческую травму, сохранить в себе то, что дает ему право на будущее, - связь поколений, являющуюся «исторической, ибо затрагивает не отдельную личность, а целое общество, цивилизацию» [12. С. 261]. Для Битова армянский текст выстраивается как культурный мифокод личности, целого народа и всего человечества, через который возможно преодолеть современную энтропийную «историософию личности, прерывающей целостность Жизни, основанной на непрерывности поколений» [12. С. 261]. Собственно армянский текст складывается только в ХХ в. - и именно стараниями русских писателей. Это русскоязычная рецепция страны и народа, которые восхитили их и позволили пристально посмотреть, сравнивая с Арменией, на свою родину, на себя. Это писатели «ворованного воздуха» [13. С. 270], как их называл Осип Мандельштам, стоящий у истоков армянского текста. Важность рода, родов (а значит, прошлой, древней жизни) для армянской ментальности подчеркивается всеми, кто пишет об Армении в ХХ в. и ныне. Эта древность, по словам современной поэтессы, как «распластанный ковер / плодов садов / моих прадедов…» [14. С. 9]. Говоря о метасмыслах, или этноспецифических кодах культуры (они же ментефакты), зашифрованных в коврах (хотя и не армянских, но это дела не меняет), Гачев пишет: «...ковер=портативный (буквально „переносный“) храм… Ковер обнаруживается как всеобщий знаменатель и значитель, к которому приводимы все явления и отрасли бытия, природы, общества и человека… И Времена года, сезоны - записаны на ковре» [10. С. 295- 296]. Современная армянская поэтесса Лиана Шахвердян, пишущая по-русски, как бы продолжает: Прабабушка навсегда вплела имя мое в зигзаги узоров ковра рода… народа… С тех пор все прапра… мне смотрят в затылок: я слышу их голоса… [14. С. 9]. Аналогично героиня романа Дины Рубиной «Вот идет Мессия!», попав в Иерусалим, на землю предков, то и дело встречает на улице, в магазине, в транспорте своих умерших родственников. (Подобный мотив М. Вайскопф называет типичным для русской литературы Израиля: «Столь же часто рассказчик встречает здесь своих убитых предков или родственников, восставших из расстрельных рвов, либо просто давно утраченных, скончавшихся друзей» [15. С. 245]. Вдруг в чужом человеке проступают знакомые черты: лицо, походка, «манера совать под мышку свернутую в трубочку газету - вылитый дядя Исаак, только чуть больше лысина на затылке, - так ведь сколько лет после его смерти прошло. А сколько раз она уже натыкалась на деда! Дважды бежала следом, чтобы еще раз в лицо заглянуть (хотя осознавала, конечно, что выглядит странно). И радостное вздрагивание души, захлестнутое дыхание, спазм в горле, слезы на глазах - были ей такой наградой за все безумие отъезда…» [16. С. 20]. Здесь, в Иерусалиме, куда, как к первозданному холму, стекаются все цивилизации, проступают «тени забытых предков»: И никуда не деваются человеческие лица. Они проступают сквозь века, бесконечно прорастают из завязи древних генов, проявляются, как на старых фотоснимках, да и просто смотрят сегодняшними глазами с полустертых фресок древних атриумов [17. С. 251]; Понимаешь… главный культурный шок у нашего брата-европейца… возникает здесь отнюдь не от пейзажа непривычного или там орущего осла. Самый-то шок - от внезапного открытия, что все они были. Все они, которых брат-европеец видал на картинах художников в Третьяковке или Эрмитаже… все они, оказывается, были, все! И Авраам со своей Сарой, и Яаков со своим колготливым семейством, и куча царей и пророков, и Иисус, и Иоанн Креститель - все, все были тут, неподалеку, в районе твоей поликлиники или прачечной. Вот от этого можно спятить! [17. С. 301-302]. Точно так же и Гачева, едущего в поезде в Армению, принимают за своего - то ли армянина, то ли еврея: «Вы, наверное, оттуда? - мне говорят. Похож я на кавказца: чернявый. Приятен этот некоторый маскарад» [10. С. 353]. (Гачев по материнской линии еврей.) В подобный маскарад погружается и путешествующий по Армении Юрий Карабчиевский: …продавщица - очень милая женщина, стройная пожилая еврейка, то есть, конечно, армянка, но очень похожа. Армян, похожих на евреев, - множество, и вероятно, от этого я тоже иногда чувствую себя ва-а-сточным человеком. Вот подходит к нам бородатый дедушка, очень похожий на моего, в каких-то калошах на босу ногу, сейчас спросит с еврейским акцентом… но он спрашивает с армянским [18. С. 218]. К Гранту Матевосяну, армянскому писателю, оба - Битов и Карабчиевский - отсылают как весомому авторитетному мнению, в частности, Карабчиевский пишет: он говорил о родстве судеб армян и евреев, а евреи как раз - хрестоматийный пример сохранности нации вопреки всем разрушительным факторам. Хотя у евреев, в отличие от армян, по сути, нет современной национальной культуры… «Как так можно говорить!» - вскидывается Грант, и теперь уже он меня утешает… [18. С. 266]. Именно в Армении еврей Карабчиевский почувствовал свое право просто и внятно сказать «я еврей», не встретив в ответ и даже не ожидая никакой неадекватной реакции, о чем в России, по словам рассказчика «Тоски по Армении», говорить «неприлично». Дома в России… вопрос этот устно задается редко, потому что если русский, то что ж тут такого, а если еврей, то уж лучше не надо, зачем вводить в неловкость присутствующих. У нас в России вопрос этот чисто письменный, а если предмет разговора, то в узком кругу. Вопрос, обязательный к написанию и запрещенный к произнесению... [18. С. 197]. Именно эта глубинная психологическая травма советского еврейства лежит в сюжете романа Карабчиевского «Жизнь Александра Зильбера», намеренно, демонстративно преодоленная в романе его сына, писателя Аркана Карива, «Переводчик». (Уникальный случай в русской литературе: не только авторы находятся в родстве - отец и сын, но и герои их романов: Александр Зильбер Карабчиевского - отец Мартына Зильбера, героя романа Карива.) Василий Гроссман в своем армянском травелоге «Добро вам!» рассуждает о схожести судеб евреев и армян. Армяне - древний народ, с тысячелетней культурой, с тысячелетней историей, народ, переживший множество войн, народ-путешественник, народ, веками терпевший гнет захватчиков, народ, в борьбе обретавший свободу и вновь попадавший в рабство. Может быть, в этом и объяснение монгольских приплюснутых носов, голубых греческих глаз, ассирийской черноты, персидских угольных очей?.. А евреи! И черные, и горбоносые, и курносые, и смуглые, и голубоглазые, белоголовые - лица азиатские, африканские, испанские, немецкие, славянские... [19. С. 10]. Далее он описывает встречу с простыми армянами-селянами: свадебное застолье, слово в честь приехавшего из Москвы гостя берет плотник. Он говорил о евреях. Он говорил, что в немецком плену видел, как жандармы вылавливали евреев-военнопленных. Он рассказал мне, как были убиты его товарищи евреи. Он говорил о своем сочувствии и любви к еврейским женщинам и детям, которые погибали в газовнях Освенцима. Он сказал, что читал мои военные статьи, где я описываю армян, и подумал, что вот об армянах написал человек, чей народ испытал много жестоких страданий. Ему хотелось, чтобы о евреях написал сын многострадального армянского народа. За это он и пьет стакан водки. Все люди поднялись со своих мест, мужики и бабы, и долгий, тяжкий гром рукоплесканий подтвердил, что армянский крестьянский народ полон сочувствия к еврейскому народу. Потом выступали, обращаясь ко мне, старики и молодые. Все они говорили о евреях и армянах, о том, что кровь и страдания сблизили евреев и армян. Я услышал от стариков и молодых слова уважения и восхищения, обращенные к евреям, к их трудолюбию, уму. И старики убежденно называли еврейский народ великим народом... [19. С. 61]. Тронутый таким вниманием и пониманием, трагическим родством двух народов, Гроссман пишет, что никогда никому не кланялся до земли, но этим армянским крестьянам кланяется, помня о зверствах фашистов, прошивших и его личную судьбу, будет помнить до конца жизни речи простых армянских братьев. Геноцид армян 1915 г. - главный паттерн армянского текста, мимо него не проходит ни один писатель, если его волнует Армения. П ерсонаж романа Сухбата Афлатуни «Рай земной», Ричард Геворкян, произносит сакраментальные слова: Есть народы, которые интересны только в состоянии несчастья, трагедии. Как мы, армяне. Как евреи. Как поляки… [20. С. 180]. Стихи «Цицернакаберд», получившие название по топониму, давшему название мемориалу, принадлежат эстонцу, живущему в Италии, пишущему порусски, - Алессио Гаспари (гетероним поэта Калле Каспера). На Цицернакаберде тишина, Лишь ласточки поют о Геноциде, О всех бесчисленных, затерянных в Аиде, О том, какая страшная цена Назначена - нет, не за ум и честь, Единственно - за продолженье рода, За то, чтоб не рассеялась порода И каждый бы в душе лелеял месть [21. С. 79]. Ключевые для нашей статьи слова - «продолженье рода» - это главная составляющая культурного феномена «Армения». Находясь внутри этого сооружения - памятника погибшим армянам и глядя вокруг, рассказчик «Тоски по Армении», ощутивший именно здесь, в Армении, свое еврейство, отчетливо осознает свое родство с этой землей: прямо в сердце меня укалывает эта мысль, в чем подлинная суть родства, между мной и ими, того родства о котором мне столько раз пытались сказать армяне и которое я сам чувствую в себе постоянно. Нет, не древние культуры, разве знатность происхождения может служить основой любви? И не национальная обособленность, откуда она у меня, никогда не бывало. Нет, главное здесь в другом: духовное родство оставшихся в живых. Естественная близость и понимание и взаимное утешение все потерявших, но оставленных Богом жить для какой-то Ему лишь ведомой цели. Это близость и родственность Иова - Иову, это притяжение сироты к сироте. Два миллиона армян и шесть миллионов евреев, разные цифры - и одна цифра: две трети населения и там и тут… Кровь и величайшие в мире несчастья роднят евреев с армянами, как не могут роднить никакие блага [18. С. 293-294]. Погибли дети Иова, которые были у него ДО всех испытаний (Иов. 1, 18-19), а после того, как испытания Иова завершились, у него снова были дети: «И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние... И было у него семь сыновей и три дочери» (Иов. 42, 12-13). Дети Иова - трагическая и одновременная назойливо-непреходящая метафора, упрек человечеству за уничтожение себе подобных, эта метафора все не устаревает, она вновь и вновь всплывает в памяти, когда подводятся итоги кровавому ХХ в. Заключение Армянский текст, существующий в русской культуре и литературе, - это конструкт, созданный писателями и путешественниками, тиражируемый от текста к тексту, письменному и устному. Мы рассмотрели лишь один из паттернов армянского текста - родстве армян и евреев. По словам Осипа Мандельштама, одного из «прародителей» армянского текста, земля армянская - «младшая сестра земли иудейской», что ощутил и осмыслил каждый из представленных в статье путешественников по Армении - Василий Гроссман, Андрей Битов, Юрий Карабчиевский, Георгий Гачев.

Об авторах

Элеонора Федоровна Шафранская

Смоленский государственный университет; Московский городской педагогический университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: shafranskayaef@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-4462-5710

доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры русской литературы

Российская Федерация, 214000, Смоленск, ул. Пржевальского, 4; Российская Федерация, 129226, Москва, 2-й Сельскохозяйственный проезд, д. 4, к. 1

Список литературы