Деривационно-семантическое пространство «Лицемерие и притворство» в русском языке: психолингвистический аспект

Полный текст

Введение

Этика, мораль, нравственность, поведенческие стереотипы и психологический портрет личности представляют собой единое концептуальное пространство, объективация которого в языке всегда привлекала внимание лингвистов. Как известно, морально-­этические нормы, как и деонтические нормы в целом, имеют прототипический характер: они регулируют множество коммуникативных ситуаций, описывают стереотипы межличностного взаимодействия, типичные установки и поведение субъектов, характеризуют социально нерелевантные действия и оценочные реакции людей. Моральные ценности «говорят не о том, что есть, а о том, что должно быть» [1. C. 4]. Для современной лингвистики актуальным становится изучение «нормативной эксплицитности», а именно способов вербализации правовых и этических норм, представлений, запретов, социальных законов, социально-­психологических установок и преспективов нравственного поведения. Слова, указывающие на модели поведения человека, в ментальном лексиконе занимают особое место. По мнению В.И. Постоваловой, в настоящее время «этическая оценка в ее лингвистическом ракурсе исследуется в новом направлении гуманитарной науки — лингвистической метаэтике, изучающей нравственное сознание человека через его отображение в языке — разных видах деонтического дискурса, этических номинациях, оценках и др.» [2. C. 406].

С точки зрения Ю.Д. Апресяна, представления об основополагающих заповедях русской наивно-­языковой этики можно извлечь из анализа таких лексических единиц, как смотреть и подсматривать, слушать и подслушивать, свидетель и соглядатай, любознательность и любопытство, жаловаться и ябедничать, предупредительный и подобострастный, гордиться и кичиться, что свидетельствует о закреплении в значениях слов морально-­этических норм [3. C. 39].

Предметом исследования выступили производные лексические единицы, образующие деривационно-­семантическое пространство «Лицемерие и притворство», главная функция которых — объективировать представление о нежелательных, предосудительных, социально осуждаемых моделях поведения человека. Цель исследования — выявить и охарактеризовать в психолингвистическом аспекте процесс словообразовательного маркирования семантических доминант исследуемой сферы, а именно слов лицемерие, двуличие, двоедушие, криводушие и притворство. Они объективируют в языке рационалистически-­прагматическую модель коммуникации, обусловленную морально-­нравственными ориентирами личности. «Этика здравого смысла предупреждает, что самым опасным в поведении окружающих людей выступает обман. При этом неприкрытая ложь опасна и для самого субъекта, и потому обман прикрывается добрыми чувствами, рядится в самые разные одежды и принимает самые разнообразные личины» [4. C. 179–180].

Лицемерное поведение можно трактовать как разновидность «обманных действий» и как проявление очевидной и неочевидной коммуникативной прагматики. Оно противоречит нормам диалогической этики, фиксирующей «нормативно-­ценностные основания социокультурной практики речевой коммуникации» [5. C. 40]. «Общеоценочные» и «частнооценочные» номинации «имеют отношение к соответствию или несоответствию норме (существующей и идеальной), восприятию объектов, вызываемым ими ощущениям (приятному и неприятному), к активному психологическому началу человека (его желаниям, стремлениям, воле, долгу, обязанностям), … к прескриптивной функции речи, реализующейся в определенных типах речевых актов» [6. C. 183].

Новаторство работы состоит в том, что в ней впервые предпринята попытка описать производные лексические единицы, объективирующие стереотипы неискреннего, лицемерного, лживого поведения в психолингвистическом аспекте, позволяющем интерпретировать морфосемантическую структуру слова как проявление динамики русского языкового сознания. Для описания результатов словообразовательной детерминации исследуемых понятий в этом ключе мы предлагаем следующий алгоритм анализа: 1) охарактеризовать семантическую структуру доминантных слов; 2) на основе синонимических и ассоциативных рядов установить лексический состав и границы исследуемого пространства; 3) выявить основные типы производных в составе коррелирующих словообразовательных гнезд и их компонентов; 4) определить спектр чувств и эмоций, сопровождающих процесс идентификации и оценивания лицемерного поведения.

Одной из теоретических посылок нашего исследования стал тезис о «внутреннем структурировании» психолингвистики как науки, в результате чего, наряду с «психолингвистикой дискурса», «психолингвистикой мышления» и «нейропсихолингвистикой» выделяется «психолингвистика сознания», которая «включает в свой состав фоносемантику, комплекс проблем описания ментального лексикона, психолингвистические аспекты изучения словообразования, грамматики и т.п.» [7. C. 45]; ср. термин «языковое сознание», который указывает на «неразрывную связь лингвистических проявлений с содержанием сознания человека» и в полной мере раскрывается при модельном описании «целостной структуры рече-­мысле-языковой системы» [8. C. 15]. Другим теоретическим основанием нашего исследования стало понятие «психологической (психолингвистической) структуры значения слова», представляющей собой единство вербальных и невербальных компонентов, неразрывно связанных с коннотативными (эмоционально-­оценочными) смыслами, в разной степени осознаваемыми носителями языка (А.А. Леонтьев, А.А. Залевская, И.А. Стернин, А.В. Рудакова, В.В. Красных, Е.Ю. Мягкова, В.И. Шаховский и др.). Его трактовка как компонента ассоциативной структуры» позволяет говорить о «принципиальном единстве психологической основы ассоциаций и семантических компонентов значения слова» [9. C. 10].

Методы и материалы исследования

При описании словообразовательных процессов в языке, на наш взгляд, необходима интеграция структурно-­семантического, когнитивного и психолингвистического подходов, при которой акты деривации рассматриваются как результаты деятельности языкового сознания, см. интерпретацию словообразования как «источника реконструкции языкового сознания» [10]. Поэтому в качестве методов нашего исследования выступили компонентный анализ семантической структуры слова; лингвокультурологический анализ словарных дефиниций, представленных в лексикографических источниках разного типа; психолингвистическая интерпретация внутренней формы дериватов. В настоящее время ученые предлагают исследовать внутреннюю форму слова с учетом достижений «когнитивно ориентированных лингвистических дисциплин, изучающих ассоциативно-­апперцепционный характер мышления человека» [11. C. 77].

Перспективный (синхронический) и ретроспективный (диахронический) словообразовательный анализ лексических единиц, образующих исследуемую семантическую сферу, является одним из способов выявить и описать роль и место деривационных средств в формировании понятийно-­логической, аксиологической и концептуальной модели окружающей действительности. «…За процессами языкового воспроизводства и креативности стоят общие когнитивные процессы деривационного характера, … т.е. процессы концептуальной деривации, связанные с развитием и формированием общей и языковой картины миры» [12. C. 58].

Материалом для исследования послужили толковые, словообразовательные, синонимические, ассоциативные и идеографические словари русского языка, а также данные Национального корпуса русского языка.

Результаты и обсуждение

Представление о лицемерии в русском языковом сознании

Способы вербализации стереотипов человеческого поведения, связанных с социальным взаимодействием, физическим, психическим состоянием людей и процессом межличностной коммуникации, характеризуют ценностный аспект языковой личности. Лексические единицы исследуемого семантического пространства объединяются на основе интегрального признака «отношение к членам социума», проявляющегося в соответствии или несоответствии внешнего поведения характеру и внутреннему миру человека.

Деонтическое предписание «быть честным» (говорить правду) по оценочной (аксиологической) шкале соответствует положительному полюсу, в то время как нарушение этой нормы (например, «казаться честным», «изображать искренность») оценивается негативно. «Признак «кажимости», несовпадение фактического положения дел с тем, что представляется наблюдателю, лежит в основе важного для языка противопоставления реального и мнимого (воображаемого или обманного) миров» ¹.

Представление о лицемерии в языковом сознании носителей русского языка имеет давнюю историю и с течением времени сформировалось в стереотипный, функционально значимый для современной речевой коммуникации образ. Лицемерие — ‘несоответствие слов, поступков человека истинным чувствам, убеждениям, намерениям; притворство’^[2]. Словообразовательное гнездо с исходным словом лицемер включает в себя 16 дериватов: субстантив со значением женскости лицемерка; глаголы лицемерить, полицемерить, лицемерничать, слицемерничать, лицемерствовать; адъектив лицемерный, на базе которого образованы существительные со значением отвлеченного признака: лицемерие, лицемерность, лицемерство; адвербиальные слова: лицемерно, нелицемерно и др.^[3]. Социально-­психологическое назначение перечисленных дериватов — выразить пристрастное, ценностное отношение к процессу межличностного взаимодействия, а также интерпретировать действительность с точки зрения деонтических норм.

Вершина словообразовательного гнезда — непроизводный с точки зрения синхронии агентив лицемер имеет четкую морфемную структуру, но не совсем ясную внутреннюю форму: «ст.-слав. лицемѣр от *lice и *-menъ — меняющий лица, двуличный (см. мена); сближено с mӗra, mӗriti (см. мера)» ⁴ (C. 506); см. также «мер I в лицемер (см.), связано с мéна» (C. 600).

С точки зрения В.В. Красных, «при изучении психологической структуры значения слова особое внимание следует уделять архаическим слоям сознания, актуальным для современного носителя языка (представителя культуры), и коннотативным и эмотивным аспектам значения» [13. C. 1309]. В этой связи одной из архетипических единиц исследуемого семантического пространства является понятие «лицо» как «главная проекция души человека». Деривационно-­смысловая триада «лицо — личина (маска) — лицемер» отражает процесс «рационального словообразования», при котором дериваты заменяют собой дескриптивное описание и актуализируют эмоционально оценочную коннотацию.

Смысловая и структурная соотносительность слова лицемер со словом личина не вызывает сомнений: «Личина (устар.) 1. маска; 2. (перен.) напускные манеры, внешний вид, посредством которых скрывается истинная сущность кого-, чего-­либо. Устойчивое: надеть личину — прикинуться кем-­либо или каким-­либо»^[5]. В «Толковом словаре» В.И. Даля производное личина представлено в словарной статье «лицé, лицо» и семантизируется следующим образом: «накладная рожа, харя, маска», «ложный, притворный вид, лукавое притворство // он бездельничает под личиной смиренья. Снять с кого личину». При этом глаголы лицемерить / лицемерствовать толкуются именно через слово личина (от лицо): «принимать на себя личину, быть двуличным, облыжным, действовать притворно, обманывать внешностью; прикидываться смиренным, ханжить, льстить кому из своих видов». Отсюда лицемер — «ханжа, притворно набожный или добродетельный корыстный льстец»^[6].

В «Русском семантическом словаре» широко представлены наименования лиц «по свойствам натуры, чертам характера, а также по поступку, поведению, определяемыми такими свойствами, чертами», в частности, в подгруппе «обман, хитрость, ловкачество, беспринципность, льстивость, ханжество, подозрительность»: двурушник, комедиант, иудушка, конформист, конъюнктурщик, лицедей, лицемер, обманщик, перевертыш, приспособленец, притвора и притворщик, святоша, симулянт, фарисей. филистёр, флюгер, хамелеон, ханжа, шарлатан и др.^[7], ср. также иезуит, волк в овечьей шкуре, ипокрит, Тартюф, двуликий Янус, притворщик^[8].

Для подобных лексических единиц антропоцентрической направленности «коннотативное значение приобретает особую значимость в силу специфики самого объекта исследования, так как обычно то, что характеризует человека (его характер, поведение, внешний облик, действия, отношения между людьми и т.д.), представляет оценочные категории» [14. C. 17]. Семантическая структура агентива лицемер включает в себя отрицательный эмотивно-­оценочный (= психологический) компонент, поскольку ассоциатами для него выступают понятия «ложь, неискренность, притворство», вызывающие идентичную чувственную реакцию. По сравнению со словом лицедей (калька с греческого, букв. «делающий лицо») ‘(устар). актер; притворщик’ в лексеме лицемер негативная коннотация получила развитие прежде всего на базе соответствующих ассоциаций. Она в семантике этого слова стала доминирующей и определяющей, т.е. фактически трансформировалась в лексическое значение данной языковой единицы. Если в номинации лицедей эмоционально-­оценочный компонент является адгерентным (ситуативным, контекстуальным), то в слове лицемер он явно уже стал ингерентным (узуальным). «Названия человека как личности социальной и духовной позволяет выяснить природу ценностей и императивов традиционной культуры, нормы, правила поведения и взаимодействия людей в обществе, поскольку социальное поведение человека регулируется принятой в обществе моралью как одного из важнейших элементов культуры» [15. C. 134].

В «Толковом словаре» В.И. Даля отвлеченные понятия представлены тремя субстантивами: лицемерие, лицемерство и лицемерность; «лицемерный поступок» — это «деяние, где зло скрывается под личиной добра, порок под видом добродетели». Кроме адъектива лицемерный представлены также два других прилагательных «лицемеристый и лицемероватый» со значением «в меньшей степени с наклонностью к сему» (к лицемерию)^[9]. Можно предположить, что два последних адъектива обозначены как потенциально возможные лексические единицы в узуальной повседневной речи в зависимости от их функции. «Большое количество антропологических прилагательных имеют два разных значения — (1), Свойство, характеристика личности и (2) поведение, актуальная характеристика человека в конкретной ситуации» [16. C. 85].

Процессуальное воплощение этической оппозиции «искренний — неискренний» представлено в психологически значимом предикате лицемерить — «проявлять неискреннее отношение к кому-­либо, прикрывая злонамеренность притворным чистосердечием, добродетелью; син. двоедушничать, двуличничать, фальшивить, фарисействовать, ханжить»^[10].

Психологический компонент лексического значения имеет место и у прилагательного двуличный. «1. (устар.) имеющий два лика, лица; 2. лицемерный, неискренний»^[11]. Компоненты значения слова двуличный, представленные его интенсионалом, с течением времени получили устойчивую эмоционально-­экспрессивную окраску — коннотацию осуждения, неодобрения, поскольку сопутствующие окказиональные смыслы с течением времени перешли в разряд узуальных. «Слово двуличный в современном русском языке выражает только одно значение — лицемерный, неискренний, двоедушный, имеющий как бы два лица. … Все эти слова окружены экспрессией осуждения, порицания»^[12].

В «Словообразовательном словаре русского языка» (1985) данный адъектив представлен в рамках двух словообразовательных гнезд — с вершиной «два» и с вершиной «лицо». И если адъектив двуликий соотносится с основой лик, то прилагательные двулицый и двуличный — с мотивирующей основой лицо. Конкретная словообразовательная парадигма прилагательного двуличный включает в себя агентивы двуличник и двуличница; глаголы двуличничать и сдвуличничать, наречие двулично; отвлеченные субстантивы двуличность и двуличие, а также прилагательное двуличневый^[13]. Лексикографические источники констатируют тождество близких по смыслу понятий: двуликий — «то же, что и двуличный (Двуликий Янус — о двуличном, лицемерном человеке)»^[14]. Об абсолютном тождестве понятий «двуличие» и «лицемерие» свидетельствуют и глаголы: двуличничать — «проявлять лицемерие, неискреннее отношение к кому-­либо поведением, словами, скрывающими истинные чувства; син. лицемерить, фальшивить»^[15]; ср. криводушничать, двоедушничать; двуличничать — «хитрить, лицемерить, лукавить, говорить не то, что думаешь»; двуличие / двуличность —«состояние и свойство двуличного человека или предмета о двух лицах // двоедушие, лицемерие, облыжность, лукавство, скрытность; двуличный, двоедушный человек»^[16].

Устаревшая лексика, слова-­хронофакты свидетельствуют о конкретно-­предметном значении других однокоренных слов: «двуличка (двуличная вещь) — ткань без изнанки, на два лица, двулицевая, двуличенка»^[17]. Данная номинативная единица базируется на переносном значении слова лицо — «обращенная наружу лицевая сторона чего-­либо (ткани, одежды и т.п.); противопол. изнанка»^[18].

Архаическими слоями сознания обусловлено существование корреляции двоедушие и криводушие. «Двоедушие — качество или свойство двоедушного человека — лживость, притворство, лукавство, лицемерие. Двудушничать — лицемерить, лукавить; двоедушник, двоедушница — двоедушный человек»; ср. «Дво (у) язычить, двуречить /двоеречить — лукавить и говорить двояко, так и иначе; дво (у) язычие, дво (у) язычность — свойство двуязычного, двоякость речей»^[19].

Более частотным и более образным, по сравнению со словом двоедушие, в русском языке является композит криводушие (от кривая душа) — «(уст.) неискренность, лицемерие и адъектив криводушный (уст). ‘поступающий против совести, кривящий душой; неискренний, лицемерный»^[20].

Словообразовательный потенциал обоих понятий в силу стилистической маркированности невелик: два → двое → двоедушный → двоедушие, двоедушничать → сдвоедушничать^[21]; душа → криводушный → криводушно, криводушие, криводушник, криводушничать; криводушник → криводушница; криводушничать → покриводушничать, скриводушничаь^[22]. Экспрессивность всего блока производных связана с образностью (архаичностью) их внутренней формы, которая вызывает сопутствующие чувства, эмоции и представления.

Отдельное место в исследуемом деривационно-­семантическом пространстве занимает глагол притворяться и его дериват с отвлеченной семантикой притворство — «лицемерное, лживое поведение, преследующее цель ввести в обман, в заблуждение»^[23]. В «Новом объяснительном словаре синонимов» (2000) представлен следующий синонимический ряд: притворяться, прикидываться, симулировать, который «обозначает попытку субъекта создать у другого человека неверное представление о действительности: при этом в качестве объекта, о котором создается ложное представление, выступает сам субъект»^[24]. Однако данное концептуальное понятие, по сравнению с понятиями «лицемерие» и «двуличие», является более широким, более диффузным и может выражать амбивалентную оценку. Притворство как тип поведения не всегда оценивается негативно, здесь возможно и снисходительное отношение к субъекту действия: женское притворство, притвориться спящим.

Синонимические и ассоциативные ряды

Психологическая способность личности к наблюдению и анализу неискреннего, лживого поведения приводит к перманентному процессу его оценивания и вербальному воплощению, о чем свидетельствует большое количество лексических единиц, объективирующих в языке обманные действия и их результаты, однако лексическими доминатами исследуемого семантической зоны остаются слова лицемерие, двуличие, двоедушие, криводушие и притворство.

Смысловую вариативность исследуемого концептуального пространства демонстрируют синонимические ряды, которые следует признать и ассоциативными: «Лицемерие, лицемерность, неискренность, лживость, фальшь, фальшивость, двоемыслие, двоедушие, криводушие, двуличие, двуличность, двойственность, ханжество, фарисейство, тартюфизм, ипокритство, см. притворство»^[25]. В синонимическом словаре антропоцентрической направленности под. ред. Ю.Д. Апресяна лексема лицемерие зафиксирована только в качестве слова-­аналога к синонимическому ряду неправда, ложь, вранье, а также в статусе деривата, наряду со словами видимость, маска, личина, неискренний, деланный, напускной, наигранный, мнимый и др.^[26].

Идеографические, стилистические и контекстуальные синонимы, как и ассоциативные ряды слов^[27] (см. [9]) отражают динамику и расширяют границы деривационно-­семантического пространства за счет дополнительных смыслов и эмоционально-­экспрессивной коннотации. Так, в сознании людей лицемерие, двуличие и двоедушие очень часто связаны с изменой (ср. лицемерный — коварный, вероломный, продажный), поэтому в идеографических словарях существительное лицемер представлено в окружении других лексических единиц близкой смысловой сферы «предательство»: иуда, предатель, провокатор, неверный, перебежчик, ренегат, отступник, изменник, перевертыш, перекрасившийся, хамелеон, перерожденец и др.^[28]: В фильмах моего детства и юности носителем двоедушия, трусости и потенциальной готовности к предательству непременнейшим образом оказывался жалкий интеллигент в очках (Б. Васильев. Оглянись на середине // «Октябрь», 2003). Приведем примеры использования подобных синонимов и ассоциативных слов в художественном дискурсе (здесь и далее иллюстративный материал извлечен из Национального корпуса русского языка^[29] — В.Ф.):

Так Рубин сразу показал майору всю свою неискренность и свое двуличие (А. Солженицын. В круге первом // «Новый Мир», 1990);

Ее оскорбляла даже тень двуличия и двоедушия, нечистота, непрямота отношений, неполнота доверия или самоотдачи (Л.К. Чуковская. Памяти Фриды (1966);

А ты не знаешь, что такое ложь, лукавство, двоедушие, у тебя две жизни, но душа одна (М. Кураев. Записки беглого кинематографиста // «Новый Мир», 2001);

«Ошибки всем людям свойственны», и суровости может быть достойно только одно лицемерие, коварство или вообще заведомое криводушие (Н.С. Лесков. Письмо М.А. Протопопову, 23 декабря 1891 г.);

При этом в Леонтии не было и тени лицемерия, двуличия, коварства (А.Н. Бенуа. Жизнь художника (1955));

Если он ошибался, то явно сознавался в ошибке, и исправлял ее по-­царски, но не прощал обмана, криводушия, лихоимства, непослушания (Ф.В. Булгарин. Воспоминания (1846–1849)).

Таким образом, семантизация понятия может осуществляться при помощи слов-­ассоциатов, в функции которых выступают не только синонимические единицы, но и фоновые знания и понятия, совокупности образов и представлений. В данном случае мы имеем дело с так называемой «семантической ассоциативностью» [9].

Лицемерие и психологические свойства личности

Психолингвистическая интерпретация исследуемой семантики предполагает как описание, так и оценку психологических свойств личности. Лицемерие в русской культуре всегда отождествлялось с пороком, в основе которого лежит не просто нарушение морально-­этических норм, а психологический портрет человека, его осознаваемой или неосознаваемой приверженности к обманным действиям: Если б тебя смолоду учили, ты знал бы, что нет гнуснее порока, как лицемерие и неблагодарность! (М.Е. Салтыков-­Щедрин. Из других редакций. Царство смерти (1857–1865)). Такой тип поведения вызывает осуждающую эмоциональную реакцию: Подписей слишком много и… о лицемерие! О двуличие! Где вы, росчерки, подчерки, закорючки, хвостики? (А.П. Чехов. Пережитое (Психологический этюд) (1880)).

Психологический компонент в лексическом значении слова лицемерие актуализируется в зависимости от контекста. Выделим наиболее частотные психологические параметры лицемерного поведения:

• лицемерие как свойство натуры и психики человека: Тем не менее лицемерие было до такой степени потребностью его натуры, что он никак не мог прервать раз начатую комедию (М.Е. Салтыков-­Щедрин. Господа Головлевы (1875–1880));
• лицемерие как неадекватное психопатическое состояние: До сих пор, когда я бывал должен, то впадал в лицемерие — очень противное, психопатическое состояние (А.П. Чехов. Письмо А.С. Суворину, 29 августа 1888 г. Сумы);
• лицемерие как категория сознания: И чем больше увеличивается расстояние между действительностью и сознанием людей, тем больше растягивается и лицемерие (Л.Н. Толстой. Царство божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание (1890–1893));
• лицемерие (двоедушие) как раздвоение личности: Я думаю, что двоедушие — один из самых существенных признаков нашей жизни; есть роль, и есть актер, исполнитель, есть некое раздвоение личности (И.А. Дедков. Дневник (1977)).

Лицемерие и неискренность как тип поведения у адресата речи вызывает относительно идентичные чувства, эмоции и эмоциональные реакции. В психологической науке существует множество классификаций эмоций, которые строятся на разных основаниях. «Положительность» или «отрицательность» эмоции определяется «в зависимости от степени желательности или нежелательности вызываемых ею последствий» [17. C. 34], см. о типологии чувств и эмоций [18–20].

Анализ нормативных суждений в художественном типе дискурса показал, что лицемерие и притворство вызывают у людей следующие чувства негативного характера:

• чувство возмущения: Тут поважнее всяких честных слов. Меня лицемерие возмущает, ложь! — Не понимаю! — проговорила Ольга Ивановна, и слезы заблестели у нее на глазах (А.П. Чехов. Житейская мелочь (1886)); ср. Такое криводушие окончательно меня возмутило, и чиновник был прогнан с надлежащим внушением (Н.М. Пржевальский. От Кяхты на истоки Желтой реки (1884–1885));
• чувство ненависти: Ненавидь всякое лицемерие и всё, что не угодно Богу (Л.Н. Толстой. Учение 12-ти апостолов (1885)); ср. Он был богат, благороден и знатен; имел прямой и честный характер; любил правду и ненавидел притворство, а это совсем не шло под стать тому времени, в котором он жил (Н.С. Лесков. Скоморох Памфалон (1887));
• чувство отвращения: Что может быть отвратительней этого безысходного двуличия, этого оскорбительного бессилия: радоваться малейшему успеху восставших и присоединяться к общему возмущению вслух! (М. Шишкин. Всех ожидает одна ночь (1993–2003));
• чувство резкого неприятия, отторжения: Если замечал в ком-­то фальшь, двуличие, способность сделать подлость, разом прерывал всякие отношения (Э. Барсуков. Служение слову // «Ковчег», 2014); ср. Ничто мне так не противно, как притворство! (М.Е. Салтыков-­Щедрин. Секретное занятие (1863)).

Таким образом, чувства и эмоциональное состояние человека в данном случае обусловлены когнитивным оцениванием ситуации, субъективными переживаниями, регуляцией своего поведения и своих психических реакций в ответ на социально нерелевантные действия других членов общества.

В результате проведенного анализа становится ясно, что семантически идентичные понятия лицемерие, двуличие, двоедушие, криводушие и притворство не являются равнозначными, поскольку круг их ассоциативно-­чувственный реакций отличаются степенью пейративной оценки. Несмотря на то, что носители языка психологически связывают референциальные значения этих слов, они по-­разному «действуют на эмоциональную сферу сознания, вызывая в нем различную сферу представлений и переживаний» [21. C. 309], из чего следует, что исследуемое семантическое пространство одновременно целостно и дискретно.

Заключение

Изучение словообразовательных процессов сквозь призму психолингвистики и лингвистической метаэтики позволяет рассматривать совокупности производных слов как макроединицы хранения и систематизации ментально-­языковой информации, связанной с социально-­психологическими установками носителей языка, их поведением и коммуникативной деятельностью. Анализ лексических единиц антропологической направленности, появившихся в результате актов деривации, является одним из способов презентации знаний о языковом сознании представителей русской лингвокультуры.

В результате исследования деривационно-­семантического пространства «Лицемерие и притворство» установлено, что его лексические доминанты (слова лицемерие, двуличие, двоедушие, криводушие, притворство), называя нерелевантные, отрицательно оцениваемые обществом стереотипы поведения, формируют деонтические (морально-­этические) нормы и аксиологические понятия. Синонимические и ассоциативные ряды слов расширяют границы исследуемой семантической сферы, детально описывают психологический портрет личности и активно участвуют в построении нормативных и оценочных суждений.

В работе доказано наличие психологического компонента в семантической структуре подобных номинативных единиц. Производная лексика (наименования лиц, действий, отвлеченных понятий, разного рода признаков) как одна из форм отражения этноментальной действительности получает эмоционально-­экспрессивную окраску, пейоративную оценку и дополнительные оттенки значения. Экспрессивность всего блока производных связана с образностью их внутренней формы, которая вызывает сопутствующие чувства, эмоции и представления.

Словообразовательная и семантическая детерминация исходного понятия находит отражение в словообразовательных гнездах, благодаря которым можно проследить динамику развития и способы вербализации психологически значимых смыслов. Деривационная структура производных слов отражает их смысловую организацию, а именно указывает, благодаря каким свойствам, признакам и ассоциациям в сознании говорящего объективируется представление о лицемерии и притворстве как разновидности «обманных действий» и «мнимой реальности».

 

 

^{1 Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / под ред. Ю.Д. Апресяна. М. : Языки русской культуры, 2000. C. 872.}

^{2 Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. М. : Русский язык, 1982. Т. 2. C. 191.}

^{3 Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка. М. : Русский язык, 1985. Т. 1. C. 547.}

^{4 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М. : Прогресс, 1986. Т. 2.}

^{5 Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. М. : Русский язык, 1982. Т. 2. C. 191–192.}

^{6 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М. : ТЕРРА, 1995. Т. 2. C. 259.}

^{7 Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений / под ред. Н.Ю. Шведовой. М. : Азбуковник, 2000. Т. 1. C. 112.}

^{8 Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка. М. : Рус. яз., 2001. C. 105.}

^{9 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М. : ТЕРРА, 1995. Т. 2. C. 259.}

^{10 Толковый словарь русских глаголов: идеографическое описание. Английские эквиваленты. Синонимы. Антонимы / под ред. Л.Г. Бабенко. М. : АСТ-ПРЕСС, 1999. C. 601.}

^{11 Словарь русского языка. под ред. А.П. Евгеньевой. М. : Русский язык, 1982. Т. 1. C. 371.}

^{12 Виноградов В.В. История слов: около 1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связанных / oтв. ред. Н.Ю. Шведова. М. : Ин-т рус. яз. РАН, 1990. C. 129.}

^{13 Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка. М. : Русский язык, 1985. Т. 1. C. 275.}

^{14 Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. М. : Русский язык, 1982. Т. 1. C. 371.}

^{15 Толковый словарь русских глаголов: идеографическое описание. Английские эквиваленты. Синонимы. Антонимы / под ред. Л.Г. Бабенко. М. : АСТ-ПРЕСС, 1999. C. 599.}

^{16 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М. : ТЕРРА, 1995. Т. 1. C. 420–421.}

^{17 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М. : ТЕРРА, 1995. Т. 1. C. 421.}

^{18 Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. М. : Русский язык, 1982. Т. 2. C. 191.}

^{19 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М. : ТЕРРА, 1995. Т. 1. C. 420, 422.}

^{20 Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. М. : Русский язык, 1982. Т. 2. C. 129.}

^{21 Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка. М. : Русский язык, 1985. Т. 1. C. 272–273.}

^{22 Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка. М. : Русский язык, 1985. Т. 1. C. 324.}

^{23 Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. М. : Русский язык, 1982. Т. 3. C. 448.}

^{24 Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / под ред. Ю.Д. Апресяна. М. : Языки русской культуры, 2000. C. 873.}

^{25 Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка. М. : Рус. яз., 2001. C. 105.}

^{26 Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / под ред. Ю.Д. Апресяна. М. : Языки русской культуры, 2000. C. 290.}

^{27 Русский региональный ассоциативный словарь-­тезаурус ЕБРАС. Прямой словарь. Обратный словарь. Режим доступа: https://iling-­ran.ru/web/ru/publications/evras (дата обращения: 02.02.2025).}

^{28 Функционально-­когнитивный словарь русского языка: Языковая картина мира / под ред. Т.А. Кильдибековой. М. : Гнозис, 2013. C. 588.}

^{29 Национальный корпус русского языка. Режим доступа: https://ruscorpora.ru/. (дата обращения: 02.02.2025).}

Об авторах

Венера Габдулхаковна Фатхутдинова

Казанский (Приволжский) федеральный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: favenera@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-3252-8526
SPIN-код: 8876-5564
Scopus Author ID: 56242842900
ResearcherId: E-1437-2015

доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры прикладной и экспериментальной лингвистики института филологии и межкультурной коммуникации

420008, Российская Федерация, г. Казань, ул. Кремлевская, д. 18

Список литературы

Дополнительные файлы