Православие в Западном Китае и Средней Азии: предыстория вопроса

Полный текст

Введение

История православного миссионерства и русских духовных миссий за рубежом привлекает в последние годы большое внимание исследователей как важная, но малоизученная сфера деятельности православной России по налаживанию духовных, культурных и гуманитарных связей среди этнорелигиозного и многонационального населения ее ближайших соседей, одним из которых является Китай. Это страна, которую исторически связывали с Россией не только экономико-политические, но и глубокие научно-культурные и гуманитарные связи. Однако если по истории Русской духовной миссии в Пекине имеется обширная историография¹, то история российского православного присутствия в Западном Китае остается недостаточно изученной, несмотря на то, что развитие церковной структуры в этом азиатском регионе имело прямое отношение к освоению Россией среднеазиатских территорий во второй половине XIX в.

Научные исследования, посвященные этой проблематике, появились значительно позже², в середине 1850-х гг. ведущие эксперты, привлеченные к разработке политического курса России в Среднеазиатском регионе, отмечали дефицит необходимых справочных изданий, сложности, возникавшие при обсуждении различных административных вопросов в связи с отсутствием знающих людей, что «чрезвычайно затрудняло разработку предмета довольно сложного и разнообразного»³.

Но и четверть века спустя ситуация, связанная с освещением в прессе среднеазиатской политики, мало изменилась. Так, в 1878 г. Д.Ф. Косицын сетовал:

Нет нигде в печати обстоятельных сведений и о том когда и кем покорена Киргизская степь, то есть все то пространство какое составляет нынешнюю Семиреченскую и большую часть Тургайской, Акмоллинской и Семипалатинской областей. Присоединено к России пространство большее чем от Москвы до Парижа, и однако ж совершенно неизвестно какие Черняевы или Кауфманы, и с какими войсками совершили это?⁴

Трудов же о месте и роли Русской православной церкви в этом масштабном государственном проекте по прежнему крайне недостаточно⁵, тем более отсутствуют они в зарубежной историографии, хотя литература о миссионерском присутствии западных держав в Китае достаточно обширна⁶.

Парфений (Аггеев) как инициатор миссионерского проекта в Кульдже

Особый интерес представляют материалы, собранные иноком Парфением (Агеевым)⁷ и опубликованные в разное время в московских изданиях⁸. Человек с яркой биографией, постриженник Афона, известный как человек высокой духовной жизни, Парфений акцентировал внимание, в первую очередь, на церковной стороне дела, и, судя по отзывам современников, его повествование, как одно из первых источников по истории присоединения к России новых среднеазиатских территорий, было воспринято с большим интересом и энтузиазмом⁹.

Отправной точкой начала официальной переписки по вопросу устроения церкви в Кульдже послужила встреча о. Парфения в Томске с Порфирием Глебовичем Уфимцевым, туринским мещанином, который в качестве купеческого приказчика ездил по торговым делам из Семипалатинска в Бухарию и на северо-западную границу Китая¹⁰. В 1844–1847 гг. он трижды путешествовал с караваном по Киргизским Степям, в Бухарию, Коканд и Китай под видом татарина.

В повествовании П.Г. Уфимцева содержатся сведения о торговых маршрутах русских купцов по Бухарии, о расположении старой и малой, или новой, Кульджи, до которой приходилось «ехать на верблюдах из Семиполатинска 3 месяца», о расстоянии между ними, о численности населения («в новой Кульдже жителей тысяч до ста, а в старой вдвое больше»)¹¹. От Уфимцева о. Парфений узнал о его встрече в китайской Кульдже с потомками албазинцев, называвших себя «русскими и христианами». В большой (старой) и малой (новой) Кульдже в Китае, находившимися на расстоянии 30 верст, насчитывалось до 15 семей (около 50 чел.). Все они были потомками пленных албазинцев, сосланных в Западный Китай из-за недовольства ими китайского правительства в связи с требованием дать разрешение на приезд православного священника. Они полностью ассимилировались, не имея возможности бывать в Пекине и потеряв связь с «пекинскими» албазинцами в силу местных законов и из-за удаленности их места проживания от столицы.

Встреча с Уфимцевым возродила в «русских кульджинцах» надежду напомнить о себе в православной России, что позволило бы им построить церковь и иметь православного священника для наставления в вере и исправления треб¹², о чем инок Парфений сообщил в письме к митрополиту Московскому Филарету от 13 августа 1851 г. Его просьба состояла в том, чтобы привлечь авторитетного иерарха к содействию и удовлетворить желание диаспоры христиан из потомков албазинцев. Для начала он полагал достаточным направить к ним «под видом купцов» не более трех человек (священника, диакона и причетника)¹³.

Обсуждение миссионерского проекта в синодальных кругах

Филарет Московский, несмотря на сочувствие к миссионерскому делу, понимал трудность его осуществления в Западном Китае, с которым Россия лишь недавно встала на путь налаживания официальных контактов, и МИД в любых действиях, выходящих за рамки договора 1851 г., мог усмотреть политические риски¹⁴. Филарет переслал письмо Парфения обер-прокурору Св. Синода графу Н.А. Протасову, который, в свою очередь, поставил в известность императора. Из письма митрополита можно видеть критерии православной церкви в отношении миссионерства: должны быть те, кто открыт к православной проповеди и те, кто готов трудиться на миссионерской ниве. И такие люди были, как-то можно было видеть из письма о. Парфения: и он, и Уфимцев выражали готовность отправиться миссионерами в Западный Китай¹⁵ В их стремлении к миссионерскому служению Филарет усматривал черты характера, присущие православному миссионеру: усердие, смелость, самоотвержение, преданность в волю Божию, смирение¹⁶.

Признавая, что отправить миссионеров открыто «не позволят многие обстоятельства», митрополит Московский не считал невозможным подавать потомкам албазинцев «необходимую для них духовную помощь» втайне, по аналогии с тем, «как древние христиане, при неблагоприятных для веры обстоятельствах, сохраняли и распространяли ее в тайне». Признавая целесообразным предложение Парфения отправить миссионеров при торговом караване под видом купцов, Филарет предлагал обеспечить их пособием от правительства или от частных пожертвований на недорогие, пользующиеся спросом товаров¹⁷.

Были высказаны и другие рекомендации, касавшиеся миссионерской работы, устройства церкви или молитвенного дома, совершения богослужений, что, по мнению митрополита, следовало представить на усмотрение императора. Примечательны слова Филарета о цели этого миссионерского предприятия: не только поддержание в кульджинцах «любви к России, доселе в них не угасшей», но и «извлечение для благодетельствующей России благого воздаяния»¹⁸. Несомненно, что, обладая обширным государственным умом и дипломатическим талантом, Филарет Московский не мог не видеть безусловной пользы для России пребывания в соседствующих с Россией областях Китая преданных православных «китайцев». Во многом от того зависел успех русской торговли, в поддержку которой 25 июля/6 августа 1851 г. был подписан Кульджинский трактат, согласно которому была открыта торговля в Или (Кульчже) и Тарбагатае (Чугучаке), позволялось строительство факторий и учреждение российских консульств.

Чем закончилась переписка Филарета с обер-прокурором Св. Синода, до последнего времени было неизвестно. В издании Московской духовной академии «Прибавления к изданию творений святых отцев в русском переводе» за 1859 г. отмечалось, что «дело, по неизвестным обстоятельствам, дальнейших последствий не имело»¹⁹. Тем не менее о последующем развитии событий в пограничном с Западным Китаем регионе можно судить по записке обер-прокурора Св. Синода графа А.П. Толстого, обнаруженной автором в фонде графа А. П. Толстого в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Документ не датирован, но его можно отнести к осени 1856 г., когда граф Толстой был назначен обер-прокурором Св. Синода (20 сентября 1856 г.) и приступил к приему дел после кончины графа Н.А. Протасова.

Позиция российских дипломатов по «миссионерскому вопросу»

Как следует из записки графа Толстого, на доклад его предшественника последовала резолюция императора Николая I: «Дело это святое, но требует большой осторожности». Озабоченность императора была вызвана политической ситуацией в Сырдарьинской области и наступательной политикой России в пределах Киргизской степи и на границах с Западным Китаем, в связи с чем император велел обер-прокурору выяснить мнение директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел В.И. Любимова и представить заключение²⁰.

Из ответа иностранного ведомства следует, что в Министерстве иностранных дел не располагали сведениями о проживании в Кульдже потомков пекинских албазинцев и рассчитывали получить необходимую информацию от вновь назначенного российского консула. Тем не менее МИД не считал возможным действовать в Западном Китае при посредстве миссионерства,

которое представило бы для нас немалые затруднения и даже, при неосторожном действии, могло бы навлечь разные неприятности²¹.

Рассматривая предположение об устроении церкви для «албазинских» китайцев, МИД напомнил, что, имея право (согласно Кульджинскому договору) устроить в Кульдже русскую факторию, в случае успешного распространения в Кульдже русской торговли можно было бы устроить при ней и церковь – «стараниями самих купцов при некотором, может быть, пособии со стороны правительства». В таком случае потомки русских албазинцев, пользуясь тем, что доступ в факторию открыт для всех китайцев, могли бы посещать факторию и церковь, без каких-либо подозрений со стороны местных властей²², а до тех пор МИД рекомендовал ограничиться сбором нужных сведений о христианах-кульджинцах.

В отношении русских, находившихся в Ташкенте и Коканде, которые также считали себя православными христианами, соблюдали церковные обряды и даже обращались, хотя и безуспешно, к своим властям с просьбой об устройстве Русской духовной миссии²³, позиция МИД была еще более жесткой: рассказ Уфимцова сочли преувеличенным, и не считали целесообразным направлять миссионеров на проповедь православия к беглым русским, скрывавшимся в среднеазиатских городах:

Полезно ли в политическом отношении заботиться о сих людях и доставлять им утешения веры и не послужит ли это к большому поощрению подобных побегов?²⁴

В связи с этим возникает вопрос – почему российский МИД, от которого в первую очередь зависело положительное решение «миссионерского вопроса», не стремился содействовать распространению миссионерства, в то время как западные державы пользовались любой возможностью для водворения своих миссионеров в самых отдаленных регионах? Ответить на этот вопрос отчасти позволяет дипломатическая переписка российских представителей в Китае с Азиатским департаментом МИД. Так, посланник в Пекине А.Г. Влангали в донесении к Н.П. Игнатьеву от 25 ноября1863 г. по поводу строительства православной церкви в Урге отмечал, что

все должно быть произведено тихо, без шума и большой огласки и даже в постройке должна быть соблюдена скромность и простота, для того, чтобы не колоть глаза буддистскому духовенству, пребывающему в огромном количестве в Урге и имеющему там несметное число кумерень и капищ²⁵.

Влангали прилагал особые усилия к тому, чтобы священник, посланный в Монголию, не оказался из числа миссионеров, опасаясь, что от излишнего усердия миссионеров или их начальника могут возникнуть затруднения, вследствие чего

дело распространения христианства и доверие к нашему духовенству вместо того, чтобы подвигаться вперед, отодвинется назад²⁶.

В донесении выражена общая позиция российских дипломатов в отношении организованного миссионерства и нежелательной реакции на него со стороны местных властей. В частности, пребывание русских миссионеров в Монголии вызывало опасение, что оно может настроить против себя буддистское духовенство и возбудить подозрение китайского правительства, которое «радо будет всякому случаю, могущему не расположить монголов к России»²⁷.

Влангали находил более целесообразным, чтобы ургинский священник имел статус не миссионера, а приходского священника с подчинением иркутскому преосвященному с тем, чтобы последний никогда не приезжал в Ургу. (Следует отметить, что позиция Влангали по миссионерскому вопросу в Китае во многом была схожей с отношением к Русской духовной миссии в Иерусалиме со стороны российских дипломатов, которые всячески старались понизить сан и статус начальника миссии – с епископа до архимандрита, а затем и до приходского священника²⁸).

Подобные меры предосторожности были вызваны опасением возбудить против русских и православных монгольских лам, а вслед за ними и жителей. Влангали писал:

Одно из главных условий успеха состоит в том, чтобы не делать из постройки храма политического вопроса, не просить разрешений у китайцев, не делать никакого шума, словом – не переносить вопрос этот на почву Пекина²⁹.

То есть на обсуждение высокой дипломатии при участии китайских властей и западных держав. При этом, как и в случае строительства церкви в Урге, устроение православного храма в Кульдже не подвергалось в МИДе сомнению как дело святое, но центр тяжести в решении вопроса переносился на консульство и устроенные при нем русские фактории.

Русские консульства и фактории в Западном Китае

После подписания в 1851 г. Кульджийского договора и открытия российских консульств в Западном Китае открылись многообещающие перспективы для развития русской торговли с Западным Китаем и Монголией, ранее встречавшей большие трудности и препятствия. Были неоспоримы и политические преимущества трактата, расценивавшегося в военных кругах в качестве «энергичного побуждения к продолжению наступательного движения в глубь Средней Азии»³⁰.

Появление российских дипломатических постов в Илийском крае имело большое, если не первостепенное значение и являлось важным этапом для российской политики не только в Китае, но и в среднеазиатском регионе, ориентированной с середины XIX столетия на стабилизацию обстановки в областях, пограничных с Киргизской степью. По справедливому замечанию Е.П. Кудрявцевой, открытие для русской торговли Синьцзяна, который «был и остается одним из узловых пунктов мировой истории»³¹, явилось

прорывом в установлении политических контактов с Цинской империей, предоставившей России благоприятные условия для развития дальнейших русско-китайских связей³².

Большие надежды возлагались на русские фактории, разрешение на учреждение которых прописывалось в отдельной статье торгового договора.

Фактории предназначались не только для поощрения самой торговли, но и «для защиты подданных наших от самовольных действий китайских местных властей»³³. Их открытие в 1852 г. вызвало большой интерес у «значительных китайских торговых домов», ранее не удостаивавших своим вниманием те рынки, где велась торговля между русским купечеством и китайцами, что по оценке барона Врангеля,

представляло столь ощутительную для торговли России с Китаем выгоду, что не могло не заставить купцов, как русских, так и китайских, обратить внимание на будущность этой торговли³⁴.

Вместе с тем актуализировался вопрос о необходимости соблюдения образцовой нравственности среди обитателей российских факторий. Как отмечал барон Врангель, необходимо, в особенности при начале торговых наших сношений с Китаем, чтобы торговля наша была бы только в руках лицах, «заслуживающих уважение местных жителей»³⁵. Подобную миссию могло взять на себя православное духовенство тех церквей, которые предполагалось устроить при консульствах в Кульдже и Чугучаке.

Православие в Копале

Между тем основанное в 1847 г. небольшое укрепление у подошвы Джунгарского Алатау, известное под названием Копал, в 1848 г. было повышено в статусе до станицы Копальской, ставшей административным центром Пристава Большой орды казахов, признавших подданство России. Копал называли столицей «северных станиц» сибирского казачества. В 1853 г. там было завершено строительство православной церкви, и, как писал о. Парфений, весной 1853 г. казаки обратились к Томскому архиерею с ходатайством прислать священника и диакона и двух причетников и все необходимое для церкви, после чего в Копал был прислан священник, «пожелавший отправиться туда по охоте»³⁶, что, по словам Парфения, послужило весомой мотивацией для переселения потомков албазинцев из Кульджи в Копал³⁷.

Церкви при консульствах в Кульдже и Чугучаке

После устроения православной церкви в Копале, куда, по сведениям Парфения (Аггеева), переселились все желающие, актуальность в строительстве православного храма в Кульдже для удовлетворения церковных нужд потомков албазинцев (о чем в 1852 г. ходатайствовал митрополит Московский), казалось, отпала. Тем не менее, проект МИД, предполагавший устроение православных храмов при российских консульствах и факториях в Кульдже и Чугучаке, оставался в силе. Домовые церкви при консульствах в Илийском крае были устроены, о последней даже сохранилось свидетельство А.Г. Влангали от 17 сентября 1865 г., что

в Кульдже постройка церкви и содержание при ней причта были обеспечены купцом Кузнецовым³⁸.

В связи с тем, что руководство МИД возложило строительство церквей на русских купцов, документов об их устроении ни в АВП РИ, ни в РГВИА не сохранилось, и потому даты их устроения установить не удалось. Е.П. Кудрявцева отмечает, что

на общем плане фактории в Кульдже сразу же было выделено место для православного храма, а к 1875 г. в Чугучаке уже была построена православная церковь³⁹.

Но если с первым утверждением можно согласиться, то второе нуждается в уточнении, так как церковь в Чугучаке уже в мае 1862 г. была признана «совершенно отстроенной», и в МИД велась работа по составлению штата для ее причта на 1863 г., согласно которому годовой оклад священника составлял 500 руб. сер., псаломщика – 250, а на содержание церкви отводилось 100 руб. сер.⁴⁰

В 1864 г. в Илийском крае вспыхнуло восстание, охватившее к октябрю северную часть Синьцзяна – Кульджинскую область, а в начале ноября и Кульджу. Российская фактория в Кульдже, а затем и в Чугучаке подверглись разрушению. Консульские церкви разделили судьбу факторий и консульств. Но если позже консульства возобновили свою работу, то церкви так и не были открыты до перехода православной общины в Кульдже под юрисдикцию епископа Туркестанского и Ташкентского, когда Илийский край оказался в составе Российской империи и сложились благоприятные условия для распространения православия: в Кульдже, в целях «усиления русской колонизации края», начала действовать духовная миссия, был разработан проект организации миссионерского дела в Туркестане. Кульджа стала первым городом, где этот проект начал реализовываться⁴¹.

Выводы

Анализ новых источников, включая переписку о. Парфения (Аггеева), митрополита Филарета (Дроздова), обер-прокуроров Св. Синода Н.А. Протасова и А.П. Толстого по вопросу о распространении православного миссионерства в Западном Китае, показал многофакторность процесса принятия решения в вопросе об учреждении русских духовных миссий за рубежом, в том числе в пограничной с Россией Цинской империи.

Несмотря на наличие факторов, благоприятствовавших распространению миссионерства (в том числе существование потенциальной христианской общины – потомков пленных албазинцев, пожелавших иметь православный храм и священников из России; наличие достойных кандидатов для миссионерской работы в инородной среде), инициатива Парфения (Аггеева), поддержанная митрополитом Московским Филаретом и встретившая благожелательный отклик императора как «дело святое», не нашла одобрения в МИД.

Из официальной переписки российских дипломатов с Азиатским департаментом МИД в 1850–1860-х гг. видно, что в дипломатическом ведомстве миссионерство Русской православной церкви в Китае воспринимали как деятельность нежелательную, способную обострить и без того непростые внешнеполитические отношения между Россией и Китаем. Вместе с тем устроение православных храмов при российских консульствах в Кульдже и Чугучаке сыграло ключевую роль в формировании православной колонии в Илийском крае и в дальнейшем деле распространения православия в Средней Азии и Западном Китае.

^{1 Коростовец И.Я. Русская духовная миссия в Пекине. Исторический очерк // Русский архив. 1893. № 9. С. 57–86; Петров В.П. Российская Духовная миссия в Китае. Вашингтон: Издание Русского книжного дела в США, 1968; Августин (Никитин), архим. СПбДА и Российская духовная миссия в Пекине: Архим. Гурий (Карпов), 1814–1882 // Православие на Дальнем Востоке: 275-летие Российской духовной миссии в Китае / отв. ред. Н.А. Самойлов. СПб., 1993. С. 37–47; Векшина Н.М. Религия, политика и наука в истории Российской духовной миссии в Пекине // Вестник Вятского государственного университета. 2018. № 1. С. 32–36; Ли Цзинчэн. Русская Духовная Миссия в Пекине в работах Сяо Юйцю // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Гуманитарные и общественные науки 2018. Т. 9. № 1. С. 54–62. https://doi.org/10.18721/JHSS.9106; Феклова Т.Ю. Под сенью Церкви: научная деятельность Русской духовной миссии в Китае в XIX в. // Вестник Исторического общества Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2020. № 2 (5). С. 139–150. https://doi.org/10.24411/2587-8425-2020-10035; Самойлов Н.А. Изучение истории Российской духовной миссии в Китае: основные направления, подходы и перспективы // Вестник Исторического общества Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2021. № 2. С. 48–76; Петровский Д.И. Православие в Китае: история и современность // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2022. № 2. С. 84–104. https://doi.org/10.22394/2073-7203-2022-40-2-84-104 и др.}

^{2 Халфин Н.А. Политика России в Средней Азии (1857–1868). М., 1960; Бухарин М.Д. Новые документы по истории изучения Восточного Туркестана из Турфанского собрания // Новая и новейшая история. 2021. № 1. С. 214–222; Васильев Д.В., Почекаев Р.Ю., Асанова С.А. Предел империи. Восточный Туркестан, Кульджа, Хунза в орбите политических интересов России. Вторая половина XIX в. СПб., 2021; Васильев Д.В. Поступь империи: Политика России в Центральной Азии: XIX – начало XX в. М.; СПб., 2022 и др.}

^{3 Российский государственный военно-исторический архив (далее – РГВИА). Ф. 67. Оп. 1. Д. 65. Л. 7 об.}

^{4 [Парфений (Аггеев), схиигумен.] Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи: Рукопись инока Парфения, сообщенная Д.Ф. Косицыным // Русский вестник. 1878. № 9. С. 8.}

^{5 Поздняев Дионисий, священник. Православие в Китае (1900–1997). М., 1998; Плеханова А.М., Корниенко Н.Н. Православное миссионерство в Монголии // Власть. 2016. № 8. С. 122–127; Корниенко Н.Н. «А святую ту церковь построить»: из истории возведения и деятельности Свято-Троицкого храма в Урге // Христианское чтение. 2017. № 5. С. 198–208.}

^{6 Stock E. Chine // Montgomery H.H., Stock E. Christian missions in the Far East. London, 1905; Latourette K.S. A History of Christian Missions in China. New York, 1929; Huges E.R. The Invasion of China by the Western World. N.Y., 1968; Whyte R. Unfinished Encounter: China and Christianity. London, 1988; Charbonnier J. Histoire des Chretiens de Chine. Paris, 1992; Madsen R. China's Catholics: Tragedy and Hope in an Emerging Civil Society. Berkeley, 1998.}

^{7 Схиигумен Парфений (в миру Петр Агеев, 1806–1878), настоятель Николо-Берлюковской пустыни (1856–1860), основатель миссионерского Гуслицкого Спасо-Преображенского монастыря (1858–1872), миссионер. В 1847–1854 гг. находился при архиерейском доме в г. Томске; в августе 1854 г. поступил в Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры.}

^{8 См.: [Уфимцев П.Г.] Русские в Бухаре и в Китае. Рассказ мещанина П[орфирия] У[фимцева] иноку Парфению в Томске, в 1851 году // Прибавления к изданию творений святых отцев в русском переводе. М., 1859. С. 339–347; Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи: Рукопись инока Парфения, сообщенная Д.Ф. Косицыным // Русский вестник. 1878. № 9. С. 7–21.}

^{9 Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи... // Русский вестник. 1878. № 9. С. 8.}

^{10 Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее – ОР РГБ). Ф. 302. К. 2. Ед. хр. 15. Л. 1 об.}

^{11 ОР РГБ. Ф. 302. К. 2. Ед. хр. 15. Л. 11.}

^{12 Там же. Л. 1–2.}

^{13 Там же. Ф. 316/2. К. 4. Ед. хр. 31.}

^{14 Свт. Филарет, митрополит Московский. Письма к преподобному Антонию, наместнику Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 1831–1867. Т. 2. СТСЛ. 2007. С. 191.}

^{15 Собрание мнений и отзывов Филарета, Митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. СПб., 1885. Т. 3. С. 470.}

^{16 Там же.}

^{17 Там же. С. 470–471.}

^{18 Собрание мнений и отзывов Филарета… С. 472.}

^{19 [Уфимцев П. Г.] Русские в Бухаре и в Китае // Прибавления к изданию творений святых отцев в русском переводе. М., 1859. С. 347.}

^{20 ОР РГБ. Ф. 302. К. 2. Ед. хр. 15. Л. 2 об.}

^{21 Там же. Л. 3 об. – 4.}

^{22 ОР РГБ. Ф. 302. К. 2. Ед. хр. 15. Л. 3 об. – 4.}

^{23 Там же. Ф. 316/2. К. 4. Ед. хр. 31. Л. 30.}

^{24 Там же. Л. 5об.}

^{25 Архив внешней политики Российской империи (далее – АВП РИ). Ф. 143. Китайский стол. Оп. 491. Д. 574. Л. 3 об.}

^{26 Там же. Л. 5 об.}

^{27 Там же. Л. 6.}

^{28 См. подробнее: Бутова Р.Б., Смирнова И.Ю. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме (1847–1917) // Православная энциклопедия. 2020. Т. 60. С. 521–531.}

^{29 АВП РИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 574. Л. 3 об. – 4.}

^{30 Халфин Н.А. Политика России в Средней Азии (1857–1868). М., 1960. С. 42.}

^{31 Бухарин М.Д. Новые документы по истории изучения Восточного Туркестана из Турфанского собрания // Новая и новейшая история. 2021. № 1. С. 214. https://doi.org/10.31857/S013038640013389-5}

^{32 Кудрявцева Е.П. Министерство иностранных дел во второй четверти XIX века. М., 2019. С. 216.}

^{33 АВП РИ. Ф. СПб ГА IV-2. Оп. 119. Д. 4. Л. 168 об. – 169.}

^{34 Там же. Л. 170.}

^{35 АВП РИ. Ф. СПб ГА IV-2. Оп. 119. Д. 4. Л. 174.}

^{36 Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи // Русский вестник. 1878. № 9. С. 14–16.}

^{37 Там же. С. 16.}

^{38 АВП РИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 574. Л. 29.}

^{39 Кудрявцева Е.П. Министерство иностранных дел во второй четверти XIX века. М., 2019. С. 216.}

^{40 АВП РИ. Ф. СПб ГА IV-34. Оп. 145. Д. 1. Л. 1–3.}

^{41 Путинцев М., прот. К вопросу о лучшей постановке наших православных миссий. М., 1891. № 5.}

Об авторах

Ирина Юрьевна Смирнова

Автор, ответственный за переписку.
Email: irinasmirnowa@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-4450-6885

д-р. истор. наук, ведущий научный сотрудник Центра истории религии и Церкви, Институт российской истории

Список литературы