Перспективы экстраполяции системологии Г.П. Мельникова на исследование текстов

Полный текст

Введение

Геннадий Прокопьевич Мельников считал своим основным трудом «Системологию и языковые аспекты кибернетики»^[1] — книгу, вышедшую в 1978 г. на русском языке. Это единственное масштабное сочинение ученого, изданное в английском переводе в Европе^[2]. Именно эта работа давала универсальный инструмент познания, ключ к исследованию любого объекта действительности, доказывая, что все, что было, есть или возможно, — это система. Разной степени системности, но система, поскольку нечто, что бы оно ни было, всегда имеет интервал меры.

Понимая теорию систем как «прикладную диалектику», Геннадий Прокопьевич применил ее мощнейший объяснительный потенциал в системной типологии языков — разработанной им отрасли системной лингвистики, в которой ему удалось синтезировать морфологическую классификацию языков со стадиальной, раскрывая одноуровневую, межуровневую и сквозную зависимость языковых элементов, свойств и явлений и выявляя причины колебаний и изменений языка, опираясь на разработанные им понятия внешней и внутренней детерминанты^[3].

Столь характерные для устных выступлений Г.П. Мельникова примеры из естественных наук, строительного мастерства, инженерного дела, живописного искусства, истории письма и иных самых разнообразных сфер бытия, подтверждающие его посылы и выводы, в изданных работах — немногочисленны. Они с трудом и лишь отчасти восстанавливаются при расшифровке немногих сохранившихся в аудиозаписи выступлениях Г.П. Мельникова и по воспоминаниям его коллег и учеников [1; 2]. Общеметодологическое наследие Г.П. Мельникова, и на сегодняшний день не воспринятое наукой как таковой, остается достоянием небольшого круга лингвистов и филологов. Сложность усвоения и тем более применения системологических понятий в объяснении действительности определяется диалектическим характером их соотношения; жесткой взаимосвязанностью и свойственной ученому рефлексивной методикой, позволяющей на каждом новом этапе рассуждения через выводимые понятия уточнять исходные, возвращаясь к ним снова и снова.

Но вот что нас занимает: насколько теоретическая абстракция, изложенная Г.П. Мельниковым в его общей теории систем, может стимулировать и совершенствовать исследования в филологии — науке, хотя и связанной с языкознанием, но имеющей свой объект исследования — тексты, изучением которых ни сам Геннадий Прокопьевич, ни его ученики никогда не занимались? Интерес подогревается еще и тем обстоятельством, что системные исследования текстов имеют во многом независимую от системных исследований языка историю становления, опирающуюся на достижения философии искусства (эстетики)^[4], открытую В.В. Виноградовым категорию образа автора^[5], идеи доминантного изучения текста — плодотворную рефлексию гуманитарной мысли на открытия А.А. Ухтомского в области физиологии^[6].

Материалистическое понимание связи в тексте:  связь как процесс обмена

Материалистические воззрения Г.П. Мельникова — результат осмысления как материи не только целостной системы, но и ее свойств, ее связей, схем взаимодействия с другими системами и между ее элементами.

В исследовании таких внетелесных объектов, как тексты, предлагаемый Г.П. Мельниковым подход дает и понимание субстанциональной сущности доказательной базы, и направление ее формирования.

Умозрительность, часто субъективная, представления о связях вымещается «предметностью» их интерпретации, поскольку связь в теории Г.П. Мельникова материализуются в связующих компонентах, которые располагаются между объектами или между частями объекта. Причем, определенным образом.

Текст относительного небольшого объема, как, скажем, повесть Ф.М. Достоевского «Двойник»^[7], позволяет исчерпывающе вывести связующие компоненты, обеспечивающие смысловую связь между двумя основными героями — господином Голядкиным и двойником как основными элементами образной системы.

Образы Голядкина и двойника оказываются на пересечении смысловых потоков, исходящих от одной и той же комбинации субъектов: Голядкин, двойник, рассказчик и другие герои (Клара Олсуфьевна и Вахромеев) говорят и о Голядкине, и о двойнике.

Смыслы (компоненты), направленные от определенного субъекта высказывания к определенному объекту высказывания, образуют поток. Всего таких потоков будет 8. Каждый из 8 потоков связан, то есть имеет связующие компоненты, расположенные в определенном порядке, с остальными семью потоками. Смыслы — внутри каждого из потока и принадлежащие разным потокам — начинают взаимодействовать друг с другом, вступая в разные типы семантических оппозиций. При актуализации той или иной оппозиции происходит либо идентификация Голядкина и двойника, либо их дифференциация, то есть происходит формирование нового типа связей — объектно-объектных, а не субъектно-объектных, которые возникают в процессе называния.

Эти потоки имеют разную степень интенсивности. Наиболее мощные: от Голядкина в адрес самого Голядкина и в адрес двойника.

Представим теперь каждый из этих потоков в виде множества:

множество {Г}: Голядкин-субъект  → Голядкин-объект;

множество {Д}: Голядкин-субъект → двойник-объект.

И, опираясь на математическую теорию множеств, найдем область их пересечения — {Г}  ∩ {Д} и их симметрическую разность: {Г} – {Д}.

Компоненты, которые окажутся в области пересечения, и будут связующими компонентами, то есть материализацией связи между двумя объектами — образом Голядкина и образом двойника, — которая станет объективным основанием их сближения/отождествления.

Сможем ли мы определить порядок расположения связующих компонентов? Ведь механическая сумма не дает связи. Полагаю, что в отношении текста представление о порядке расположения компонентов, которое может вызывать ошибочные аллюзии, следовало бы расширить до логики или, еще точнее, принципа отбора связующих компонентов, подразумевая, что этот принцип подлежит выведению.

Компоненты, связующие образы Голядкина и двойника, предварительно можно сгруппировать по характеру отношения/оценки Голядкина и к самому себя, и к двойнику:^[8]

• официальное
  титулярный советник (т.1,  с. 215, 178);
• уважительное
  Яков Петрович (т. 1,  с. 170, 159, 157, 196, 216),
• синонимичные
  барин (т. 1,  с. 159–2 раза) — ваше превосходительство (т. 1,  с. 200), милостивый государь (т. 1,  с. 174, 188, 201);
• резко негативное
  подлец (т. 1,  с. 170, 159, 159, 171, 200–4 раза, 191, 196),
  подлец (ты-он) этакой (т. 1,  с. 178, 171),
  шельмец (т. 1,  с. 170, 170, 160–2 раза, 191),
  развращенный человек (т. 1,  с. 212, 213),
• подчеркнуто объективируемое
  человек (т.1,  с. 151,152, 151,171),
  другой человек (171, 213, 213),
  другой Голядкин (т. 1,  с. 171, 179),
  этот (т. 1,  с. 171,171),
  Голядкин (ты-он) этакой (т. 1,  с. 212, 171);
• фамильярно-одобрительное
  душа ты правдивая (т. 1,  с. 151, 157),
  мы с тобой (т. 1,  с. 151, 157),
• синонимичные
  молодой друг мой (т. 1,  с. 152) — дружище (т. 1,  с. 157).

Отсутствие избирательности компонентов по характеру отношения/оценки двух образов — официальное, уважительное, негативное, объективирующее, фамильярно-одобрительное — и будет принципом их отбора, который, опираясь на понятия логики, мы могли бы сформулировать как тенденцию к отсутствию дизъюнктивных отношений.

И указательные местоимения этот и другой в “Двойнике” в результате пересечения смысловых потоков станут выполнять не дифференцирующую, а идентификационную функцию: этот = другой: этот и есть другой.

В области симметрической разности множеств ожидаемо обнаруживаются компоненты, вступающие друг с другом в антонимические отношения:

не интриган (т. 1,  с. 162, 117, 222) — интриган (т. 1,  с. 162);

иду прямым путем (т. 1,  с. 162) — ходит окольным путем (т. 1,  с. 162),

маску надеваю <…> единственно для карнавала (т. 1,  с. 163) — маскируется перед людьми каждодневно (т. 1,  с. 163);

барин (т. 1,  с. 159) — бедный человек (т. 1,  с. 154), забитый (т. 1,  с. 154), бедный горемыка (т. 1,  с. 171);

честный (т. 1,  с. 171) — мошенник (т. 1,  с. 200);

добродетельный (т. 1,  с. 171), незлобивый (т. 1,  с. 171) — зловредная тля (т. 1,  с. 183), злодей (т. 1,  с. 213);

молодой друг мой (т. 1,  с. 152) — враг (т. 1,  с. 215).

Но ими область симметрической разности не исчерпывается. В содержание образа Голядкина войдут компоненты:

фигурант ты этакой (т. 1,  с. 132),

Голядка ты этакой, фамилья твоя такова (т. 1,  с. 132,159),

голубчик мой (т. 1,  с. 132),

нюня ты этакая (т. 1,  с. 159),

молодой друг мой (т. 1,  с. 152),

недостойный ты этакой (т. 1,  с. 212),

никто (т. 1,  с. 151),

этот вот (т. 1,  с. 171),

другой (т. 1,  с. 171),

муж (т. 1,  с. 222),

себе особо (т. 1,  с. 116),

наблюдатель (т. 1,  с. 223),

лицо постороннее (т. 1,  с. 223)

Содержание образа двойника образуют компоненты:

тот (т. 1,  с. 151),

он (т. 1,  с. 151), он курсивом (т. 1,  с. 215, 216),

особа-то эта известная (т. 1,  с. 182),

лицо-то неблагоприятное (т. 1,  с. 182),

известное лицо (т. 1,  с. 196, 217),

иные особы (т. 1,  с. 183),

сии особы (т. 1,  с. 184),

все эти народы (т. 1,  с. 161).

И те, и другие устремляются в зону симметрической разности. Но одновременно все эти знаки-носители смыслов объединяются абстрактным значением объективации объекта, независимо от того, совпадает ли объект высказывания с субъектом (с Голядкиным) или нет. Эта объективация смещает компоненты множества {Г}, которыми она выражается, в направление зоны тождественности множеств {Г} и {Д}, но и в зоне симметрической разности они сохраняются, подтверждая тенденцию к устранению дизъюнктивных отношений как «определенный порядок расположения обмениваемых компонентов».

Беседуя с самим собой (мы с тобой), обращаясь к себе на ты, наконец, говоря о себе он, Голядкин абстрагируется от себя самого, объективирует себя самого для себя самого, создавая предпосылки для возникновения двойника.

Между разными объектами системы — содержанием образа Голядкина и содержанием образа двойника — могут быть одновременно установлены отношения тождества и различия по линии одних и тех же признаков.

Одна и та же группа элементов (одни и те же смыслы) будет одновременно лежать и в зоне симметрической разности, и в зоне пересечения, одновременно вступая и в антонимичные отношения, и в синонимичные. Обмениваемыми единицами всегда будут элементы глубоких ярусов связанных объектов.

Дифференция, не совмещаемая с идентификацией, обнаруживается только в степени объективации, предельной в образе двойника (все эти народы), то есть на еще более глубоком уровне материи, подтверждая положение материалистической диалектики о неисчислимости уровней материи вглубь. Абстрактная сема степени проявления только одного смысла (объективации), который тоже выводится, — выход на более глубокие уровни материи, чем единицы обмена взаимодействующих потоков.

Получается, что казавшаяся умозрительной задача установить связь между теми или иными объектами надъобъекта (в нашем случае — между образами текста) конкретизируется, поскольку теперь речь идет о поиске обмениваемых компонентов этих объектов и об установлении логики их отбора («порядка их расположения»). Устойчивыми могут быть только неслучайные связи объекта.

Так системология Г.П. Мельникова обосновывает отбор методов, необходимых для решения поставленной задачи в любой сфере бытия. В данном случае — в филологическом исследовании текстов.

Диалектический характер соотношений между свойствами,  связями и функциями элементов текста разных уровней

Теперь видно, что связь между образами, в полном соответствии с общей теорией систем Геннадия Прокопьевича, — ограниченное нарушение границ между ними; а образная структура текста — схема границ между качествами образов.

Если основой связи являются обмениваемые элементы, то очевидно, что связь зависит от их особенностей, то есть от их качества.

Связь с интенсивным обменом компонентов, как, например, та, которая обнаруживается, как мы показали, между образами Голядкина и двойника, Г.П. Мельников называет обменным потоком.

Для понимания текста будут значимы такие универсальные свойства связи, определенные Г.П. Мельниковым, как интенсивность, закон изменения интенсивности, направленность, скорость, место перехода обмениваемых компонентов. Мы установили интенсивность и направленность потоков. Потенциально, в зависимости от типа эстетической системы — сюжетно обусловленной или необусловленной, изменение интенсивности и место перехода обмениваемых компонентов может зависеть от точки/точек или отрезка/отрезков в развертывании сюжета или характеристик иного уровня текста.

Скорость, — конечно, относительную — тоже можно установить, но только как проекцию на художественное время, которое может ускоряться или замедляться в зависимости от общей нацеленности текста. В нехудожественных текстах рассогласование скорости течения времени внутреннего (формируемого в тексте) и объективно данного может быть в разной мере неосознаваемым желанием автора что-то опустить или на чем-то задержать внимание, равно как и осознанной манипуляцией, искажающей действительность. Правда, при изучении текста — в отличие от исследования физических, химических, биологических систем — критерии оценки времени надо будет каждый раз устанавливать.

И текст как связный объект можно осознать, по подтверждаемому нами выводу Г.П. Мельникова, только при внутренне замкнутых потоках, которые образуют циклы — их инвариантную характеристику. Геннадий Прокопьевич изображал эти представления графически (см. рисунок):

Полная структура условного объекта М^[9]
Источник: составлено О.И. Валентиновой
 The complete structure of the conditional object M [1.  С. 28]
Source: compiled by Olga I. Valentinova

Это положение теории Г.П. Мельникова, уточняющее понятие связности через понятие потока, не только приложимо к исследованию текстов как способ научного рассуждения, то есть как метод, но и меняет статус одной из базовых методологических установок системного подхода, выработанного филологией в работе с текстами, с аксиоматического на безусловно доказуемый. Речь идет о понимании текста как связной целостности, самообеспечивающей равенство самой себе.

Целостность объекта обеспечивают не только качества, но и граничные свойства, которые препятствуют возникновению связей определенного вида.

Понимая свойство как внутреннюю способность объекта поддерживать — при некоторых условиях — определенные связи и препятствовать осуществлению связей другого вида, Г.П. Мельников приводит содержание понятий свойства и связи в диалектические соотношения.

Любое свойство — и качественное, и граничное — теперь можно определить через своеобразие той связи, в которую объект может вступить или возникновению которой может воспрепятствовать.

Поэтому Г.П. Мельников начинает рассматривать свойства объекта именно как валентности, то есть как способности участвовать в связи с другими объектами.

Рассмотрим такие общеизвестные композиционные формы речи, как диалог и монолог, на нескольких примерах из произведений Ф.М. Достоевского.

Вот фрагмент диалога между господином Голядкиным и доктором Крестьяном Ивановичем:

“— <…> Дома сидеть не годится… вам дома сидеть никак невозможно (реплика доктора).

— <…> Я хочу сказать, Крестьян Иванович, что я иду своей дорогой, особой дорогой, Крестьян Иванович. Я себе особо и, сколько мне кажется, ни от кого не завишу. Я, Крестьян Иванович, тоже гулять выхожу (реплика Голядкина).

— Как?.. Да! Ну, нынче гулять не составляет никакой приятности; климат весьма нехороший.

— Да-с, Крестьян Иванович. Я, Крестьян Иванович, хоть и смирный человек, как я вам, кажется, имел честь объяснить, но дорога моя отдельно идет, Крестьян Иванович. Путь жизни широк… (т. 1,  с. 115–116) <…>

— Скажите мне, пожалуйста, где вы живете теперь?

— Где я живу теперь, Крестьян Иванович?

— Да… я хочу… вы прежде, кажется, жили…

— Жил, Крестьян Иванович, жил и прежде. Как же не жить <…>” (т. 1,  с. 121).

Житейский взгляд не различит в этом диалоге ничего иного, кроме сумасшествия главного героя, отвечающего невпопад на вопросы доктора. Но исследователь обнаружит, что композиционные формы речи в повести Ф.М. Достоевского наделяются свойством вступать в связи, преодолевающие линейную организацию текста: господин Голядкин отвечает не доктору, а своим «врагам». Элементы текста разного уровня имеют потенциальную возможность смыслового взаимодействия и в условиях линейной удаленности друг от друга, но в эстетической системе, формируемой в произведениях Ф.М. Достоевского, это взаимодействие свободно преодолевает логику обыденного ожидания, так характерного при восприятии прозы: есть вопрос и есть ответ на него. В ответах г-на Голядкина — самоутверждение героя, его реплики связаны между собой содержательно: Голядкин идет своей дорогой, особой дорогой, ни от кого не зависит, путь жизни широк, он жил и живет. Внутренние обменные смысловые потоки не образуются внутри диалога, а выходят за его пределы, размыкая его граничные свойства и делая его условным.

Композиционные формы речи в сочинении Ф.М. Достоевского наделяются свойством условности, которое формируется реализованной способностью их составляющих вступать в над-линейные, вне-ситуационные связи с иными элементами текста.

Рассмотрим еще один пример, подтверждающий условность композиционных форм речи. На этот раз из романа Ф.М. Достоевского «Идиот»^[10]. Это небольшой фрагмент обсуждения «исповеди» Ипполита в Павловске на даче у Лебедева:

«Поднялся шум; Лебедев горячился и выходил уже из меры; Фердыщенко приготовлялся идти в полицию; Ганя неистово настаивал на том, что никто не застрелится. Евгений Павлович молчал.

— Князь, слетали вы когда-нибудь с колокольни? — прошептал ему вдруг Ипполит.

— Н-нет… — наивно ответил князь.

— Неужели вы думали, что я не предвидел всей этой ненависти! — прошептал опять Ипполит, засверкав глазами и смотря на князя, точно и в самом деле ждал от него ответа.

— Довольно! — закричал он вдруг на всю публику» (т. 8,  с. 346–347).

Вопрос Ипполита кажется прагматически немотивированным, но при желании ему можно приписать подходящее к ситуации значение, например, если посчитать, что вопрос расценивался его автором как риторический и в нем содержится не вопрос, а, напротив, утверждение, метафорически передающее внутреннее состояние Ипполита.

Князь же отвечает на этот вопрос как на имеющий прямое значение. И отвечает обдуманно и серьезно, о чем говорят задержка ответа, пауза после него (Н-нет…) и слова автора (наивно ответил князь).

Этот ответ, над-сюжетно связываясь с другими точками романа, формирующими смысловое пересечение героя романа с образом Спасителя и обстоятельствами Его Первого пришествия, соотнесется (свяжется) с ответом Богочеловека на второе искушение дьявола и оборвет казавшуюся первоначально возможной связь вопроса с бурной сценой на даче у Лебедева.

Прагматическая немотивированность высказываний выполняет функцию актуализации концептуально значимых смыслов и является конструктивным приемом организации семантической структуры текста.

Функция как отображение одного множества на другое:  сложность определения элементов, которые ставятся  в соответствие исследуемому

Опираясь на теорию множеств, Геннадий Прокопьевич объяснял функцию как отображение одного множества на другое.

Но в тексте, особенно повышенной семиотической сложности, как, например, художественный, еще предстоит установить, какие элементы поставить в соответствие единичному элементу, выделенному в самостоятельное множество. Так ответным репликам Голядкина, чтобы определить их функцию, надо поставить в соответствие не реплики доктора, а мнение о Голядкине его «врагов». Диалогу между Ипполитом и князем Мышкина надо поставить в соответствие не внешний полилог, а иные фрагменты романа, формирующие связь между образом князя Льва Николаевича и смыслами Нового Завета. Структура связей элементов в составе объекта, дающая понимание их функций, тоже подлежит установлению.

Так системология Г.П. Мельникова дает нам объективный инструмент опознания: удалось установить функцию того или иного элемента объекта и самого объекта в надсистеме или не удалось.

Понимая функцию как важнейшее граничное свойство объекта, Г.П. Мельников рассматривал узел связи структуры связности, который соответствует вхождению любого элемента объекта в сеть связей объекта (или вхождению целого объекта — в сеть связей надобъекта), как функцию этого элемента в объекте. Произвольно установленный надобъект искажает достоверное представление об объекте, поскольку рассуждение в таком случае опирается на надуманные связи. Филологическая наука знает такие примеры. Д.С. Лихачев видел причину сопоставления Ветхого и Нового Заветов, лежащего в основании литургийной проповеди середины XI века — «Слова о законе и благодати», в возможности ее составителя созерцать росписи на сводах Киевской Софии: «…произнося свою проповедь, Иларион непосредственно исходил из темы окружающих его изображений»^[11]. Если рассмотреть рассуждение Д.С. Лихачева в свете соотношения понятий, разработанных в системологии, обнаружится ошибочность исходной позиции исследователя древнерусской литературы. Принимая за надсистему не литургию, часть которой представляет собой литургийная проповедь, а изобразительное пространство собора, в котором она произносится, мы сводим общую функцию «Слова о законе и благодати» (функцию объекта в надобъекте) к озвýчиванию изображенных на фресках Софии сцен из Священного Писания.

Нащупав структуру связности текста, мы можем объективно, преодолевая индивидуальный психический опыт^[12] [3], оценить и степень соответствия/несоответствия того или иного его элемента общей логике этой структуры. Например, чтобы обоснованно решить вопрос о включении/исключении главы «У Тихона»^[13] из романа Ф.М. Достоевского «Бесы»^[14], желательно опираться не на обстоятельства ее изъятия из корректуры редактором и не на справедливо восторженные отзывы о ее стилистическом решении [13]^[15], а на понимание структуры связности самого текста, как бы самонадеянно это ни звучало с нашей стороны. При жизни Ф.М. Достоевского эта глава не была опубликована ни в журнале М.Н. Каткова, ни в отдельном издании. После смерти писателя она обнаруживается то после, то внутри романа, в зависимости от тех или иных соображений издателей, не связанных с пониманием самого текста. Между тем эта глава в истории культуры — один из самых интересных примеров непроизвольного уничтожения произведения искусства самим автором. Глава «У Тихона» не трансформирует текст — она разрушает его, входя в противоречие со структурой связности элементов текста разного уровня.

Связь образа Ставрогина с сюжетной линией романа строится на двух принципах: тайна Ставрогина усугубляется — усилия остальных героев сосредоточены на том, чтобы эту тайну раскрыть. В главе «У Тихона», или «Исповеди Ставрогина», главный герой признается, что изнасиловал девочку. Девочка потом повесится. Уголовная история, разрешающая тайну, обесценит структуру связности над-сюжетных смысловых элементов, закрепляющих содержательную связь образа Ставрогина со смыслами Нового Завета и апокрифическое совмещение атрибутов Богочеловека Второго пришествия (силы, славы, власти) с признаками врага рода человеческого и его слуг, и сообщит роману примитивную назидательную функцию, особенно чутко ощущаемую духовными лицами: «…наш писатель предупредил всех богопротивников, что <…> они превратятся <…> в убийцу Ставрогина, который с первого взгляда кажется героем, богом протеста, а на самом деле оказывается просто развратным хулиганом-скандалистом»^[16].

Оценка устойчивости структуры связности элементов текста  как инструмент измерения равенства текста самому себе

Конкретизация закона диалектики о переходе количества в качество как закона о переходе граничных изменений в качественные позволит Г.П. Мельникову определить, в чем именно проявляются граничные (количественные) изменения. Перестройка связей разного объема, внутри объекта или с выходом за его пределы, то есть перестройка структуры связности или полной структуры сети связей объекта, приводит к качественным изменениям, вплоть до необратимых, когда объект перестает быть равным самому себе, становится иным объектом.

Болен ли Ставрогин или нет, жена ли ему Хромоножка, что его связывает с Дашей, какие у него отношения с Лизой — все эти тайны, которые постоянно нагнетаются, но все же постепенно раскрываются в романе, только растравляют интерес читателя. Поиски тайны Ставрогина на сюжетном уровне ничего не объясняют в образе главного героя. Заключительные слова романа — «Наши медики по вскрытии трупа совершенно и настойчиво отвергли помешательство» (т. 10,  с. 516) — возвращают к его началу, окончательно рассеевая сомнения в психическом здоровье Ставрогина. Отсутствие сюжетного объяснения подлинной тайны, окончательно закрепляемое в конце романа, не означает отсутствия этого объяснения. Оно закодировано в содержательной структуре образа, формируемой многократно возобновляемыми, а значит, устойчивыми связями между смыслами, соотносимыми с образом Ставрогина. Глава «У Тихона» обессмысливает сложные смысловые соответствия, сложившие вне этой главы, нивелируя все усилия текста по их закреплению.

Смыслы страх осмеяния, лицедейство, способность проникать в чужие сны, в ход чужих мыслей, самозванство как противоположность избранничеству, шпионство взаимодействуют между собой в содержательной структуре образа Ставрогина. Основание связи — общность источника: это признаки человека беззакония и его слуг.

Ближе к концу романа Лиза говорит Ставрогину после проведенной с ним ночи: «… у меня тогда, еще с самой Швейцарии, укрепилась мысль, что у вас что-то есть на душе ужасное, грязное и кровавое, и… и в то же время такое, что ставит вас в ужасно смешном виде. Берегитесь мне открывать, если правда: я вас засмею. Я буду хохотать над вами всю вашу жизнь… Ай, вы опять бледнеете? (т. 10,  с. 401). Страх Ставрогина быть осмеяным закрепляется в этой реплике не только лексическими повторами с усилениями и паузой, свидетельствующей об обдуманности слов героини, но и реакцией Ставрогина (Ай, вы опять бледнеете?), выдающей справедливость услышанного.

Задолго до этого, в разговоре с Кирилловым, сам Ставрогин скажет: «… если бы сделать злодейство или, главное, стыд, то есть позор, только очень подлый и… смешной <…>? <…> Положим, вы жили на луне, <…> вы там, положим, сделали все эти смешные пакости… Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?» (т. 10,  с. 187). И снова повторы, усиление и выделение паузой закрепят боязнь осмеяния.

Глава «У Тихона» обнаружит ужасное злодейство, совершенное Ставрогиным, но разомкнет безусловную связь между злодейством и страхом осмеяния, разрывая сформированную структуру связности перечисленных смыслов, которая поддерживалась всем текстом. Разрыв связей примет цепной характер. Символическое значение смеха, которым сопровождается явное и неявное зло, тоже ослабнет. Одновременно начнет растушевываться и зона смысловой тождественности между образами Ставрогина и Петра Верховенского. Безудержный хохот Ставрогина, когда он кинул пачку кредиток в Федьку Каторжного, понимая, что тот примет эти кредитки как задаток за убийство Марьи Тимофеевны (т. 10,  с. 221, 231); усмешка на его губах (усмехнулся, скривил рот, прибавил с злобною и раздражительною улыбкой, вскричал с злобною, искривленною улыбкой (т. 10,  с. 181, 216, 230, 231, 320 и др.) получат ситуационное («психологическое») объяснение. Смыслы, порождаемые словами Степана Трофимовича Верховенского о сыне: «О карикатура! Помилуй, кричу ему, да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь? Il rit. Il rit beaucoup, il rit trop. У его матери не было такой улыбки. Il rit toujours» (т. 10,  с. 171), — выйдут из области смыслового совпадения образов Ставрогина и Петра Верховенского. Изменение состава и порядка (логики) элементов обмена скажется на свойствах связи, изменит функции элементов, меняя схему их связности, и — в конечном счете — изменит качественные свойства всего объекта. Изменится глубина адаптации текста и его элементов: адаптация охватит меньшее число ярусов.

С уменьшением глубины адаптации текста изменится степень его системности: его совершенность, прямо пропорциональная глубине адаптации, начнет снижаться. Такой текст может перестать быть произведением искусства. Понимание текста или иного создания как произведения искусства из области субъективной оценочности переходит в сферу онтологической данности, имеющей объективное измерение. Только совершенные объекты, а значит, с высокой степенью системности, имеют неслучайную выраженную меру. Поэтому только в них полноценно выражается закон перехода количества в качество. Выход за границы меры изменит сущность объекта.

Разработанное Г.П. Мельниковым уточнение о переходе граничных изменений в качественные позволило, как мы удостоверились, соотнести свойства объекта и его функции, связи и отношения, под которыми понимаются в системологии еще не проявленные, а только возможные при определенных внешних и окрестностных условиях свойства сопоставляемых объектов.

Существующий набор связей и интенциональные предрасположенности к другим связям в объектах зависят от внутренних условий, от внешних и от окрестностных (то есть от других объектов, находящихся в окрестности). Их изменение приведет к изменению качеств самого объекта или элемента, рассматриваемого как объект более низкого уровня.

Мы еще не обсуждали значимость окрестностных условий, игнорирование которых, равно как и изменение, приводит к непониманию свойств объекта или их замещению.

Алеша — божий человек. Такова результирующая массового восприятия — и профанного, и профессионального — образа Алеши Карамазова, искажающая смысловую действительность романа Ф.М. Достоевского^[17]. В линейном развитии романа первый раз сочетание божий человечек (не человек) соотнесется с образом Алеши Карамазова в реплике Ракитина: «<…> Алешенька, божий человечек» (т. 14,  с. 321). Парадоксально, но слова автора — с ненавистною улыбкой проговорил Ракитин, — которые и составляют окрестностные условия этой реплики, остаются за пределами восприятия. Но ведь именно эти условия делают невозможным приписывание некоторого положительного смысла самой реплике.

Позже Митя скажет Алеше^[18]: «…божий ты человечек» (т. 15,  с. 27), но уже в окрестностных условиях, допускающих появление положительной оценки, хотя и не вымещающих уже существующую отрицательную. Понятно, что окрестностные условия прямо влияют на содержание образа Алеши Карамазова, его качественные свойства, и характер их связи с содержанием других образов романа, которые мы определяли как тенденцию к устранению дизъюнктивных отношений.

Наличие интенций и условий для возникновения связей между объектами становятся причиной их свойств. Такое понимание причины формирования свойств объекта позволяет Г.П. Мельникову конкретизировать идею о самодвижении материи. Присущая произведениям искусства, как и иным совершенным системам, глубокая адаптация сообщает предрасположенность к такому взаимодействию с действительностью, которое может рассматриваться как ее опережающее отражение. В этом смысле искусство не только отражает и преображает действительность, но и предвосхищает ее.

Заключение

Экстраполяция содержательного соотношения понятий, разработанных Г.П. Мельниковым для объяснения системы как единственно возможного способа существования объектов физической и ментальной действительности, на исследование текстов обнажила исключительную методологическую ценность системологии для филологии. Материалистическое понимание связи, диалектического характера соотношения между связью и свойством, качественными свойствами объекта и граничными, цикличности внутренне замкнутых потоков как необходимого условия связности целого, последствий изменения структуры связности, учета внутренних, внешних и окрестностных условий в формировании свойств объекта позволяет строго сформулировать логику исследовательских действий, дать объективную оценку степени достоверности сделанных выводов, выявить обрывы в системе доказательств и восполнить их. Теория систем Г.П. Мельникова сообщает ощутимую материальность таким трудно фиксируемым свойствам объектов, как самодвижение материи и опережающее отражение, свойственным совершенным системам, к которым доказательно относятся семиотически сложные тексты высокой степени системности — художественные, религиозные, мифологические. Связывая философию с частной наукой, системная методология (системология Г.П. Мельникова) обосновывает логику отбора методов, вымещая умозрительность и интуитивность суждений системой доказательств. В эпоху упадка, особенно очевидно переживаемого гуманитарными науками, системология, как методологическая теория, становится рычагом выхода из кризиса.

^{1 Мельников Г.П. Системология и языковые аспекты кибернетики. М. : Радио, 1978.}

^{2 Melnikov G.P. Systemology and Linguistic Aspects of Cybernetics / Translated by J.A. Cooper. Amsterdam : Gordon and Breach, 1988.}

^{3 Мельников Г.П. Системная типология языков: принципы, методы, модели. М. : Наука, 2003. EDN: QQMRET}

^{4 Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. Ч. I. Теория / пер. с ит. В. Яковенко. М. : Изд. М. и С. Сабашниковых, 1920.; Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты // Г.Г. Шпет Сочинения. М. : Правда, 1989. С. 345—474.}

^{5 Виноградов В.В. К построению теории поэтического языка // Поэтика. Временник Отдела словесных искусств. III. Л. : Academia, 1927. С. 4—44.}

^{6 Ухтомский А.А. Доминанта. М. —Л. : Наука. 1966.}

^{7 Достоевский Ф.М. Двойник: Петербургская поэма // Полн. собр. соч.: в 30т. Л. : Наука, 1972. Т. 1. С. 109—229.}

^{8 Чтобы оценить силу смыслового потока, мы отметили в скобках все случаи употребления каждого компонента в тексте: в адрес Голядкина — прямым шрифтом, в адрес двойника — жирным курсивом.}

^{9 Мельников Г.П. Системология и языковые аспекты кибернетики. М. : Радио, 1978. С. 28.}

^{10 Достоевский Ф.М. Идиот // Полн. собр. соч.: в 30т. Л. : Наука, 1974. Т. 8.}

^{11   Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси: Очерки из области русской литературы XI—XVII вв. / отв. редактор акад. А.М. Деборин. М. —Л. : АН СССР, 1945.С. 32.}

^{12   Рубакин Н.А. Психология читателя и книги: Краткое введение в библиологическую психологию. М.—Л. : Гос. изд-во, 1929.}

^{13 Достоевский Ф.М. Бесы: Глава «У Тихона». Рукописные редакции // Полн. собр. соч.: в 30 т. Л. : Наука,1974. Т. 1 1.}

^{14 Достоевский Ф.М. Бесы // Полн. собр. соч.: в 30 т. Л. : Наука,1974. Т. 10.}

^{15   Гроссман Л.П. Поэтика Достоевского. М. : Гос. Академия худ. наук, 1925.}

^{16 Антоний, митрополит Киевский и Галицкий. Словарь к творениям Достоевского. София : Рос.-болг. книгоизд-во, 1921.  С. 116–117.}

^{17 Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Кн. I–X // Полн. собр. соч.: в 30 т. Л. : Наука,1976. Т. 14.}

^{18 Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Кн. XI–XII. Эпилог. Рукописные редакции // Полн. собр. соч.: в 30 т. Л. : Наука, 1976. Т. 15.}

Об авторах

Ольга Ивановна Валентинова

Автор, ответственный за переписку.
Email: valentinova-ov@rudn.ru
ORCID iD: 0000-0002-8510-8701
SPIN-код: 6986-9081
Scopus Author ID: 57193140621
ResearcherId: Х-8826-2019

доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры общего и русского языкознания филологического факультета

Список литературы

Дополнительные файлы

Доп. файлы

Действие

1. JATS XML

Скачать

2. Полная структура условного объекта М
Источник: составлено О.И. Валентиновой

Скачать (76KB)

Метаданные