Социология тела как самостоятельное исследовательское направление: предпосылки становления и предметное поле

Полный текст

Трансформация общества под влиянием процессов глобализации, цифровизации, урбанизации и сетевизации внедряет наше тело в новые контексты и системы отношений — формируется множество дискурсов, в которых тело становится ключевым компонентом. Развитие общества потребления, информационных технологий, создание общественных движений, связанных с гендером или принятием тела, появление новых видов телесных практик и восприятие тела как проекта указывает на расширение роли и значения тела в современной жизни. В результате тело становится значимым объектом социологии, что подтверждается все возрастающим числом исследований и публикаций по проблематике социологии, и ряд ученых сделали вывод о таком новом феномене, как «телесный поворот» [47. С. 1] (corporeal turn) в социологии.

Однако проблематика тела имеет долгую традицию научного изучения в рамках самых разных областей познания: философии, антропологии, психологии и социологии. Так, в философской мысли понятие телесности оформляется еще в древности, где сводилось в основном к дуальности «тело-дух», например, в трудах Платона и Аристотеля, Ибн Сины и Аль Фараби [2]. Свою масштабную философскую разработку категория телесности получила в творчестве представителя экзистенциальной феноменологии М. МерлоПонти, в частности в его работе «Феноменология восприятия» [16]. В ее основе лежит критика классического положения о разделении сознания — тела, духовности – телесности и создание феноменологии, которая смогла бы преодолеть это противостояние. Экзистенциальность подхода Мерло-Понти отражается в том, что единение тела и души для него носит метафизический характер, и для анализа телесности он вводит понятие «телесная схема». Она содержит в себе такие элементы, как поза, движение и сенсомоторные изменения, исследуемые не в отдельности, сами по себе, а с учетом их взаимосвязи и взаимовлияния. «Телесная схема» осуществляет работу с сознанием, структурируя его, но эта работа не находит прямого отражения в ее содержании. Для придания «телесной схеме» ценностной наполненности, Мерло-Понти дополняет ее понятием телесного образа — системы восприятий, отношений и убеждений, принадлежащих телу [38. С. 234]. С помощью данных категорий Мерло-Понти показывает, что тело — это не просто существующий в пространстве физический субстрат: опосредованное сознанием, оно включает в себя чувства, ценности и способность восприятия и понимания информации.

Неоднократно в его книге встречается понятие действующего тела, включающее в себя «пассивность» и «анонимность» телесности [16. С. 122]. Под первой понимается отсутствие у «Я» возможности быть участником событий и контролировать их ход: действующее тело способно лишь фиксировать происходящие процессы, но не владеть ими в полной мере, что подтверждает невозможность человека всегда контролировать свои чувства, эмоции и мысли. «Анонимность» подразумевает отсутствие у «Я» возможности быть абсолютным инициатором происходящих в нем процессов, поскольку телесность никогда не индивидуализирует себя в полной мере как абсолютный центр. Мерло-Понти называет это состояние одновременно свободой и порабощенностью индивида. Тем не менее тело, в отличие от индивида, относительно постоянно как неотъемлемый атрибут существования, в то время как человек трансцендентен самому себе. Следовательно, именно тело становится базовой точкой отсчета в системе наших координат: «мое тело — это ось мира: я знаю, что у объектов много сторон, так как я бы мог обойти их кругом, в этом смысле я обладаю осознанием мира при посредстве моего тела» [16. С. 130]. Другой ключевой момент в концепции Мерло-Понти — четкое разграничение, казалось бы, близких понятий — «тело» и «плоть»: плоть фактически приравнивается к понятию материи, а тело представляет собой более высокий уровень организации плоти мира (она захватывает плоть тела, проникая в него и наполняя собой).

Таким образом, тело и телесность выполняют ряд важных функций, которые можно условно назвать: гносеологическая функция — благодаря телу сознание получает возможность интегрировать информацию об объектах окружающей действительности в целостную картину мира; функция поддержания — тело помогает в адаптационных процессах; развития — диапазон развития телесности позволяет человеку в нужной мере «резонировать» с миром и духовно совершенствоваться; соединения и разъединения — при жизни телесность соединяет душу и тело (идеальное и материальное), а в момент смерти, наоборот, осуществляет их разделение. Наличие телесности как реального феномена имеет важнейшее значение, так как показывает единство духовного и телесного, их синтез, и отказ от категории телесности в процессе познания приводит к отказу от чувственного опыта как такового.

Антропология включила тело в свою предметную область раньше многих других социально-гуманитарных дисциплин и с XIX века отводит ему важнейшую роль в своих исследованиях [27]. Дело в том, что в досовременных обществах (объект антропологии) тело выступает самым очевидным и наглядным способом демонстрации важных социальных идентификаторов — возраста, пола, племенной и религиозной принадлежности, главенства — посредством татуировок, шрамов и украшений [46]. Ключевые фигуры в антропологическом анализе телесности — Ф. Боас [4], М. Мосс [18], М. Мид [17], М. Дуглас [10] и др. Так, Мосс определяет техники тела как «традиционные способы, посредством которых люди в различных обществах пользуются своим телом» [16. С. 304]. Для него «тело есть первый и наиболее естественный инструмент человека. Или, если выражаться более точно и не говорить об инструменте, можно сказать, что первый и наиболее естественный технический объект и в то же время техническое средство человека — это его тело» [16. С. 311]. Техники тела связаны, прежде всего, с конкретными обществами и культурами: формирование привычек, традиций, ценностей и усвоение опыта происходит на основе телесных техник — обрядов, танцев и даже простых повседневных движений. Изучая техники тела, Мосс настаивает на необходимости тройственного подхода — анализе социальных, биологических и психологических аспектов телесности — и вводит несколько классификаций техник тела. Первая классификация, или «первые четыре подхода к предмету», базируется на широком этнографическом материале из жизни европейских, восточных и «примитивных» обществ: гендерные особенности техник тела, изменчивость техник тела в зависимости от возраста, разделение техник по эффективности и передаче форм техник. Вторая классификация имеет эмпирический характер и более доступна для фактического наблюдения, поскольку в ней поэтапно отражена жизнь индивида: техники рождения и акушерства, техники детского периода, техники юности, техники зрелого возраста.

В целом из антропологической традиции изучения телесности социология заимствует следующие положения: признание как комплекса телесных ограничений (например, репродуктивные, связанные с генетическими ограничениями механизма наследственности у млекопитающих), так и скрытого потенциала тела, который может быть реализован в ходе социокультурного развития; противоречия между сексуальными влечениями человека и социокультурными требованиями; гендерные особенности переживания «естественных» фактов.

В психологии одним из первых тело в область своих исследований включил З. Фрейд. В конце первой четверти ХХ века он обосновал тесную взаимосвязь телесного опыта и образа «Я», отметив, что тело играет значимую роль в развитии эго-структур. Фрейд разработал генетическую теорию (развитие — это процесс изменения локализации либидо) на основе категории телесного переживания и сделал телесность важным аспектом в психиатрии, например, для обнаружения симптомов конверсионной истерии в психопатологии. А. Адлер проследил взаимовлияние телесного образа «Я» и самооценки, например, определенное поведение может быть компенсацией реальной или вымышленной неидеальности тела.

В целом можно выделить три основных подхода к пониманию образа тела [24]: первый подход определяет его как результат активности ряда нейронных систем, поэтому изучение тела сводится к исследованию физиологических структур мозга, а понятия «образ тела» и «схема тела» (введенное Р. Боньером в 1893 году) фактически отождествляются. Представители второго подхода считают образ тела результатом психического отражения, некоей умственной картиной собственного тела, но расходятся в трактовке соотношения понятий «образ тела» и «концепция тела»: так, Дж. Чаплин считает их синонимами, а Д. Беннета утверждает, что концепция тела — лишь один из аспектов образа тела (другой аспект — восприятие тела), т.е. концепция тела во втором случае выступает как набор признаков, используемых человеком для описания тела, когда он отвечает на вопросы или рисует фигуру человека [26]. В третьем подходе образ тела выступает как сложное структурное единство восприятий, установок, оценок и представлений, связанных с телесной внешностью и функциями тела. Такой взгляд на образ тела сегодня наиболее широко распространен в психологии, например, это концепция Р. Шонцема, в которой выделены четыре уровня образа тела: «схема тела», «телесное Я», «телесное представление» и «концепция тела».

В отличие от рассмотренных выше наук для социологии важнейшей является проблема соотношения структуры и действия [9. С. 43]. Тело появляется в предметной области социологии в начале XX века — в социологии культуры Г. Зиммеля, фигуративной социологии Н. Элиаса, теориях Дж.Г. Мида и И. Гофмана, но основоположником социологии тела считается М. Фуко. В научный оборот были введены такие важные категории, как чувственно-телесное восприятие, сексуальность, стыд, самопринуждение, цивилизационный процесс, власть над телом, дисциплинарное общество, роль тела, уязвимость тела, самообладание, телесная сторона, телесно-воплощенная и бестелесная информация, идиома тела, наблюдаемость. Позже тело становится объектом исследования в трудах П. Бурдье и Х. Йоаса, а ключевыми понятиями — контроль через тело, габитус, креативное действие, телесная схема, образ тела.

Фуко предложил рассматривать тело как объект власти и контроля и ввел следующую дефиницию биополитики: «то, как начиная с XVIII века пытались рационализировать проблемы, поставленные перед правительственной практикой феноменами, присущими всем живущим, составляющим население: здоровье, гигиена, рождаемость, продолжительность жизни, потомство… эти проблемы неотделимы от рамок политической рациональности, в которых они возникли и обрели свое звучание» [30. С. 405]. Формирование биополитики прослеживается на двух уровнях: первый связан с ее развитием через учреждения — тюрьмы, школы, больницы, клиники и т.д.; второй уровень менее очевидно связан с контролем — управление здесь осуществляется с помощью политических технологий, от статистики и демографии до общественного здравоохранения, обустройства городского пространства и строительства жилья.

Согласно Фуко, при капитализме важнее всего становятся биополитическое, биологическое и телесное измерения жизни: например, человеческое тело с социально-политической точки зрения оценивается в качестве рабочей силы, тогда как медицину тело в этом качестве не интересовало до второй половины XIX века, когда была поставлена проблема тела, здоровья и уровня производительных сил индивида [30. С. 83]. Целями медицинского обслуживания стали улучшение человеческого капитала и его сохранение для как можно более долгого использования, вследствие чего переосмысливаются вопросы защиты здоровья и общественной гигиены — как способные или не способные улучшить человеческий капитал [30. С. 290].

Парадигма выстраивания власти, согласно Фуко, предполагает, что ее требования и предписания реализуются большей частью не за счет внешнего дисциплинирующего воздействия, а благодаря внутренним поведенческим моделям, добровольно встроенным в повседневную «практику тела». Индивиды становятся «экспертами самих себя», начинают практиковать культурную и просвещенную заботу о своем теле, сознании, формах поведения, а также о телах, сознаниях и формах поведения членов своей семьи, товарищей, коллег и т.д. Фуко обогащает социологию тела такими категориями, как биовласть, биополитика, медикализация, биоистория, прокладывая путь для исследований в контексте современной социологии медицины. Кроме того, сегодня тело стало полноправным объектом изучения социологии сексуальности, феминистской социологии, социологии спорта, социологии еды и питания, социологии старости и старения [21. С. 21].

Возникает закономерный вопрос: имеет ли социология тела смысл в качестве самостоятельного направления? Имеет, потому во всех перечисленных выше направлениях тело занимает одно из центральных мест, однако ни одно из них не может претендовать на полный и всесторонний анализ тела. В современном обществе на плечи индивида ложатся многие проблемы, решение которых прежде брало на себя общество и государство: такие социальные риски, как болезни, безработица и нищета, трансформировались в задачи личной ответственности за здоровый образ жизни и уход за телом. Индивиды вынуждены заниматься «телесным менеджментом»: тело становится проектом, который нужно улучшать и продвигать, и «формируемое» тело отражает такие жизненные установки личности, как чувство стиля и вкуса, отношение к здоровью, самоконтроль и т.д. Через тело индивид выстраивает свою социальную репрезентацию и идентичность, например, девушка может позиционировать себя как ведущую здоровый и активный образ жизни: регулярно занимается в фитнесс-зале (социология спорта), соблюдает специально подобранную диету, подсчитывает калории (социология еды и питания), работает над достижением идеального, по ее мнению, мышечного рельефа и формы тела (социология сексуальности), принимает витамины и много времени проводит на свежем воздухе (социология медицины). В скобках отмечены области, которые могут описать каждое действие и выбор в отдельности, однако в совокупности они составляют предметное поле социологии тела — осознанное построение телесного проекта, присутствующее в жизни каждого индивида.

Таким образом, телесный проект — это определенный набор телесных практик, сформированный индивидом на основании собственных социальных, культурных, политических, этических и других предпочтений для создания целостного образа своего «Я» и отражающего его идентичность. Соответственно, телесные практики — это социально обусловленные, осознанно наделяемые ценностью действия индивида в отношении своего тела, цель которых — реализация собственного телесного проекта. Исследования тела как проекта и составляющих его техник тела и формирует предметное поле социологии тела.

Можно выделить в социологии тела следующие основные исследовательские блоки: тело как объект социального контроля; проблематика пола и гендера; тело как объект потребления; тело и технологии — развитие биотехнологий и технологий селф-трекинга.

Тело как объект социального контроля. Социологические исследования в области биополитики и социология медицины имеют свою специфику, но их общую повестку сформулировал, в первую очередь, Фуко, предложив рассматривать тело как объект власти и контроля. Вопросы контроля набирают все большую актуальность и масштабы в связи с развитием технологической базы современного общества и появлением новых методов управления телами. Важнейший источник социального контроля над телом — сфера медицины. Согласно Фуко медицина обладает колоссальной властью, так как имеет эксклюзивный доступ к телу, и это не только конкретный «пациент», а политическое влияние на все общество. «Имея возможность наблюдать каждого, контролировать его жизнедеятельность, изолировать от других людей при необходимости, констатируя смерть/инвалидность, медицина контролирует все общество, записывая и фиксируя непрерывно информацию в медицинских картах за каждым, получая в итоге полную картину актуального состояния населения» [30. С. 94].

Для Фуко одна из значимых «технологий безопасности» — массовая вакцинация населения от оспы в конце XVIII — начале XIX веков: она позволяет составлять «портрет» состояния здоровья населения, помогает определять, какая именно группа (по территориальному, возрастному и иным признакам) нуждается в наибольшем контроле состояния здоровья, чтобы не допустить распространения эпидемии и возрастания смертности. Подобные мероприятия позволили социальной медицине завоевать авторитет и стать синонимом надежности, необходимости и безопасности. На этапе зарождения социальной медицины происходит институционализация биополитики: медицина становится важнейшим средством телесного контроля, платформой для его реализации, охватывая и подчиняя своему влиянию все проявления телесности — как физиологические, так и морально-психологические (например, в психиатрии).

В этом контексте важнейшей характеристикой тела становится здоровье. В социологии здоровье определяется как «сложный социальный феномен, который отражает качество адаптации организма человека к условиям природной и социальной среды, а также позволяет выделить особенности взаимодействия семьи, органов образования и здравоохранения, средств массовой информации по выработке у населения ориентаций на здоровый об раз жизни» [20. С. 32]. Согласно классификации, разработанной экспертами Всемирной организации здравоохранения, состояние здоровья определяется следующими «группами факторов: генетическими (наследственными); образом жизни; доступностью медицинских услуг; состоянием окружающей среды» [14. С. 137]. Несмотря на разность трактовок, исследователи едины в том, что здоровье — социальный конструкт, который складывается под влиянием, в первую очередь, социальных, а не биологических факторов.

Исследования проблематики пола и гендера. Пол — физиологическая характеристика тела, а гендер — социальная, связанная с выстраиванием идентичности на основе телесных признаков и практик. Тело в этом контексте становится источником борьбы и отстаиванием прав. Так, основы феминистского направления оформились уже в XVIII веке и связаны с именами Вольтера и Ш.Л. Монтескье, которые писали о несправедливой доле женщин и о необходимости включения их в общественную жизнь [25]. С середины XIX столетия образованное женское население (преимущественно в Англии) начинает более активно участвовать в жизни общества, но феминизм как научное направление складывается лишь в XX веке.

Значительный вклад в исследования пола и гендера внесла представительница экзистенциального направления в философии С. де Бовуар [23], утверждавшая, что анатомические различия мужчины и женщины не делают их разными в социокультурном плане [23. С. 18]. Современные исследователи разделяют ее позицию относительно разделения физиологической и социокультурной составляющих в гендерной проблематике: «взаимоотношения между полами и анатомические данности — это разные вещи, сводить “половые вопросы” к вопросам анатомическим нельзя, такое сведение — это политическое действие, осуществляемое в интересах определенных групп» [12. С. 3].

Философ и психоаналитик Ю. Кристева, ученица Р. Барта и представительница постмодернистского феминизма, предприняла попытку концептуализации связи между разумом и телом, культурой и природой, психикой и сомой, материей и репрезентацией. Она различает семиотический и символический элементы значения [39; 40]: первый — это телесный двигатель, связанный с ритмами, тонами и движением знаковых практик; второй определяется грамматикой и структурой значений; без символики все значения были бы лепетом, а без семиотики они были бы пустыми и не имели значения. Например, представление Кристевой о материнстве базируется на том, что материнское тело связывает природу и культуру: даже если мать не является субъектом или агентом своей беременности и родов, это не лишает ее статуса говорящего субъекта, выражающего мнение. А поскольку в этой ситуации женщина выполняет материнскую функцию, у нее нет пола. В некоторой степени материнскую функцию может выполнять любой — и мужчина, и женщина. Фактически материнское тело оказывается прототипом сверхъестественного, которое «представляет собой и дом и не дом, присутствие и отсутствие, обещание полноты и уверенность в утрате» [44. С. 232]. В результате психоанализ объединил отчуждение, смерть и материнское тело, которое предстает как единство двух принципов: «два в одном» и «иное внутри» становится универсальной моделью всех субъективных отношений. Как и материнское тело, каждый из нас — «субъект в процессе» и субъект процесса: мы всегда ведем переговоры внутри себя и, подобно материнскому телу, никогда полностью не подчиняемся собственному опыту.

Философ и представительница постфеминизма (или постмодернистского феминизма) Р. Брайдотти сочетает идеи постмодернистских теорий Ж. Дерриды, М. Фуко и Ж.-Ф. Лиотара с идеями радикального феминизма и постструктурализма, рассматривая вопросы языка, власти и женщин. Актуальность проблемы различия полов Брайдотти объясняет двумя фундаментальными причинами: во-первых, это роль, которую играла сама категория различия в истории Европы (например, в европейском фашизме); во-вторых, это то специфическое место, которое различие занимает в феминистской теории и практике (центр и источник высокого концептуального напряжения). Исходный тезис Брайдотти — утверждение, что понятие гендер теряет свой смысл и значимость в современной феминистской теории и практике по трем причинам [6. С. 224–225]: во-первых, само понятие «гендер» подвергается критике ввиду своей теоретической неадекватности и политической аморфности; во-вторых, кризис гендера как категории феминизма совпал с изменением исходных феминистских позиций, которые в определенный момент стали бессмысленны; в-третьих, дискуссии ученых из разных стран показали непереводимость термина «гендер» и его культурно-специфическую обусловленность. Иными словами, различение категорий «пол» и «гендер», один из важнейших принципов англоязычной феминистской теории, не имеет ни политического, ни эпистемологического смысла во многих неанглоязычных контекстах, где вместо понятия «гендер» используются термины «сексуальность» и «различие полов».

В целом в рамках феминистского прочтения реальности категория тела, несмотря на разность трактовок и функций, выступает структурообразующим звеном феминистских концепций. «Тело» укоренено в существующей системе гендерного неравенства/различия полов не только с физиологической точки зрения, оно связано с практиками, субъектностью и выстраиванием идентичности. Современные исследователи разводят [15. С. 127] физический пол (sex) (биологическое деление на мужчин и женщин), социальный пол (gender) (различие женственности (feminity) и мужественности (masculinity), гендерное разделение труда в социальных институтах и организациях) и культурный пол (метросексуальность и ретросексуальность). Благодаря заложенным в феминистской концепции тенденциям меняются практики повседневной жизни и культурные нормы телесности, что влияет на политические институты, самосознание женщин и гендерную систему; открываются ранее табуированные темы, меняется интерпретация и контекст ранее обсуждаемых тем [13. С. 50].

Одно из следствий обозначенных трансформаций — формирование политических практик отказа от гендера, ликвидация разделения на мать и отца, бабушек и дедушек и т.д. Например, более 12 % поколения миллениалов в США идентифицируют себя как транссексуалов или гендерно-неконформных, большинство считает, что гендерная идентичность — это спектр, а не бинарность «мужчина/женщина» (1). Взгляды поколения Z на гендер еще более «продвинуты»: в США 56 % знают кого-то, кто использует гендерно-нейтральные местоимения, а 59 % считают, что формы ответа должны включать варианты, отличные от «мужчина» и «женщина». В мире 25 % представителей поколения Z задумываются об изменении гендерной идентичности хотя бы раз в жизни. Размывание гендера ведет к размыванию телесности — она выходит за рамки привычного конструирования: то, что ранее считалось сугубо женским или сугубо мужским, перестает быть таковым. Смешиваются не только внешние характеристики тела, но и телесные практики в разных сферах общественной жизни.

Тело как объект потребления. Данная трактовка обусловлена освоением техник заботы о теле в современной потребительской культуре: люди обращаются к образу тела в инструментальной манере, поскольку социальный статус и общественное одобрение во многом зависят от внешнего облика. Так, Ж. Бодрийяр утверждает, что тело — «самый прекрасный объект потребления»: «в наборе потребления есть объект более прекрасный, более драгоценный, более яркий, чем все другие, более нагруженный коннотациями, чем автомобиль, объект, который, однако, все их подытоживает: это — тело» [5. С. 114]. Он говорит о новой этике отношения к телу: оно больше не воспринимается как сугубо плоть в религиозной трактовке или как рабочая сила в терминах индустриализма, а становится объектом нарциссического культа, включая два базовых компонента — красоту и эротизм. Несмотря на значимость новой этики как для мужчин, так и для женщин, именно женская модель главенствует в новой этике: становясь абсолютным религиозным императивом для женщин, красота уже не является дополнением к моральным качествам, а занимает лидирующую позицию, представляя собой «форму капитала». Общество потребления порождает культ тела и фетишизацию как мира, так и самого человека. Тело загоняется в определенные стандарты и рамки красоты в рекламе, моде и массовой культуре, ему навязываются конкретные форматы молодости, мужественности или женственности, элегантности и ухода, режимы и жертвенные занятия. Тело даже начинает заменять душу в моральной и идеологической функции.

М. Фезерстоун [33–35] полагает, что в современном потребительском обществе все чаще проявляется гедонизм по отношению к телу, выражающийся в массовой заботе о его физической функциональности и привлекательном внешнем виде. Уход за телом становится одной из повседневных потребительских практик: «Как машины и другие потребительские блага, тело требует обслуживания, регулярного ухода и вмешательства для сохранения своей максимальной эффективности» [35. С. 18]. Транслируют такие идеи реклама, пресса, телевидение и кинофильмы, распространяя стилизованные изображения тела и пропагандируя преимущества косметического ухода за ним.

В потребительской культуре стройность стала ассоциироваться со здоровьем, а избыточный вес — с риском для него, однако значительная часть медийных «советов» носит псевдонаучный характер и может представлять угрозу для психологического и физического здоровья. Например, сегодня широко распространено РПП (расстройство пищевого поведения) — психическое заболевание, негативно влияющее на физическое и психическое здоровье человека, которое характеризуется ненормальным потреблением пищи. РПП затрагивает не менее 9 % населения мира (2); 9 % населения США, или 28,8 миллиона американцев, в течение жизни будут иметь РПП (3); менее 6 % людей с РПП имеют медицинский диагноз «недостаточный вес» [37. С. 403]; 28–74 % риска РПП связано с генетической наследственностью; РПП — второе из самых смертоносных психических заболеваний после передозировки опиоидов; около 26 % людей с РПП пытаются покончить жизнь самоубийством (2); 10200 смертей в год — прямой результат РПП, а это одна смерть каждые 52 минуты (3), т.е. фактически навязываемые СМИ идеалы могут оказаться смертельно опасными для некоторых групп.

Кроме того, возник социальный стереотип, что тело — ключ ко всем удовольствиям, ощущениям, вкусам и аспектам потребительской культуры, а она, в свою очередь, представляет собой «хорошую жизнь», доступную для покупки. Однако потребителю приходится сталкиваться с противоречивыми советами «экспертов» и культурных посредников, а также с примерами знаменитостей и лидеров мнений. Положительные преимущества телесной трансформационной работы постоянно превозносятся, будучи ключевым принципом не только потребительской культуры, но и западной современности в целом. Трансформация внешнего вида рассматривается как все более приемлемая и даже достойная жизненная цель: «хорошо выглядеть» означает и «чувствовать себя хорошо», и эта трансформационная логика презентируется как общедоступная, порождая все больше методов изменения телесности, в частности, пластическая хирургия стала популярной легитимной формой самосовершенствования. Успех косметической хирургии основан в том числе на увлечении ею звезд и знаменитостей: все чаще люди стремятся не только одеваться или сделать прическу, как у любимой знаменитости, но и изменить черты лица или форму фигуры, чтобы стать более похожими на своего кумира. Популярность пластической хирургии открывает не только новые возможности, но и, очевидно, приводит к негативным последствиям: помимо этических проблем, одной из которых является потеря индивидуальности, вмешательства пластических хирургов могут вызывать физиологические отклонения и болезни.

Тело и технологии — развитие биотехнологий и технологий селф-трекинга. Высокие темпы технологического развития вносят коррективы в изучение телесности — появляются возможности изменения биологической природы человека с помощью новейших научно-технологических средств. Индивид в таком обществе становится неопределенным и пластичным благодаря техникам моделирования тела. Упадок индустриального общества сопровождается угасанием человека-машины, на его место приходит человек, тело которого, будучи помещено в цифровой режим, предстает как система обработки данных и кодов — становится проницаемым, проектируемым и программируемым [11. С. 90].

Ф. Фукуяма [30] утверждает, что развитие технологий — одна из основных движущих сил прогресса, и науки, связанные с биологической сферой, находятся на пике. Современные биомедицинские достижения означают наше вхождение в новое будущее, в котором человечество изменится до неузнаваемости. Способность конструировать тело и мыслительные способности, меняя ДНК, влечет за собой серьезные последствия, многие из которых потенциально опасны, в частности, Фукуяма объясняет возможные последствия генетических манипуляций в контексте основы либеральной демократии — представления о том, что все люди равны. Зарождающаяся биотехнологическая революция фактически делает тело новым источником неравенства: в будущем не только еда, условия жизни и потребляемые товары будут критериями классового разделения, но и сама жизнь благодаря доступу, например, к методам продления жизни, новым органам и способности «конструировать» своих детей до рождения. Последствием данного расслоения могут стать классовые войны, поскольку богатые смогут получать доступ к новым веществам и методам, которые сделают их самих и их детей сильнее и умнее, а также продлят жизнь. Таким образом, тело становится основой биотехнологической революции, так как все трансформации и модификации непосредственно связаны с ним, но одновременно и новым основанием классового деления.

Очевидно, что чем быстрее развиваются технологии, тем ближе к телу они становятся. Так, с первыми ЭВМ взаимодействовала малая часть индивидов, что было обусловлено необходимостью высокого уровня профессиональной подготовки, а также малой доступностью и дороговизной ЭВМ. Постепенно, с развитием информационно-коммуникационных технологий и появлением персонального компьютера, формируется более тесный контакт: теперь компьютер может стоять дома на столе и не требует специальных знаний для использования. Изобретение ноутбука еще сильнее приближает технологию к телу: индивид берет его с собой в поездки и путешествия, ложится с ним в кровать, чтобы посмотреть фильм или поработать. Также смартфон стал неотъемлемым атрибутом повседневной жизни индивида и становится неотъемлемой частью его быта. В 2021 году компании «We Are Social» и «HootSuite» (4) провели масштабное исследование использования мобильных устройств, социальных сетей, доступа к Интернету и т.д.: количество пользователей смартфонов в мире составило 5,22 миллиарда (из 7,83 миллиарда жителей земли), а смартфонов в мире было больше, чем людей (8,02 миллиарда активных устройств).

Еще десятилетие назад считалось, что смартфон — самая близкая технология к человеку и его телу, однако развитие цифровой среды внесло свои коррективы. Появляется новый вид технологий, не просто опосредованно взаимодействующих с телом, а напрямую с ним связанных, — технологии селф-трекинга (self-tracking). Это «биометрические практики, направленные на регулирование, мониторинг, запись и измерение особенностей человеческого поведения, телесных функций» [43. С. 2]. Данные технологии выполняют для индивида функцию самомониторинга благодаря таким устройствам, как биометрические наушники, кольца, умные часы, фитнес-браслеты, которые измеряют время и качество сна, пульс и давление, число пройденных шагов, количество потраченных калорий, уровень стресса и т.д. Активность тела постоянно оцифровывается, превращаясь в коллекцию данных [19. С. 172]. Граница между телом и технологиями все сильнее размывается: сегодня инструменты самоконтроля могут быть надеты на тело, встроены в одежду, зубную щетку и даже приняты внутрь (цифровые таблетки) [42. С. 77–86.]. Такое сближение человеческого тела с технологиями необходимо изучать в рамках социологии тела, так как оно несет как потенциальные возможности развития, так и угрозы.

Примечания

(1) Kenney L. Companies can’t ignore shifting gender norms // Harvard Business Review. 08.04.2020 // URL: https://hbr.org/2020/04/companies-cant-ignore-shifting-gender-norms.

(2) Arcelus J. et al. Mortality rates in patients with anorexia nervosa and other eating disorders. A meta-analysis of 36 studies // Archives of General Psychiatry. 2011. Vol. 68. No. 7.

(3) Deloitte Access Economics: The Social and Economic Cost of Eating Disorders in the United States of America: A Report for the Strategic Training Initiative for the Prevention of Eating Disorders and the Academy for Eating Disorders. June 2020.

(4) «We Are Social» и «Hootsuite» публикуют статистические данные об Интернете и социальных сетях со всего мира в ежегодном отчете «Global Digital 2021» // URL: https:// exlibris.ru/news/digital-2021-glavnaya-statistika-po-rossii-i-vsemu-miru.

Об авторах

Дарья Антоновна Старостина

Автор, ответственный за переписку.
Email: dasha-sta@yandex.ru
соискатель кафедры социологии ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, 117198, Россия

Список литературы