Советский федеративный проект и коллизии нациестроительства в 1920-1930-е гг.

Полный текст

Введение

Актуальность. Советский федеративный проект, родившись как уступка этнополитическим движениям на окраинах бывшей Российской империи, стал основным средством нациестроительства. Это обусловило целый комплекс взаимосвязанных мер, без которых обеспечить функционирование этноориентированной федеративной конструкции оказалось невозможно. Они разрабатывались и реализовались в острых дебатах и на основе оперативно определяемых способов соединения разноуровневых этнополитических компонентов с интересами общегосударственного организма. Управление разнообразием было центральной задачей советской федерации, противопоставленной большевиками в качестве принципиально иной модели для культурно сложных обществ. Поскольку практика культивирования национальных различий была основной в имперском управлении, она понуждает учитывать множество форм, в которых власть осуществляется через пространство^[1]. В этом плане раннесоветский период предоставляет множество показательных примеров того, как на имперском фундаменте при смене системы государственных институтов, социально-политических основ и официальной идеологии сохранялась и укреплялась надэтническая общность/нация. Имея исторически сложносоставное содержание, она включала в консолидирующее гражданское пространство все народы страны в их переходе от традиции к понимаемой большевистски модерности.

Степень изученности проблемы. Современный уровень исследования проблем федеративного и нациестроительства в СССР в 1920–1930-е гг. позволяет более предметно анализировать не только достижения, но и проблемы и риски реорганизации огромного полиэтничного евразийского пространства в его имперском основании. Весомый вклад в такой анализ на примере разных регионов и страны в целом внесли российские ученые^[2]. Тем не менее, остаются дискуссионными существенные вопросы. В том числе: каким образом в советской федерации на разных уровнях и в разных социальных средах совмещались и как взаимодействовали корневые имперские и нациестроительные практики; в чем выражалось амбивалентное единство (или его невозможность) нациестроительства и интегративного политического, экономического, социокультурного начала; какова была динамика этноидентичности народов СССР; что есть «советский народ» как концепт и как историческая реальность в их развитии и др. Признается, что советский федерализм имел существенную специфику, определявшуюся именно его нацеленностью на модернизацию традиционных обществ. Моноэтничность не является гарантией процветания, а этнокультурное богатство составляет силу и умножает возможности для развития всех народов именно в мощном, хорошо управляемом государстве. В то же время представление об СССР как империи не вызывает серьезных возражений, хотя ее амбивалентный, особый характер остается в центре дебатов.

Тезис о принципиальном разрыве между имперским прошлым и советским настоящим был подвергнут критике. Имперский дискурс позволяет более точно и объемно оценить истоки, эволюцию поликультурного пространства и его институциональных структур, роль политических акторов (в т. ч. этноэлит) в обеспечении устойчивости и успешного развития государства в его хронотопических вариациях. Предметное изучение механизмов управления разнообразием в СССР вскрывает глубинные ценностные основания межкультурной интеграции народов, организованный и целенаправленный вклад в развитие которой, несомненно, вносило государство усилиями общесоюзных, региональных и этнополитических структур. Это не исключало поддержку этнокультурного разнообразия, как одного из базовых преимуществ евразийской целостности, принципиально отличающей ее от колониальных практик западных стран. Имперское основание нашей государственности диктовало именно такой подход, какими бы идеологическими декларациями он не ретушировался. В настоящее время в российской историографии практически нет серьезных возражений против того, что досоветская и советская история России есть непрерывный процесс, а изменения типа ее государственности в XX веке отразили преемственность базисных цивилизационных и политических оснований, которые в эпоху революционных потрясений приобрели внешне противоположный (федеративный) формат. Выделяется решающая роль центра как консолидирующего, определявшего и финансировавшего базовые проекты модернизации, примирявшего внутриэлитные конфликты на местах, обеспечивавшего баланс между интегративными и этнотерриториальными интересами развития огромной страны. При этом он обеспечивал укрепление государственного организма, который уже в 1930-е гг. также по объективным причинам приобрел ярко выраженные черты вертикальной централизованной структуры.

Цель исследования заключается в том, чтобы с учетом специфики современной зарубежной историографии в оценке «проекта большевиков» и его «имперской сущности» определить контекст и существо проблем федеративного строительства на примере дебатов в руководстве национальных автономий.

Источниковой основой исследования послужили историографические и документальные источники, в том числе материалы работы Комиссии «Строительство РСФСР, нац. республик и областных органов в составе РСФСР» во главе с М.И. Калининым, хранящиеся в Российском государственном архиве социально-политической истории (Ф. 78), и заседания руководства Казахской АССР по итогам так называемого «рыскуловского совещания», хранящиеся в Архиве президента Республики Казахстан (Ф. 141).

Федерализация и нациестроительство

Сохранение имперского фундамента в федеративном советском государстве составляет важную часть рассуждений зарубежных авторов о существе, характере и результатах советской национальной политики, которые признают трудности создания цельной аналитической концепции при включении советского проекта в семью империй. Так, А. Хауген считает, что советское государство было организовано как иерархическая квази-федерация национальных советских республик, при этом никогда не было посягательств на культурную самобытность как таковую. Проект большевиков был империалистическим, но при этом отличался от классического империализма, поскольку режим использовал власть не для экономической эксплуатации периферии, а для того, чтобы навязать на периферии принципиально новый тип общества, и это не означало русификации. Ф. Хирш назвала это империей наций, в отличие от Т. Мартина с его известным определением СССР как империи позитивной дискриминации. Хирш предлагает формулу «поддерживаемое государством развитие», которое не было программой «создания нации» и позитивным действием, а помогало разным этнокультурным общностям ускоренно пройти модернизацию от племени до социалистической нации и затем единой коммунистической общности^[3]. Правда, на деле этничность не исчезла, и расцвет этнонационализма в бывших советских республиках после 1991 г. подтверждает это.

Важно подчеркнуть, что власть, несмотря на весьма сложные обстоятельства и противоречия нациестроительства, применяла программные установки к обнажавшимся в ходе преобразований существенным особенностям этнических культур, хозяйственных укладов, региональных взаимосвязей и пр. Меж тем Ст. Кульчицкий и Р. Суни утверждают, что отношения между центром и периферией рассматривались как неравенство, которое якобы Москва оправдывала, а республики «терпели»^[4]. На деле руководство национально-государственных единиц оказывало серьезное влияние и давление на конкретные решения центра в самых разных областях, что также способствовало установлению баланса интересов структурно и содержательно многослойного государственного организма. В Конституции РСФСР 1918 г. не были зафиксированы отличия автономных образований от губерний или их особый юридический статус^[5], и формирование представлений о критериях иерархии этнополитических единиц, а также об условиях изменения их статуса, как и правовое закрепление, происходили в ходе неоднократных обсуждений до конца 1920-х гг. При этом детальную разработку и институциональную основу формировавшейся сложно организованной государственной конструкции обеспечивали непосредственно погруженные в непрерывный процесс взаимоотношений секретари ЦК ВКП(б) и главы системообразующих партийных структур, руководители ЦИК и ВЦИК, их отделов, ведущие наркомы, представители Госплана вместе с наиболее активными национальными лидерами.

Сложности анализа существа и значения советского нациестроительства отчетливо отражают публикации зарубежных авторов, мало учитывающих предметные исследования российских историков. Так, Р. Суни признает, что СССР не разрушал, а создавал нации, и Советская империя, действительно, преуспела в достижении своей цивилизаторской миссии – развитии городского, образованного, мобильного населения из архаичного общества крестьянских деревень, людей, готовых к самоуправлению. При этом сами его успехи обрекли империю на бесполезность. Ирония или парадокс «коммунистического империализма» (термин Суни) состояла в том, что, подобно немногим другим империям, Советская империя намеренно занималась двумя формами национального строительства на своей собственной территории: национальным строительством на этнотерриториальном уровне республик и других институциональных образований (например, автономных областей) и на общесоветском уровне, где предпринимались усилия по созданию «советского народа», воображаемого и эмоционального сообщества всех советских граждан. Вряд ли объективно утверждение Суни об отсутствии объединяющего граждан СССР чувства общности, стремления создавать советскую нацию^[6]. Многочисленные исследования, воспоминания, свидетельства «перекочевавших» из СССР в новые государства людей подтверждают наличие такой общности. Остается лишь признать, что ее целостность не исключает внутреннюю противоречивость, включающую в том числе и всевозможных критиков тех условий, в которых реализовались частные судьбы и осуществлялись масштабные общественные перемены.

Это отразилось в дебатах вокруг концепта «советский народ» и существа «советскости». Так, В. Деннингхаус пишет о советизации. Он понимает ее как политику создания социалистического многонационального общества, лояльного в отношении власти^[7]. Данный термин уже, чем понятие «советскость», поскольку обозначал процесс утверждения власти большевиков в советской системе, которая зародилась не по их инициативе в 1905 г. Одновременно, неизбежно для многокультурного государства, в рамках федерации создавалась, осваивалась и модифицировалась новая модель гражданской консолидации общества, получавшей оригинальное воплощение в конкретных этносоциальных средах. Организационные и институциональные сложности иерархической федеративной системы составили основу большинства противоречий и конфликтов в ходе ее становления и развития, являясь сегодня предметом пристального внимания историков.

Установлено, что конкретные инструменты и институты нациестроительства в федеративном государстве были едины в качестве цели и весьма разнообразны в их реализации. Одним из очевидных проявлений политизации этничности стали серьезные административно-территориальные изменения. Как известно, наиболее сложным стало территориально-административное устройство РСФСР – самой многонациональной части Советского Союза. Обусловленное привязкой к принципу национального самоопределения, оно закономерно породило немало трудностей в системе управления и организации деятельности всех звеньев и институций – взаимодействие с центральными органами власти, межрегиональные и межреспубликанские связи в рамках РСФСР, отношения с другими союзными республиками. Требование соблюдать классовый подход не добавляло прочности в этих практиках, к тому же понимание соотношения классового и этнонационального нередко нюансировалось представителями власти в центре и на местах в зависимости от приоритетов административной и хозяйственной деятельности, динамики в реализации тех или иных задач развития. В частности, секретарь ЦИК СССР А.С. Енукидзе подчеркивал:

Вопрос о государственных формах существования отдельных наций – для нас производный, зависящий от вопроса о классовых взаимоотношениях. Мы не строим также фикции о децентрализованной федерации, как панацеи от закабаления народов…^[8]

Такая позиция определялась в том числе развернувшимися в середине 1920-х гг. и особенно в 1926 г. дискуссий при проведении нескольких совещаний с руководителями российских автономий. Споры сосредоточивались вокруг полномочий и статуса автономий при подготовке их конституций, отношений с центром, бюджетных возможностей и прав, хозяйственной специализации и финансирования тех или иных индустриальных объектов, располагавшихся на и вне территории автономий. По мнению Енукидзе, в проектах конституций автономий некоторые позиции не учитывали классовые требования момента, а лишь апеллировали к отвлеченным предпосылкам национального самоопределения^[9]. Связанная с дебатами вокруг названных вопросов более ранняя записка И.В. Сталина в Политбюро ЦК РКП(б) 1923 г. ко всему прочему раскрывает его нюансированный и гибкий подход к формированию такого облика федерации, который обеспечивал бы устойчивость и управляемость огромного государственного организма с учетом внутренних административных барьеров, задач урбанизации для автономных единиц и их взаимодействием с соседними «приграничными» губерниями и областями^[10].

Стоит остановиться на некоторых деталях достаточно сложных дебатов по указанному кругу вопросов. 2 января 1926 г. под председательством секретаря ЦК партии В.М. Молотова в ЦК ВКП(б) созвали секретарей парторганизаций по вопросу о «большевизации национальных кадров» с участием руководителей партийных организаций Казахстана, Средней Азии, в т. ч. Узбекистана, Киргизии и Туркмении, а также других автономий в составе РСФСР (Крыма, Башкирии, Татарстана и Дагестана)^[11]. 12 и 14 ноября 1926 г. по инициативе Отдела национальностей ВЦИК и заместителя председателя СНК РСФСР Т.Р. Рыскулова в Москве состоялось «Частное совещание националов – членов ВЦИК и ЦИК СССР и других представителей национальных окраин»^[12]. В обоих случаях обсуждались противоречия партийного и нациестроительства и отчетливо проявились существенные разночтения между лидерами автономий и представителями центра в их толковании и путях разрешения. Особую остроту приобрели споры по поводу статуса республик, так или иначе боровшихся за его повышение до союзного, особенно после преобразования Чувашской АО в АССР в апреле 1925 г., а также вокруг распределения средств на индустриальное строительство и иные задачи. Важную миссию выполнила Комиссия «Строительство РСФСР, нац. республик и областных органов в составе РСФСР» во главе с М.И. Калининым (22 июня 1926 – 11 марта 1927 гг.)^[13].

Во время работы Комиссии, через месяц после т.н. частного совещания, инициированного работавшим в Москве казахским деятелем Т.Р. Рыскуловым, в крупнейшей автономии России – Казахской АССР 18 декабря состоялось специальное объединенное заседание Казкрайкома партии, президиума контрольной комиссии ВКП(б), фракций СНК и КЦИК республики «и казахского актива» по поводу итогов этого совещания. Участники достаточно дружно осудили московское собрание, поскольку оно, как было заявлено в резолюции, объединило прежде всего живших в столице страны «случайно собравшихся националов» (прежде всего критиковались С. Асфендиаров, а также Ж. Мынбаев и С. Ходжанов), расходилось с мнением Казкрайкома и правительства автономии, не учитывая реальное положение дел и истинные потребности автономий. Главная установка, которую транслировали из КАССР, состояла в полной поддержке решений X и XII съездов партии, а также известного IV совещания нацработников 1923 г. и отказе поддержать идею созыва следующего, V-го совещания. При этом в выступлениях участников обозначились сходные для всех автономий проблемы – трудности взаимопонимания с наркоматами (наркомзем, наркомсобес и др.) при проведении социально-экономических реформ, по-разному затрагивавших интересы населения и бюрократии, существо федеративного конструкта – РСФСР, как и собственно национальных интересов.

У. Исаев и Н. Нурмаков, в частности, заметили, что преимущество национала не в том, что он защищает интересы нации, как полпред страны где-то в Италии, не выпячивать национальное в противовес классовому, как это делает глава Отдела национальностей ВЦИК Асфендиаров. «„Осаждай сильного и поднимай слабого“, – выходит осаждай Иваново-Вознесенский район, пока Чуйский район не станет Иваново-Вознесенским», – такую постановку вопроса Асфендиаровым и Ходжановым Нурмаков счел недопустимой. Все сходились в том, что бюрократическое отношение «соваппаратов» РСФСР к национальным республикам и другие коллизии, имея место, вполне разрешимы в духе уже принятых центром решений, а стенания по поводу недостаточной пролетаризации и коренизации, школьного строительства и пр. не учитывают реальные позитивные изменения в республике. Идея по поводу V-го совещания создает «политический шумок», меж тем «с нас хватит пока и оппозиционного шумка».

На заседании, как и в других случаях, вполне определенно выявились групповые интересы казахской этнополитической элиты, характерные, впрочем, и для других автономий. Глава СНХ КАССР У. Кулумбетов вспомнил 1924 год, когда, как он отмечает, «мы имели счастье вынести постановление о том, чтобы сразу войти в СССР», а «ответственные товарищи… с мест» уверяли, что это возможно. «Можем ли мы одним шумком поставить на ноги Москву для того, чтобы сразу войти в СССР?», – задался он вопросом. Но участники совещания, по его мнению, где должны были выясниться «наши взаимоотношения с РСФСР», «взяли неправильную линию и дошли до того, что «Ванька наступает», нужно «объединиться националам, вооружиться, против Ваньки войной пойти». «Шуметь, кричать и этим добиться чего-нибудь» нельзя, важнее говорить о практических вопросах. Кулумбетов привел примеры важных успехов в нациестроительстве, причем отметил, что именно Ф.И. Голощекин, который в современной историографии Казахстана выступает чуть ли единственным ответственным за все несчастья сталинского периода, настаивал на выдвижении в руководство трестами казахов вместо предложенных кандидатур «европейцев», признавая в то же время объективное положение, что национальных кадров все еще немного. Председатель ЦСНХ КАССР А. Лекеров меж тем выступил за созыв V национального совещания и пересмотр положений и конституций автономий в РСФСР, поставив вопрос о том, «почему нельзя некоторым национальным республикам, если есть возможность, приобщиться к братскому» СССР. Глава агитпропа Казкрайкома партии У. Джандосов предпочел призвать собравшихся понять неразрывную взаимосвязь между решением общесоюзных и республиканских задач, включая КАССР, на основе рационального географического размещения производств. Голощекин, в свою очередь, обратил внимание на то, что участники совещания, именуя себя товарищами-националами, а не просто товарищами, не говорили «об увязке» с СССР, «без чего в отдельности никто не сможет существовать как часть Союза», по существу ведя к ослаблению страны и республик. Вышло «странное противопоставление», поскольку и в самом деле каждый являлся представителем какой-то национальности, меж тем речь должна была идти о партийном единстве. Он раскритиковал Мынбаева, Холжанова и Асфендиарова, поскольку «всякий, кто бывал… в Узбекистане, Туркменистане, Киргизии, Казахстане, Татарии, Башкирии, Крыму», знает – утверждения, что здесь ничего не развивалось, – «злостная клевета». Устроив Ноев ковчег из Госплана РСФСР включением в него, например, по 2 казаха и башкира, вряд ли можно было решить проблему изживания бюрократического произвола. Направление против русского как такового, то есть направление единого фронта против РСФСР Голощекин определил как «совершенно невероятный националистический уклон». Так называемое федерирование по национально-экономическому признаку, предложенное крымским участником совещания, он расценил как недопустимое, отметив, что «Крым может федерироваться, скажем, с Татарией или… с Турцией. Люди совершенно не понимают положения», самоопределения по-коммунистически^[14]. Острота суждений и противоречивость позиций отчетливо выявили слабости не только практической организации жизнедеятельности автономий и всей федеративной конструкции страны, но и очевидные расхождения в понимании существа государства как сложного и негомогенного целого, а также в содержании и задачах конструктивного участия в обеспечении успешной деятельности управленческого организма.

Государственное регулирование этничности и конструирование наций в Средней Азии, подтверждая обозначенные противоречия, реализовалось путем территориального размежевания. Наиболее распространенный подход ныне связан с обоснованием решающей роли центра и его противодействия местным элитам. Как пишет один из авторов, этническое измерение этого социально-инженерного проекта реализовалось с помощью чрезвычайно методичной попытки распознать, организовать, модернизировать и контролировать этнонациональную идентичность формальными институциональными структурами^[15].

Но попытки встроить в западную аналитическую модель советский конструкт, который трактуется как декларативно антиимперский, пренебрегавший имперской властью и использовавший «квазимперские» практики для обеспечения «коммунистической современности», остаются весьма противоречивыми, поскольку западные критерии модерности не позволяют адекватно оценить конкретно-исторический путь народов СССР по пути, избранному большевиками на основе западной марксистской доктрины. Как пишут Дж. Бурбанк и Ф. Купер,

в некоторых обстоятельствах народы видели определенные преимущества во вхождении, <…> в большое и мощное политическое объединение^[16].

Наряду с далеко не всегда хорошим знанием конкретики, презентизм нередко подменяет историческую аналитику. Так, М. Ларуэль, обвиняя Россию в «долгой истории государственного насилия» в соответствии с логикой политизированной стилистики западных авторов, все же оказалась одной из немногих, кто заметил невозможность отрицать отчетливое наличие противоположной западной позиции в мире. Она замечает, что

Глобальный Юг предлагает еще одно сочетание твердой веры в суверенитет как ключевой элемент идентичности страны, своего собственного вклада в литературу о колониализме и своих собственных взглядов на Запад как на колониальный, неоколониальный или имперский (здесь таксономии также пересекаются). Эти расходящиеся взгляды, которые неявно или явно противопоставляют западную «империю» российской «империи», были ярко выражены многими лидерами Глобального Юга после полномасштабного вторжения России в Украину^[17].

Простое противопоставление центра и национальных элит, «колонизаторов» и «колонизируемых», центра и периферии непродуктивно^[18]. Дж. Смит обратил внимание на многофакторность политики большевиков, принимавших во внимание условия и обстоятельства мест при переустройстве страны^[19]. Так, история размежевания в Средней Азии как направление создания советского типа федерации должна учитывать активную роль этноэлит. Она была достаточно противоречивой, сами элиты не были монолитны по происхождению и образованию, по взглядам и способам вклада в советский проект. Так называемые «европейцы» и центр не только выстраивали жесткую вертикаль власти, но и достаточно гибко наращивали разнообразный инструментарий взаимодействия с разными группами национальных элит. Размежевание обеспечило создание модерных наций в мультикультурном регионе с общеконфессиональной идентичностью населения, когда административными и политическими инструментами были созданы условия для кристаллизации этноидентифицирующих маркеров у народов региона. История размежевания остается дискуссионной темой, несмотря на наличие вполне репрезентативной документальной базы, которая еще может дополняться источниками, способными детализировать определенные нюансы связанных с этим проблем.

Центр оставался третейским судьей в межрегиональных и внутриэлитных конфликтах, вырабатывал общие стандарты решения сходных проблем на местах и выглядел в глазах руководителей национально-государственных образований единственно возможной конечной инстанцией для утверждения заявленных Москвой принципов национальной политики, оказания материальной помощи, разграничения полномочий между разноуровневыми ведомствами и хозяйствующими субъектами, источником пополнения местного бюджета. Важнейшим доводом при этом служила необходимость укрепления «советских позиций». Сложная иерархическая конструкция укреплялась усилиями государства, поддерживавшего и этническое разнообразие, и межкультурную/гражданскую интеграцию, предложившего собственные политические, идейные, социальные ценности и нормы. Правда, коренизация породила поначалу заполнение советов «классовыми врагами», а соблюдение классового подхода зависело от мобилизации достаточно скудных ресурсов на образование и идейно-политическую подготовку кадров из народа. Обеспечить реальное равенство народов к тому же можно было лишь благодаря экономическому подъему и социальному прогрессу, и эти задачи решались в сложных обстоятельствах, которые потребовали не только консолидации средств и сил, но и организационно-управленческих усилий центра и местных элит, взаимодействие которых стало испытанием для обеих сторон. В республиках трудности советского строительства представители власти рассматривали не только сквозь призму ведомственной иерархии, но и в тесной связи с внутренними противоречиями, под влиянием которых происходило становление облика СССР – формирование не только границ разноуровневых субъектов советской федерации, но и реализация модернизирующего проекта для всех народов Советского Союза.

Выводы

Дискуссии вокруг статуса и полномочий автономий в меняющемся государственном организме, как показал анализ реакции на так называемое «рыскуловское совещание» (ноябрь 1926 г.) на примере Казахской АССР, выявили многофакторный характер федеративного строительства. Меж тем попытки представить интерпретации совместной истории народов России и СССР как историю имперской/ советской «колонизации» свидетельствуют об определенной методологической деградации части авторов, агрессивно стремящихся навязать старые и изобрести новые мифы и концепции для объяснения того, что изучить предметно и объективно они часто не в состоянии или не заинтересованы в этом.

Анализ некоторых основных подходов зарубежной историографии к оценке советской национальной политики показывает недостаточность используемых аргументов. Уточнение и осмысление конкретно-исторического многообразия не только усложняет общую картину, но и дает возможность для формирования объемного и нелинейного представления о единичном и общем, о противоречивых проявлениях и динамике общего хода нациестроительства и федерализации. Этноидентичность трансформировалась, дополняясь новыми представлениями о межкультурной/гражданской общности. Система консолидирующих традиционных ценностей включалась в комплекс общесоветских социально-культурных приоритетов, обретая оригинальные этнонациональные воплощения. Советский народ представлял собой сложную и противоречивую общность, целостность которой обеспечивалась совокупностью социально-политических, экономических и культурных факторов, при наличии внутренних консолидирующих и дезинтегрирующих компонентов. Российская историография вполне самодостаточна в детальном освещении и анализе уникального опыта культурно сложной исторической реальности. Признание данной природы общества и ее непрерывной подвижности, разнородности как фундамента управления актуализирует анализ динамики формирования и взаимосвязи базовых параметров социальной, гражданской и этнокультурной идентичности советских людей, а также особенностей их понимания и интерпретации на разных уровнях – властью, экспертами в лице научной и творческой интеллигенции и самими гражданами. Историческая преемственность политического развития России и ее народов, как и преимущества культурного многообразия большого и умно управляемого государства, представляются важным основанием обретения нового качества исторического знания.

 

_{¹ Burbank J. Empire and Transformation: The Politics of Difference. Comparing Modern Empires: Imperial Rule and Decolonization in the Changing World Order // Slavic Eurasian Studies. 2018. № 33. P. 11–33.}

_{² Варнавский П. Советский народ: создание единой идентичности в СССР как конструирование общей памяти (на материалах Бурятской АССР) // Ab Imperio. 2004. № 4. С. 239–262; Марчуков А. В. Украинское национальное движение: УССР. 1920–1930‑е годы: цели, методы, результаты. М., 2006; Красовицкая Т. Ю. Национальные элиты как социокультурный феномен советской государственности (октябрь 1917–1923 гг.): документы и материалы. М., 2007; Этнические элиты в национальной политике России. М.; СПб., 2017; Этнический и религиозный факторы в формировании и эволюции Российского государства. М., 2012; Советский проект. 1917–1930-е гг.: этапы и механизмы реализации: сб. науч. тр. Екатеринбург, 2018; Аманжолова Д. А., Дроздов К. С., Красовицкая Т. Ю., Тихонов В. В. Советский национальный проект в 1920–1940‑е годы: идеология и практика. М., 2021; Интериоризация советской модели в традиционных сообществах Бурят-Монголии (1920–1930 гг.). Иркутск, 2021.}

_{³ Haugen A. The Establishment of National Republics in Soviet Central Asia. New York, 2003; Хирш Ф. Империя наций: Этнографическое знание и формирование Советского Союза. М., 2022.}

_{⁴ Кульчицкий Ст. Статус титульных наций в псевдофедеративной государственной структуре СССР на этапе создания советского строя (1917–1938 гг.) // Советские нации и национальная политика в 1920–1950-е годы. Материалы VI международной научной конференции. Киев, 10–12 октября 2013 г. М., 2014. С. 6–16; Суни Р.Г. Советское и национальное: единство противоречий // Там же. С. 17–40.}

_{⁵ Конституция РСФСР 1918 г. URL: http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/cnstl918 (дата обращения: 30.11.2022).}

_{⁶ Suny R.G. Lessons of October: The Fate of Democracy and Socialism in the Age of Revolution and Counterrevolution. URL: http://kennedy-legacy.byu.edu/events/lessons-of-october/ (дата обращения: 22.05.2022).}

_{⁷ Деннигхаус В. В тени «Большого брата»: западные национальные меньшинства в СССР, 1917–1938 гг. М., 2011. С. 629, 643.}

_{⁸ Енукидзе А. С. Конституции автономных республик (в порядке постановки вопроса) // Советское строительство. 1926. № 3-4. С. 20, 33.}

_{⁹ Енукидзе А. С. Конституции автономных республик (в порядке постановки вопроса) // Советское строительство. 1926. № 3-4. С.  35.}

_{¹⁰ «Что касается государственного строительства, тут, пожалуй, не все еще ясно». Записка И.В. Сталина членам Политбюро ЦК РКП(б). 1923 г. // Исторический архив. 2019. № 6. С. 136–142.}

_{¹¹ Стенограмму совещания см.: «Как вести руководство, на что ориентироваться?» Стенограмма совещания секретарей парторганизаций в ЦК ВКП(б) по вопросу о «большевизации национальных кадров». 1926 г. // Исторический архив. 2015. № 5. С. 100–125.}

_{¹² Подробнее см.: Чеботарева В.Г. Национальная политика Российской Федерации 1925–1938 гг. М., 2008. С. 44–70.}

_{¹³ Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ). Ф. 78. Оп. 7. Д. 61. Л. 3; Д. 62. Л. 2.}

_{¹⁴ Архив Президента РК (далее – АП РК). Ф. 141. Оп. 1. Д. 489. Л. 2–3, 14–16, 18, 20, 26–31, 35, 42, 44, 56–58.}

_{¹⁵ Roshwald A. Ethnic Nationalism and the Fall of Empires Central Europe, Russia and the Middle East, 1914–1923. London; New York, 2001. P. 176.}

_{¹⁶ Бурбанк Дж., Купер Ф. Траектории империи // Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма. М.: Новое издательство, 2010.  URL: https://scicenter.online/books-mirovaya-istoriya-scicenter/djeyn-burbank-frederik-kuper-traektorii-103607.html (дата обращения: 30.01.2022).}

_{¹⁷ Laruelle M. The tensions of positionality reflection // Ab Imperio. 2023. № 1. P. 35–40.}

_{¹⁸ Morrison A. Central Asia and the Bolshevik Revolution: A Look at the Balance Sheet at the Centennial. URL:http://www.eurasianet.org/node/85741?utm_source=dlvr.it&utm_medium=facebook (дата обращения: 27.10.2017); Ботакоз Касымбекова и Эрика Марат об «имперском мифе» России. Давний «имперский миф» России гласит, что «Россия не нападала и не колонизировала, но освободила и спасла колонизированных». Интервью 01.07.2022. URL: https://translated.turbopages.org/proxy_u/en-ru.ru.c7b5f7f3-645d2181-ab9c24e1-74722d776562/https/thediplomat.com/2022/06/botakoz-kassymbekova-and-erica-marat-on-russias-imperial-myth/ (дата обращения: 11.05.2023); От редакции. «В глазах смотрящего»: национально-государственная перспектива как политика идентичности // Аb Imperio. 2022. № 3. С. 17–26; Герасимов И. История одного национального дефолта // Аb Imperio. 2023. № 1. С. 145–178.}

_{¹⁹ Smith J. The Bolsheviks and the National Question, 1917–1923. Basingstoke, 1999.}

Об авторах

Дина Ахметжановна Аманжолова

Институт российской истории Российской академии наук

Автор, ответственный за переписку.
Email: amanzholova19@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-1684-2785
SPIN-код: 5525-3738

доктор исторических наук, главный научный сотрудник

117292, Россия, Москва, ул. Дмитрия Ульянова, 19

Список литературы