МОДЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ МОЛОДЕЖНОГО СРЕДНЕГО КЛАССА СОВРЕМЕННЫХ АГЛОМЕРАЦИЙ: НА ПРИМЕРЕ ОСНОВНЫХ РЕГИОНОВ СЕВЕРО-ЗАПАДА И ЮЖНОЙ СИБИРИ

Обложка

Цитировать

Полный текст

Аннотация

Статья посвящена особенностям моделей политического поведения представителей молодежи, которых можно отнести к среднему классу. Актуальность исследования состоит в сочетании достаточно фундаментального обзора основных направлений исследования роли участия молодежи в общественно-политическом процессе и привлечения конкретного эмпирического исследования, проведенного осенью 2018 года, что позволяет осветить разные аспекты ситуации. Эмпирическая часть исследования базируется на исследовании «Представления молодежи о возможностях молодежных лидеров и молодежных организаций в России», которое проводилось в конце сентября - начале октября 2018 года в четырех субъектах Российской Федерации - Алтайском крае, Ленинградской и Новосибирской областях и г. Санкт-Петербурге. Методом исследования выступало личное стандартизированное интервью, объем выборки составил 1000 респондентов (по 250 в каждом из регионов), которые являлись представителями молодежи в возрасте от 14 до 30 лет, постоянно проживающие на территории исследуемых субъектов Федерации. На основе факторного и кластерного анализов представлены основные модели политического поведения молодежи, относящейся к среднему классу. Статья представляет интерес для исследователей темы взаимодействия реального политического процесса и такой значимой группы населения, как молодежь, причем как профессионально занимающихся данной тематикой, так и просто интересующихся.

Полный текст

ВВЕДЕНИЕ Предлагаемая статья посвящена особенностям моделей политического поведения представителей молодежи, которых можно отнести по своему социальному статусу к среднему классу. Текст статьи подготовлен в рамках реализации проекта «Потенциал молодежного политического лидерства в ходе политической социализации и циркуляции элит в российских регионах в 2010-е годы (на примере ЮгоЗападной Сибири и Северо-Запада РФ)», грант РФФИ № 18-011-01184. © Лагутин О.В., Негров Е.О., 2019. This work is licensed under a Creative Commons Attribution 4.0 International License https://creativecommons.org/licenses/by/4.0/ POLITICAL PROCESS IN CONTEMPORARY RUSSIA: TENDENCIES AND PROSPECTS 157 Лагутин О.В., Негров Е.О. Вестник РУДН. Серия: ПОЛИТОЛОГИЯ. 2019. Т. 21. № 2. С. 157-174 РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ Эмпирическая часть исследования в своей основе имеет достаточно обширную теоретическую базу, связанную с определением роли и места молодежи в общественно-политическом процессе. Опираясь на исследования, посвященные политической культуре молодежи [1; 5; 13; 14; 22; 29]; проблемам государственного регулирования молодежной политики [2; 4; 6; 7; 8; 31; 32]; социальных связей в молодежной среде [9; 11; 20; 23; 28; 30]; взаимодействия различных молодежных субкультур [12; 16]; электоральных предпочтений молодежи [15]; особенностям политического поведения молодежи [18; 19; 21; 24], мы пришли к выводу о релевантности использования факторного и кластерного анализов для выводов об используемых моделях политического поведения молодежи на примере крупных агломераций, находящихся в разных частях Российской Федерации - СевероЗападном регионе (г. Санкт-Петербург и Ленинградская область) и Юго-Западной Сибири (Алтайский край и Новосибирская область). Развитие традиционных форм политического поведения обусловлено перманентным развитием института государства как такового и в конечном итоге формированием субъектности электорально значимого большинства, рационализацией политического процесса и ростом важности легитимации политической системы посредством политического участия. К традиционным формам политического поведения можно отнести участие в голосовании, политических кампаниях, взаимодействие с органами государственной власти, местным самоуправлением, политическими организациями, личные контакты с политиками, участие в конвенциональных и неконвенциональных акциях и т.д. При этом традиционный набор различных форм политического поведения коррелирует с социокультурным контекстом и особенностями политического режима в конкретной стране и в конкретное время. В этом контексте можно зафиксировать переход от традиционных форм активности к новым формам «прямого» участия [27], связанным в том числе и с самоидентификацией и политическим сознанием. Именно поэтому в качестве объекта исследования выбраны представители молодежи, прямо или косвенно относящиеся к среднему классу, призванному играть все большую роль в изменении общественно-политических процессов. Изучение устойчивости, а также динамики моделей политического поведения российской молодежи, факторов, влияющих на их формирование, может предоставить дополнительные возможности для более эффективного прогнозирования степени политической активности и анализа закономерностей политического поведения молодежи. Важнейшую роль во всех этих процессах должны и будут играть именно представители среднего класса (во всех возрастных группах), т.к. именно они являются движущей силой каких-либо изменений, как инициированных сверху, от самых высоких этажей управленческой вертикали, так и спровоцированных снизу, идущих непосредственно от «глубинного народа» [25]. Собственно, моделям политического поведения молодежи, относящейся к среднему классу, посвящена эмпирическая часть исследования, базирующаяся на исследовании «Представления молодежи о возможностях молодежных лидеров и молодежных организаций в России», которое проводилось осенью (в конце сентября - начале октября) 2018 года в четырех субъектах Российской Федерации - 158 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Lagutin O.V., Negrov E.O. RUDN Journal of Political Science, 2019, 21 (2), 157-174 Алтайском крае, Ленинградской и Новосибирской областях и г. Санкт-Петербурге. Методом исследования выступало личное стандартизированное интервью, объем выборки составил 1000 респондентов (по 250 в каждом из регионов), которые являлись представителями молодежи в возрасте от 14 до 30 лет, постоянно проживающими на территории исследуемых субъектов Федерации. Для определения массива данных, относящихся к представителям молодежи, которых можно отнести к среднему классу, в пакете SPSS была произведена операция «Отбор наблюдений» с выбранным критерием отбора наблюдения - логическое условие IF (v59 ³ 3 and v62 £ 3 and v60.1 £ 3) v60, где были заданы такие параметры, как: параметры уровней образования, включая начально-профессиональное, среднее профессиональное, неполное высшее и высшее образование; статусная самооценка респондента по материальному критерию, включая средний слой; род занятий, характерный для «среднего класса», включая студентов колледжей (техникумов, училищ), студентов вузов, и лиц, которые совмещают работу и учебу. Таким образом, получился отдельный массив данных, который можно определить как молодежный средний класс с нефизическим характером трудовой деятельности, профессиональными уровнями образования, для которого выполняется соответствие субъективного подхода для определения среднего класса - самоидентификация респондента к «среднему классу» на основе материального критерия. Данная категория включает в себя 166 респондентов из четырех субъектов Федерации, распределение по которым представлено на рис. 1. 2. Ленинградская 1. Санкт- 4. Новосибирская 3. Алтайский область / Петербург / область / край / 2. Leningrad 1. Saint- 4. Novosibirsk 3. Altai Region Petersburg Region Territory Рис. 1. Распределение представителей молодежи среднего класса по исследуемым регионам (сост. авторами) / Fig. 1. Distribution of middle-class youth representatives in the studied regions (compiled by the authors) POLITICAL PROCESS IN CONTEMPORARY RUSSIA: TENDENCIES AND PROSPECTS 159 Лагутин О.В., Негров Е.О. Вестник РУДН. Серия: ПОЛИТОЛОГИЯ. 2019. Т. 21. № 2. С. 157-174 Из диаграммы, на которой представлено одномерное распределение представителей среднего класса молодежи в исследуемых регионах, можно зафиксировать, что в Санкт-Петербурге и Ленинградской области респонденты данного класса распределились практически поровну (32,53 и 33,13% соответственно). Почти 20% (19,88%) респондентов, которых можно отнести к среднему классу в Новосибирской области и практически 14,5% (14,46%) в Алтайском крае. Итак, определившись с объектом исследования, рассмотрим теперь его представителей с точки зрения «социальной устойчивости», то есть насколько респонденты удовлетворены уровнем своей жизни, насколько жизнь изменилась для них за последний год и как сильно она, с их точки зрения, улучшится в ближайшее время. Именно этими признаками измеряется в данном исследовании социальное благополучие. Комбинации данных признаков позволяют нам смоделировать три новые переменные - три группы молодежи: «социальные оптимисты», «социальные реалисты» и «социальные скептики». Для создания новых переменных были использованы следующие логические условия: IF (v56 = 1 and v1 = 1 and v2 £ 3) or (v56 = 1 and v1 = 2 and v2 £ 3) or (v56 = 1 and v1 ³ 3 and v2 ³ 4) v70 = 1 («социальные оптимисты»); IF (v56 = 2 and v1 = 1 and v2 £ 3) or (v56 = 2 and v1 = 2 and v2 £ 3) v70 = 2 («социальные реалисты») и IF (v56 = 3 and v1 £ 2 and v2 £ 6) or (v56 = 3 and v1 = 3 and v2 £ 5) v70 = 3 («социальные скептики»). В группу «социальные оптимисты» вошли респонденты, считающие, что жизнь в ближайшие пять лет улучшится, при этом за последний год у данной категории молодых людей жизнь улучшилась или осталась без изменений, и они более-менее удовлетворены уровнем своей жизни. К этой группе мы причислили респондентов, также считающих, что жизнь в ближайшие пять лет улучшится, но за последний год их жизнь либо ухудшилась, либо они затруднились ее оценить, а удовлетворенность уровнем жизни желает оставлять лучшего. Данную подгруппу можно условно назвать как «наивные оптимисты», однако мы включаем ее в общую группу оптимистов. К группе «социальные реалисты» относятся лица, которые считают, что жизнь в ближайшие пять лет не изменится, при этом за последний год у данной категории молодых людей жизнь улучшилась или осталась без изменений, и они более-менее удовлетворены уровнем своей жизни. Группа «социальные скептики» включает в себя две подгруппы респондентов, первая из которых считает, что жизнь в ближайшие пять лет ухудшится, и за последний год у данной категории лиц жизнь улучшилась или осталась без изменений; а мнение второй - жизнь также в ближайшие пять лет ухудшится, и за последний год у данной категории молодежи жизнь ухудшилась. Для обеих подгрупп были включены различные уровни удовлетворения своей жизнью. Визуально полученные данные представлены на рис. 2. Из данных, представленных на рис. 2, можно зафиксировать, что в группу «социальные оптимисты» входит две трети (66,04%) респондентов, группа «социальных реалистов» насчитывает пятую часть (21,70%) от общего количества представителей среднего класса, а группа «социальные скептики» вбирает в себя оставшиеся 12,26%. 160 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Lagutin O.V., Negrov E.O. RUDN Journal of Political Science, 2019, 21 (2), 157-174 Социальные Социальные Социальные оптимисты / реалисты / скептики / Social Optimists Social Pessimists Social Skeptics Рис. 2. Диаграмма распределения признака «Социальная устойчивость» (сост. авторами) / Fig. 2. The distribution of the variable “Social Sustainability” (compiled by the authors) Следующий массив данных посвящен такому важному фактору политического поведения, как участие/неучастие в голосовании. На рис. 3 представлено одномерное распределение результатов участия в президентских выборах в марте 2018 года. 1. Да, голосовал / 2. Нет, не голосовал / 3. Не помню, затрудняюсь ответить / 1. Yes, I voted 2. No, I did not vote 3. I do not remember, hard to answer Рис. 3. Участие в президентских выборах в марте 2018 года (сост. авторами) / Fig. 3. Participation in the presidential elections in March 2018 (compiled by the authors) POLITICAL PROCESS IN CONTEMPORARY RUSSIA: TENDENCIES AND PROSPECTS 161 Лагутин О.В., Негров Е.О. Вестник РУДН. Серия: ПОЛИТОЛОГИЯ. 2019. Т. 21. № 2. С. 157-174 Мы видим, что почти одинаковое количество респондентов распределилось между значениями «голосовал» и «не голосовал» - 47% (46,99%) и 45,8% (45,78%) соответственно. 7,2% респондентов затруднились ответить, что можно объяснить не только временным лагом между временем голосования и проведением опроса, но и сознательным нежеланием отвечать на данный вопрос. Отметим, кстати, что результаты распределения данной переменной среди общего массива выборки - 44,3, 50,5 и 5,2% соответственно, что позволяет сделать вывод о большей политической активности молодежи с более высоким социальным статусом и самооценкой. Далее, рассмотрим, какой тип государства наиболее предпочтителен для молодежи среднего класса. Вопрос задавался в формулировке «Предположим, только от Вашей воли зависит, на каких принципах строится жизнь в нашем государстве. Что Вы предпочтете? Выберите, пожалуйста, один ответ». Предлагалось 5 сущностных вариантов («Государство, которое контролирует исполнение законов и минимально вмешивается в экономические отношения в стране, но при этом люди сами полностью заботятся о себе и отвечают за свою жизнь»; «Государство, где есть хорошие социальные программы поддержки людей, но при этом нужно платить очень высокие налоги - до 50% от дохода»; «Государство, которое боятся все соседи, а жизнь в нем строится на принципе доминирования одной нации, остальные ограничены в правах», «Государство, где нет частной собственности, нет резкого имущественного расслоения между людьми, но есть очень жесткий идеологический контроль за людьми» и «Государство, основанное на поддержании традиций, стабильное, но в котором доходы людей очень резко отличаются»), а также 3 амбивалентных («Меня не устраивает ни один из предложенных вариантов»; «Для меня это не имеет значения» и «Никогда об этом не думал, затрудняюсь ответить»). На рис. 4 представлено распредение ответов на этот вопрос. Националистическое / Nationalist Социалистическое (по образцу СССР) / Socialist (modeled on the USSR) Для меня это не имеет значения / For me it does not matter Консервативное / Conservative Социал-демократическое (типа скандинавских стран) / Social Democratic (such as the Scandinavian countries) Никогда об этом не думал, затрудняюсь ответить / Never thought about it, hard to answer Либеральное / Liberal Меня не устраивает ни один из предложенных вариантов / I am not satisfied with any of the proposed options Рис. 4. Предпочтительный тип государства (сост. авторами) / Fig. 4. Preferred type of state (compiled by the authors) 162 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Lagutin O.V., Negrov E.O. RUDN Journal of Political Science, 2019, 21 (2), 157-174 Из данной диаграммы видно, что наибольший процент получает либеральный тип государственной системы - 21,08%. Далее, в порядке убывания, идут социалдемократический тип государства по образцу скандинавской модели (13,86%), консервативный тип (6,63%), социалистический (4,22%) и националистический (3,01%) типы государственных систем. При этом наибольшее количество ответов пришлись на высказывание «Меня не устраивает ни один из предложенных вариантов» - 30,72%, при том, что затруднившихся что-либо сказать по данному вопросу - 15,06%, а для 5,42% респондентов этот вопрос не имеет никакого значения. Таким образом, можно констатировать, что для половины представителей среднего класса вопрос о типе государства лежит вне плоскости их постоянной рефлексии. Следующий массив данных, представленный на рис. 5, отражает распределение идеологической самоидентификации респондентов. Анархистские / Anarchist Националистические / Nationalist Консервативные / Conservative Коммунистические / Communist Затрудняюсь ответить / Hard to answer Не имею политических убеждений / I have no political convictions Социал-демократические / Social Democratic Либеральные / Liberal Смешанные (из перечисленных) / Mixed (of the listed) Рис. 5. Политическая самоидентификация (сост. авторами) / Fig. 5. Political self-identity (compiled by the authors) В этом случае преобладает смешанный тип политических взглядов из всех предложенных - 26% (25,90%), в то время как либеральным политическим взглядам привержены 21% (21,08%) респондентов, почти 17% (16,87%) оценивают себя как социал-демократов, а коммунистические, консервативные, националистические и анархистские взгляды разделяют менее 5% (4,82, 3,61, 3,01 и 1,20% соответственно). При этом 15,06% респондентов указало, что не имеет политических взглядов, а 8,43% респондентов затруднились дать конкретную оценку по данному вопросу. При составлении таблицы сопряженности различных позиций можно зафиксировать более развернутую картину предпочтений и моделей политического поведения. Так, в табл. 1 представлены данные по сопряженности позиций «Самооценка политических взглядов» и «Предпочтительный тип государства». POLITICAL PROCESS IN CONTEMPORARY RUSSIA: TENDENCIES AND PROSPECTS 163 Лагутин О.В., Негров Е.О. Вестник РУДН. Серия: ПОЛИТОЛОГИЯ. 2019. Т. 21. № 2. С. 157-174 Сопряженность «Самооценки политических взглядов» Предпочтительный тип государства Самооценка политических взглядов Либеральные Смешанные (из перечисленных) Не имею политических убеждений Либеральное 19 7 6 7,5% 2,8% 2,4% 2,8 -1,3 -0,9 Меня не устраивает ни один из предложенных вариантов 15 34 17 6,0% 13,5% 6,7% -1,3 2,3 -0,3 Никогда об этом не думал, затрудняюсь ответить 4 6 16 1,6% 2,4% 6,3% -1,5 -1,1 3,2 и «Предпочтительного типа государства для проживания» Таблица 1 Contingency of “Self]assessment of political views” and “Preferred type of state for living” Table 1 Preferred type of state Self-assessment of political views Self-assessment of political views Mixed (of the listed) I have no political convictions Self-assessment of political views 19 7 6 7,5% 2,8% 2,4% 2,8 -1,3 -0,9 I am not satisfied with any of the proposed options 15 34 17 6,0% 13,5% 6,7% -1,3 2,3 -0,3 Never thought about it, hard to answer 4 6 16 1,6% 2,4% 6,3% -1,5 -1,1 3,2 С помощью данных, представленных в табл. 1, можно зафиксировать три статистические зависимости: 1) четкое совпадение либеральной модели государства как предпочтительной для проживания и либеральной самооценки политических взглядов (7,5% от общего числа выборки при значимом стандартизованном остатке 2,8); 2) для респондентов со смешанными политическими взглядами отсутствует подходящий тип государства из всех предложенных (13,5% от общего числа выборки при значимом стандартизованном остатке 2,3); 3) лица, не имеющие каких-либо политических убеждений, никогда не думали на предмет предпочтительного типа государства для проживания (6,3% от общего числа выборки при значимом стандартизованном остатке 3,2). Следующий массив данных посвящен такому важному аспекту политического поведения, как факторы политического участия молодежи за последние 2-3 года для защиты своих интересов. Для построения соответствующих факторов выбраны следующие наборы признаков: обращение в государственные органы власти; обращение в общественные организации; участие в забастовках, митингах, демонстрациях; участие в выборах; участие в работе политических партий; участие в работе общественных организаций; участие в несанкционированных акциях протеста; использование личных связей; материальная поддержка политиков, их проектов; обсуждение политики в социальных сетях, репосты политической информации. Полученные данные представлены в табл. 2. 164 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Lagutin O.V., Negrov E.O. RUDN Journal of Political Science, 2019, 21 (2), 157-174 Факторы политического участия молодежи за последние 2-3 года Таблица 2 Фактор Компонент 1 2 3 4 Участие в несанкционированных акциях протеста 0,829 Участие в забастовках, митингах, демонстрациях 0,771 Материальная поддержка политиков, их проектов 0,615 Участие в работе общественных организаций 0,764 Обсуждение политики в социальных сетях, репосты политической информации 0,746 Обращение в общественные организации 0,823 Обращение в государственные органы власти 0,759 Использование личных связей и вознаграждения -0,627 Участие в выборах 0,537 Участие в работе политических партий 0,441 0,471 Factors of youth political participation over the past 2-3 years Table 2 Factor Component 1 2 3 4 Participation in unauthorized protests 0,829 Participation in strikes, rallies, demonstrations 0,771 Material support of politicians, their projects 0,615 Participation in the work of public organizations 0,764 Discussion of politics in social networks, reposts of political information 0,746 Appeal to public organizations 0,823 Appeal to state authorities 0,759 Use of personal connections and rewards -0,627 Participation in elections 0,537 Participation in political parties 0,441 0,471 В табл. 2 представлена матрица повернутых компонент на основе вышеупомянутых признаков политического участия. Полученные четыре фактора можно интерпретировать следующим образом: фактор 1 - «Участие в неконвенциональных формах защиты интересов», включает признаки, связанные с участием в несанкционированных акциях протеста, забастовках, митингах, демонстрациях при материальной поддержке политиков, их проектов; фактор 2 - «Участие в работе общественных организаций с использованием социальных сетей»; фактор 3 - «Обращение в государственные и общественные институты», включает одноименные признаки; фактор 4 - «Участие в конвенциональных формах защиты интересов», включает признаки с обратной связью - чем меньше использования непубличных и неконвенциональных форм защиты собственных интересов, тем больше деятельности, связанной с участием в работе политических партий, а также участием в избирательных процессах. POLITICAL PROCESS IN CONTEMPORARY RUSSIA: TENDENCIES AND PROSPECTS 165 Лагутин О.В., Негров Е.О. Вестник РУДН. Серия: ПОЛИТОЛОГИЯ. 2019. Т. 21. № 2. С. 157-174 Для построения факторов, определяющих формы политического участия для защиты своих интересов, были выбраны такие наборы признаков, как готовность: обращаться в государственные органы, в общественные организации; участвовать в забастовках, митингах, демонстрациях, выборах, работе политических партий, работе общественных организаций, несанкционированных акциях протеста; использовать личные связи и вознаграждение; оказать материальную поддержку политикам, их проектам; вести обсуждение в социальных сетях, делать репосты политической информации. Полученные данные отображены в табл. 3. Фактор Компонент 1 2 3 4 Готовность участвовать в работе политических партий для защиты своих интересов 0,813 Готовность оказать материальную поддержку политикам, их проектам для защиты своих интересов 0,710 Готовность участвовать в работе общественных организаций для защиты своих интересов 0,591 Готовность вести обсуждение в социальных сетях, делать репосты политической информации для защиты своих интересов 0,843 Готовность участвовать в забастовках, митингах, демонстрациях для защиты своих интересов 0,710 Готовность участвовать в несанкционированных акциях протеста для защиты своих интересов 0,577 Готовность обращаться в государственные органы для защиты своих интересов 0,878 Готовность обращаться в общественные организации для защиты своих интересов 0,745 Готовность участвовать в выборах для защиты своих интересов 0,706 Готовность использовать личные связи и вознаграждение для защиты своих интересов 0,440 -0,669 Факторы политического участия молодежи для защиты своих интересов Таблица 3 Factors of youth political participation to protect own interests Table 3 Factor Component 1 2 3 4 Willingness to participate in political parties to protect own interests 0,813 Willingness to provide material support to politicians and their projects to protect own interests 0,710 Willingness to participate in public organizations to protect own interests 0,591 Willingness to lead discussions in social networks, to make reposts of political information to protect own interests 0,843 Willingness to participate in strikes, rallies, demonstrations to protect own interests 0,710 Willingness to participate in unauthorized protests to protect own interests 0,577 Willingness to apply to state bodies to protect own interests 0,878 Willingness to apply to public organizations to protect own interests 0,745 Willingness to participate in elections to protect own interests 0,706 Willingness to use personal connections and rewards to protect own interests 0,440 -0,669 166 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Lagutin O.V., Negrov E.O. RUDN Journal of Political Science, 2019, 21 (2), 157-174 Исходя из данных, представленных в табл. 3, зафиксировано четыре фактора, которые можно интерпретировать следующим образом: фактор 1 - «Активная конвенциональная форма защиты интересов», включающий признаки, связанные с участием в работе общественных организаций, политических партий, а также материальную поддержку политикам, их проектам для защиты своих интересов; фактор 2 - «Активная неконвенциональная форма защиты интересов», включающий признаки, связанные с участием в несанкционированных акциях протеста, забастовках, митингах, демонстрациях при постоянном обсуждении политических событий в социальных сетях; фактор 3 - «Пассивная конвенциональная форма защиты интересов», включающий такие формы участия, как обращения в общественные и политические организации для защиты своих интересов; фактор 4 - «Выборы vs личных связей» - в данном случае наблюдается обратная зависимость - чем значимее участие в избирательных процессах для защиты интересов, тем менее значимо использование личных связей и вознаграждения для защиты своих интересов. Для выявления причинно-мотивационных факторов вступления в молодежные политические организации (МПО) и общие общественно-политические организации (ОПО) и участия в их деятельности выбраны следующие наборы признаков: совпадение целей и интересов; идеологические предпочтения; материальная заинтересованность; потребность в самореализации; наличие проблем, которые нельзя решить самостоятельно; потребность в общении; стремление к политической карьере. Полученные данные представлены в табл. 4. В результате факторного анализа было получено пять новых факторов, которые можно интерпретировать как: целерациональные причины (фактор 1), самореализация в коллективе единомышленников (фактор 2), идеологические причины (фактор 3), карьерные устремления в политике (фактор 4) и дихотомия «Корпоративность»/«Материальность» (фактор 5). Факторы причинно]мотивационного характера работы Таблица 4 в молодежных политических и общих общественно]политических организациях Фактор Компонент 1 2 3 4 5 Совпадение целей и интересов (МПО) 0,699 Наличие проблем, которые нельзя решить самостоятельно (МПО) 0,677 Самореализация, самоутверждение (МПО) 0,625 Потребность в самореализации (МПО) 0,599 Материальная заинтересованность (МПО) 0,545 Потребность в общении (МПО) 0,495 0,419 Идеологические причины (ОПО) 0,803 Идеологические предпочтения (МПО) 0,792 Стремление к политической карьере (МПО) 0,787 Реализация своих интересов (ОПО) 0,490 0,656 Общение с людьми близких интересов (ОПО) 0,668 Материальные соображения (ОПО) -0,650 POLITICAL PROCESS IN CONTEMPORARY RUSSIA: TENDENCIES AND PROSPECTS 167 Лагутин О.В., Негров Е.О. Вестник РУДН. Серия: ПОЛИТОЛОГИЯ. 2019. Т. 21. № 2. С. 157-174 Factors of cause]motivational nature of work in youth political and common social and political organizations Table 4 Factor Component 1 2 3 4 5 Coincidence of goals and interests (IGO) 0,699 Problems that can not be solved independently (IGO) 0,677 Self-realization, self-affirmation (IGO) 0,625 The need for self-realization (IGO) 0,599 Material Interest (IGO) 0,545 The need for communication (IGO) 0,495 0,419 Ideological causes (GRO) 0,803 Ideological preferences (IGO) 0,792 Striving for a political career (IGO) 0,787 Implementation of own interests (GRO) 0,490 0,656 Communicating with people of similar interests (GRO) 0,668 Material considerations (GRO) -0,650 Если построить иерархический кластерный анализ со всеми группами полученных выше факторов, которые и являются элементами моделей политического поведения молодежного среднего класса, то полученные данные позволят сделать выводы о, собственно, моделях политического поведения. Полученный кластерный анализ представлен на дендрограмме (см. рис. 6). Таким образом, в качестве результата кластерного анализа сформированы четыре кластерных образования. Ключевыми элементами, которые образуют определенные модели молодежного политического поведения, являются: практики политического участия в последние два года; формы политического участия; причинно-мотивационный аспект участия/вступления в молодежные политические организации. Первое (верхнее) кластерное образование формирует первую модель молодежного политического поведения, включающего такие элементы (2, 6, 9 кластеры), как участие в работе общественных организаций с использованием социальных сетей; активную неконвенциональную форму защиты интересов и целерациональные причины вступления в молодежные политические организации. Второе кластерное образование включает такие элементы (1, 5, 10 кластеры) модели поведения, как участие в неконвенциональных формах защиты интересов, активную конвенциональную форму защиты интересов (готовность) и самореализацию в коллективе единомышленников как причину вступления в молодежные политические организации. Третье кластерное образование формирует третью модель молодежного политического поведения, включающего следующие элементы (3, 7, 13 кластеры): обращение в государственные и общественные институты, пассивную конвенциональную форму защиты интересов и факторы корпоративности и материальности как причину вступления в молодежные политические организации. Наконец, четвертое (нижнее) кластерное образование включает два кластера (4 и 8 кластеры): участие в конвенциональных формах защиты интересов и выборы vs личные связи. 168 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Lagutin O.V., Negrov E.O. RUDN Journal of Political Science, 2019, 21 (2), 157-174 Рис. 6. Модели молодежного политического лидерства в современной России (сост. авторами) / Fig. 6. Models of youth political leadership in contemporary Russia (compiled by the authors). Dendrogram using the method of intragroup connections. Combining of the cluster of re-scaled distances Легенда дендрограммы: / Legend of the dendrogram: FAC1_9 - Участие в неконвенциональных формах защиты интересов / Participation in non-conventional forms of protection of interests; FAC2_9 - Участие в работе общественных организаций с использованием социальных сетей / Participation in the work of public organizations using social networks; FAC3_9 - Обращение в государственные и общественные институты / Appeal to state and public institutions; FAC4_9 - Участие в конвенциональных формах защиты интересов / Participation in the conventional forms of protection of interests; FAC1_10 - Активная конвенциональная форма защиты интересов / Active conventional form of protection of interests; FAC2_10 - Активная неконвенциональная форма защиты интересов / Active non-conventional form of protection of interests; FAC3_10 - Пассивная конвенциональная форма защиты интересов / Passive conventional form of protection of interests; FAC4_10 - Выборы vs личных связей / Elections vs personal connections; FAC1_11 - Целерациональные причины / Targeted reasons FAC2_11 - Самореализация в коллективе единомышленников / Self-realization in a team of like-minded people; FAC3_11 - Идеологические причины / Ideological causes; FAC4_11 - Карьерные устремления в политике / Career aspirations in politics; FAC5_11 - «Корпоративность» - «Материальность» / “Corporate” - “Materiality”. POLITICAL PROCESS IN CONTEMPORARY RUSSIA: TENDENCIES AND PROSPECTS 169 Лагутин О.В., Негров Е.О. Вестник РУДН. Серия: ПОЛИТОЛОГИЯ. 2019. Т. 21. № 2. С. 157-174 ВЫВОДЫ Таким образом, нами выделяются три основные политические модели, присущие представителям молодежи среднего класса, обозначаемые нами следующим образом: · «Проактивная модель» (участие в работе общественных организаций с использованием социальных сетей; активная, иногда неконвенциональная форма защиты интересов, целерациональные причины вступления в молодежные политические организации, либеральная самоидентификация, достаточно критичное отношение к государству при готовности реализовывать свое активное избирательное право, социальный оптимизм или скептицизм); · «Кооперативная модель» (готовность к участию в неконвенциональных формах защиты интересов, активная конвенциональная форма защиты интересов, потребность в самореализации в коллективе единомышленников, преобладание социал-демократической самоидентификации, склонность к участию в выборах социальный реализм); · «Лоялистская модель» (готовность к обращениям в государственные и общественные институты, пассивная конвенциональная форма защиты интересов, ярко выраженные факторы корпоративности и материальности, скорее, декларируемое абсентеистское поведение, практически полное отсутствие политической самоидентификации, социальный реализм или скептицизм). Очевидно, что понимание органами государственной власти доминирующих моделей политического поведения среди отдельных групп представителей молодежи должно иметь весьма практический смысл и учитываться при принятии тех или иных управленческих решений.

×

Об авторах

Олег Владимирович Лагутин

Санкт-Петербургский государственный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: o.lagutin@spbu.ru

кандидат политических наук, доцент кафедры политических институтов и прикладных политических исследований Санкт-Петербургского государственного университета

Санкт-Петербург, Россия

Евгений Олегович Негров

Санкт-Петербургский государственный университет

Email: st007528@mail.spbu.ru

кандидат политических наук, доцент кафедры политических институтов и прикладных политических исследований Санкт-Петербургского государственного университета

Санкт-Петербург, Россия

Список литературы

  1. Горшков М.К., Шереги Ф.Э. Молодежь России: социологический портрет. М.: ЦСПиМ, 2010. 592 с.
  2. Гукова И.Н. Перспективные формы развития общественно-политической активности молодежи в Российской Федерации // Теория и практика общественного развития. 2015. № 3 (5). С. 156—159.
  3. Дорошенко С.В., Соломатин Я.И. Мегаполис как среда формирования политических ориентаций молодежи // Вестник ПНИПУ. Социально-экономические науки. 2018. № 1. С. 157—170.
  4. Ерофеева М.А., Белоус Е.Ю. Развитие молодежных инициатив как направление государственной образовательной молодежной политики // Педагогическое образование и наука. 2017. № 3. С. 123—127.
  5. Жилавская И.В. Медиаобразование молодежи: монография. М.: РИЦ МГГУ им. М.А. Шолохова, 2013. 243 с.
  6. Зубок Ю.А., Ростовская Т.К., Смакотина Н.Л. Молодежь и молодежная политика в современном российском обществе. М.: Перспектива, 2016. 166 с.
  7. Ильинский И.М. Молодежь и молодежная политика. Серия: Философия. История. Теория. М.: Голос, 2001. 694 с.
  8. Ильинский И.М. О молодежной политике российского политического центризма. М.: Социум, 1999. 102 с.
  9. Каратабан И.А. Социальная активность молодежи в контексте современных модернизационных процессов // Вестник МГТУ. 2018. № 2. С. 128—134.
  10. Коряковцева О.А. Концептуальные основы развития общественно-политической активности молодежи в постсоветской России // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. 2016. Т. 38. № 8 (229). С. 156—162.
  11. Коряковцева О.А., Гунта К. Современная молодежь: гражданская активность и политическое участие // Дополнительное профессиональное образование в условиях модернизации: материалы Седьмой Всероссийской научно-практической интернет-конференции (с международным участием) / под научным ред. М.В. Новикова. Ярославль: Изд-во ЯГПУ им. К.Д. Ушинского, 2015. С. 171—176.
  12. Левикова С.И. Молодежная субкультура. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004. 604 с.
  13. Малик Е.Н. Средства массовой информации как институт политической социализации молодежи в современной России: монография. Орел: Изд-во ОРАГС, 2009. 168 с.
  14. Малькевич А.А. Информационная политика России и проблемы политической социализации молодежи // Вестник Омского университета. Серия: Исторические науки. 2015. № 3 (7). С. 97—102.
  15. Морозов М.М. Электоральные предпочтения молодежи // Формирование общекультурных и профессиональных компетенций финансиста. М., 2018. С. 99—104.
  16. Омельченко Е.Л. Молодежные культуры и субкультуры. М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 2000. 264 с.
  17. Перина Е.И. Социологический анализ особенностей политической культуры населения мегаполиса в современных условиях: автореф. дис.. канд. социол. наук. Екатеринбург, 2009. 24 с.
  18. Плотникова Т.В. Политическое поведение в России (социально-философский анализ): автореф. дис.. д-ра филос. наук. Ростов-на-Дону, 2004. 52 с.
  19. Поливаева Н.П. Политическое сознание в условиях трансформации российского общества: автореф. дис.. д-р полит. наук. М., 2009. 56 с.
  20. Попова Н.В. Молодежные лидеры об организации работы с молодежью на промышленных предприятиях // ЦИТИСЭ. 2018. № 1. С. 18.
  21. Пушкарева Г.В. Политическое поведение: теория, методология и практические возможности когнитивного подхода: автореф. дис.. д-ра полит. наук. М., 2004. 44 с.
  22. Сергеев В.К. Молодежная культура и СМИ. М.: РИЦ ИСПИ РАН, 2002. 188 с.
  23. Стародубцева М.А. Молодежные общественные организации и их роль в противодействии сектантству в интернет-среде // Достижения вузовской науки. 2018. С. 229—232.
  24. Старцева С.Г. Динамика политических предпочтений региональной молодежи в условиях трансформации современного российской общества (на примере Вологодской области): автореф. дис.. канд. полит. наук. СПб., 2013. 26 с.
  25. Сурков В.Ю. Долгое государство Путина. О том, что здесь вообще происходит // Независимая газета. 2019. № 028 (7504), 11.02.19. С. 2—4.
  26. Трофимова И.Н. «Мегаполис» и «глубинка» как модели ценностных ориентаций и политических установок россиян // Социологическая наука и социальная практика. 2014. № 3 (7). С. 60—78.
  27. Фёдоров П.М. Петиции и обращения как форма политической активности в современном российском обществе // Вестник ПАГС. 2014. № 4 (43) С. 83—93.
  28. Шабанов Л.В. Социально-психологические характеристики молодежных субкультур: вынужденная маргинальность? Томск: Изд-во ТГУ, 2005. 399 с.
  29. Karagianni D., Montgomery A.J. Developing Leadership Skills among Adolescents and Young Adults: A Review of Leadership Programmes // International Journal of Adolescence and Youth. 2018. Vol. 23. P. 86—98.
  30. Larina S.E. The Relationship Leadership Skills and Individual Personality Characteristics of Young People in Modern Russia // Мир науки. Социология, филология, культурология. 2016. № 2. С. 11.
  31. Murphy M.T. Youth in Front: Supporting Youth-led Social Action // Social Education. 2018. Vol. 82. № 5. P. 255—259.
  32. Zeldin S., Gauley J., Krauss S.E. Youth-Adult Partnership and Youth Civic Development: Cross-national Analyses for Scholars and Field Professionals // Youth & Society. 2017. Vol. 49. № 7. P. 851—878.

© Лагутин О.В., Негров Е.О., 2019

Creative Commons License
Эта статья доступна по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License.

Данный сайт использует cookie-файлы

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.

О куки-файлах