Полемика М.Л. Слонима и З.Н. Гиппиус о двух ветвях развития русской литературы

Полный текст

Введение

В середине 1920-х гг. осознание эмигрантской литературы как отдельной, самостоятельной ветви, а литературы метрополии как непонятной, чуждой, другой, не похожей на прежнюю дореволюционную литературу  вылилось в полемику между литературными критиками русской эмиграции. В центре споров о русской литературе всегда стояла Россия. Многие русские эмигранты считали, что они вывезли Россию вместе с собой, что именно  они – наследники русской культуры, обязанные сохранить традиции прошлого. Это подтверждают слова из статьи В. Сирина (В.В. Набоков) «Годовщина»: «В той особенной России, которая невидимо окружает нас, оживляет и поддерживает, питает наши души, украшает наши сны, нет ни одного закона, кроме закона любви к ней, и никакой силы, кроме нашей совести» (Сирин, 1927, с. 2). При этом, как отмечал О.А. Коростелев, область критики литературы русского зарубежья 1920–1930-х гг. разработана фрагментарно: «монографии или биографии литераторов, писавших в этом жанре, редки, тексты большей частью остаются несобранными, удовлетворительных библиографий зачастую не имеют даже авторы первого ряда, не говоря обо всех остальных» (Коростелев, 2005, с. 132). В исследовании мы рассмотрим полемику между З.Н. Гиппиус и М.Л. Слонимом на страницах журналов «Современные записки» (Париж) и «Воля России» (Прага).

Обсуждение

Полемика между Слонимом и Гиппиус началась после публикации в январском номере «Современных записок» за 1924 г. статьи Антона Крайнего (З.Н. Гиппиус) «Полет в Европу». В ней автор высказывает крайне жесткую позицию по отношению и к советской литературе, и к тому, что происходит в Советской России: «„Очистив“ Poccию от современной русской литературы, от Арцыбашевых, Буниных, Мережковских, Куприных, Ремизовых и т. д. и т. д., распорядители (как мы знаем) ныне принялись за коренное очищение ее и от всего русского литературного наследия. <…> Трудно, при этих обстоятельствах, говорить мне о литературе в России» (Крайний, 1924, № 18, с. 126). Максима Горького Гиппиус вовсе называет «деятелем», а не писателем. По ее мнению, он не смог как художник прочувствовать катастрофу, случившуюся с Россией в 1917 г. Гиппиус метафорично размышляет о том, что писатели в эмиграции дали «за эти шесть лет меньше нового»: «Есть ли поэт, который будет писать стихотворение у еще теплого тела матери?» (Там же, с. 128). Отметим, что с мнением Гиппиус о том, что периоды социально-политических потрясений практически никогда не совпадают с крупными достижениями в области искусства, Слоним согласится.

Гиппиус размышляет о рамках, в которые загнаны писатели и критики. Эти рамки есть и в СССР, и в эмиграции: в России – в качестве цензуры;  в эмиграции – в качестве того, что позволяется и не позволяется писателям,  о чем они могут писать, о чем – не могут. Гиппиус считает, что литература в России, оторванная от корней, от Толстого и Достоевского, обречена. Говоря о литературе с точки зрения искусства и эстетики, Гиппиус заключает: «Могла бы я, пожалуй, вспомнить об яйцах, из которых „очистители“ пытались одно время высидеть „собственную“ литературу. Но я хочу говорить об искусстве, об эстетике; из яиц же вылупились такие непристойные гады, что неуместно мне их на сей раз касаться» (Там же, с. 127).

На первое место среди писателей Гиппиус ставит Бунина – «чистого художника жизни» (Там же, с. 129), выделяет Алданова и Шмелева. Но эмигрировавшие писатели оказались, как отмечает Гиппиус, перед таким фактом: Европа совсем не знает русскую литературу и не знакома с ней. Основной задачей, стоящей перед русскими писателями, Гиппиус называет сближение с европейцами: «Авось доживем и до первого строгого слова иностранца» (Там же, с. 138). Эту задачу исполняют те писатели, которые «стали пытаться издавать русские свои книги на иностранных языках» (Там же, с. 137). Завершает статью Гиппиус надеждой, что вместе с возвращением эмиграции на родину вернется и литература: «Откроются когда-нибудь двери в Россию; и литература вернется туда, Бог даст, с большим, чем прежде, сознанием всемирности» (Там же, с. 138).

Категорически не согласился с мнением Антона Крайнего М.Л. Слоним. Свою позицию он высказал в статье «Живая литература и мертвые критики»: «Сквозь очки предвзятости, злобы и политики захотел увидать Антон Крайний русскую литературу – и ничего не увидал, кроме ямы, пустоты исполинской безликости смерти» (Слоним, 1924, с. 54). Эти «очки предвзятости», впрочем, были присущи не только Гиппиус. Как писал Г.П. Федотов в статье «Зачем мы здесь?»: «Люди думают, что они живут любовью к России, а на деле, оказывается, – ненавистью к большевикам» (Федотов, 1935, с. 435). Антон Крайний, по мнению Слонима, забыл, что в России остались Вячеслав Иванов, Максимилиан Волошин, Валерий Брюсов, Андрей Белый, литературная молодежь – от «серапионов» до имажинистов. Критик предлагает подойти с другой позиции к литературе эмиграции и метрополии: «что сделали те и другие, каковы художественные достижения здесь и там, начиная с 1918 г.» (Слоним, 1924, с. 56). По мнению Слонима, все новое за последние 6 лет, что дала русская литература, пришло из России, и «не о России, а об эмиграции должен был бы произнести свое суровое слово отрицания А. Крайний» (Там же, с. 58). Соответственно, нельзя говорить о том, что русская культура находится в центрах рассеяния эмиграции, а в России ее нет. Те оставшиеся художники и ученые, которых проигнорировала и не упомянула в своей статье Гиппиус, созидают и трудятся «и там –  в России – сохранили русскую культуру» (Там же, с. 55).

Слоним заявляет, что позиция оппонента обусловлена исключительно политическими взглядами, вспоминает коммунистические симпатии Анатоля Франса и иронизирует: «Не предложит ли А. Крайний выбросить его „за борт литературы“» (Там же, с. 32). Защищает Слоним и Горького, которого ставит в один ряд с Буниным.

Критик считает, что литература эмиграции – лишь ветвь в общем стволе русской литературы, и жива она, так как жив ствол, из которого она питается соками, и так завершает свою статью: «Ведь все равно жива и будет жить русская литература – безнадежно мертвы лишь ее могильщики и отрицатели» (Там же, с. 63).

Гиппиус продолжила полемику со Слонимом и ответила ему в статье «О молодых и средних»: «Мне ставили в упрек, что в предыдущей Записи  я говорил только о корифеях нашей литературы. И только об эмиграции» (Крайний, 1924, № 19, с. 235). Начиная с рассуждения об «Истине, Добре  и Красоте», Антон Крайний задает вопрос: «Каково поступательное движение и развитие нашей русской литературы за годы революции, если оно есть?», – заранее оговариваясь, что однозначно ответить на него нельзя. Однако сам автор склоняется к тому, что «развития русской литературы нет». Говоря о литературе советской, признавая во многих писателях талант, Гиппиус его сразу же обесценивает: «Кстати о „таланте“, этом современном божке. За талант, говорят, все прощается! За талант ли? Может быть, за „прекрасное“, созданное талантливым человеком? „Прекрасное“ редко, а талантов... гораздо больше, чем мы думаем. Таланты на каждом шагу» (Там же, с. 237). На рассуждение Гиппиус о писателях, оставшихся  в России, сильно влияют политические взгляды: по ее мнению, все, что создано в большевистской России, хорошим быть не может. Так, из творчества Есенина Гиппиус вспоминает только самые неприличные строки и говорит, что «лучше их не цитировать». Отказывается она цитировать и Пильняка. Старается, по ее мнению, «издумать всякий раз „погаже“» и Маяковский. Гиппиус характеризует творчество упомянутых писателей, а также М. Слонимского, которого она относит к «срединной группе молодых», успевшего «прожить несколько сознательных лет в нормальной обстановке» как «„реализм“... физических отправлений». Создать советские писатели прекрасного не могут только лишь потому, что это чувство прекрасного ими безвозвратно утрачено: «я читал стихи Брюсова последнего периода и совершенно  уверен, что „оды“ этого, когда-то Божьей милостью, поэта немногим выше „художественных“ произведений распоследнего комсомольца из коммолгазеты. Как седовласый Брюсов, так и средне-молодой Слонимский, оба одинаково не способны на „прекрасное“: они оба утеряли чувство прекрасного» (Там же, с. 240).

По этой же причине не могут создать ничего стоящего и молодые советские литераторы: «Они видели жизнь... как она есть в России, под большевиками. Другой не видели. Сравнивать не с чем. Видели безобразие. Но не знают, что это безобразие, потому что не видели красивого. Чувства красоты они не могли утерять – они его не имели» (Там же, с. 240). Гиппиус отвечает Слониму: «Но ни в одной строке русских писателей, так называемых „новых“, – quasi-молодых, молодых и юных, – я до сих пор иной, действительно новой, ноты не уловил» (Там же, с. 239). При этом Гиппиус отдает дань уважения писателям, не ставшим сотрудничать с большевиками и, соответственно, не утерявшими чувство прекрасного: Сологубу, Пришвину, Ахматовой, Замятину, Сергееву-Ценскому.

В 1925 г. Слоним ответил Антону Крайнему в статье «Литература эмиграции», опубликованной на страницах «Воли России». Проблематику статьи критик выразил уже в первом абзаце: «Существует эмиграция добрых шесть лет. Почему же за такой долгий срок так мало создано в области литературы?» (Слоним, 1925, № 2, с. 174). Писателям русского зарубежья Слоним противопоставляет писателей Советской России, которым «приходится жить в ужасающих условиях материальной нужды и духовного угнетения» (Там же, с. 174). Перечисляя многочисленные трудности, с которыми сталкиваются художники слова в России, Слоним заключает: «И, несмотря на это – ценою огромных усилий и героического напряжения – в России не прекращается литературная работа» (Там же, с 174).

При этом в эмиграции, по утверждению Слонима, можно встретить лишь «молчание или перепевы „старших богатырей“ слова, а самое главное, в эмиграции „ужасающее отсутствие талантливой и, главное, живой, ищущей молодежи“» (Там же, с. 175). Это было действительно так. В первых  20 номерах «Современных записок» молодежь на страницах журнала практически отсутствует. По вопросу о молодых писателях в эмиграции Гиппиус согласится со Слонимом. 24 декабря 1925 г. в рецензии на 26 книгу «Современных записок» она напишет: «Почему бы журналу, не забывая своей единственности и первой, прямой задачи – служить дальнейшему цветению родной литературы, – не взглянуть и в сторону молодежи? Ее тут немало. Это все та же русская молодежь. <…> Они на чужбине? В условиях оторванности – все бездарны? Пустое. И лучше не будем говорить об условиях. Нет более невозможных условий для развития таланта и человека, чем те,  в которых живут сейчас не оторванные» (Крайний, 1925, с. 2). «„Взглянуть  в сторону молодежи“ – это и значит создать, прежде всего, такую „живую среду“», – заключает Гиппиус. Лишь с 1926 г. «Современные записки» начали печатать начинающих писателей.

По мнению Слонима, литература эмиграции находится в стагнации: «Когда я раскрываю книжку „Окна“ или „Современных записок“, я не только нахожу те же имена, что и в журналах 1914 г., но и имена эти красуются под произведениями, которые великолепно могли бы быть помечены этой датой» (Слоним, 1925, № 4, с. 184). В отличие от литературы русского зарубежья, литература Советской России, как доказывает Слоним, развивается: «смешны нападки Бунина и Крайнего на язык советских писателей. Да ведь вся Россия уже не говорит тем языком, какой был до революции» (Слоним, 1926, с. 100). Критик утверждает, что литература эмиграции остановилась  в 1914 г., ничего не продолжает, а только повторяет, поскольку все писатели и поэты русского зарубежья сложились до революции, и заключает: «за границей нет общей литературной жизни» (Слоним, 1925, № 2, с. 176). Из всех писателей русского зарубежья критик выделяет Бунина, но замечает: «Надо ли считать символическим то явление, что наиболее крупным представителем литературы эмиграции является писатель, не только тоскующий о прошлом, не только считающий, что России конец – но и по всему складу своего творчества и своего мировоззрения ни во что не верящий, ничего страстно не чувствующий и посвящающий лучшие свои страницы описаниям безысходности, отчаяния и смертной гибели?» (Там же, с. 181–182). Как заключает Слоним, литература эмиграции «не выдвинула ни одного умственного или художественного течения, ни одной новой поэтической школы, ни одного молодого прозаика, в то время как в России есть не только Пастернак, Маяковский, Есенин (не говоря о Мандельштаме и Ахматовой), но и группа «Серапионовых братьев», Бабель, Федин, Пильняк, Вс. Иванов, Зощенко и ряд других прозаиков и поэтов, выступивших после революции» (Слоним, 1972, с. 297). Критик приходил к выводу, что «рано ставить могильный крест на русской словесности: она жива и будет развиваться, несмотря на удары коммунистической диктатуры, тиски цензуры и нелепые попытки вырастить цветы пролетарского искусства в оранжереях ВАПП-а и „На Посту“» (Там же, с. 297), в то время как «в эмиграции есть писатели, но нет литературы» (Там же, с. 298).

С этой точкой зрения соглашался Ф. Степун, написавший в 23 книге «Современных записок» о литературе русской эмиграции: «Россыпь писателей еще не делает литературы» (Степун, 1925, с. 358). Степун отмечает, что мнение Антона Крайнего о том, что литературы в Советской России «искать не приходится, является все еще весьма и весьма распространенным», однако в споре Гиппиус и Слонима занимает позицию последнего и заключает: «Главное достоинство советской литературы в том, что она при всех своих недостатках как-никак – есть» (Там же, с. 358).

Спор между Слонимом и Гиппиус вызвал большой интерес в среде русской эмиграции. Как писал Н. Андреев: «Этот спор произвел впечатление. И, как кажется, эхо его отозвалось в творчестве более молодых зарубежных авторов, которые как раз со второй половины 20-х годов начинают делаться „литературной силой“ и в Париже, и в Берлине, и в Праге, и во всех других местах русского рассеяния» (Андреев, 1981, с. 95). Впоследствии М. Слоним вспоминал: «Наибольший шум произвел в 1924 г. мой ответ на статью Антона Крайнего, то есть Зинаиды Гиппиус» (Слоним, 1972, с. 297). Как справедливо заметил О.А. Коростелев: «Между этими крайними точками зрения располагался весь остальной спектр мнений, в том числе весьма любопытные суждения Г. Адамовича, В. Вейдле, П. Бицилли, К. Мочульского, А. Бема» (Коростелев, 2002, с. 25). Так, Адамович писал: «Литература в целом должна была бы заботиться здесь о том, чтобы „додержаться“ до лучших дней» (Адамович, 2002, с. 519), «хоронить ее все-таки рано» (Адамович, 2007, с. 11). Отметим и позицию В. Ходасевича, который считал, что «национальная литература может существовать и вне отечественной территории» (Ходасевич, 1996, с. 258), однако «эмигрантская литература <…> оказалась все же не по плечу эмигрантской массе» (Там же, с. 267). Высказывал близкое к позиции Слонима мнение М.А. Осоргин. В статье, обозревающей российские журналы, он задает вопрос: «Литературно-художественная часть журналов дает ли что-нибудь новое, яркое, утешительное?» (Осоргин, 2002, с. 134). И считает, что беспристрастный эмигрант должен ответить на этот вопрос утвердительно, поскольку «лаборатория российского творчества никогда не бастовала и в материале для обработки (а он дается только жизнью) недостатка, конечно, не ощущала» (Там же, с. 134). При этом прославленные писатели-эмигранты «общего уровня русской литературы не повысили и новых, выше прежней ценности, вкладов в ее сокровищницу не сделали» (Там же, с. 134–135).

В 1931 г. Слоним лишь укрепился в своем мнении: «За тринадцать лет эмигрантского блуждания мы не создали ни одного литературного направления, ни одной крупной художественной ценности и не выдвинули ни одной живой идеи» (Слоним, 1931, с. 619). Основной причиной этого он считал замкнутость литературы эмиграции: «Она перестала участвовать в событиях литературной жизни, совершавшихся на родине; она была выключена из потока, вносившего постоянные изменения в русскую художественную действительность» (Там же, с. 617–618). Критик был убежден, что литература русского зарубежья умирает, при этом окончательно на ней крест не ставил, уповая на эмигрантскую молодежь: «Найдет ли эта молодежь в себе достаточно силы, чтобы работать, писать, не надеясь на рукоплескания современников и на посмертные награды истории? <…> Если силы и желания хватит – значит, не все еще кончено, не все умерло в эмигрантской литературе» (Там же, с. 627).

Как позднее заметил Г.П. Струве, литературно-критическим статьям Слонима «было присуще «предпочтение советского эмигрантскому» (Струве, 1996, с. 59). По его мнению, основными причинами нападок М. Слонима на эмигрантскую критику были обвинения в кумовстве, ее пренебрежении к советской литературе, а также равнодушии к молодым эмигрантским писателям. При этом ученый отмечает, что если в 1920-е гг. литература Советской России была интереснее, чем зарубежная, то в 1930-е гг. чаша весов склонилась на сторону литературы эмиграции. С этим мнением соглашается и исследователь жизни и творчества М. Слонима О. Малевич: «Как раз на 1925–1938 гг. приходится расцвет зарубежной русской литературы» (Малевич, 1994, с. 85). Обратил внимание Струве и на недостатки взглядов М. Слонима: «Проявляя интерес к советской литературе, вовсе не нужно было огульно отрицать литературу зарубежную» (Там же, с. 60).

Заключение

В середине 1920-х гг. в эмигрантской периодике развернулась полемика о двух ветвях развития русской литературы. Высказывались две противоположные позиции. По мнению З.Н. Гиппиус, литературы под властью большевиков быть не могло. Однако стоит учитывать, что популярность высказываемой Гиппиус позиции была обусловлена политической составляющей – ненавистью к большевикам, присущей также и значительной части эмиграции. М.Л. Слоним же доказывал, что литература эмиграции закостенела и стоит на месте, в то время как в Советском Союзе русская словесность и литература движутся вперед.

Как покажет время, более близок к истине в развернувшейся полемике был Слоним, отдававший дань уважения активно развивавшейся в Советской России литературе и выдвинувший тезис о том, что литература русского зарубежья – лишь ветвь в общем стволе русской литературы, который будет позднее доказывать А.И. Чагин формулой «одна литература и два литературных процесса» (Чагин, 2008, с. 27) в монографии «Расколотая лира».

Об авторах

Владислав Юрьевич Свиридов

Институт мировой литературы имени А.М. Горького Российской академии наук

Автор, ответственный за переписку.
Email: v.yu.sviridov@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-1461-2433

кандидат филологических наук, младший научный сотрудник

Российская Федерация, 121069, Москва, ул. Поварская, д. 25а

Список литературы