Расширение онтологии угрозы в письменной интернет-коммуникации

Полный текст

1. Введение

В рамках прагмалингвистики изучение письменной вербализации угрозы как одной из деструктивных форм общения представляется актуальной задачей не только применительно к массовой коммуникации (например, в случаях злоупотребления угрозами в речи политика для оказания эмоционального воздействия на электорат (Романов, Новоселова 2021)), но и в межличностном общении, особенно в условиях увеличения времени, которое человек  уделяет коммуникации, опосредованной интернет-приложениями¹, позволяющими обмениваться сообщениями в синхронном (например, в мессенджерах) и асинхронном (например, в социальных интернет-сетях) режимах (нецивилизованное поведение в цифровой среде становится «новой нормальностью» (Digital civility index… 2022)). Согласно отчетам Microsoft использование вербализованных угроз можно отнести и к преследованию и вторжению в частную жизнь (intrusion), и к поведенческим (behavioral), сексуальным (sexual), репутационным (reputational) рискам (ibid.). При этом за семь лет, в течение которых ведется мониторинг, Россия в рейтинге находится на втором месте с конца, что свидетельствует о высоких рисках, связанных с коммуникацией в цифровой среде. В целом, угрозу можно рассматривать как универсальный инструмент для влияния на аудиторию, т.к. угроза запускает биологическую реакцию защиты в ответ на возникшую эмоцию страха. Негативные эмоции, возникающие у реципиента угрозы, оказывают сильное влияние на его / ее мысли, чувства и поведение и, соответственно, представляют собой наиболее эффективный инструмент воздействия (Ozyumenko & Larina 2021: 749).

Вербализация угроз может свидетельствовать о насильственном (абьюзивном) поведении (Kaur, Singha, Kaushal 2021), которое является социально неприемлемой формой взаимодействия (Ljubešić, Fišer, Erjavec 2019, Kocoń et al. 2021). Высказывания со значением угрозы сообщают о негативных последствиях для адресата² в случае каких-либо действий угрожающего, которые будут предприняты, если адресат не совершит или, наоборот, совершит какое-либо действие (Стексова 1997, Рылова 2014, Романов, Новоселова 2020). Воспринимающий субъект рассматривает направленную на него вербализованную угрозу как сценарий, воспроизводя заложенную в угрозе логическую связь между своими действиями / бездействием, приведшими к сложившейся ситуации, и предписаниями к осуществлению действий /  бездействия, позволяющими избежать нежелательных последствий или уменьшить ущерб от возможных санкций по отношению к объекту угрозы (Романов, Новоселова 2021).

Угроза относится к деструктивным формам общения, которые направлены на подавление воли адресата и ухудшение его психического состояния (Злоказов, Колмыкова, Рыбъякова, Степанов 2017, Новоженова, Пробст 2019). Такое поведение адресанта может быть вызвано его стремлением  самоутверждаться, доминировать и подчинять собеседника своей воле, воздействовать на его решения и мысли (Новоженова, Пробст 2019). Данная  деструктивная форма общения вызывает у адресанта целый ряд негативных эмоций и переживаний (страх, отчаяние, тревога и т.д.), что может привести к сильному эмоциональному потрясению и как результат к серьезным психологическим травмам в будущем (Дайшутов, Динека, Денисенко 2019). Возможными последствиями могут стать сниженная самооценка, тревожность, депрессия и суицидальные наклонности (Sourander et al. 2010, Kaur, Singha & Kaushal 2021, Digital civility index… 2022). Как с позиций морали, так и  с позиций закона речевое поведение, включающее вербализованные угрозы, порицается, так как ограничивает свободу и права другого человека, возможности без внешнего давления принимать решения и распоряжаться своими ресурсами (см. например Дайшутов, Динека, Денисенко 2019).

Подводя итог вводного раздела статьи, следует отметить, что мы используем номинацию «вербализация (вербальная реализация) угрозы» (см. Комалова 2020: 34) для обозначения способа и формы выражения интенций угрозы, указывая на то, что в фокусе нашего внимания находится только словесное оформление угрозы, понимая, что угроза может реализовываться и в других семиотических системах (например, при помощи демонстрации оружия, мимикой, движением тела и т.д.). Вербализованная угроза рассматривается нами как намеренное речевое действие (см., например (Watt, Kelly, Llamas 2013, Probst et al. 2018, Nick 2018), что подразумевает ожидаемое со стороны реципиента угрозы ответное действие, удовлетворяющее потребность угрожающего.

По нашему мнению, определение потребности, актуализируемой в интенции угрожающего, составляет проблему, на решение которой и направлено наше исследование. Нам представляется возможным определить потребность угрожающего по сообщению-угрозе и тем самым построить прогноз о завершении взаимодействия между угрожающим и реципиентом угрозы. Иными словами, мы предполагаем, что декодирование потребности, заложенной в сообщении-угрозе, позволит понять, что действительно требует угрожающий (привлечь ли к себе внимание, получить ли признание, инициировать / остановить ли чье-либо действие, получить ли то, что указано в декларируемом  требовании, продолжить ли держать реципиента в страхе или что-то иное).  Подобная декомпозиция вербализованной угрозы предполагается с опорой на существующую онтологию в области судебной лингвистической экспертизы и концептуализацию угрозы в правовом поле, в частности, в Уголовном кодексе РФ. В целом, это позволит расширить онтологию угрозы.

В следующем разделе статьи мы постараемся обозначить основные  методологические опоры для нашего исследования.

2. Угроза как речевой жанр

На основе результатов предыдущих наших исследований мы обнаружили, что вербализация угрозы реализуется в виде одноименного речевого жанра, который мы относим к речевым жанрам конфликтного типа (Комалова 2019, 2020: 68–88). В семантике данного речевого жанра присутствует два компонента: побуждение к совершению действия в интересах говорящего и обещание определенных негативных последствий, если просьба адресанта не будет выполнена (Плотникова 2017: 82). Интенция запугивания может реализоваться с помощью интонационных, лексических и грамматических языковых средств. Наиболее типичной формулой вербализации угрозы является предложение с придаточным условия («Если ты (не)…, то я…») (там же). Семантическая структура такой угрозы обычно содержит условие и выглядит так: «тебе необходимо сделать или не сделать a, иначе я сделаю b».

Нами рассматриваются такие угрозы, которым характерна четкая постановка требования, которое необходимо выполнить с целью предотвращения говорящим реализации обозначенных санкций (Бут 2004), т.е. прямая угроза. Такие угрозы включают номинацию необходимого к выполнению действия и номинации последствий, которые наступят, если адресат откажется  осуществлять требования адресанта (там же).

Угроза имеет определенные прагматические составляющие речевого акта, а именно (Женисова 2018, Вежбицка 1997, Walton 2000, Walton 2014, Бринев 2009а, 2009б):

1) пациенс заинтересован в том, чтобы к нему / ней не были применены штрафные санкции;

2) агенс знает об этой заинтересованности пациенса;

3) агенс в действительности имеет возможность осуществить обозначенные санкции;

4) агенс заинтересован в определенных действиях пациенса;

5) агенс твердо намерен осуществить действие, указанное в его угрозе.

В правовой плоскости рассматриваются следующие характеристики  вербализованной угрозы (Бринев 2009б, Обелюнас 2014, Ярощук, Жукова, Долженко 2020):

– перлокутивный эффект угрозы (угроза реальна, если у пациенса имелись основания опасаться ее осуществления, при этом неважно, действительно ли агенс намеревался ее исполнить);

– пропозициональное содержание высказываний, входящих в вербализацию угрозы:

а) пропозиции, содержащие информацию о жизни и здоровье человека, образуют, например, самостоятельный состав преступления ст. 119 УК РФ; объективная сторона заключается в двух альтернативных действиях:

– угроза убийством,

– угроза причинения тяжкого вреда здоровью;

б) пропозиции, содержащие информацию о распространении негативной информации о лице, независимо от истинности и ложности такой информации, что определяется как шантаж и входит в объективную сторону преступления;

в) пропозиции, содержащие информацию об уничтожении, повреждении или изъятии имущества;

г) пропозиции, содержащие информацию о совершении взрывов, поджогов или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий (ст. 205 УК РФ);

д) в случае требований передачи имущества, угроза входит в состав  преступления, предусмотренного ст. 163 УК РФ.

Согласно В.А. Ефремову угроза может выступать как способ подстрекательства или доведения до самоубийства (ст. 110 УК РФ); преступники могут пользоваться ею для вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления (ст. 150 УК РФ); с помощью угрозы совершается незаконное получение сведений, составляющих коммерческую или банковскую тайну (ст. 183 УК РФ). «В трудовом праве наличие угрозы входит в состав понятия принудительного труда. Наличие или отсутствие угрозы способно отягчать и смягчать (вплоть до исключения преступности деяния, ст. 40 УК РФ) наказание» (Ефремов 2018: 193).

Для реализации речевого жанра угрозы обязательно наличие двух субъектов: агенса (говорящего, адресанта) и пациенса (воспринимающего, адресата). Агенс наделен формальной властью, имеет возможность выдвигать требования по отношению к адресату и применять штрафные санкции в случае их невыполнения. Пациенс выступает в роли подчиненного лица, вынужденного или осуществлять нежелательные для себя действия по просьбе агенса или испытывать определенные негативные последствия в случае их невыполнения (Женисова 2018).

Для успешной реализации угрозы и получения адресантом желаемого  результата необходимо, чтобы штрафные санкции, которые он / она собирается применить, действительно могли быть реализованы в данной конкретной ситуации, и адресат должен осознавать реальную возможность их применения, так как только при этом условии может быть достигнут перлокутивный  эффект угрозы (см. подробнее (Винокур 2005)).

Коммуникативная ситуация, в которой используется речевой жанр угрозы, может развиваться по одному из следующих сценариев (Там же):

1) пациенс признает реальность угрозы со стороны агенса и выполняет требования с целью недопущения применения штрафных санкций по отношению к себе / близким людям / имуществу / др. значимым субъектам или  объектам;

2) пациенс нейтрализует негативный посыл агенса и пытается изменить его изначальные намерения;

3) пациенс согласен на применение по отношению к нему / ней санкций и отказывается от выполнения требований агенса, что с позиций речевого жанра угрозы будет считаться коммуникативной неудачей.

Признаки речевого жанра угрозы можно обнаружить на разных уровнях языка. На синтаксическом уровне чаще используются сложноподчиненные предложения с придаточными условия (Если ты не сделаешь a, то я сделаю b); однородные сказуемые, которые выражают последовательность (ты придешь, сделаешь, скажешь, принесешь…); повторы, параллельные конструкции, перестановки (Коротаева, Месропян 2020: 20).

На морфологическом уровне используются глаголы, выражающие будущее время (сделаю, приду, расскажу, ударю и т.д.) (Коротаева, Месропян 2020).

На лексическом уровне используются слова, которые подчеркивают тревожное, эмоционально нестабильное состояние пациенса (боязнь, страх, тревога, переживание и т.д.); жаргонизмы, оценочная лексика, эвфемизмы; наречия, указывающие на динамику выполнения действия (быстро, немедленно и т.д.).

Для речевого жанра угрозы характерно употребление в большей степени имен существительных и глаголов. На уровне семантики наиболее часто встречаются глаголы противостояния, глаголы нанесения физического или морального вреда, глаголы утверждения опасности и угрозы (ударить, убить и т.п.) (Карандеева, Сергиенко 2017).

Конечно, следует учитывать и то, что в межличностной коммуникации угроза может быть вербализована различными способами, на что влияют разнообразные факторы (обстановка, в которой протекает общение, степень знакомства собеседников, цели, которые преследует адресант, и многое другое). Анализируя типы угроз и способы воздействия на адресата, важно принимать во внимание и экстралингвистические факторы.

На основе анализа научной литературы, описывающей вербализацию угрозы, и правовых документов можно выделить два типа последствий применения угроз:

1) изменение ментального состояния получателя угрозы (например, угроза нанесения эмоционального вреда),

2) изменение физического состояния получателя угрозы (например, угроза нанесения физического вреда, угроза жизни и здоровью).

В качестве типологической матрицы в нашем исследовании мы обращаемся к работам А.Н. Баранова, в которых исследователь выделяет два основных типа вербализованных угроз (Баранов 2013, 2021).

1. Угрозы-наказания или угрозы-возмездия реализуются в ситуациях, когда адресат сделал нечто нежелательное для говорящего (угрожающего – агенса угрозы) и он предупреждает адресата о наказании (санкции), которое в скором времени за это последует. Таким образом, агенс высказывает негативную оценку действий, которые были совершены пациенсом. Целью данных угроз является не стимулирование к исполнению воли пациенса, а оказание негативного эмоционального воздействия на пациенса или третье лицо путем импликации ущерба. «Основной смысл угрозы-наказания состоит в том, чтобы заставить адресата бояться наказания как санкции за содеянное» (Баранов 2021: 34). Подобные угрозы могут высказываться напрямую адресату или через посредника. «Коммуникативная интенция угрозы-наказания – взять на себя обязательство выполнить санкцию в отношении адресата за то, что он сделал что-то плохое для говорящего» (Там же: 140).
2. Угрозы-предупреждения используются тогда, когда говорящий понимает, что адресат может (не) совершить нечто нежелательное для него (или связанных с ним лиц) и пытается предотвратить это. «Коммуникативная интенция угрозы-предупреждения – добиться от адресата нужного поведения (действия или бездействия), чтобы не произошло события, нежелательного для говорящего» (Там же).

Подводя итог методологического раздела статьи, обратим внимание на разработанность признаковой базы для определения вербализованных прямых угроз. Существующие исследования условно можно объединить в две группы. Первые описывают вербализацию угроз вообще: в этих исследованиях акцент делается на обнаружение признаков угрозы на разных уровнях языка. Вторые приводят результаты экспертных исследований, в которых рассматриваются частные случаи вербализации угроз через призму их правовой допустимости.

В первом случае при выведении теоретического знания из внимания упускаются условия, среда и форматы, в которых вербализуются угрозы.  В частности, нам представляется некорректным включать в один исследовательский массив угрозы, реализованные в устной коммуникации лицом к лицу (и лишь затем переведенные в письменную форму), и угрозы, вербализованные в социальной интернет-сети в публичной коллективной дискуссии, в том смысле, что эти угрозы сопровождают разные экстралингвистические факторы, влияющие и на мотивацию к вербализации угрозы, и на предысторию угрозы (является ли она импульсивной ситуативной реакцией или подготовленным намеренным действием), и на состав участников (которые могут играть разные роли, тормозящие деструктивные мотивы угрожающего или, наоборот, способствующие их актуализации), и т.д. Теоретические знания, полученные на основе экспертизы, формируют узкоспециализированное (при этом достаточно вариативное) представление о вербализованных угрозах применительно к статьям соответствующих юридических документов (Уголовный кодекс РФ и др.), что делает такие знания неапликабельными вне юридической процедуры.

В попытке достроить онтологию угрозы мы предлагаем дополнить оба вышеупомянутых подхода квантитативным и попытаться сочетать признаковую базу двух этих подходов. Таким образом, нам представляется возможным приблизиться к алгоритму автоматизированной классификации сообщений, содержащих угрозы, реализуемых в письменной коммуникации, в частности, в интернет-мессенджерах, на интернет-форумах и в социальных интернет- сетях. Этот алгоритм подразумевает решение классификационных задач на трех уровнях: (1) определение наличия в сообщении вербализованной угрозы³; (2) определение типа и вида вербализованной угрозы; (3) определение, с каким из правовых описаний угроз соотносится вербализованная угроза. В настоящей статье мы представляем результаты исследования, соотносящегося со вторым уровнем классификационных задач.

3. Методика эмпирического исследования

Объектом настоящего исследования является вербализация деструктивных форм общения (буллинг, моббинг, шейминг, троллинг, харасмент, мошенничество, вымогательство и др.). Предметом исследования выступает вербализация прямой угрозы, реализуемой в письменной коммуникации, опосредованной техническими средствами (телефон, компьютер) и обнародованный в виде текстовых сообщений на различных коммуникативных площадках в интернете. Согласно А.Н. Баранову интернет-угрозы – это речевое поведение угрожающего типа в интернете, социальных интернет-сетях, при обмене электронными сообщениями и т.д. (Баранов 2021: 212).

Цель исследования состоит в выявлении специфики вербализации угрозы в письменной коммуникации в Интернете.

В рамках настоящего исследования мы руководствовались гипотезой о том, что угроза на практике в тестовых сообщениях представлена преимущественно в виде угроз-наказаний, направленных на причинение вреда жизни и здоровью пациенса.

Материалом исследования послужили сообщения, вербализующие угрозу на русском языке в переписках, публичных заявлениях, комментариях, обращениях, и иные форматы обнародования угроз в письменной форме в различных социальных интернет-сетях, на интернет-сайтах, интернет-форумах, в интернет-мессенджерах и прочих интернет-ресурсах, предоставляющих площадку для письменной коммуникации между пользователями,  осуществляемую с помощью технических средств (телефон, компьютер), на которых установлены соответствующие приложения с доступом в Интернет или имеется доступ к соответствующим интернет-ресурсам.

Применяемые методы. В ходе эмпирического исследования применялся типологический метод, контекстуальный анализ, сравнение и систематизация эмпирических и теоретических данных, статистический анализ количественных данных. Отбор исследовательского (текстового) материала производился методом сплошной выборки с опорой на параметры и признаки речевого жанра угрозы, описанные в проанализированной научной литературе  и кратко представленные в вводно-обзорной части настоящей статьи  (раздел 1 и 2). В частности, мы фокусировались на угрозах-наказаниях и угрозах-предупреждениях⁴.

Поиск и отбор исследовательского материала проводился в январе 2021 года вручную на открытых публичных интернет-площадках двух типов: (1) сообщества, в которых обсуждаются случаи угрозы, пользователи приводят примеры вербализации угроз из личного опыта взаимодействия с угрожающим (скриншоты сообщений-угроз в мессенджерах), обсуждают, как следует вести себя в коммуникации с угрожающим, как себя обезопасить;  (2) сообщества, в которых ведутся дискуссии по острым социально-политическим темам, и пользователи нередко переходят границы дозволенного в коммуникации, используя речевые жанры конфликтного типа. Мы просматривали контексты и сохраняли скриншот сообщения-угрозы на жесткий диск компьютера исследователя.

Единицей исследования стало сообщение-угроза. Начало сообщения-угрозы обозначалось ником угрожающего. В случае, когда за сообщением-угрозой следовало сообщение от другого субъекта (реципиента угрозы или третьего лица), концом сообщения-угрозы считался ник другого субъекта. В исследовательский корпус включались сообщения, в которых присутствовали угрозы, адресованные конкретному реципиенту, на что указывало наличие личных местоимений (ты, тебя, твоих, твоя, твое, его, ее, их). Каждый сохраненный скриншот переводился в текстовый формат и сохранялся  в отдельном файле, которому присваивался порядковый номер (например, «Образец_23»).

При составлении исследовательского корпуса мы столкнулись с рядом трудностей, что сказалось на относительно скромном количестве отобранного материала: сообщения-угрозы были представлены в виде скриншотов  (в некоторых случаях с цензурой), к которым прилагались комментарии пользователей; многие сообщения-угрозы практически моментально удалялись или блокировались администраторами интернет-ресурсов; не всегда удавалось установить такие параметры в сообщении-угрозе, как гендер, возраст агенса и пациенса (проверка проводилась по сведениям профилей пользователей или по морфологии и синтаксису анализируемых сообщений-угроз⁵). В результате отбора в исследовательский корпус вошло 65 сообщений-угроз (охват c 2015 по 2021 год⁶) на русском языке, извлеченных из контекстов  реального (не сценированного) коммуникативного взаимодействия, обнародованных на различных коммуникативных площадках в Интернете: Vkontakte (отобрано 52 единицы), Instagram⁷ (4), WhatsApp (4), Viber (3), Odnoklassniki (1), Twitter (1). На рис. 1 представлены примеры исходных  материалов, вошедших в исследовательский корпус сообщений-угроз.

Рис. 1. Примеры исходных материалов (цензура серым цветом наша – Л. К., Л. К.) /
Fig. 1. Examples of textual data (censor with grey color is made by the authors of this paper)

Формирование исследовательского корпуса подразумевало подробное аннотирование каждой включаемой в корпус единицы (сообщения-угрозы). Аннотация включала параметры, характеризующие сообщение (его объем, источник, место и дату обнародования в Интернете), характеризующие агенса (его / ее предполагаемые гендер и возраст, интенцию, заложенную в сообщении-угрозе), характеризующие пациенса (его / ее предполагаемые гендер и возраст, ответную реакцию (если таковая имеется) на сообщение-угрозу и определение интенции, заложенной в реакции). Сообщение характеризовалось также с позиций направленности угрозы, вида угрозы, морфологии,  синтаксиса и лексики сообщения. Примеры аннотирования единиц корпуса представлены на рис. 2.

 Рис. 2. Примеры аннотирования единиц в исследовательском корпусе /
Fig. 2. Examples of corpus unit annotation

В составе трех анализируемых сообщений пациенс вступал в коммуникацию с агенсом, прибегая к речевому жанру угрозы, в связи с этим общее количество анализируемых сообщений-угроз составило 68 единиц.

4. Результаты эмпирического исследования

4.1. Анализ вида, направленности угроз и интенций агенса

В ходе анализа исследовательского корпуса (табл. 1) выяснилось, что среди анализируемых сообщений преобладающим видом угроз является угроза-наказание (76,47%):

(1)   Я обязан сделать того чего вздумал, ибо, ты оскорбил меня^[8].

В меньшем объеме представлены угрозы-предупреждения (23,53%):

(2)   У тебя 2 недели, чтобы свалить из России, иначе ты встретишь Елену Григорьеву. В аду.

Таблица 1. Виды сообщений-угроз / Table 1. Types of threatening messages

Вид	Кол-во угроз в корпусе
	ед.	%
Угрозы-наказания	52	76,46
Угрозы-предупреждения	16	23,53
Суммы:	68	100

Анализируемые сообщения-угрозы условно можно разделить на три группы (табл. 2):

• угрозы, направленные непосредственно на пациенса (88,24%):

(3)   Я найду тебя ты молить о смерти будеш;

(4)   Молчи не смей я тебя по ip найду а тебе хана;

• угрозы, направленные на третьих лиц, связанных с пациенсом (10,29%):

(5)   Считай адрес, данные твоего отца, матери и твой ИНН уже у меня. Следи, чтоыб их не зарезали;

• угрозы, направленные на имущество⁹ пациенса (1,47%):

(6)   Смотри, тварь, чтобы твои собаке ко мне не попали. Размажу вместе с тобой.

Таблица 2. Направленность анализируемых сообщений-угроз / Table 2. Focus of the analyzed threatening messages

Тип направленности угрозы	Направленность угрозы	Кол-во угроз в корпусе
		ед.	%
угрозы, направленные  непосредственно  на пациенса	угрозы жизни / (физическому /  эмоциональному) здоровью	51	75
	угрозы репутации / благосостоянию /  социальному статусу10	9	13,24
угрозы, направленные  на третьих лиц, связанных  с пациенсом	угрозы жизни / (физическому /  эмоциональному) здоровью  родственников	7	10,29
угрозы, направленные  на имущество пациенса	угрозы жизни домашнего питомца	1	1,47
Суммы:		68	100

На основе анализа угроз-наказаний и угроз-предупреждений (табл. 3) было выявлено, что основной интенцией (51,47%) для их вербализации в исследуемом текстовом материале является аффективное состояние агенса: стремление «выплеснуть» отрицательные эмоционально-модальные состояния, продемонстрировать намерение отомстить пациенсу. В сообщениях-угрозах в этом случае не выдвигается каких-либо условий, при соблюдении которых пациенс может избежать санкций, а прямо заявляется о том, что  такие санкции будут применены по отношению к пациенсу:

(7)   Я найду тебя и вырежу тебе сердце; Ты не жилец на белом свете!!!!! Обратишься в полицию твой срок прибывания на этой земле сократится быстрей!!!!

Другой частотной интенцией для применения речевого жанра угрозы является стремление агенса самоутвердиться через презентацию «силы» (39,71%). В таких угрозах основной акцент делается не на ущербе для пациенса, а на том, что этот ущерб может нанести агенс:

(8)   Слушай сюда, пацан, если я тебе покажу кто я в реале, ссать будешь до смерти. И бояться… каждого звонка в дверь. В нэте не все простушки сидят, но и…;

(9)   Я на расслабончиках базарю, могу весь день тебе уделить. А ты боишься, злишься, нервничаешь. Да я забайтился чтобы зарезать тебя, ах ты моя лактоза!

В некоторых сообщениях речевой жанр угрозы используется для реализации стратегии вымогательства (5,88%), т.е. речевые действия агенса мотивированы стремлением получить выгоду, а не применить санкции по отношению к пациенсу:

(10)    Ты теперь моему банку реальные деньги торчишь и у тебя неделя или мои ребята придут за тобой;

(11)    Пёс бродяга найди мне 10.000 рублей или на шампур.

В сообщения-угрозах, которые вербализовал пациенс в ответ на угрозы со стороны агенса (2,94%), прослеживается мотивация разъяснения содержания санкций:

(12)    А вот угрозы в интернете сейчас преследуются по закону и я не поленюсь и завтра с этой перепиской обращусь в милицию.

 Таблица 3. Интенции, заложенные в сообщениях-угрозах / Table 3. Addresser’s intentions in threatening messages

Интенция	Кол-во угроз в корпусе
	ед.	%
аффектированные речевые действия	35	51,47
демонстрация силы	26	38,24
вымогательство / шантаж	5	7,35
разъяснения	2	2,94
Суммы:	68	100

Далее мы рассмотрели сочетаемость вида угрозы, ее направленности и интенции (табл. 4). Полученные количественные результаты подтверждают выдвинутую гипотезу: в исследуемых текстовых сообщениях в 61,76% случаев (в таблице оформлено полужирным шрифтом) угроза представлена в виде угроз-наказаний, направленных на причинение вреда жизни и / или здоровью пациенса. При этом ведущей интенцией агенса выступает стремление в формате речевого жанра угрозы отыграть эмоционально-модальные состояния, порожденные поведением пациенса (35,29%), и стремление продемонстрировать свою силу (25%).

Таблица 4. Комплексная характеристика сообщений-угроз /
Table 4. Complex description of threatening messages

Интенция агенса	Направленность угрозы	Вид угрозы
		наказание		предупреждение
		ед.	%	ед.	%
аффектированные речевые действия	жизни / здоровью пациенса	24	35,29	4	5,88
	репутации / благосостоянию / статусу пациенса	1	1,47	0	0
	жизни / здоровью родственников пациенса	5	7,35	0	0
	имуществу пациенса	0	0	1	1,47
демонстрация силы	жизни / здоровью пациенса	17	25	3	4,41
	репутации / благосостоянию / статусу пациенса	3	4,41	3	4,41
вымогательство / шантаж	жизни / здоровью пациенса	1	1,47	2	2,95
	репутации / благосостоянию / статусу пациенса	0	0	1	1,47
	жизни / здоровью родственников пациенса	1	1,47	0	0
разъяснения	репутации / благосостоянию / статусу пациенса	0	0	1	1,47
	жизни / здоровью родственников пациенса	0	0	1	1,47
Суммы:		52	76,46	16	23,54

 

Угрозы-наказания можно охарактеризовать как средство отыгрывания аффекта и демонстрации силы при обозначении возможного вреда жизни / здоровью пациенса. В данном случае, как правило, при вербализации угрозы не обозначается сам проступок, за который пациенсу предстоит понести наказание:

(13)    Ахаххакать будешь когда за тобой придут чмо интернетное;

(14)    Я найду тебя, узнаю кто ты, обе головы тебе отрежу, змея ты подколодная;

(15)    Это только начало. В ближайшее время найдут ее труп. Ей никуда не скрытся. Мы ее найдем. Она ограничилла доступ к своей странице. Мы знаем адрес. Из города она не уехала. Передайте. Пусть боится и опасается.

Проступок подразумевается из более широкого контекста – либо за рамками письменной коммуникации (например, событие произошло в процессе устной коммуникации лицом к лицу), либо ранее в ходе переписки.

Применение угроз-предупреждений при аффектированном речевом поведении и в случае вымогательства направлено на обозначение возможного вреда жизни / здоровью пациенса. Наряду с этим при демонстрации силы обозначается не только вред жизни / здоровью пациенса, но и возможный вред его / её репутации / благосостоянию / статусу:

(16)    Фото твое уже стоит. Дальше делать твою страницу? Буду от твоего лица и мужикам писать с твоего города и малолеткам тоже. С твоих фотографий сделают порнофото и будут выкладывать на сайты. Будут только твоё лицо подставлять. Пока твои фотографии у меня. Тебе вообще позор и унижения по  городу на сайтах по городу надо?

По сравнению с угрозами-наказаниями в угрозах-предупреждениях наблюдается тенденция к более четкому обозначению направленности угрозы:

возможный вред жизни пациенса:

(17)    Короче если завтра не будет привета я приеду и убью тебя!!! Понала!!!;

возможный вред здоровью пациенса:

(18)    Да, извинись или мы приедем и изнасилуем тебя.

Интересно, что:

• интенция разъяснения реализуется только в угрозах-предупреждениях как ответной реакции пациенса;
• направленность угрозы на причинение вреда третьим лицам (родственникам), связанным с пациенсом, реализуется только в угрозах-наказаниях;
• большинство угроз, направленных на причинение вреда репутации / благосостоянию / статусу пациенса, представлены в угрозах с интенцией демонстрации силы;
• при реализации агенсом интенции вымогательства предпочтение отдается угрозам-предупреждениям.

4.2. Анализ взаимодействий агенса и пациенса

Отдельно хотелось обратить внимание на характеристики агенса и пациенса (табл. 5). В анализируемых сообщениях-угрозах большинство коммуникантов (как в позиции агенса, так и в позиции пациенса) относится к возрастной группе от 21 года до 30 лет. Количество коммуникантов-мужчин  почти в четыре раза превосходит количество коммуникантов-женщин. Мужчины чаще выступают в роли агенса, женщины – в роли пациенса.

Таблица 5. Группировка сообщений-угроз по гендеру и возрасту агенса и пациенса / Table 5. Grouping of messages according gender and age of interlocutors

Возрастная группа	Гендер	Угрозы-наказания		Угрозы-предупреждения
		агенс	пациенс	агенс	пациенс
до 10 лет	мужчины	0	0	0	0
	женщины	1	0	0	0
11-20	мужчины	2	0	1	0
	женщины	0	1	0	0
21-30	мужчины	21	17	3	3
	женщины	1	4	0	3
31-40	мужчины	10	2	3	0
	женщины	1	5	1	2
41-50	мужчины	3	2	0	1
	женщины	1	0	0	0
старше 50	мужчины	2	0	0	0
	женщины	0	0	1	0
не определена	мужчины	9	9	6	4
	женщины	1	1	1	1
не определена	не определен	0	11	0	2
Суммы:		52	52	16	16

Дальнейший анализ исследовательского материала позволил выявить тенденцию взаимодействия между агенсом и пациенсом в гомо- и гетерогенных парах (табл. 6). В силу того, что большинство участников проанализированных сообщений-угроз – это мужчины, они же являются субъектами, задающими направление угрозы в сторону пациенса. В угрозах-наказаниях вектор интеракции направлен, как правило, от агенса-мужчины к пациенсу-мужчине или пациенсу-женщине. Угрозы-предупреждения характеризуются отсутствием вектора от агенса-мужчины к пациенсу-женщине, но при этом значительно повышается активность агенсов-женщин (см., например (Sagredos, Nikolova 2022)).

 Таблица 6. Интеракции между агенсом и пациенсом (анализировались  только 53 сообщения-угрозы, в которых гендер агенса и пациенса удалось проверить) / Table 6. Interactions between interlocutors (only 53 threatening messages were analyzed)

Вектор интеракции	Угрозы-наказания, %	Угрозы-предупреждения, %
агенс-мужчина → пациенс-мужчина	67,5	61,54
агенс-мужчина → пациенс-женщина	22,5	0
агенс-женщина → пациенс-мужчина	5	23,08
агенс-женщина → пациенс-женщина	5	15,38
Суммы:	100	100

4.3. Анализ ответных реакций пациенса на угрозы со стороны агенса

В исходном материале в некоторых случаях были представлены не только сообщения-угрозы со стороны агенса, но и реакции со стороны  пациенса (табл. 7). При этом общей тенденцией (в 57,53% от всех проанализированных сообщений) является нулевая реакция (отсутствие ответного  сообщения или ряда комментариев). Это может быть связано с отсутствием прямого контакта с агенсом и возможностью отстраниться от коммуникации. Сам факт реакции на сообщение агенса, по нашему мнению, может подкрепить мотивацию последнего к действиям.

При наличии ответной реакции пациенса она в основном реализуется в виде язвительных высказываний с целью защитить себя, нападая в ответ (15,07% от всех случаев) и в виде уточняющих реплик (15,07% от всех  случаев). При реализации угроз-наказаний в равной мере пациенс реализует ответную реакцию, используя язвительные высказывания (17,54%) и вопросы на уточнение (17,54%); при реализации угроз-предупреждений ведущими являются расспрашивание, уточнения и разъяснения (18,75%).

Таблица 7. Ответные реакции пациенса (в некоторых случаях несколько реакций,  в связи с этим общее число анализируемых единиц составило 73) / Table 7. Addressee’s responses (in several cases there were some reactions,  that is why the total number of massages is 73)

Тип реакции	Угрозы- наказания		Угрозы- предупреждения		Суммы
	ед.	%	ед.	%	ед.	%
нет реакции, игнорирование	32	56,14	10	62,5	42	57,53
язвительность, передергивание	10	17,54	1	6,25	11	15,07
расспрашивания, уточнения, разъяснения	8	14,04	3	18,75	11	15,07
оскорбления	4	7,02	1	6,25	5	6,85
нравоучения	3	5,26	0	0	3	4,11
просьба прекратить	0	0	1	6,25	1	1,37
Суммы:	57	100	16	100	73	100

4.4. Лингвистические характеристики сообщений-угроз

В целом, исследуемый корпус сообщений-угроз характеризуется наличием сложноподчиненных предложений: для угроз-наказаний – это придаточные условия, времени, места, причины и изъяснительные предложения; для угроз-предупреждений – это придаточные предложения условия. Активно используется форма будущего времени. В состав однородных членов предложения, с помощью которых вербализуется угроза, в основном входят последовательности глаголов действий (которые относятся и к агенсу, и к пациенсу) и состояний (относятся только к пациенсу) (табл. 8).

Таблица 8. Использование глаголов как однородных членов предложения / Table 8. Using verbs as homogeneous parts of the sentence

Вид угроз	Тип глагола	Агенс	Пациенс
Угрозы- наказания	глаголы действия	облить, делать; увижу,  разобью; оставлю, поймаю; приеду, зарежу; найду, подам; заминал, вытаскивал; точат, пи*данут; приду, закопаю; найду, закопаю; найду, узнаю, отрежу; приедем, зарежем	удалил, включил; молчи,  не смей
	глаголы  состояния	–	(пусть) боится, опасается; боишься, злишься,  нервничаешь; будешь  умолять, будешь ссать,  бояться
Угрозы- предупреждения	глаголы действия	найдут, убьют; приеду, убью; сделают, будут выкладывать и лицо подставлять	живешь, делаешь; кинешь, проигноришь; стуканешь, не доживешь
	глаголы состояния	–	(пусть) боится, опасается

По сравнению с угрозами-предупреждениями стиль угроз-наказаний более резкий: агенс, как правило, пренебрегает литературной нормой русского языка, позволяя себе не использовать заглавные буквы в начале предложения, нарушать правила орфографии и пунктуации, смешивать высокий стиль с обиходно-разговорным, использовать сниженную и обсценную лексику. Вербализация угроз-предупреждений обычно представляется более упорядоченной; порой сообщение может быть написано в вежливой форме с целью сформировать образ агенса, вынужденного прибегать к угрозе не по своей воле.

В угрозах-наказаниях более категорично и радикально обозначается объект угрозы: при помощи таких номинаций, как мразэта, мразь, падла, пидалик, педрила, обиженка, тварина, тварь, тварюга, животное, чудовище, нацистка, дура, шалава, пидор, пидорас, стукач, урод, гондон, идиотс, змея подколодная, баран, пес бродяга, черт, чмо, трус, бедолага (а также многочисленных обсценных номинаций) агенс дегуманизирует пациенса, формируя образ врага. В угрозах-предупреждениях уничижительные номинации также встречаются, но по сравнению с угрозами-наказаниями звучат они гораздо мягче, например жирбосина, парося. В угрозах-предупреждениях можно встретить обращение на «Вы», в угрозах-наказаниях – только на «ты». По нашему мнению, с одной стороны, местоимение «ты» резко сокращает дистанцию, с другой, – позволяет выстроить иерархию.

В исследуемых сообщениях-угрозах часто встречаются лексемы, относящиеся к семантическому полю

• «страх»: бойся, опасается, зассал, нервничаешь, оборачивайся, страшно;
• «смерть»: похороны, труп, не жилец, убьют, (тебе) хана, смерть, вешать, ад, смертельный, зарезать, (тебе) конец, сдохните, на том свете, закопаю, голову отрежу, сдохнешь, недолго жить, вырежу сердце;
• «неприятности»: проблемы, позоришь, черные дни, неудачи, потери, гадости;
• «страдания»: больничный, жертва, больно, изнасилуем, умолять, гнить, избивают, калечат, неизлечимо смертельные болезни, будет больно, пытать, нож в печень.

Наиболее частотными частями речи в сообщениях-угрозах выступают глаголы (в среднем 7 единиц в сообщении-угрозе), имена существительные  (в среднем 7 единиц в сообщении-угрозе) и местоимения (в среднем 6 единиц в сообщении-угрозе). Наречия выполняют функцию усилителей значений,  передаваемых в глаголах (везде, жестко, плохо, страшно, срочно, намного).

5. Обсуждение результатов

По нашему мнению, преобладание угроз-наказаний (табл. 1) указывает на стремление угрожающего атрибутировать себе авторитетную позицию субъекта, который единолично на основе собственной системы оценок  выносит вердикт о наказании, опуская процедуру рассмотрения поступка, возможность оправдаться или обжаловать санкцию. При учете интенции угрожающего (табл. 3) декларацию авторитетной позиции в коммуникации можно, с одной стороны, трактовать как способ справиться со сложившейся ситуацией через эмоционально-психологическую «разрядку» (интенция  «аффектированные речевые действия» как своеобразный способ экстернализации своего эмоционально-психологического состояния); с другой стороны, рассматривать как инструмент поддержания своего авторитета через демонстрацию власти над реципиентом угрозы, так как вербализованная угроза содержит указание на действия, которые человек без власти не в силах осуществить (например, использовать в личных целях персональные данные другого человека).

Преобладание адресации угрозы непосредственно на реципиента угрозы (а не на его родственников и / или имущество) (табл. 2) можно объяснить стремлением угрожающего нанести максимальный урон непосредственному «виновнику» сложившейся ситуации, вызвавшей негодование угрожающего. При этом ценность жизни и / или здоровья рассматривается угрожающим как более значимая по сравнению с ценностью репутации и / или имущества  реципиента угрозы (табл. 4).

Тенденции взаимодействия между агенсом и пациенсом в гомо- и гетерогенных парах (табл. 6) требуют дальнейшей проверки в рамках самостоятельных исследований. Обратим внимание на то, что, по статистике, по сравнению с мужчинами женщины в цифровой среде чаще подвергаются негативному воздействию, это отчасти объясняется тем, что женщины чаще пользуются социальными медиа и мессенджерами (Digital civility index… 2022).

Наряду с этим хотелось бы заметить, что преобладание угрожающих мужчин (табл. 5) соотносится с полученными нами ранее результатами, свидетельствующими о том, что в ситуации конфликта и фрустрации (к которым относятся рассматриваемые коммуникативные ситуации) репертуар речевых жанров конфликтного типа у мужчин шире, чем у женщин. При этом по сравнению с женщинами мужчины в подобных ситуациях используют более «жесткие» речевые жанры, к которым, в первую очередь, относится речевой жанр «угроза» (подробнее см. (Потапова, Потапов, Комалова 2020: 177–189)).

Возрастная рамка (табл. 5) соотносится с данными о демографии интернет-пользователей: наиболее активными пользователями Интернета в России являются люди старше 24 лет (см., например (Интернет в России… 2022)). По статистике, деструктивное речевое поведение в цифровой среде направлено на коммуникантов той же возрастной когорты (Digital civility index… 2022).

Соотнося полученные данные (табл. 7) с результатами исследования Microsoft (Digital civility index… 2022), можно утверждать, что зафиксированные тенденции в целом являются положительными, т.е. позволяющими снизить пагубное воздействие от вербализованных угроз на реципиента угрозы. В частности, в исследовании Microsoft игнорирование рассматривается  респондентами как цивилизованный способ не поддерживать направленное на них деструктивное речевое поведение в цифровой среде.

Значимым, по нашему мнению, представляется вывод об аффектированности речевых действий в виде угроз и их использовании в целях демонстрации силы (самоутверждения, самопрезентации), так как он вводит новые пропозиции в содержании угрозы и обращает исследовательскую мысль к концептуализации таких понятий, как «ментальное здоровье», «экология общения», «эмоционально-психологический ущерб» в рамках анализа вербализованных угроз. В целом, этот вывод заставляет задуматься о социальной функции коммуникативных интернет-площадок (доступ к которым сейчас возможен с любого телефона с выходом в Интернет) как мест локализации  (особенно если угрозы не выходят за рамки коммуникации, и дело не доходит до применения санкций), концентрации, пробования (если вспомнить распределение по возрастным группам, то видно, что участниками коммуникации, в которой вербализуются угрозы, являются представители младших групп,  которым находятся в периоде кризиса становления личности, проявляющегося, в том числе в нарушении коммуникативных норм) и отыгрывания  (по аналогии с любым функциональным пространством – на дискотеке люди танцуют, в столовой принимают пищу, в бассейне плавают – функционал места задает, с одной стороны, предпосылки к осуществлению конкретных действий, с другой стороны, именно эти действия субъекты ожидают реализовать в этом месте) эмоционально-психологических состояний, деструктивных  речевых паттернов, порицаемого речевого поведения.

Подспудно нам удалось зафиксировать ряд отличительных (и требующих дальнейшего исследования) характеристик угроз-наказаний и угроз-предупреждений. Недостаточными и требующими отдельного изучения нам представляются замечания о гендерных паттернах (векторе направления угрозы, гомо- и гетерогенных парах) взаимодействия между агенсом и пациенсом при вербализации угроз, в целом, и видов угроз при учете интенции агенса, в частности. Значимым представляется изучение именно взаимодействия агенса  и пациенса, что подразумевает включение в анализ речевой продукции  пациенса.

Следует отметить, что ряд суждений в отношении прагматики вербализации угроз достаточно сложно подтвердить в рамках эмпирического исследования сообщений без рассмотрения более широкого контекста порождения данных сообщений. Так, мотивация агенса в анализируемых сообщениях в большей мере предполагается, ее (успешное) определение во многом зависит от компетенции, профессионального опыта, эрудиции и интуиции исследователя. Если так можно выразиться, «тяжесть» последствий вербализации угрозы остается за рамками анализа и даже наблюдения, что не позволяет подтвердить перлокутивный эффект, заложенный в угрозе, и, как следствие, обозначить тип(ы) угроз, которые требуют более пристального исследовательского внимания.

6. Заключение

В ходе проведенного исследования было выявлено, что признаковые характеристики угроз, вербализуемых в интернет-коммуникации, соотносятся с характеристиками, обозначенными исследователями применительно к анализу угроз в коммуникации лицом к лицу. Наряду с этим на основе анализа исследовательского материала удалось охарактеризовать сообщения-угрозы в интернете как вербализацию преимущественно эмоционально-психологического состояния угрожающего (агенса) в ответ на действия реципиента угрозы (пациенса), что выражено в преобладании угроз-наказаний, направленных на причинение вреда жизни и / или здоровью реципиента угрозы с интенцией отыграть аффект и / или продемонстрировать свою силу. Прагматическая функция угрозы в данном случае – это выстраивание социально-ролевой асимметрии в отношении пациенса за счет изменения социально-психологической иерархии позиций коммуникантов.

В исследованном материале агенсом и пациенсом при вербализации угроз выступают и женщины, и мужчины в возрасте старше 21 года; мужчины более активны при реализации угроз-наказаний, женщины – угроз-предупреждений. Примечательно то, что пациенс в исследуемых контекстах оказался устойчивым к угрозам и в большинстве случаев взаимодействия с агенсом проигнорировал их, т.е. в рамках исследуемого материала не был реализован перлокутивный эффект угрозы.

Намеченные линии исследования в перспективе следует реализовывать на материале большого объема данных с привлечением методов машинного обучения, уточняя и расширяя параметризацию и признаковую базу анализируемого текстового материала и речевой продукции. Полученные нами  результаты уточняют представление об интернет-угрозе (по А.Н. Баранову) как об аффектированном речевом поведении, регулирование которого невозможно в рамках существующего правового поля, и требуется разработка  самостоятельной критериальной базы в рамках норм общественной морали с привлечением экспертного, научного сообществ и представительства технологических компаний.

 

^{1 Количество интернет-пользователей за последние 10 лет увеличилось более чем вдвое – с 2,18 млрд на начало 2012 года до 4,95 млрд в начале 2022 года. См. актуальную статистику за 2022 год: https://www.web-canape.ru/business/statistika-interneta-i-socsetej-na-2022-god-cifry-i-trendy-v-mire-i-v-rossii/}

^{2 В настоящей статье мы будем пользоваться как взаимозаменяемыми следующими номинациями в паре: адресант = угрожающий = говорящий = агенс; адресат = реципиент  угрозы = слушающий = пациенс. – Л. К., Л. К.}

^{3 Результаты по работе на первом уровне алгоритма на материале речевого жанра «оскорбление» представлены в следующих трудах: (Комалова, Голощапова 2021, Komalova et al. 2022).}

^{4 Мы не ставили задачу сопоставления угроз-наказаний и угроз-предупреждений, в связи с этим в исследовательском корпусе не представлено одинаковое количество сообщений каждого типа. При этом применение метода сплошной выборки при сборе материала предполагает получение среза данных, в котором обозначаются тенденции, характерные для их реализации на практике.}

^{5 При обозначении возраста и гендера агенса и пациенса мы полагались (где это было возможно) на характеристики, указанные в отрытых сведениях учетной записи пользователя (например, «пол – мужской», «имя – Марк»), а также на морфо-синтаксические признаки (например, окончания глаголов третьего лица единственного числа). Последнее, в непосредственно предложениях с угрозой, как правило, представлялось затруднительным. В этих случаях мы обращались к ближайшему контексту, в котором помимо опоры на грамматику можно было обнаружить и лексико-семантические признаки (например, использование лексемы «красавица» или «пацан» при обращении к реципиенту угрозы).}

^{6 Мы не пытались охватить какой-то определенный период времени и тем самым описать особенности этого периода. Однако мы предположили, что лаг в десять лет будет максимальной временной границей, за которую мы не должны переступать, т.к., по нашему мнению, будет ощущаться разница в паттернах речевой коммуникации между речевой продукцией 2005 и 2020 года (хотя бы в силу того, что в 2005 году только появлялись первые социальные интернет-сети, репертуар общения в них сначала сводился к поиску школьных и университетских друзей, самопрезентации, что определяло репертуар применяемых речевых жанров). Кроме того, с 2017 года по ряду компонентов в глобальном масштабе снижается индекс цифровой цивилизованности (Digital civility index… 2022).}

^{7 Продукт компании Meta, признанной экстремистской организацией на территории  Российской Федерации.}

^{8 Примеры сообщений-угроз приводятся в авторской редакции (в авторской орфографии и пунктуации).}

^{9 Согласно статье 137 «Животные» Гражданского кодекса Российской Федерации, «к животным применяются общие правила об имуществе поскольку, поскольку законом или иными правовыми актами не установлено иное».}

^{10 В отношении статуса см. (Ludwig 2020: 11–12).}

Об авторах

Лилия Ряшитовна Комалова

Институт научной информации по общественным наукам РАН; Московский государственный лингвистический университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: komalova@inion.ru
ORCID iD: 0000-0002-0955-5315

доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник отдела языкознания Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук, профессор кафедры прикладной и экспериментальной лингвистики Московского государственного лингвистического университета.

Москва, Россия

Любовь Викторовна Калюжная

Московский государственный лингвистический университет

Email: lybov13000@bk.ru
ORCID iD: 0000-0002-9678-4473

бакалавр кафедры прикладной и экспериментальной лингвистики

Москва, Россия

Список литературы