Уровни и компоненты социальной идентичности современного российского общества

Полный текст

Социокультурное ядро современного российского общества гетерогенно и дифференцировано, поэтому для изучения его содержания и природы необходимы междисциплинарные теоретико-методологические подходы, с помощью которых научное сообщество могло бы выявить ключевые особенности полинационального населения нашей страны, найдя точки соприкосновения и разъединения социальных групп внутри одного государства. В последние годы в российском научном сообществе проблематика социальной идентичности рассматривается сквозь призму новейших вызовов становления новой России и сочетания разных типов российской идентичности [3; 5–8; 14–17].

Одно из ключевых понятий в изучении социокультурного ядра российского общества — социальная идентичность: она представляет собой комплексный когнитивный феномен, для исследования которого востребован междисциплинарный подход с использованием теоретико-методологических положений социологии, социальной психологии и философии (теория социальной идентичности Г. Тэджфела и Дж.Ч. Тернера, концепции «самости» Дж. Мида и «кризиса личности» Э. Эриксона, феноменологический подход А. Шюца и модель культурной травмы Дж. Александера). Цель статьи — попытаться выделить уровни и основные компоненты социальной идентичности российского общества с опорой на релевантные концептуальные построения.

Теоретико-методологические истоки анализа социальной идентичности в контексте социального взаимодействия внутри и между группами можно обнаружить в работах одного из основоположников теории социальной идентичности Г. Тэджфела, который со своим коллегой Дж.Ч. Тернером разработал теорию социальной идентичности (на индивидуальном и групповом уровнях), опираясь на многолетние исследования межгруппового поведения и природы межгруппового конфликта [21]. Представители социальной психологии, социологии и философии на протяжении последних десятилетий неизменно обращаются к теории социальной идентичности Тэджфела и Тернера для понимания характера социального взаимодействия между индивидами, социальными группами, внутри организаций и общества в целом. Наиболее ценным и релевантным положением их теории в контексте рассматриваемой проблематики выступает определение социальной группы как «совокупности индивидов, которые воспринимают себя как представителей одной и той же социальной категории, разделяют некоторую эмоциональную вовлеченность в это общее определение самих себя и достигают определенной степени социального консенсуса относительно оценки своей группы и своего членства в ней» [21. C. 283]. Важнейшим компонентом является «эмоциональная вовлеченность» членов группы в свою самоидентификацию, поскольку таковая определяет консолидацию членов в единую социальную группу или сообщество. Соответственно, мы понимаем под социальной идентичностью «аспекты индивидуального самосознания, проистекающие из принадлежности к социальным категориям и идентификации с ними, становящиеся заметными в тех контекстах, где эти социальные категории принимают важное значение» [4. C. 228]. Исходя из данного определения, представляется целесообразным рассматривать феномен социальной идентичности на четырех взаимосвязанных уровнях — индивидуальном, групповом, государственном и глобальном (мировом).

На первом, индивидуальном, уровне человек формирует, поддерживает и трансформирует свою самоидентичность, т.е. ценностные установки, нормы и правила общества, которые разделяет и которыми руководствуется в социальном взаимодействии. Здесь следует поставить знак тождества между индивидуальным уровнем социальной идентичности и феноменом «самости» Дж. Мида, в структуре которой он выделял два ключевых компонента: «Я» (I) и «меня» (me). Если «Я» представляет собой «реакцию организма [человека] на установки других», то «меня» — «организованный набор установок других [членов общества], которые он сам принимает» [11. C. 166]. Важно подчеркнуть, что «меня»-компонент предполагает набор ценностных ориентаций, правил и норм, которые приняты в той или иной социальной группе и рассматриваются в качестве ценностно-нормативного ориентира социального взаимодействия (объективная идентичность), т.е. что поведение индивида в рамках «меня»-компонента относительно определено и предсказуемо. Социальные действия «Я» не могут быть спрогнозированы и предопределены заранее, так как этот компонент индивидуальной идентичности обладает инновационно-творческой природой непредсказуемого толка, ему свойственны присущие конкретной личности паттерны поведения, обусловленные ее психологическим и социальным портретом (субъективная идентичность). Иными словами, «меня» представляет собой некий морально-ценностный ориентир, а «Я» — стремящееся к данному ориентиру самосознание индивида.

Рассматривая социальную идентичность российского общества на индивидуальном уровне через призму двухкомпонентной самости Мида, следует отметить, что все те ценностные установки, черты характера и особенности поведения, которые свойственны россиянину и разделяются большинством населения, представляют собой «меня»-компонент, а вариативный характер социального взаимодействия членов общества, хаотически проявляющийся в разных нелинейных контекстах, — множественный «Я»-компонент индивидуальной идентичности, которые способны непредсказуемо меняться в зависимости от социальных условий. Аффилиативная составляющая индивидуального уровня социальной идентичности может быть выявлена с помощью ответов на вопросы о ценностных установках индивида, которые отражают нормативно-ценностную составляющую мировоззрения человека и систему его социального взаимодействия с окружающими — все то, что содержит в себе «меня»-компонент индивидуальной социальной идентичности. Как отмечал А. Шюц: «Мир повседневной жизни изначально является также и социокультурным миром, в котором я связан множеством отношений с другими людьми, более или менее мне знакомыми» [18. C. 62], из чего вытекает необходимость исследовательского перехода от индивидуального уровня к групповому.

На втором, групповом, уровне социальная идентичность проявляется в принадлежности индивида к социальной группе, с которой он себя отождествляет, членов которой считает своими единомышленниками, обладающими наиболее схожим набором социальных статусов, а также в осознании существования иных социальных групп, члены которых разделяют иные ценностные установки, правила поведения и нормы. На групповом уровне социальной идентичности актуализируется противопоставление «мы-» и «они-групп». Принимая во внимание утверждение Тэджфела и Тернера, что социальная идентичность тесно связана со стремлением индивида к позитивной самоидентификации, обладанию положительным, социально одобряемым статусом и образом [21. C. 283–284], следует учитывать принцип, сформулированный британскими психологами: «когда социальная идентичность неудовлетворительна, индивиды будут стремиться либо покинуть свою группу и присоединиться к какой-либо более позитивной группе, и/или сделать свою группу более позитивной». Иными словами, речь идет как о перспективе изменения «мы-группы», к которой принадлежит индивид, так и о его переходе в «они-группу», более близкую по ценностным ориентациям и социокультурным особенностям. В этом смысле противопоставление «мы-» и «они-групп» — проявление социальной дифференциации, лежащей в основе групповой идентичности, вне контекста столкновения или конфликта социальных групп.

Групповая социальная идентичность включает в себя ряд компонент: набор социальных статусов и ролей; чувство близости с жителями населенного пункта, области, края, республики (региональная идентичность); принадлежность к определенному социальному классу, этносу (культурная, национальная, языковая идентичности); место рождения и место жительства; историческое сознание как многообразные представления о прошлом народа и родного края [7. С. 342]; принадлежность к общественным организациям; вероисповедание (религиозная идентичность); к профессиональному сообществу (профессиональная идентичность); социальному классу по уровню дохода (социальная-классовая идентичность) и др. Данные компоненты — референтные точки при проведении индивидом сравнения между своей и другими социальными группами.

Поскольку «локальная идентичность далеко не тождественна региональной, если под регионом, как в нашем российском случае, иметь в виду область, край или республику» [7. С. 342], при рассмотрении групповой идентичности российского общества следует выделить ее локальный и региональный подуровни: первый характеризуется высокой степенью гетерогенности, так как на этом подуровне конструируются разные виды групповой идентичности, соответствующие вышеперечисленным компонентам. Аффилиативная составляющая локального подуровня групповой идентичности может быть выявлена с помощью ответов на вопросы о членстве в сообществах и организациях; уровне взаимопонимания с родственниками, друзьями, соседями, коллегами, жителями своего поселения, единоверцами и др. Региональный подуровень групповой идентичности проявляется в виде чувства принадлежности к тому или ному населенному пункту, области, краю, республике или региону, поэтому он относительно гомогенен — проявляется в более крупном «социальном масштабе». Многогранная локальная групповая идентичность может быть дифференцирована с помощью ответов на вопрос о взаимопонимании и чувстве близости с представителями малых и больших социальных групп (семья, друзья, соседи, коллеги, люди с одинаковым социальным положением и достатком, представители одной национальности, единоверцы). Аффилиативная составляющая регионального подуровня групповой идентичности может быть раскрыта с помощью ответов на вопрос о степени близости с жителями области, края или республики, в которой проживает респондент, и целевая категория здесь — индивиды, воспринимающие жителей своей области, края или республики как «своих», близких по духу, и испытывающие по отношению к ним чувство сильной эмоциональной привязанности.

Третий, государственный, уровень социальной идентичности включает в себя такие компоненты, как: чувство близости с населением своей страны, эмоциональная привязанность к государству как к «социальному целому, значимому объекту самоотнесения, логической предпосылке идентификационной цепочки “дом–поселение–регион–страна”» [16. С. 34] и представления о системе отношений между государством и гражданином (государственно-гражданская идентичность); восприятие государства в контексте современности и исторического прошлого (историческая идентичность); восприятие территориальной целостности страны (территориальная идентичность); принадлежность к политической организации, партии, группе (политическая идентичность).

Одна из ключевых проблем современного российского общества заключается в том, что в контексте глобализации в полинациональных государствах, в которых процветают формы ценностно-культурного плюрализма, наблюдается игнорирование универсальности и всеобщности ценностных ориентиров и социокультурных норм: «глобализация парадоксальным, на первый взгляд, образом значительно повысила — в случае новых объединений любого формата, любых новых общественных договоров — именно ценности самобытности, специфики, неповторимости каждой из объединяющихся “единиц”» [12. С. 19]. Вторая проблема связана с постепенным ростом числа российских граждан, имеющих второе гражданство. Согласно данным переписей 2010 и 2020 годов, на 2010 год доля граждан России, имеющих двойное гражданство, составляла 0,06 % (1), а в 2020 году — уже 0,1 % (2). Третья проблема — постоянный приток мигрантов и их ассимиляция: «масштабное присутствие в России иностранных граждан, выходцев из социумов с иными традициями и культурами, нормами поведения, зачастую впервые сталкивающихся с высокоурбанизированной средой, не слишком образованных, чревато серьезными вызовами дестабилизации социально-экономической и социально-политической обстановки, особенно на локальном уровне, обусловленными ростом напряженности между местным населением и мигрантами» [13. С. 7]. Этот фактор также способствует элиминации консолидирующих большинство населения России ценностей, норм и правил, входящих в государственную идентичность, а также стиранию единой для большинства россиян социальной реальности.

Государственно-гражданская идентичность — один из факторов, объединяющих гетерогенное общество посредством «коалиций и механизмов, способствующих восприятию мира и жизни в условиях разнообразия культур и человеческих связей» [5. С. 24]. Как отмечает А. Вендт, «важно то, что люди принимают на себя обязательство действовать сообща от имени коллективных убеждений, независимо от того, разделяют они их лично или нет» [24. С. 219]. Исходя из природы социальной идентичности, члены общества могут отличаться по разделяемым ими ценностям и нормам, принадлежности к этнической группе, месту проживания, вероисповеданию, классу и др., но, будучи гражданами одного государства, испытывать чувство эмоциональной привязанности к одной территории, разделять одно историческое прошлое, одну коллективную память и идентичность, а также иметь горизонтальные связи друг с другом — «идентичность основана на социальных взаимодействиях, глубине связей с окружающими и новых способах коммуникации» [23. С. 7]. Главенствующая роль принадлежит коллективным нормам, правилам, ценностным установкам, «понятиям коллективных структур», которые превалируют над индивидуальными, «производят огромное, часто решающее каузальное действие на поведение реальных лиц» [2. С. 76]. Аффилиативная составляющая государственно-гражданской идентичности может быть выявлена с помощью ответов на вопросы о чувстве близости с жителями и/или гражданами России, т.е. речь идет о тех, кто воспринимает жителей России как «своих», близких по духу людей, испытывающих чувство сильной близости с ними, об эмоциональной привязанности к России и гордости достижениями страны в разных областях и др.

И, наконец, четвертый, глобальный или мировой, уровень социальной идентичности представляет собой идентификацию личности с мировым сообществом и человечеством. В последнее десятилетие глобальная идентичность российского общества в контексте гибридной социоцифроприродной реальности [22] подвергается трансформациям, вызванным крайним динамизмом и нелинейностью социальных процессов мирового масштаба: глобализация, природно-эпидемиологические и климатические вызовы и угрозы, цифровизация, изменения в системе международных отношений и т.д. — все то, что способствует возникновению «опасных общественных метаморфоз», когда «повседневные нормы жизни ставятся с ног на голову» [1. С. 3]. Социальная идентичность российского общества на глобальном уровне включает в себя четыре компонента: постсоветская (свойственна индивидам, отождествляющим себя с населением стран СНГ), азиатская (индивиды, отождествляющие себя с населением стран Азии и/или являющие выходцами из азиатских стран, которые получили ВНЖ или гражданство в России), европейская (отождествление с населением европейских стран) и космополитическая (с жителями всего мира) идентичности. Аффилиативная составляющая глобальной идентичности может быть выявлена с помощью ответов на вопрос о степени близости с жителями бывших республик СССР, Европы, Азии и всей Земли, т.е. речь идет о тех, кто отождествляет себя с социальными группами за пределами нашего государства.

Однако важно провести черту между отождествлением с жителями бывших республик СССР и стран Азии (постсоветская и азиатская идентичности), часть которых проживает на территории России (граждане или мигранты) и в связи с общим историческим прошлым имеют схожие ценностные установки и паттерны поведения, и отождествлением с жителями Европы (европейская идентичность) и всей Земли (космополитическая идентичность). Не все ценности и нормы, лежащие в основе европейской идентичности, разделяются российским обществом: «по одной группе ценностей («открытость изменениям — сохранение») Россия сегодня близка широкому кругу европейских стран, а по другой группе ценностей («выход за пределы своего “Я” — самоутверждение») — заметно отличается от большинства из них» [10. С. 57]. Космополитическая идентичность, в свою очередь, характеризуется относительно универсальным набором ценностных установок, норм и правил, которых придерживаются космополиты, и этот набор имеет меньший консолидирующий потенциал, нежели тот, что разделяют представители «патриотической категории» с ярко выраженной государственно-гражданской идентичностью третьего уровня. Социальная идентичность на глобальном уровне обладает слабой объединяющей силой ввиду того, что поведенческие паттерны ее представителей относительно «размыты» кросс-культурными ценностными установками.

В Таблице 1 представлена авторская структура социальной идентичности российского общества, которая включает в себя четыре уровня с соответствующими им по своему содержанию компонентами, которые проявляются в форме той или иной доминанты социальной идентичности человека.

Таблица 1 Структура социальной идентичности российского общества

Рассматривая социальную идентичность человека в контексте глобальных вызовов современности, приходится признать неизбежность «кризиса личности» (Э. Эриксон) на четырех уровнях в восходящем и нисходящем направлениях. Иными словами, «триггер» трансформации социальной идентичности может сработать как с индивидуального уровня, так и с глобального — в зависимости от контекста и инициирующего агента. Так, за изменением восприятия государства на международной арене другими странами следует изменение социальной идентичности его населения на мировом, государственном, групповом и индивидуальном уровнях. Примером нисходящей цепочки изменения социальной идентичности могут послужить действия западных стран по отношению к России и ее гражданам в 2022–2023 годы (санкционный режим коллективного Запада). И, наоборот, социальный акт одного индивида может вызвать общественный резонанс и перейти с индивидуального на последующие три уровня социальной идентичности. Примером восходящей цепочки изменения социальной идентичности может послужить общественное движение «Black Lives Matter», одно из крупнейших в истории США, которое обрело национальный масштаб в 2013–2014 годы и вышло за пределы страны (во многом благодаря интернет-каналам) в 2020 году, получив поддержку в Австралии, Индонезии, Германии, Франции и других странах.

Таким образом, наблюдается следующая закономерность: кризису социальной идентичности, как правило, предшествует социальный акт или факт (Э. Дюркгейм), нередко имеющий форму «культурной травмы» (Дж. Александер), которая оказывает воздействие на коллективную социальную идентичность, вызывая ее кризис и последующую трансформацию в соответствии с реалиями: «Культурная травма возникает, когда члены коллектива чувствуют, что подверглись ужасному событию, которое оставляет неизгладимые следы в их групповом сознании, навсегда отмечая их воспоминания и фундаментальным и бесповоротным образом меняя их будущую идентичность» [20. С. 1]. Как справедливо отмечал Эриксон, «Слово “кризис” больше не вызывает в представлении неминуемую катастрофу, что в свое время затрудняло его понимание. Кризис теперь понимается как неизбежный поворотный пункт, критический момент, после которого развитие повернет в ту или иную сторону, используя возможности роста, способность к выздоровлению и дальнейшей дифференциации» [19. С. 25].

Социальный акт, не соответствующий принятым и разделяемым ценностным установкам, нормам морали или правилам поведения, выступает социальным «триггером» кризиса коллективной идентичности, за которым следует точка бифуркации, характеризующаяся неустойчивостью и амбивалентностью перспектив дальнейшего развития событий. Открываются два возможных пути: на первом коллективная идентичность претерпевает трансформацию в соответствии с изменившейся социальной реальностью, если исходный социальный акт получает поддержку общественности; на втором происходит укрепление коллективной идентичности, которое проявляется в социальном неодобрении общественности и в устранении последствий исходного социального акта, вызвавшего общественный резонанс. Однако «даже если существует сопротивление принятию нового основного нарратива национальной идентичности… и хранители традиционных нарративов выступают против него, новая модель коллективной идентичности принимается более современными обществами» [20. С. 150].

Принимая во внимание полинациональность, полирелигиозность и поликультурность российского общества, которые обуславливают комплексное переплетение его социальной идентичности на четырех уровнях, а также нелинейные и всеобъемлющие изменения, затрагивающие локальные, социальные и глобальные структуры, следует признать особую актуальность социологического исследования содержания социальной идентичности современного российского общества как переплетения и пересечения идентичностей индивидуального, группового, государственного и глобального уровней. «Идентичности современных людей множественные. Их значимость для конкретных людей в различных условиях меняется, но важно, что чаще всего они являются не взаимоисключающими» [6. С. 13]. Выявление особенностей социальной идентичности российского общества в условиях «структурного плюрализма социокультурного пространства» [9. С. 4] тесно связано с поиском ответов на вопросы, что означает для человека быть россиянином; что отличает россиянина от жителей других стран; является ли Россия частью Азии или Европы или принадлежит континенту Евразия и воплощает смешение соседних культур; какая часть света — Запад или Восток — оказала наибольшее влияние на формирование российской идентичности, а какая — наименьшее; каким образом «текучая современность» (З. Бауман) и глобальная открытость интернет-коммуникаций повлияли на российскую идентичность; различаются ли социокультурные нормы и ценности россиян, живущих в центральной части России, и тех, кто проживает в других регионах и на периферии страны; как трансформируется социальная идентичность российского общества с течением времени. На эти и многие другие вопросы Центр изучения социокультурных изменений Института философии РАН планирует найти ответы в рамках восьмой волны всероссийского мониторинга, призванного выявить содержание многокомпонентной социальной идентичности российского общества и изменения, произошедшие в сознании и самоопределении граждан России с 1990-х годов. Изучение социальной идентичности позволяет разработать такую стратегию улучшения жизни населения, которая соответствовала бы его ожиданиям и потребностям и одновременно способствовала бы повышению социальной сплоченности — чем гомогеннее социальная идентичность общества на всех четырех уровнях, тем крепче социальные связи между его членами и меньше ценностно-нормативная дифференциация.

Примечания

(1) Всероссийская перепись населения 2010 года. Т. 4: Национальный состав и владение языками, гражданство. Табл. 17: Население по гражданству и возрастным группам // URL: https://gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/vol4pdf-m.html.

(2) Всероссийская перепись населения 2020 года. Т. 4: Гражданство. Табл. 1: Население по гражданству и возрастным группам // URL: https://rosstat.gov.ru/vpn_popul.

Об авторах

Кристина Викторовна Ракова

Автор, ответственный за переписку.
Email: rakova@iphras.ru
кандидат социологических наук, младший научный сотрудник Центра изучения социокультурных изменений ул. Гончарная, 12/1, Москва, 109240, Россия

Список литературы