Татуировка как предмет социологического интереса: несколько функциональных особенностей в современном обществе

Полный текст

В последние годы татуирование обретает в российском обществе все большую популярность [см., напр.: 1; 56], оставаясь, по сути, вне сферы социологического анализа [см., напр.: 12; 24]. Судя по тому, как много людей вокруг каждого из нас имеют татуировки, желание нанести тату может возникнуть как у очень молодого человека, так и у достаточно зрелого и обладающего определенным общественным статусом, что явно свидетельствует о расширении функциональных возможностей татуировки скорее в художественной, чем в утилитарной плоскости, хотя правильнее было бы говорить о непрекращающихся на протяжении социальной истории «экспериментах» с трансформацией человеческого тела [см., напр.: 35] в интересах его разнообразного «участия» в общественной жизни. В ходе социализации наш внешний облик неизбежно меняется, подстраиваясь под нормы социокультурной действительности, следуя стандартам, диктуемым непосредственным социальным окружением и референтными группами, однако в последние десятилетия все активнее развиваются индустрии, связанные с модификацией телесного облика [см., напр.: 22] и телесных практик [см., напр.: 14]: потребительская культура предоставляет все больше технологических возможностей для преображения тела, в том числе посредством татуирования.

С определенной долей условности можно выделить следующие причины популяризации татуирования в социальной истории последних столетий: результаты колониальной эпохи (например, мореплаватели привозили «дикарей» с татуировками для демонстрации просвещенной публике в качестве развлечения) [17. С. 53–58]; интерес к другим культурам (скажем, популяризация татуировок в японском стиле среди российской аристократии [17. C. 58–65]); «маркировка» субкультур (в частности, среди популярных музыкантов и байкеров [17. C. 77]); а с 1980-х годов наблюдается расширение перечисленных «нишевых» причин популярности татуировки за пределы определенных социальных/профессиональных групп и субкультур. Массовое распространение татуировки в современном потребительской культуре лишило исследователей возможности сводить ее функции к «маркировке» социального статуса, родовой принадлежности или магических обрядов — сегодня речь идет о психологических, исторических, культурологических и социологических аспектах татуирования, причем лишенного прежней более или менее однозначной интерпретации в конкретных (со) обществах и культурах (позитивной или негативной). Претерпев множество трансформаций, татуировки сегодня вызывают самые разные и нередко противоречивые оценки в любом обществе — от практически произведений искусства до способа самовыражения и даже маркера аморальности, т.е. в нынешнем восприятии тату переплетаются ее многочисленные исторические значения (маркер возраста, показатель статуса, оберег и пр.).

Соответственно, возникает вопрос, в каких контекстуальных рамках татуирование может рассматриваться в социологии. Не претендуя на законченность предлагаемой схемы, попробуем обозначить основные концептуальные и эмпирические варианты социологического анализа татуировки. Теоретические исследования функционально-символических особенностей татуирования, как правило, опираются на один из концептуальных подходов: «критическую теорию» Франкфуртской школы [см., напр.: 69], прежде всего на понятия субкультурного эскапизма и протестного поведения как характеризующие главное противоречие современности (между автономией личности и диктатом социального в мире, пропущенном через жернова культурной индустрии [см., напр.: 52]), т.е. посредством татуировки человек может реализовать осознанную потребность в автономии и контролируемом конструировании личной идентичности вопреки социально санкционированным образцам); теории субкультур [см., напр.: 2; 4; 26; 57; 61] — подчеркивают не девиантный, а социально-конструктивистский потенциал татуировки как атрибута субкультур, пусть нередко и протестного характера [70], хотя сегодня подобный протест «из групповой идеологии превратился в личную философию» [7. С. 156]; теории идентичности [см., напр.: 64] как сочетания социального и личного модусов самоконструирования (татуирование способствует формированию идентичности посредством телесного маркирования принадлежности к определенной группе или своей уникальности); гендерный подход в русле исследований идентичности [см., напр.: 67; 72] (татуирование как инструмент визуального признания или отрицания гендерных стереотипов маскулинности и феминности, навязываемых массовой культурой и рекламной индустрией); социологические теории тела [см., напр.: 13; 32] — рассматривают татуировки в контексте социокультурной детерминации телесных практик [см., напр.: 11; 12; 15; 19; 41] (телесность как важный элемент социальной коммуникации, а татуировки — как один из ее «языков» наряду с иными вербальными и невербальными «языками», владение которыми способствует успешной социализации, повышает возможности социальной адаптации и снижает уровень социальной напряженности [1; 16; 21; 43]).

Иными словами, тело «есть первый и наиболее естественный инструмент человека или, если выражаться более точно и не говорить об инструменте… то первый и наиболее естественный технический объект и в то же время техническое средство человека» [16. С. 311], а татуирование — инструмент/ вид социального действия, поскольку «через свое отношение к телу мы можем выразить свою идентичность, репрезентировать себя в социальном мире» [20. С. 561]. В современном обществе оказывается, что «в наборе потребления есть объект более прекрасный, более драгоценный, более яркий, чем все другие, более нагруженный коннотациями, чем автомобиль, объект, который, однако, все их подытоживает: это — тело» [5. С. 89] как элемент социальной коммуникации и способ достижения разных целей. «Современное общество формирует в нас убеждение, что внешность, приближенная к существующим в данной культуре эталонам красоты, рассматривается лицами противоположного пола как сексуально привлекательная, что повышает шансы на успех в любовных отношениях, выборе наиболее привлекательного партнера, повышает конкурентоспособность в создании семьи» [20. С. 561]. В результате мы наблюдаем, с одной стороны, популяризацию практик татуирования для изменения своей телесности (чтобы выделиться из толпы или, напротив, слиться с ее стандартами); с другой стороны, татуировка как способ коммуникации и социокультурный феномен меняется под воздействием социальных запросов и требований. Последние могут быть жестко принудительными [48], особенно в таких закрытых институциях, как тюрьмы, больницы и армия, однако М. Фуко ввел и термин «биополитика» [49] для обозначения совокупности политических механизмов управления (включая контроль и манипуляцию) всеми жизненными практиками, включая телесные [50].

Таким образом, специфику социологического анализа татуирования определяет фокус на ее функциях в заданном социальном контексте. Например, если мы говорим о классическом теннисовском разделении (со) обществ на традиционные (гемайншафтные) и современные (гезельшафтные) [44], то такой «контекст» татуирования позволяет проследить трансформацию его характера от преимущественно религиозно-культурного (символический «текст») и даже социально обязательного (маркирование статусных иерархий) в традиционных сообществах до выраженно личностного (индивидуальные предпочтения эстетического или иного свойства) и по определению не столь функционального [71] в современных обществах, но при неизменном сохранении функций самодекорирования и социальной самопрезентации (пусть сегодня и не в таких масштабах, как в традиционных обществах, но тату демонстрирует факт «взросления» и обретения нового социального статуса).

В современных реалиях широким контекстуальным фреймом татуирования выступает массовая культура информационного общества, более «локализованным» контекстом — конкретная субкультура. В первом случае речь идет о массовом характере татуирования (по сравнению с предыдущими эпохами) вследствие изменений образа жизни, появления новых форм общения и развития информационных технологий (в частности, распространения социальных сетей, популяризующих тату) [6; 8; 34; 40]. Массовость как таковая неоднозначно оценивается в повседневном и научном дискурсах: критикуется за стандартизацию и унификацию (гомогенизацию вкусов, устранение разнообразия в культурном «производстве» и пассивное восприятие его продуктов, коммерциализацию и торжество стереотипов) [39; 53], но одобряется за широкий спектр возможностей самовыражения за пределами ограниченного элитарного круга [18] или же принимается как данность — социокультурная доминанта современности [30]. Именно массовость ответственна за очевидный даже обывателю расцвет тату-культуры [62], поэтому в последние десятилетия татуировка стала восприниматься как неотъемлемая часть культуры с многовековой историей [21], отражающая особенности современного мира, не являющаяся прерогативой исключительно молодых поколений и способная выполнять не только декоративную, но и знаково-символическую функцию социального «языка».

Во втором, субкультурном, контексте татуировка выступает как инструмент визуального опознавания «своих», однако опять же в несколько расширенном (по сравнению с предшествующими десятилетиями) смысле [25; 51]. Если первоначально понятие субкультуры (и ее радиально-протестной версии — контркультуры) было связано с молодежными движениями, которые характеризовались неформальностью, антиавторитарностью, несогласием с традиционными ценностями и образом жизни (прежде всего, взрослых поколений), то сегодня данное понятие применяется для описания практически любых относительно устойчивых групп, которые имеют общие интересы, ценности, нормы поведения и символику, несколько отличающиеся от аналогичных характеристик доминирующей культуры и тем самым способствующие одновременно индивидуальному самовыражению и групповой самоидентификации. В молодежных субкультурах «визуальный аспект (татуировка, пирсинг, скарификация и т.д.) является главным “опознавательным элементом” в среде приверженцев — так они отождествляют себя с группой и находят себе подобных в основной культуре» [29. С. 6–7]. Символика татуировок служит индикатором особой социокультурной и ценностно-нормативной среды, в которой функционирует субкультура, поэтому анализ этой символики может дать представление о мировоззрении и ценностях субкультуры, а также о ее социальном положении и степени социального (не) благополучия [23; 37; 38], и не следует сводить субкультуру к исключительно молодежному феномену (например, байкеры по возрастному разбросу совсем не молодежная, а многопоколенная маскулинно-ориентированная субкультура [9; 26; 31]).

Помимо попыток концептуального анализа татуирования социологи пытаются разработать и операциональное определение татуировки в интересах ее эмпирического изучения. Как и на теоретическом уровне, здесь мы опираемся на широкий междисциплинарный опыт, прежде всего социально-антропологические исследования татуирования в разных (суб) культурах (не только радикально отличающихся образом жизни от современных постиндустриальных обществ), реализуемые методом включенного наблюдения (с включением элементов визуальной социологии). Например, татуировки играют важную роль в российской (и не только) тюремной субкультуре — как средство коммуникации для «своих» и своего рода «отметка» о принадлежности к этой среде даже за пределами тюремных стен. В криминальной субкультуре для ее членов тату отражают прошлые и настоящие криминальные связи и преступления своих носителей, а для исследователей выступают как особый «язык» конкретного сообщества (маркеры позиций в криминальной иерархии, социально-профессионального статуса в преступном сообществе, вида совершенного преступления, срока и места отбывания наказания и т.д.).

Конечно, в тюремные татуировки могут быть включены изображения с иным символическим смыслом, связанным с мистическими верованиями или личностными интересами. Кроме того, криминальная субкультура не статична, меняется со временем, проникает в широкие социальные слои и, в свою очередь, испытывает влияние новых массовых веяний, поэтому сегодня некоторые татуировки, которые прежде символизировали определенные преступные связи или принадлежность к криминальной группировке, либо изменили свое значение, либо обрели новые (контекстуально зависимые) трактовки. Была реконструирована следующая типология криминальных татуировок по критерию их содержания на стыке тюремной субкультуры и повседневности [42. С. 76]: информационно-иерархические тату (индикатор позиции в криминальной иерархии и инструмент контроля за поведением членов криминальной субкультуры); личностно-установочные (маркеры биографических событий и личного отношения татуированного к разным социальным группам, событиям или видам деятельности); сигнально-обособительные (средство коммуникации внутри преступной среды и опознавания «своих»); тюремные (свидетельствуют о пребывании в местах лишения свободы); памятные (наносятся в память о важных событиях, связанных с тюремным или внетюремным прошлым); сексуально-эротические (отражают мечтания о будущих сексуальных контактах и/или сексуальную идентичность).

Поскольку социологический анализ татуировок в массовой культуре фокусируется на них как маркере социокультурных изменений (в отношении тела, пола, идентичности и т.д.), необходимо понимать доминирующие/ устойчивые социальные представления о татуировании, что требует проведения массовых социологических опросов. Один из наиболее показательных был реализован ВЦИОМ в 2019 году и показал [33]: татуировка (или несколько) были только у каждого десятого россиянина, причем чаще у мужчин, чем у женщин (18 % против 5 %), и затруднившихся с ответом на этот вопрос не было (т.е. он не имеет сензитивного характера); основными причинами татуирования оказались «глупость и молодость» (30 %) и «служба в армии» (29 %), каждый пятый «просто захотел сделать татуировку» (19 %), причем глупостью и молодостью объясняют свою татуировку, прежде всего, люди старше 60 лет (59 %), и каждый третий в этой возрастной группе сделал татуировку в армии, в следующей когорте — 45–59-летних — уже каждый второй, среди 35–44-летних таковых 38 %, а затем доля сокращается до нуля у самых молодых, т.е. «традиция» набивать тату в память о службе в армии сходит на нет. Обратная тенденция наблюдается по двум другим причинам сделать татуировку: 18–24-летние объясняют этот порыв просто желанием иметь тату, 28 % — тем, что считают это красивым; среди 25–34-летних соотношение меняется на, соответственно, 40 % и 8 %, т.е. личный выбор становится основной причиной нанесения тату. Как правило, россияне видят в татуировке реализацию стремления выделиться (43 %) либо дань моде (41 %), несколько реже (27 %) считают татуировку маркером пребывания в заключении (хотя среди тех, кто имеет татуировку, данную причину указали только 2 %), каждый пятый считает тату способом украсить себя, каждый десятый — символом принадлежности к какой-то группе. К людям с татуировками россияне относятся скорее безразлично (58 %), чем негативно (не понимая — 15 %, осуждая — 12 %) или позитивно (понимая — 13 %, поддерживая — 2 %), но не затрудняясь выразить свою позицию.

Более поздних общероссийских опросов по проблематике татуирования мы не обнаружили, поэтому был проведен разведывательный онлайн опрос, не претендующий на генерализации, а призванный зафиксировать некие тренды отношения к татуировкам, к тем, кто их имеет, а также представления о мотивах и причинах сделать тату. В онлайн-анкетировании приняли участие менее 200 человек, преимущественно молодежь, а для уточнения реконструированной по результатам опроса картины было проведено три полуформализованных интервью — с женщиной и мужчиной, имеющими татуировки, и «экспертом» — тату-мастером. Как показали результаты онлайн-анкетирования, татуировку имеет каждый третий (32 %), и чаще всего это девушки (42 % против 15 %). Среди тех, у кого нет татуировок, лишь у каждого десятого большинство знакомых татуированы, а у большинства (80 %) лишь несколько, т.е. татуировка стала настолько распространенным явлением в российском обществе, что практически у каждого (уточним: молодого) человека без татуировок в окружении есть несколько человек с тату. 41 % в этой группе хотели бы сделать тату (мужчины несколько чаще — 45 % против 38 %, но, видимо, реже решаются на данный шаг), и основной мотив татуирования (98 %) — эстетический (декорирование тела), реже в память о важном событии (64 %), чтобы подчеркнуть свою уникальность (37 %), не дополнительно «украсить» себя, а напротив, скрыть некоторые телесные «изъяны» типа шрама (17 %), т.е. доминируют личностные мотивы. Те, кто не имеет татуировок и категорически не хочет их делать, объясняют свое нежелание также эстетически-декоративными соображениями — татуировка может надоесть, и они будут жалеть, что ее сделали (84 %), значительно реже упоминается незаинтересованность в подобном способе модификации своего тела и нежелание делать тату в текущий момент времени, не исключая такую возможность в будущем (по 53 %), т.е. и в отказе от татуирования доминируют исключительно личностные причины.

Приоритетно личностное восприятие татуировки молодежью подтверждается и доминирующими ассоциациями с тату: более трети (37 %) видят в них некие символические, наполненные смыслом рисунки, 15 % ассоциируют их с эстетикой, красотой и искусством, 11 % — с инструментом свободного самовыражения и проявлением индивидуальности, причем примерно столько же опрошенных связывают татуировку с вредом, порчей внешности и грязью (10 %) или с субкультурами (12 %). Соответственно, и к людям с татуировками опрошенные относятся нейтрально (64 % — все равно, есть у человека тату или нет) или положительно (31 %; женщины чаще — 37 % против 24 %), причем мотивы положительного отношения предельно просты — внешняя привлекательность татуированных людей (90 % в этой группе) или же их необычность и смелость (74 %), хотя важно отметить, что все отвечавшие на этот вопрос имеют положительный опыт общения с людьми, у которых есть татуировки, т.е. такой опыт, видимо, устраняет любые негативные стереотипы в отношении татуировок (если таковые у человека были прежде).

Как правило, обладатели татуировок сделали первую тату в возрасте 18–22 лет (70 %), каждый пятый — в 14–17 лет, видимо, стремясь выразить свою индивидуальность и взрослость в обществе, где татуирование стало предельно доступным (очевидно, что подросткам нужно разрешение и финансовая поддержка родителей для татуирования, и многие родители соглашаются поддержать ребенка в этом решении). Кроме того, татуирование стало однозначно восприниматься как профессиональная индустрия — две трети татуированных сделали первую татуировку в тату-салоне, и только каждый четвертый — на дому (нередки случаи, когда человек набивает первое (и не только) тату «по знакомству»). Большинство (82 %) респондентов с татуировками планируют сделать еще тату в будущем и видят в них, в первую очередь, средство украшения тела, каждый второй — способ зафиксировать в телесной «памяти» значимое событие своей жизни, каждый пятый — возможность показать свою уникальность, самовыразиться, тогда как следование моде и демонстрация приверженности какой-либо субкультуре/ идеологии — самые редкие причины татуирования (7 % и 3 % соответственно), т.е. очевидна скорее эмоциональная, чем рациональная его мотивация. Большинство опрошенных с татуировками считают свой опыт татуирования удачным, каждый седьмой время от времени сталкивается с некоторым непониманием/негативом, но «в целом все в порядке», причем никто из тех, кто сделал татуировку, не жалеет об этом и не хочет избавиться от тату. В значительной степени это может объясняться реакцией окружающих: 43 % полагают, что большинству совершенно все равно, есть у человека татуировка или нет, 40 % неоднократно выслушивали комплименты в адрес своих татуировок, и только 13 % сталкивались с негативной реакцией.

Таким образом, по результатам онлайн-опроса, несмотря на его разведывательный характер, можно сделать вывод о тенденции социальной «нормализации» татуирования в российском обществе как варианта самовыражения посредством украшения тела. Проведенные полуформализованные интервью подтвердили этот вывод, как и «массовизацию» татуирования, поскольку не наблюдается никакой взаимосвязи между наличием тату и родом деятельности, хобби или семейным положением, возрастом или полом, и основная причина сделать татуировку — «просто понравилась», «просто захотелось», причем независимо от наличия или отсутствия в окружении людей с татуировками — у кого-то таких знакомых «нет вообще», а у кого-то «много друзей и много татуировок». Что касается стремления самоутвердиться с помощью татуировки, то и здесь мнения расходятся: у кого-то татуировка никак не повлияла на самовосприятие — «не зависело от татуировок, наверное, они не влияли никак на самооценку»; «особо ничего не изменилось, но я знаю людей, которым это помогает самоутвердиться»; «насчет самоуважения, самооценки не знаю… вообще на эту тему не думал». Тот факт, что никто не жалеет ни об одной своей татуировке, говорит скорее об обдуманности, чем о спонтанности такого решения: «никогда не сожалел ни об одной татуировке»; «не зря сделал и, разумеется, не хотел ничего переделывать, сделал то, что хотел». Столь же разнообразны и наблюдения информантов за окружающими с точки зрения отношения к тату: «я знаю людей, которые набивают тату, потому что это модно… сегодняшние модные веяния», но «есть профессии, где татуировки не допускаются», «в основном татуировки делают женщины… и нынешняя молодежь». Однако, «если ты набьешь чтото оскорбляющее… или свастику, которая в нашем обществе нарушает нормы морали… то тогда татушки не прокатят» — вызовут негативную реакцию окружающих. Информанты категорически отрицают, что татуировки — некая социальная девиация: «социальный порядок могут нарушать невоспитанные люди, но никак не наличие татуировки», поэтому ни в коем случае нельзя вводить санкции против тату: «вводить санкции — не приведи Господь!».

Безусловно, можно говорить о тенденции рутинизации татуирования в современном российском обществе в соответствии с этапами конструирования социального феномена в социально-феноменологической перспективе: габитуализация — опривычивание тату как способа эстетически-символического декорирования человеческого тела; типизация — оформление функциональных детерминант татуирования в разных по широте социального охвата контекстах; институционализация — кодификация «языка» татуировок в рамках конкретных субкультур и формирование коммерчески успешной и технологически оснащенной профессиональной тату-индустрии; легитимация — восприятие татуировок как социальной «нормы». В результате основным мотивом татуирования сегодня выступает самовыражение: «молодыми людьми движут не столько эстетические предпочтения, сколько мотивы, отражающие их личность и характер, стремление запечатлеть результат своего поиска как неотъемлемую часть себя и своей жизни» [55. С. 107]. Безусловно, массовая культура влияет на татуировки, формируя идеалы красоты, моды и стиля жизни, которые отражаются в выборе, технологиях и популярности татуировки. С другой стороны, и татуировки влияют на массовую культуру — выступая в качестве инструмента самовыражения и индивидуализации популярных личностей (в социологической терминологии это значимые другие или референтные группы), конкретные татуировки начинают тиражироваться их последователями, т.е. становятся частью (суб) культурной идентичности и групповой «маркировки своих», причем это может происходить и в протестном формате — отрицания норм и стереотипов массовой культуры посредством «телесных знаковых элементов внешнего облика».

Об авторах

Ирина Владимировна Троцук

Автор, ответственный за переписку.
Email: irina.trotsuk@yandex.ru
доктор социологических наук, профессор кафедры социологии Российского университета дружбы народов; ведущий научный сотрудник Центра аграрных исследований Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации и Центра фундаментальной социологии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, 117198, Россия; ул. Мясницкая, 20, Москва, 101000, Россия

Валерия Андреевна Воронина

Email: lera.rezanova.98@mail.ru
магистрант кафедры социологии ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, 117198, Россия

Список литературы