Права человека и информационный экстремизм

Полный текст

В современной научно-экспертной среде сложилось неоднозначное восприятие прав человека в качестве предмета исследования: доминирует точка зрения, согласно которой они — предмет юридических и политических наук. Эта точка зрения имеет дискуссионный характер, поскольку права человека, будучи многомерным, «всеобъемлющим общественным явлением», «социальной ценностью» [15. С. 204], «аксиологической философско-правовой концепцией», «глубокой ценностной категорией» [17. С. 65], «объектом философской рефлексии» [20. С. 94], «философским концептом» [5. С. 102] и т.п., в последние десятилетия привлекают пристальное внимание представителей разных общественных и гуманитарных наук [см.: 1; 5; 8; 13; 15; 17; 20; 22; 23; 25 и др.]. Кроме того, противоречивость оценок природы прав человека обуславливается тем, что авторы используют широкий набор научных подходов: формационный, цивилизационный (культурологический), универсалистский, традиционный, институциональный, социокультурный, аксиологический (ценностный), историко-правовой, политико-правовой, естественно-правовой, позитивистский, сравнительно-правовой, международно-правовой, конституционно-правовой, философско-правовой, системный, формальный, функциональный и др. Этот список — убедительное доказательство того, что права человека представляют собой многогранный, многомерный, глобальный феномен. Так, например, с позиций институционального подхода права человека — самостоятельный институт, аксиологического подхода — традиционные [24], общечеловеческие ценности [22. С. 200].

Права человека как институт

Права человека как самостоятельный институт, регулируемый международным правом, сложился относительно недавно. Практически до середины прошлого века их провозглашение и защита находились в компетенции государств. Устав ООН представляет собой первый в истории человечества многосторонний универсальный договор, заложивший фундамент для широкого взаимодействия государств в области прав человека. Учреждение ООН и принятие ее Устава ознаменовали начало нового этапа межгосударственных отношений в данной сфере. Устав ООН, провозгласивший принцип уважения и соблюдения основных прав и свобод человека, не содержал их перечня. Впервые Каталог прав человека (гражданских, политических, социально-экономических и культурных) был закреплен во Всеобщей декларации прав человека в 1948 году. Этот документ разрабатывался на перспективу и провозглашал права, которые ранее не содержались в международных документах. Ценности и права, перечисленные в Декларации, отражают вклад и компромисс разных цивилизаций и культур. Всеобщая декларация, принятая как резолюция Генеральной Ассамблеи ООН, впервые в истории международных отношений провозгласила перечень основных прав и свобод «в качестве задачи, к выполнению которой должны стремиться все народы и все государства» [17]. Принципы и нормы, провозглашенные в Декларации, имели сначала рекомендательный характер, но со временем они были закреплены в международных договорах и стали обязательными для всех государств мира.

В научно-экспертном сообществе доминирует точка зрения, согласно которой «анализ понятия “права человека” выделяет ряд признаков, которые раскрывают его смысловое значение и относят его к разряду социологических понятий: среди них — обеспечение достоинства личности. Свобода и достоинство личности являются условием соблюдения основных прав человека. Обязанность по обеспечению достоинства личности возлагается на государство» [1. С. 165]. В частности, Е.М. Мчедлова предложила концепцию прав человека как их «расширенное толкование, исходя из социологической позиции, т.е. рассматривая разные стороны общественной жизни, социальные группы и страты, многосторонние межличностные и межнациональные связи, коммуникационные отношения, глобальные процессы современности, с необходимостью предполагая обеспечение достоинства личности и защищаемое государством и обществом поведение» [14. С. 20].

Коммуникационные отношения, взаимный обмен информацией между индивидами и группами — базовый элемент во взаимосвязи института прав человека и информационного экстремизма. Мы используем аксиологический подход и позиционируем права человека как общечеловеческие ценности. В свою очередь, информационный экстремизм — это законодательно запрещенные действия в информационном пространстве, несущие угрозу безопасности личности и общества, нарушающие права и свободы человека. Информационный экстремизм нацелен на дискредитацию социальных и личных ценностей, а потому выступает общечеловеческой антиценностью. Согласно А. Молю, «информацией в строгом смысле слова называют количество непредсказуемого, содержащегося в сообщении. По сути дела, это количество есть мера того нового, что данное сообщение вносит в среду, окружающую получателя» [13. С. 107]. Информационный экстремизм, намеренно искажающий информацию и/или использующий недостоверные данные, создает условия для искаженного восприятия реальности.

Специфика и трудности определения информационного экстремизма

Сложность определения информационного экстремизма обусловлена рядом обстоятельств [см.: 2; 11; 12; 19]. Во-первых, данный вид экстремизма, как и экстремизм в целом, по-разному трактуется и даже называется: «информационный экстремизм», «экстремизм в информационном пространстве», «экстремизм в информационной среде». Во-вторых, подобно «общему» экстремизму, информационный экстремизм позиционируется главным образом как деятельность и как социальное явление. Скажем, как деятельность информационный экстремизм — это «социально-психическое деструктивное воздействие граждан через использование информационных технологий для достижения противоправных целей» [3. С. 71], а как социальное явление — «аморален, так как зачастую противоречит принципам духовно-нравственного социального регулирования, направлен на их деградацию и уничтожение» [6. С. 114]. Мы согласны с В.Э. Мозговым, согласно которому «информационный экстремизм — весьма эклектичное явление социума, обладающее противоречивым содержанием. Контуры информационного экстремизма, его значимые теоретические и эмпирические индикаторы в настоящее время еще недостаточно исследованы» [11. С. 16]. В связи с этим весьма перспективно применение междисциплинарного подхода к его изучению, что позволит всесторонне исследовать характеристики, отличающие информационный экстремизм от иных видов экстремизма. Например, философия трактует информационный экстремизм как «неравноправную коммуникацию», а «экстремистские сообщества — как субъектов этой коммуникации» [7. С. 169], тогда как социологи — в качестве «социально-дезорганизационного процесса» [11. С. 6]. «Информационный экстремизм в Интернете может рассматриваться в качестве собирательного понятия, которое объединяет в себе проявления агрессивного коммуникативного воздействия: манипуляцию сознанием, информационный терроризм, распространение искусственно созданных слухов, киберпреступления» [4. С. 10].

Безусловно, указание на интегральный характер информационного экстремизма — сильная сторона данного определения, но, с другой стороны, оно становится излишне расширительным и в определенной степени эклектичным, поскольку охватывает несколько разнокачественных и разномасштабных деяний и социальных явлений. В частности, информационный терроризм представляет собой самостоятельный социально-правовой феномен, а, если рассматривать его как одну из разновидностей «информационного экстремизма в Интернете», то должен быть отнесен к так называемому «кибертерроризму», тем более что в рассматриваемом определении присутствуют и киберпреступления — как составляющие информационного экстремизма. Ряд современных исследователей относит понятия «киберпреступление» и «киберпреступность» к разряду кибер-атак, «в результате чего может быть нарушена система жизнеобеспечения целого государства и даже подорвана работа системы противоракетной обороны, что является нарушением государственного суверенитета и актом агрессии» [21. С. 67].

В научной литературе обозначено два базовых направления (разновидности) информационного экстремизма: материальный (физический) и интеллектуальный. В качестве основного «оружия» материального информационного экстремизма выступает нарушение коммуникаций, деформация важнейших коммуникационных связей в целях создания хаоса в информационном обществе [9. С. 107]. Такое разделение видов информационного экстремизма представляется не вполне корректным, поскольку «материальный информационный экстремизм» является кибертерроризмом.

В большинстве научных публикаций, посвященных проблематике информационного экстремизма и противодействия ему, авторы ссылаются на определение, которое еще в 2007 году сформулировал Р.В. Упорников: «Информационный экстремизм — это деятельность, осуществляемая с использованием информационных технологий, сопряженная с формами социально-психического и опосредованного физического деструктивного влияния, результатом которой является достижение публично нелегитимных и противоправных целей» [21. С. 7]. В качестве ключевого критерия «информационного экстремизма выступает нанесение законным интересам, правам и свободам граждан физического, материального, морального и иного психологического ущерба. Кроме того, современная специфика информационного экстремизма заключается в том, что он приобретает, посредством технологий информационной коммуникации, безличный, анонимный характер, поскольку направлен на достижение определенных целей, на которых концентрируется внимание общества, жертвуются отдельные ценности, права, свободы, а нередко и жизни индивидов» [21. С. 26].

Таким образом, с позиции теории сложных социальных систем информационный экстремизм — разновидность интеллектуального экстремизма в сложной социальной системе информационного обществ. Вероятно, понятие «информационный экстремизм» сложилось в научном дискурсе, подчиняясь очевидным законам словообразования: переход «общего» экстремизма в сферу информационных технологий, в так называемое «информационное пространство», обусловил возникновение термина «информационный экстремизм» [9. С. 106]. «Экстремистские сообщества не только захватывают все новые сферы информационного пространства, но и с успехом прививают собственные аксиологические установки широкой аудитории. И, таким образом, информационный экстремизм — это подготовительная ступень для других видов экстремизма, формирующая благоприятную среду для распространения и принятия экстремистских идей и идеалов» [7. С. 169].

Вместе с тем информационный экстремизм выступает не только в качестве своеобразной «подготовительной ступени» для иных типов экстремизма, но и находит проявление в каждом из этих типов — вероятно, в этом состоит главная специфика информационного экстремизма. Само понятие «информационный экстремизм» полисемантично: любой экстремизм (политический, национальный, религиозный и т.п.), по сути, является информационным. Так, представители и последователи политического экстремизма оперируют той или иной информацией (распространяют ее, используют в своих интересах, в частности, для рекрутинга новых сторонников). Информация выступает инструментом пропаганды («продвижения») ценностных установок, идеологем, ключевых составляющих экстремистского мировоззрения.

В то же время информационный экстремизм представляет собой самостоятельный социально-правовой феномен, который имеет не только внутренний (национальный) формат, но и геополитический контекст. Однако до сих пор в Российской Федерации отсутствует законодательное закрепление информационного экстремизма, что явно не содействует его эффективному противодействию (административно-правовому, уголовно-правовому и т.п.) и не обеспечивает консолидированное и справедливое правоприменение. Таким образом, важной проблемой остается правовое определение информационного экстремизма. Отсутствие четкой и однозначной дефиниции «общего» экстремизма в действующем антиэкстремистском законодательстве (прежде всего, речь идет о Федеральном законе «О противодействии экстремистской деятельности» от 25 июля 2002 года № 114-ФЗ) серьезным образом затрудняет «идентификацию» информационного экстремизма с помощью правовых средств.

Учитывая, что в ближайшее десятилетие информационный экстремизм будет набирать обороты в глобальном виртуальном пространстве, видоизменяясь и мимикрируя, но по своей антисоциальной сущности оставаясь крайне негативным социально-правовым феноменом, российскому законодателю следует уточнить в федеральном законе № 114-ФЗ основные разновидности экстремизма, в том числе дать определение информационного экстремизма.

Концепция прав человека в области информации основывается на положении, что основным субъектом права на свободу слова и информации является индивид. Государство несет ответственность за распространение противоправной информации его гражданами, и его основная задача — уравновешивание прав пользования свободой информацией отдельными лицами [15. С. 50]. Право человека на информацию в современных реалиях нуждается в существенной корректировке: в контексте разработки и принятия Хартии прав человека для ХХI века и дальнейшего развития информационных прав (в том числе цифровых) следует говорить о праве на достоверную информацию (не вводящую в заблуждение). Поэтому Комитету по правам человека ООН следует подготовить соответствующее Замечание общего порядка согласно статье 19 Международного пакта о гражданских и политических правах, содержащее развернутое уточнение характера и качества информации, право на поиск, получение и распространение которой закреплено в пункте 2 статьи 19: «Каждый человек имеет право на свободное выражение своего мнения; это право включает свободу искать, получать и распространять всякого рода информацию и идеи независимо от государственных границ устно, письменно, посредством печати или художественных форм выражения, или иными способами по своему выбору. Пользование предусмотренными… правами налагает особые обязанности и особую ответственность. Оно может быть сопряжено с некоторыми ограничениями, которые, однако, должны быть установлены законом и являться необходимыми: для уважения прав и репутации других лиц; для охраны государственной безопасности, общественного порядка, здоровья и нравственности населения» [10].

В тот период, когда разрабатывались и принимались международные пакты о правах человека, не было столь мощных информационных потоков, и разработчики пактов полагали, что речь идет о достоверной информации, не вводящей в заблуждение. Соответственно, государства-участники пактов в докладах о выполнении взятых на себя обязательств имели в виду именно объективную и достоверную информацию.

Таким образом, в настоящее время, в период глобальных геополитических и социокоммуникативных трансформаций, информационные права человека стали главным объектом целенаправленного и деструктивного воздействия со стороны информационного экстремизма. Мировому сообществу (под эгидой ООН и ее специализированных учреждений) следует принимать решительные меры, направленные на эффективное противодействие международному информационному экстремизму, не забывая о том, что непродуктивно опираться исключительно на силовые методы — нужна кропотливая и грамотная работа (образовательного и воспитательного плана) с широкими слоями населения, прежде всего молодежью, а также полноценное обеспечение и защита прав и свобод человека, надлежащее выполнение государствами всех взятых на себя обязательств в правозащитной сфере.

Об авторах

Владимир Алексеевич Карташкин

Институт государства и права РАН

Автор, ответственный за переписку.
Email: v.kartashkin@mail.ru

доктор юридических наук, главный научный сотрудник Института государства и права Российской академии наук; заслуженный юрист Российской Федерации

ул. Знаменка, 10, Москва, 119019, Россия

Игорь Павлович Быков

Российский университет дружбы народов

Email: eg.bykov@inbox.ru

соискатель кафедры административного и финансового права

ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, 117198, Россия

Список литературы