Репрезентация вакхической картины мира в пространстве художественного текста

Полный текст

Введение

Как отмечает Ю.М. Лотман, вещи, окружающие нас, обусловливают нашу манеру поведения [1]. Еда и одежда становятся предметом и центром междисциплинарного изучения кодов повседневности в аксиологическом аспекте, маркерами «ценностных ориентиров человека в различные периоды его жизни и в различных культурных стратах» [2. С. 5]. Ситуация винопития как составная часть семантического комплекса еда / питье рассматривается в рамках традиционной культуры как атрибут, входящий в ритуалы и специализированные действа: вино символизирует «кровь, здоровье и жизнь» [3. С. 373]; водка также используется в обрядах на территориях, где отсутствует виноделие, или взамен вина [3. С. 393].

В языкознании представлен ряд работ, обращающих внимание на широкий диапазон лексических единиц, которые вербализуют и параметризуют сферу вакхического, выделяя тот или иной аспект ситуации — количественный и / или качественный. С этой точки зрения изучаются глаголы пития, лексика со значением наименования напитков и т. п. В целом данная лексика является семантической основой концепта винопития, который рассматривается на примере языковой картины мира того или иного языка (часто в сопоставительном аспекте на примере одно- или разноструктурных языков). В таких работах, как и во многих других, посвященных разного рода концептам, принято выделять ядро, ближнюю и дальнюю периферию, оценочные языковые средства, репрезентирующие предметный, образный и ценностный компоненты (см. [4]).

Среди исследований выделяются также посвященные изучению «вакхического дискурса» (термин А.В. Олянича [5]), который пересекается с ресторанным дискурсом, включает культуру потребления спиртного, общение участников вакхического дискурса и особенности подачи, сервировки, производства — словом, все приведенные компоненты рассматриваются в ракурсе лингвосемиотических особенностей (см. [6; 7]).

В художественном тексте ситуация винопития исследуется в рамках гастрономической картины мира произведения в ряду взаимосвязанных бытовых деталей: в таких изысканиях, как правило, фокусируется внимание на номинациях объектов винопития и их роли в структуре произведения. Интересным представляется рассмотрение динамики ситуации винопития во времени, определение общей доминанты, присущей определенному периоду, отражение в нем исторических реалий и разных способов оценивания текущих событий и их интерпретация. Одновременно значимым аспектом изучения являются идиостилевые особенности языка писателя (см. [8]), а также языковые средства осмысления ситуации винопития и экспликации его отношения и мировоззрения. Так, Г.П. Козубовская пишет об архетипических смыслах еды и отмечает «характерологический ключ» пищевого мотива в романе И.А. Гончарова «Обрыв», например, в качестве личностной характеристики Веры, ее драмы используется семантическая цепочка «вода — вино — арбуз — молоко» [9. С. 212]. Е.В. Купчик описывает метафорические модели, объективирующие концепт вино в поэтических текстах XVIII–XXI вв., их образные соответствия [10]. Н.Л. Зыховская прослеживает «эволюцию ольфакторного наполнения художественного концепта «вино» в авторских картинах мира русской прозы XIX века» [11. С. 61]. В.В. Химич отмечает эстетическую активность образов еды и питья на материале произведений М.А. Булгакова [12]. В приведенных работах, как и во многих других (см., например, библиографию работ в [9]), вино рассматривается как элемент оппозиций: сакральное — профанное, ритуальное — повседневное, архетипическое / символическое — бытовое.

В данном исследовании мы опираемся на следующие научные понятия филологического анализа текста: «фон и фигура» в нарратологии (например, в работах О.К. Ирисхановой) [13]; «семантическое текстовое поле» в лингвистике текста (по Н.С. Валгиной) [14]; «ключевые слова» как центры аттракции (по Ю.Н. Караулову) [15], «доминантный принцип в языковом общении», разрабатываемый в когнитивной лингвистике Н.Н. Болдыревым и его научной школой [16], в т.ч. культуроведческий аспект изучения мышления [17] и в целом лингвокультурологический подход к исследованию языка и текста (т.н. «cultural linguistics» в зарубежных штудиях) [18–20].

В работе наряду с методом сплошной выборки примеров из прозаических произведений использованы семантический и описательный методы; а также частично метод лингвостилистического анализа.

Основные функции ситуации винопития  в художественном тексте

В художественном мире ситуация винопития, одновременно являясь репрезентантом универсальных, общенациональных и индивидуально-авторских стереотипов и установок, выполняет определенные функции.

Во-первых, это сюжетомоделирующая функция, связанная с непосредственным участием в структурировании повествования. В некоторых произведениях писатели выстраивают повествование целиком в рамках ситуации винопития. Например, рассказ Ф.М. Достоевского «Скверный анекдот» развертывается вокруг «вакхических» событий: генерал Пралинский празднует новоселье и день рождения своего друга — тайного советника Степана Никифоровича Никифорова, а затем нечаянно попадает на застолье по случаю свадьбы мелкого чиновника Пселдонимова. На вакхической оппозиции водка — шампанское вводится в аксиологический ракурс социальный статус героев: Пралинский характеризуется как «никогда не пивший раньше водки», Пселдонимов — как чиновник с десятью рублями жалованья, для которого шампанское «слишком дорого». Или в повести И.С. Шмелева «Человек из ресторана» поведение клиента в ресторане, манера питья, выбор еды, обращение с окружающими — все это становится индикатором занимаемого положения в обществе. В качестве иллюстрации рассмотрим следующий фрагмент: Сегодня, поглядишь, он [господин] орлом смотрит, во главе стола сидит, шлосганисберг или там шампанское тянет и палец мизинец с перстнем выставил и им знаки подает на разговор и в бокальчик гукает, что не разберешь; а другой раз усмотришь его в такой компании, что и голосок-то у него сладкий и тонкий, и сидит-то он с краешку, и голову держит, как цапля, настороже, и всей-то фигурой играет по одному направлению (И.С. Шмелев. Человек из ресторана). В приведенном отрывке противопоставляются манеры посетителя ресторана за столом в зависимости от статуса лиц в его окружении: в одном случае орлом смотрит, во втором — голову держит, как цапля, настороже (орнитонимы орел — цапля в составе компаративных тропов становятся эталонами определенного типажа поведения); акцентируется внимание на его местонахождении: во главе стола (сидит) или (сидит-то) он с краешку; выборе спиртного: шлосганисберг или там шампанское тянет (дорогие сорта вин и способ его употребления, обозначенный глаголом «тянет»); манерность в одной ситуации — палец мизинец с перстнем выставил и им знаки подает на разговор и готовность ловить любые знаки — всей-то фигурой играет по одному направлению — в другой, что подчеркивается и изменениями в тембре голоса: в бокальчик гукает — голосок-то сладкий и тонкий.

Существует довольно много произведений, посвященных художественному осмыслению винопития сквозь призму отношения к нему персонажа: «Неточка Незванова» (I часть) Ф.М. Достоевского, «Альберт» Л.Н. Толстого, рассказы А.П. Чехова «Мыслитель», «Шампанское» и мн. др.

Во-вторых, фоновая функция, как правило, воссоздает исторический и культурный контекст, вносит элементы эпохи, ее реалии и погружает читателя в описываемый временной период. Так, Д.С. Мережковский в историософской трилогии «Христос и Антихрист» вводит детали быта воспроизводимой эпохи, в т.ч. вакхические детали: например, в первом романе, при описании эпохи Юлиана Отступника (331–363 гг.) одной из единиц измерения вина становится «ксэст» — древнегреческая мера объема сыпучих и жидких веществ, равная 408 г; во втором романе об эпохе Возрождения и ее ярком представителе — Леонардо да Винчи в описаниях появляется полбренты вина (итальянская мера брен та — от 5,320 до 8,303 ведра). В третьей «русской» части — «Петр и Алексей» — мерой спиртного часто становится ушат, штоф и большая деревянная ложка. Само описание ситуации винопития сопровождается тостами — прецедентными текстами исторической эпохи-источника, начиная строчками Марциала в романе «Юлиан Отступник» и заканчивая народными поговорками и пословицами в третьей части «Петр и Алексей»: ср. Тогда Скудило, получивший образование на медные гроши (он был способен смешать Гекубу с Гекатой), произнес с гордостью единственный стих Марциала, который помнил: Candida nigrescant vetulo crystalla Falerno [Светятся льдинки в бокалах с фалернским (лат.)] (Д.С. Мережковский. Юлиан Отступник); — Винцо не пшеничка — прольешь, не подклюешь! — бормотал он [царевич Алексей], поднося рюмку ко рту (Д.С. Мережковский. Петр и Алексей). Метаморфоза происходит и с древнегреческим богом виноделия Дионисом (Вакхом), который в третьем романе вместо красавца-атлета становится Бахусом и описывается не иначе, как немец краснорожий, брюхо, что пивная бочка (Там же).

Помимо воспроизведения исторической эпохи, ее культурного фона роль вакхической детали может определяться как ситуативная, т. е. имеющая определенную, доминирующую семантику, или аксиологический модус, в пределах описываемой ситуации. Например, эстетическая оценка вводится в описание старого вина в подвале Грэя из романа А.С. Грина «Алые паруса»: перцептивные оценки (визуальные, вкусовые, ольфакторные) коррелируют с общеоценочными характеристиками (типа блаженно-райское состояние) и создают сказочно-легендарный фон: Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю» (А.С. Грин. Алые паруса) (подробнее см. [21]). С ней контрастирует картина-описание распивочной, в которой Родион Раскольников впервые встречает чиновника Мармеладова из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»: «крошеные огурцы», «черные сухари», «резанная кусочками рыба», «пропитано винным запахом», «залитый и липкий стол», «грязь обстановки» — детали, содержащие негативные перцептивные оценки, в целом рисуют мрачный фон для развертывания дальнейших событий.

В-третьих, ситуация винопития может выполнять характеризующую функцию: вакхическая лексика, ее вербализующая, является показателем черт характера персонажа, манеры его поведения, внешнего вида, социального статуса, а также становится своеобразным идентификатором человека. В повести Л.Н. Толстого «Холстомер» автор, описывая офицера Никиту Серпуховского, дает ему характеристику через вакхические глаголы пить — попивать — хмелеть: Пить же, собственно, он никогда не начинал и не кончал (Л.Н. Толстой. Холстомер), т.е. офицеру приписывается некоторая императивность в отношении употребления спиртного, которое является в данном случае маркером социального статуса.

Способ репрезентации персонажа, его состояния может отличаться своеобразием в зависимости от «зоны автора». Если «вездесущий» автор описывает состояние «изнутри» героя, назовем такой тип описания интровертированным, в таких случаях, как правило, дается тщательно выписанная, детальная характеристика, часто посредством метафорического осмысления внутренних изменений. В качестве примера приведем отрывок из романа В. Пелевина «Любовь к трем цукербринам»: Ухаживая за первой колбой [с пивом], он совсем ни о чем не думал. Он как бы заколачивал черную сосущую дыру в солнечном сплетении. Вторая колба была уже косметической: она шпаклевала и лакировала наложенную на дыру заплату (В.О. Пелевин. Любовь к трем цукербринам). С помощью метафорической модели «человек — помещение» глаголы со значением ‘произвести починку, ремонтировать’, такие как заколачивать, шпаклевать, лакировать, наложить заплату, прилагательное косметический со значением ‘не капитальный’, ‘не затрагивающий основ’ вербализуют способ восстановления героя, находящегося в состоянии похмелья. Взгляд со стороны, или экстравертированный способ описания, фокусирует внимание на внешних проявлениях внутреннего / физического состояния — на изменениях в мимике, жестах, походке, во внешности (цвете лица, кожи, особенностях движения глаз и др.) и речи. Это наиболее частотные описания (см., например описание Серпуховского Л.Н. Толстого).

В некоторых случаях автор интерпретирует ситуацию винопития как национальный маркер, причем для каждого писателя характерна своя индивидуализация и свой способ репрезентации. Сравним два примера из классического текста и современного: (1) <…> в России пьяные люди у нас самые добрые. Самые добрые люди у нас и самые пьяные (Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы); (2) Впереди стояла шеренга самых отвратительных существ, которых я когда-либо видел. Они были черными, с прозеленью, и тускло поблескивали, словно их шерстяные бока были вымазаны жиром. У них были рога примерно как у коров. Чем-то они напоминали выродившихся сельских алкоголиков, которым изменяют жены. <…> А почему ее [границу] охраняют русские народные галлюцинации? — Они ее не охраняют. Они и есть эта граница. Мы видим ее таким образом потому, что это наша национальная культурная кодировка. Русские люди с древних времен доходили до Великого Предела в алкогольных трипах — и постепенно, за века и тысячелетия, выработали такой шаблон восприятия. Нам он достался по наследству… (В.О. Пелевин Бэтман Аполло). В первом фрагменте связываются качество характера (доброта) и состояние (пьяный) как отличительные признаки людей в России. Во втором отрывке визуальный образ чёрта является национальной культурной кодировкой, шаблоном восприятия.

Идиостилевые особенности репрезентации ситуации винопития в художественном тексте

Каждый автор отличается своим излюбленным арсеналом языковых средств, которые наиболее полно отражают его взгляды и представления о вакхической ситуации и являются индивидуальным способом ее осмысления: в фокус могут попадать разные стороны события, в которых определяется роль человека.

При некоторых общих акцентах писателей, объединенных одним литературным методом и направлением, выделяется личностное отношение создателя текста. Так, для произведений второй половины XIX в. характерно, что в фокус осмысления попадают проблемы человека и общественного устройства, взаимоотношения человека и государства. Как отмечает Н.М. Солнцева, «классика средневековья и «золотого века» по своей природе аксиоматична и аналитична», это «век ответов», в то время как век XX — «век Фомы, сомнений, вопросов, ересей, утопий», литература становится рефлексивной, выражает «мимолетное чувство», «мгновенную реакцию» [22].

В романах Ф.М. Достоевского при описании ситуации винопития часто используются языковые средства (словообразовательные), эксплицирующие субъективную оценку: пьяненький (пьяненькой), перед посудинкой (диминутивная суффиксация); полупьяный (префиксация); мертво-пьяный, пьяный-препьяный (сложение основ) и т.п.; употребление глаголов интенсивного способа действия с конфиксами — нахлестаться, нарезаться. Одним из предпочитаемых средств репрезентации состояния героя является имя прилагательное, семантика которого идеально подходит для описания проявления физиологического состояния человека (хмельной, тверезый, нетверезый, пьяный-препьяный и др.). (см. также [23]). Н.С. Лесков использует языковую игру и комический модус в качестве способа представления ситуации винопития. Так, помимо общепринятых наименований напитков, таких как водка, вино и т.п., мы встречаем следующие: опрокидонтик, разговорец из пузыречка, безделица, лампопо, клюко и др. А.П. Чехов подробно и детально описывает лицо вакхического человека, которое является не только показателем внешности и черт, но и маркером образа жизни и времяпрепровождения: Голос у сангвиника приятный, сочный, глаза умные, насмешливые, лицо благодушное, несколько помятое от частого употребления пива и долгого лежанья на диване (А.П. Чехов. Скучная история). Для произведений Чехова также характерен иронический модус ситуации винопития: Карточка с золотым ободком и загнутым углом. «Jean Pificoff». Этот Жан — здоровеннейший мужчина, говорящий хриплым басом, пахнущий уксусом и вечно ищущий по свету, где оскорбленному есть чувству… рюмка водки и рубль взаймы (А.П. Чехов. Визитные карточки). Налицо языковая игра, построенная на основе трансформации прецедентного высказывания, источником которого являются слова Чацкого из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»: Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок! — с субституцией — «рюмка водки и рубль взаймы» — эксплицирующей образ жизни героя.

Каждый период времени характеризуется собственными реалиями, что так или иначе отражается в бытовой сфере, а значит и винопитии. В рассказе Ф. Абрамова «Вокруг да около» появляется выражение «наркомовские сто грамм», связанное с периодом Великой Отечественной войны: Ты что, с утра прикладывался? <…> Только наркомовскую. Сотнягу, по-теперешнему (Ф.А. Абрамов. Вокруг да около). В рассказе С. Довлатова «Голос» отношение к процессу употребления спиртного интерпретируется посредством советской доктрины (не пить — «антимарксистская утопия»): Главный тезис — пей, но знай меру. Вообще не пить — это слишком. Это, как говорится, антимарксистская утопия (С.Д. Довлатов. Голос).

С развитием технологий и науки в описание ситуации винопития включаются больше научных терминов из медицинской сферы и наименований различных технических устройств, гаджетов и девайсов. Писатели второй половины XIX века, такие как Н.С. Лесков, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой и др. в своих произведениях не употребляют слово «алкоголик». Л.Н. Толстой использует его один раз в романе «Воскресение» (1889–1899): [генерал] после тридцатипятилетней военной службы сделался тем, что врачи называют алкоголиком, причем, как видно из примера, опирается на медицину — «врачи называют». И если в XIX в. это связано с недавно появившимся и еще не устоявшимся термином (термин «хронический алкоголизм» связывается с именем шведского ученого М. Гусса и его работой «Alcoholismus Chronicus» 1852 г.), то намеренное избегание в употреблении этого термина в XX в. можно считать идиостилевой особенностью (так, Федор Абрамов практически не употребляет это слово в своей прозе). В современной литературе, в частности в массовой (например, в детективах Дарьи Донцовой), лексема алкоголь адаптируется и получает разветвленное словообразовательное гнездо, в особенности в просторечной сфере: алкоголичка, алкаш, алкашка, алкашня, алконавт, алкозависимость, алкоголизм и др. Также добавляются различные научные и псевдонаучные термины, такие как генетика (при объяснении алкогольного пристрастия), похмелолог и др.

Винопитие в романах В. Пелевина становится виртуальным. В романе «Любовь к трем цукербринам» шампанское становится «гипнопродуктом», который главный герой Кеша не наливает, а «администрирует» (от англ. administer — управлять, распоряжаться, совершать) с помощью «шейного клика», что для системы считается согласием и с его счета снимаются т.н. sharing points. Выход в виртуальный мир винопития, как отмечается в романе, происходит через соглашение с условиями, или разовым или недельным администрированием.

Таким образом, в мире художественного произведения отражается исторический период, актуальные для него реалии, а также индивидуально-авторский арсенал языковых средств, который является репрезентантом авторского взгляда и оценки, его идиостиля.

Заключение

Репрезентация вакхической картины мира в пространстве художественного текста имеет ряд особенностей, связанных как с идиостилевыми чертами языка писателя, авторскими преференциями и замыслом, так и с определением роли бытовой вакхической детали в общей канве произведения.

Во-первых, обозначим основные функции ситуации винопития в пространстве художественного текста: 1) сюжетомоделирующая, 2) фоновая, 3) характеризующая. Характеризация персонажа может быть экстравертированного или интровертированного типа.

Во-вторых, ситуация винопития является репрезентантом не только индивидуально-авторского мировоззрения, что, как показано, отражается в выборе тех или иных языковых средств, но и общественных изменений, отражающихся в способах интерпретации явления и / или воссоздании культурного фона ситуации винопития.

В художественном мире вакхическая сцена зачастую видится как фоновое явление или не имеющая особого значения, дополнительная деталь, на которую читатель не обращает особого внимания, всецело отдаваясь сюжетной канве произведения, но прослеживание динамики ситуации винопития и определение доминанты в тот или иной историко-культурный период становится значимым для определения как идиостилевых, индивидуально-авторских особенностей, так и общекультурных, национально обусловленных маркеров ситуации.

Об авторах

Татьяна Геннадьевна Бочина

Казанский (Приволжский) федеральный университет

Email: Tatyana.Bochina@kpfu.ru
ORCID iD: 0000-0002-2606-2985
SPIN-код: 2455-0673

доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры иностранных языков в сфере международных отношений

420008, Российская Федерация, г. Казань, ул. Кремлевская, 18

Ольга Альбертовна Димитриева

Чувашский государственный педагогический университет им. И.Я. Яковлева

Автор, ответственный за переписку.
Email: olgaal_79@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-2734-640X
SPIN-код: 9686-0190

кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и чувашской филологии и культурологии

428000, Российская Федерация, г. Чебоксары, ул. К. Маркса, 38

Список литературы