Объяснение лексико-грамматического материала при изучении китайского языка

Полный текст

Введение

Главная проблема, преследующая китаистов в практике преподавания китайского языка, — это вопросы, касающиеся основной его единицы. Преподавание часто ведется «по молчаливому принятию» такого положения дел, когда термин «слово», существующий на подсознательном уровне у носителей индоевропейских языков как его основная единица, приравнен к «словоподобным» единицам китайского языка. В то же время многие китайские лингвисты, в частности основоположник современного китайского языкознания Чжао Юаньжень (赵元任 Zhào Yuánrèn), в своих трудах очень критично оценивают навязывание китайскому языку «уровневой теории» (морфем-слов) (см. подробнее: [1–3]). Общий посыл их рассуждений сводится к отрицанию возможности применения условно «западного подхода» в рассмотрении языковой структуры китайского языка, поскольку в китайском языке нет соответствия тому, что в индоевропейских языках называется понятием «слово», а называть иероглиф 字 (zì) «цзы» морфемой или словом неоправданно.

В силу сложности данной проблемы преподавание китайского языка зачастую ведется без должного учета его специфики, проявляющейся в когнитивно-семантическом плане. Нарочитая условность приравнивания понятия слова «европейского формата» к китайскому слову приводит к негативным последствиям в процессе преподавания. Авторами предлагается в качестве основной, базовой единицы языка рассматривать не любую номинацию, а тот словознак или корнезнак (термин А.М. Карапетьянца), который представлен на письме иероглифическим знаком «цзы» [4].

Корнезнак, представленный  иероглифическим знаком 字 (zì) 'цзы'

В рамках «уровневой теории» этот базовый элемент языка еще часто называют «корнеслог». Именно вследствие слабовыраженной противопоставленности слова и знаменательной морфемы («корня») и неясности границы между ними китаисты вынуждены прибегать к терминам «корнеслог», «цзы» и т.п., покрывающим все случаи употребления значимого моносиллаба. Для подчеркивания особого, специфического статуса этой единицы, нам в своих статьях приходится называть ее в соответствии с китайской традиционной лингвистической традицией термином 字 (zì) ‘цзы’ (иероглиф) вслед за китайскими лингвистами Пан Вэньго и другими сторонниками теории 字本位 (zì běnwèi) — «цзы как основной единицы» [5]. Это простая односложная единица, несущая определенное значение и фонетически состоящая из одного слога, на письме представлена иероглифом. Единственный аргумент против введения ее в качестве основной единицы языка со стороны защитников «соссюровского толкования» слова в парадигме языкового знака заключается в том, что в современном языке она редко функционирует как самостоятельный член предложения. Чаще всего такие единицы сочетаются с другими им подобными, образуя новую сложную по структуре номинацию, и как двусложное образование они уже могут самостоятельно использоваться в речи.

Тот факт, что в современном китайском дискурсе преобладают не односложные, простые «цзы», а именно двусложные, составные или производные «слова» также не позволяет лингвистам придавать простой единице статус основной в языке. Действительно, таковой считается статистически доминирующая двусложная единица, в китайской лингвистической традиции называемая «цы» 词 (cí) — собственно ‘слово’. Эта единица (в дальнейшем называем ее по-китайски «цы») имеет свойства слова на том основании, что она может выступать в предложении как его самостоятельный член.

Существенным отличием этой единицы от слов индоевропейского происхождения, является выделение из состава слова исходных элементов в неизменной форме и с сохранением первоначального значения. Китайское сложное слово «цы» чаще всего имеет два элемента, которые можно интерпретировать как корни сложного слова (отсюда термин «корнеслог» по Н.Н. Короткову), каждый из которых при выделении из сложного образования может также выступать как самостоятельная единица номинации или, по крайней мере, как единица, сохраняющее свое вещественное значение (семантическое содержание). Действительно, многие из этих единиц утратили способность в речи выступать как самостоятельные слова, выполняющие определенную функцию в предложении. Это в первую очередь относится к единицам, которые несут не конкретный, а обобщенный или абстрактный смысл, например, слово 建设 (jiànshè) ‘строительство’, ‘построение’, — которое главным образом используется для описания процесса построения того или иного государственного строя, создания, образования института власти и прочего «контента», связанного с абстрактными идеями. Каждый из входящих в это слово элементов, выраженных иероглифами 建 (jiàn) и 设 (shè), в современном языке редко используется самостоятельно. В то же время, любой прошедший обучение в средней школе китаец осознает отдельные значения этих иероглифов и не испытывает затруднений при идентификации других слов («цы»), содержащих в иных комбинациях эти элементы. Например, 建立 (jiànlì) ‘воздвигать’, ‘устанавливать’; 建筑 (jiànzhù) ‘возводить’, ‘сооружать’, ‘строение’; 建成 (jiànchéng) ‘построить’, ‘образоваться’; 建国 (jiànguó) ‘основать (образовать) государств’. Или же примеры с 设 (shè): 设立 (shèlì) ‘учредить’, ‘основать’; 安设 (ānshè) ‘установить’, ‘оборудовать’; 设计 (shèjì) ‘дизайн’, ‘планировать’.

Изначально иероглифы китайцами мыслились одновременно и с точки зрения их смысловой автономности, и как составляющие некого общего смысла. Как пишет выдающийся советский филолог-китаист, профессор ИСАА МГУ А.М. Карапетьянц: «иероглиф китайского языка может представляться в сознании его носителей как элемент некоторой пары. Поскольку предикативность — динамическое представление действительности — и системность являются характерным свойством китайского языка вообще, эта пара, как правило, антонимична. Такие пары (антонимические и синонимические) в случае необходимости задаются текстами эксплицитно» [6. С. 117].

Применительно к вопросу функционирования в языке иероглифы, каждый из которых в древности представлял собой самодостаточное слово, сочетаясь с другими, образовывали новые смыслы, таким образом происходило увеличение лексики, что служило лучшему отражению в языке окружающей нас действительности. И по мере развития китайского языка постепенно начал происходить переход от односложной системы к двусложной, а «цы» в этой связи выступали в качестве естественных производных от «цзы», многие из которых со временем потеряли свою прежнюю семантическую самостоятельность.

Заметим попутно, что данная статья ориентирована на проблематику дидактическую, потому «лингвистические коллизии» рассматриваются именно под углом зрения практики преподавания и на основе собственного языкового опыта авторов и не могут претендовать на окончательное решение лингвистических проблем выделения «китайского слова» как такового. В связи с тем, что основополагающим элементом китайского языка является именно «цзы», то и «цзы»-центричный подход является наиболее эффективным в отношении формирования лексических навыков у обучающихся, поскольку позволяет как бы перенести в их сознание языковую картину носителей китайского языка (см.: [7]). Что же касается вышеприведенных примеров и им подобных «сложных» слов, то в силу их множественности и неяркими, с психолингвистической точки зрения, различиями между значениями их запоминание чрезвычайно затруднительно для не-носителей китайского языка. Заглушенное семантикой переводных слов «строить», «посторенние» и пр. сознание носителей, в частности, русского языка не вполне успешно справляется с задачей запоминания, осмысления и использования соответствующих китайских слов, находясь как бы «в путах», «сетях» иной языковой картины мира.

В то же время большинство подобных элементов, входящих в состав сложных номинаций, в той или иной степени способны выступать в современном языке как отдельные самостоятельные слова. Например, 设宴会 (shè yànhuì) ‘устроить банкет’; 设一所学校 (shè yīsuǒ xuéxiào) ‘открыть школу’. Или примеры с 建 (jiàn): 建家 (jiànjiā) ‘создать семью’; 建塔 (jiàntǎ) ‘строить пагоду’ и пр. Таким образом, главнейшей и наименее решенной проблемой в методике преподавания китайского языка является именно игнорирование факта существования иного измерения языка не через призму «западного» (европейского) языкознания и его базовых постулатов о слове, а через аутентичное китайскому языковому сознанию и структуре этого языка измерение в опоре на термин «цзы».

Итак, что же скрывается за 字 «цзы»? «Цзы» — это монолитное, простое по форме — один знак (один слог) — и привязанное к определенному значению образование (единица). Его можно условно назвать «простым словом». Слова же сложные (词 «цы») не обладают монолитностью формы и часто делаются «на ходу» по интенции говорящего (ср. с русскими окказиональными словами). Для этого у носителей китайского языка есть свой психолингвистический ресурс — когнитивно-семантический элемент — знак «цзы». По всей вероятности, знаки «цзы» в сознании носителей распределены по ассоциативно-семантическим полям, каждый пребывая в определенной ячейке в зависимости от особенностей своей семантики. Многие комплексы, действительно, часто употребляясь в одной и той же комбинации, превращаются в более спаянные между собой единицы, и их-то и можно причислить к сложным словам. Другие же, в основном глагольные «цзы» формируются непосредственно в речи по определенным законам семантической синтагматики и парадигматики. Последняя определяется характером вещественного значения «цзы». Игнорирование постулата о первичности «цзы» приводит к системным ошибкам в преподавании китайского языка.

На данном этапе в наших программах и учебниках нет места отдельному курсу по лексической семантике, который бы смог восполнить эти пробелы в преподавании, хотя знания в этой области помогали бы осваивать и осмыслять то, что в языке первично и стабильно — семантика отдельных «цзы», и то, что вторично и производно — грамматика и семантика производных лексических единиц «цзы». С точки зрения психолингвистических факторов усвоения лексико-грамматического материала современного китайского языка единица производная (в семантическом плане структурно сложная) не может служить базовой для запоминания ее учащимися с иным психолингвистическим фоном, носителями иного языкового кроя и иной грамматической системы.

О существенном отличии «западного» (индоевропейского) слова от китайского уже давно писал известный китайский лингвист Люй Шусян. Он подчеркивал, что «слово в европейских языках является готовой единицей и на основании его анализа вычленяется морфема. В китайском же языке наоборот, готовой (то есть непроизводной — Т.В. Демидова, C.А. Баров, Т.М. Соловьева) единицей является именно «цзы»» [8]. Люй Шусян также отмечал запутанность и невозможность решения вопроса о китайском слове на основе «западных» языковедческих теорий, утверждая в частности, что отличить слово от словосочетания порой не представляется возможным [Там же]. В силу определенных причин так сложилось, что основное движение в методике преподавания китайского языка иностранцам задали именно те китайские лингвисты, которые в отличие от Лю Шусяна являются сторонниками «западного подхода» к исследованию языка и выступают за теорию, согласно которой «цзы» берется как основная единица. Этот подход и утвердился в последние 40–50 лет в китаистике. Под этим углом зрения и почти во всех учебниках и учебных пособиях алгоритм преподавания развернут по схеме «фонетика — письменность (иероглифика) — лексика (а что это в китайском языке зачастую остается для учащихся непонятным) — грамматика (а она-то и детерминирована не структурными свойствами «цзы»-слова, а — семантической наполненностью «цзы»-корнеслова)». Игнорирование важнейшей особенности китайского языка (в силу множественности семантически неделимых единиц «цзы») — выражать любую мысль и ее оттенки с использованием его номинативно-семантического арсенала и синтагматической последовательности значимых элементов — приводит к большим негативным последствиям в постижении аутентичности китайского языка как иного культурно-ментального явления.

Подобный подход в методике преподавания вступает в противоречие с самой природой китайского языка, являющегося, как и любой другой язык, прежде всего знаковым образованием. «Язык по своей цели — знаковая система; чтобы полностью удовлетворять этой цели, он всегда должен быть готов к образованию новых знаков, новых слов…» [9. С. 305]. В современном китайском языке новые знаки односложного порядка, «первознаки», практически не производятся, так как в нем имеется многотысячный «арсенал» из древнекитайского языка. И хотя этих «первознаков» значительное множество, список наиболее употребительных не превышает 3–4 тысяч. На их основе создается бесчисленное множество знаков более сложного строения — двусложных слов, где каждый дериват мотивирован семантикой входящих в его состав «первознаков» — «цзы».

При кажущемся избыточном количестве знаков «цзы» китайский язык вполне удовлетворяет своим функциям и легко усваивается его носителями. Это объясняется двумя факторами: 1. психолингвистическим — звучание (слоги, а не последовательности отдельных звуков коррелируют с отдельными иероглифами, которые воспринимаются визуально как гештальт-картинки, а не в результате анализа последовательности фигур); 2. культурно-социальными — информационно-образовательными процессами — грамотный китаец обычно с той или иной степенью четкости осознает значение отдельных «цзы». В Китае существуют специальные словари, в которых толкуются непроизводные слова, а именно отдельные иероглифы, например Словарь иероглифов Синьхуа (新华字典xīnhuá zìdiǎn). Сам факт существования таковых подтверждает мысль о первичности именно «цзы» в языковой структуре, тем более что классический китайский язык вэньянь основывался именно на «цзы» в качестве своего базисного элемента (см.: [10. С. 14]). Изучающий же китайский язык иностранец при знакомстве с этим восточным языком опирается на основные парадигмы родного языка, тем более что формат стандартной методики зачастую «подыгрывает» его языковому менталитету и структурам.

Существенная опора в этой парадигме как раз и заключается в восприятии китайских слов без учета их структурно-семантических особенностей по образцу и подобию с индоевропейскими словами. Эта проблема, главным образом, касается усвоения тех слов, которые, если проводить аналогию с русским языком, по большей части в речи ведут себя как глагольные словосочетания. К таковым, в первую очередь, относятся глаголы со значением перемещения в пространстве.

Как показывает многолетний опыт преподавания, в силу указанных выше причин студенты с большими трудностями воспринимают грамматический материал, касающийся так называемых глагольных модификаторов и результативных глаголов. Ошибки в использовании этих глаголов и недопонимание их природы продолжается в течение всего периода обучения, особенно в условиях ограниченности аудиторного времени. Соответствующий материал признается грамматически значимым и потому рассматривается в разделах, перегруженных теорией и обобщенно-абстрактной терминологией. Все это негативно сказывается на овладении материалом современными студентами, воспитанными на «клиповой информации» и прочих «гаджетных технологиях». Необходимость совершенствования методики преподавания данных грамматических тем, впрочем, обусловлена не столько вызовами нового времени, сколько структурно-семантическими факторами собственно китайского языка, о которых сказано выше.

В связи со всем вышеупомянутым предлагаем подойти к трактовке грамматических явлений указанного рода глаголов с помощью семантико-когнитивных интерпретаций. Как пишет известный российский филолог, почетный президент «Российской ассоциации лингвистов-когнитологов» Н.Н. Болдырев, «формирование языкового значения напрямую связано и определяется тем, как представлено в слове то или иное концептуальное содержание и с какой конкретной категорией оно соотнесено, то есть процессами концептуализации и категоризации» [11. С. 248]. В определенном смысле, чтобы изучать китайский язык с учетом его «особенностей», необходимо научить студентов концептуализировать и категоризировать мир в соответствии с китайским языковым мышлением. Обучающихся необходимо включить в ту языковую картину мира и ту семантическую сеть, которая присуща именно китайскому языковому сознанию и опосредовано представлена в значениях именно непроизводных языковых единиц — «цзы».

Преподаватель должен учитывать, что изучающий язык опирается на неосознанное им знание семантики родных слов и их значения студент по наитию переносит на похожие китайские слова, что приводит к хаотическому встраиванию китайских концептов в иноязычную картину мира, принципиально отличную от китайской (см. подробнее: [12–14]). Единственным критерием, на наш взгляд, определения вектора и местоположения той или иной «чужой» семантической единицы может быть не нечто языковое, формально-знаковое, а именно третий угол семантического треугольника Огдена-Ричардса — сама действительность, сам денотат. Визуальное представление предметов и явлений, которые подлежат обозначению средствами китайских «цзы», помогает осознать и подобрать нужный знак. К необходимости обучать китайскому языку через визуализацию соответствующих русских концептов подводит сама природа китайского языка. По знаковой характеристике он принадлежит к тем знаковым системам, которые называются иконическими. Как пишет российский синолог, старший научный сотрудник Институт востоковедения РАН А. Крушинский, «с философской точки зрения иконичность (в смысле Ч. Пирса) китайской письменности свидетельствует о безусловном доминировании образности и схематизма в стиле мышления китайцев» [15. С. 104–108]. Каждый «цзы»-иероглиф-словознак — это подобие некоторой картинки, символичной по своему характеру. Это особенно справедливо в отношении «цзы» с конкретной глагольной семантикой типа 拿 (ná) ‘брать рукой’, 踢 (tī) ‘пинать ногой’, 叼 (diāo) ‘держать во рту (в зубах)’, 挑 (tiāo) — ‘нести на плечах’ и т.п. Здесь орудие совершения действия — рука или же нога и пр. — интегрировано в сам «цзы»-знак в виде соответствующего рисунка (ключа или детерминатива).

Прежде чем приступить к обучению непосредственно грамматическим категориям, связанным с понятиями перемещения в пространстве, и, в целом, умению визуализировать некий образ, необходимо проводить с учащимися определенную подготовительную работу по преодолению стереотипов, сформировавшихся у них на базе изучения индоевропейских языков, где нет необходимости переключать сознание на визуализацию образа. Например, в английском и русском языках значительная часть лексического состава, естественно имеющего свои специфические черты и особенности, не вступает в конфликт или же какое-либо существенное противоречие по основным жизненно важными концептами перемещения в пространстве, типа ходить- ехать, нести-брать и подобными, как это имеет место быть при столкновении таких ментально разных когнитивно-семантических систем как русская, шире, европейская и китайская (см.: [16]).

Эта работа по психологической установке сознания «в нужное русло» во многом напоминает работу кинорежиссера на съемочной площадке. В первую очередь необходимо научить студентов видеть за глаголами соответствующие сценки-картинки, перевести пласт информации, связанной с соответствующими глаголами родного языка, из подсознания в сознание. Для этого можно, например, просить истолковать значение того или иного слова с помощью жестов, интерпретаций или примеров. Тот же глагол брать обычно интерпретируют телесно, показывая жестом как это действие происходит. В то же время производные от него другие глаголы русского языка типа отобрать, забрать, выбрать и т.п. жестово-указательными приемами истолковать уже гораздо сложнее, так как к интерпретации соответствующих действий необходимо привлекать еще и других лиц, другие предметы, местоположения и прочее. Технически работа по переключению сознания от родных лексических единиц к их образно-семантическому интерпретированию перекликается с компонентным анализом в лексической семантике, целью которого является раскрытие содержания значений слов путем пере числения соответствующих признаков действия.

Формирование у студентов навыков за каким-либо конкретным действием видеть некую картинку, сценку этого действия помогает подвести их к пониманию того, что представляет в реальности то или иное значение, содержание глагольного знака «цзы». Навык делать осознанным и «видимым», например, значения таких слов, как идти, войти, выйти, подойти, перейти и т.п. помогает мысленно вычленить разные модусы действий. В вышеприведенных примерах достаточно четко выявляется два компонента: собственно перемещение в пространстве с помощью ног и вектор этого направления перемещения в пространстве относительно субъекта действия или говорящего, или относительно оппонента — объекта, адресата. На примере этих глаголов и их семантики необходимо дать возможность «увидеть» два основных момента: 1-й — это перемещение в пространстве с помощью ног без обозначения направления; 2-й — это направленность движения относительно его первоначального местонахождения: войти — движение от внешней точки некоего помещения в его замкнутый контур, выйти — из некоего помещения наружу и так далее (см.: [17]). Это в некотором роде переформатирование уже абстрактного, основанного на флективных формах русского языка, распознавания как бы в более примитивное, «младенческое» состояние, что порой вызывает недоумение у студентов, готовых более к аналитическому мышлению, чем к такому визуализированному, образно-изобразительному. В то же время, преодолев «снобистское» отношение к подобной методике, они научаются и в дальнейшем на более сложных и абстрактных понятиях и словах находить психолингвистическую опору для запоминания значений более сложных концептов на базе картинок-сценок. Как в свое время сказал немецкий филолог В. Гумбольдт об изучении иностранных языков: «если же мы проникаем в глубины их тайн, в нашу сухую рассудочность врывается свежая струя неувядающей фантазии других народов, заключающих каждое впечатление, которое юный мир дарит их еще не притупившимся чувствам, в оболочку живого и подвижного образа» [18. С. 349].

Подобное утверждение справедливо и в отношении собственно семантического своеобразия китайского языка, как сохранившего в своих «цзы» образное восприятие мира древними китайцами в целом и его глагольной лексики в частности. Только после того, как этот семантический анализ осознается студентами, можно приступать к объяснению, по каким синтагматическим правилам такие действия будут описываться в китайском языке. В данном объяснении также необходимо подчеркнуть, что в китайском языке глаголов, обозначающих различные виды перемещения в пространстве, гораздо больше, чем в русском языке, и все они несут более конкретную и четко прописанную характеристику. Те основные глаголы, которые соответствуют действиям самого субъекта — человека или животного, без направленности на объект, семантически подобны глаголам русского языка идти — 走 (zǒu) ‘идти’, ‘бежать’ — 跑 (pǎo) ‘бежать’, лететь — 飞 (fēi) ‘лететь’. Другие же, типа плыть — 泳 (yǒng) ‘плыть’, карабкаться — 爬 (pá) ‘карабкаться’, — не во всех ситуациях однозначны своим аналогам.

Для объяснения указанной темы достаточно ограничиться списком наиболее употребительных глаголов и на их примерах выявить основные лексико-грамматические особенности таковых. Глаголы, обозначающие действия перемещения объекта в пространстве, в китайском языке имеют гораздо более разветвленную семантическую сеть и отличаются от русских глаголов в первую очередь по признаку орудия совершения действия, то есть в зависимости от того перемещается ли объект с помощью руки, головы, ноги, на спине, на плечах, вместе с кем-то или еще каким-либо иным способом. Причем глаголы, обозначающие перемещение рукой, в свою очередь, имеют более конкретные наименования в зависимости от способа осуществления захвата рукой — пальцами, ногтями (когтями применительно к животным), в охапку или подмышкой и так далее. Каждому такому действию соответствуют различные глаголы-«цзы», тогда как в русском языке данное семантическое пространство покрывается значением одного глагола нести и его производных. Таким образом, описание различных ситуаций, каждая из которых имеет свое индивидуальное наименование, помогает учащемуся погрузиться в те фрагменты языковой картины мира китайцев, которые специфическим образом в ней прорисованы и не совпадают по своим границам с более обобщенными и абстрактными по содержанию глаголами русского языка. Далее семантические интерпретации и толкования можно переводить в структурно-семантическую область. Под структурой в данном случае подразумевается лишь некоторая синтагматическая последовательность сочетания «цзы»-корнезнаков между собой, соответствующая или же «параллельная» физическому опыту. Как отмечает канадский лингвист Дж. Хэйманом о языке вообще, «порядок элементов в языке параллелен с физическим опытом или порядком знания» [19. P. 528].

Следует подчеркнуть, что в китайском языке, кроме множества глаголов, описывающих конкретные физические действия, имеется небольшой ограниченный список глаголов, в значениях которых не прослеживается никакой конкретной информации о характере действия, а отражается лишь его направленность. Точкой отсчета в этой направленности могут быть две координаты. Во-первых, сам повествующий, тот, кто говорит о действиях, и самое общее направление некоторого движения в сторону этого повествующего лица репрезентируется глаголом 来 (lái) — ‘прийти’ (ко мне), в обратную сторону — глаголом 去 (qù) ‘уйти’ (от меня). Во-вторых, некоторое местонахождение, локация первоначальной точки лица или объекта и ее конечного пункта относительно некоторого помещения, емкости и так далее.

Это те глаголы, которые принято называть модификаторами движения, та кие, как 上 (shàng) ‘подниматься’, 下 (xià) ‘опускаться’, 进 (jìn) ‘входить’, 出 (chū) ‘выходить’, 过 (guò) ‘подходить-проходить’, 回 (huí) ‘возвращаться (приходить домой)’, 起 (qǐ) ‘подниматься’ (отрываясь от поверхности), 到  (dào) — ‘дойти до’.

Заметим, что тот перевод, которым снабжены эти примеры, очень условно передает значение соответствующих китайских глаголов. Например, 来 (lái) или 去 (qù) передают некоторую общую идею вектора движения к кому/ чему или от кого/чего. Их значение, как наиболее абстрактное в своем концептуально-когнитивном измерении, в зависимости от контекста, от фона ситуации используется в значении приходить или уходить. Более четкую их характеристику необходимо сопровождать в аудитории конкретными примерами и наглядными средствами. Это основные глаголы с идеей направления перемещения как лица, так и объекта. Данные глаголы, в отличие от вышеприведенных, имеют более обобщенную семантику и могут как самостоятельно, так и в составе сложной номинации описывать или уточнять направленность движения лица или объекта относительно некоторой локации или замкнутого пространства. До учащихся необходимо донести мысль о том, что эти глаголы по семантике напоминают приставки или предлоги, но их позиция отличается от позиции в производных глаголах русского языка — перед корнем.

Позиция соответствующих китайских глаголов направленности определяется логикой или характером самого физического действия или самой сцены реальности, которую требуется означить. Фактическое действия (его манипуляционный алгоритм) совершается в результате последовательности актов, одного за другим или параллельности действия (например, ходьбы и т.п.) и его направленности, например, вверх или вниз. Как в реальности мы начинаем действие с поступи 走 (zǒu) и затем или почти одновременно (но не перед основным действием) направляем свою поступь вверх — 走上 (zǒushàng) или вниз 走下 (zǒuxià). Если же идем/перемещаемся в некий контур, вместилище, то 走进 (zǒujìn) ‘входить внутрь’. Если действие осуществляется мимо/через что-либо или до чего-либо, то — 走过 (zǒuguò), а если в обратном направлении (т.е. до места, где субъект проживает, обитает, учится и пр.), то — 走回 (zǒuhuí) и так далее. Важность этой психолингвистической и когнитивной установки на реальность, живую картинку бытия во многом предопределяет и логику последовательности действий с помощью «цзы» со значением некоторого конкретного действия и затем его направления либо некоего результата (здесь перекличка с так называемыми результативными глаголами) (см.: [20]).

Подобная когнитивная установка со всеми предшествующими объяснениями и интерпретациями действительности через семантику русских лексем позволяет избежать негативного влияния со стороны семантической и грамматической систем русского языка. Это способствует правильному формированию, встраиванию китайского языкового сознания как дополнительной когнитивной опции в наше слово-ориентированное мышление. Приведем для наглядности ряд примеров. Выйти / выбежать / вынести — 走出 (zǒuchū) ‘выйти’ / 跑出 (pǎochū) ‘выбежать’ / 拿出 (náchū) ‘вынести’. ‘Войти/вбежать/внести’ — 走进 (zǒujìn) / 跑进 (pǎojìn) / 拿进 (nájìn). Общая синтагматическая схема представляет последовательность «цзы» с семантикой от конкретного действия (идти, бежать) указывающего на сам характер его совершения к менее конкретной семантике векторного характера перемещения в пространстве вообще любых объектов, денотатов (наружу/внутрь, верх/вниз). В зависимости от других лингво-структурных или лингво-содержательных обстоятельств, данные номинации могут состоять из трех компонентов. В таком случае в третьей позиции можно ставить самый общий показатель направления движения от или к говорящему 来 (lái) и 去 (qù). Например, ‘выйти ко мне’ — 走出来 (zǒuchū lái), — или ‘выйти от меня’ — 走出去 (zǒuchū qù).

Методическая установка на обозначение образа или картинки совершения действия позволяет выработать правильную стратегию при изучении грамматики китайского языка, которая в своей основе лексически ориентирована, то есть большинство категорий передаются лексико-семантическими средствами. Грамматика китайского языка лучше усваивается и понимается студентами, если задействованы механизмы визуализации обозначаемых действий, за которыми при переводе стоят концепты в их априори менее прорисованном контуре членения внеязыковой действительности. Контрастивная особенность семантики русского языка (в сравнении с китайской) и побуждает выйти из плана ее формы и содержания в план самой действительности и, оттолкнувшись от конкретной картинки (иконки), постигать семантику и грамматику китайского языка.

Как утверждает известный датский лингвист, создатель глоссематики Л. Ельмслев, «язык организован так, что с помощью горстки фигур и благодаря их все новым и новым расположениям может быть построен легион знаков. Если бы язык не был таковым, он был бы орудием, негодным для своей задачи» [21. С. 305]. Данная мысль вполне справедлива и для современного китайского языка, хотя ее нельзя воспринимать буквально. Речь идет о том, что в современном китайском языке основной содержательной единицей выступает не слово европейского формата, а «слово-корень», выраженный на письме с помощью иероглифа, заключающего в себе некую картинку действительности древних китайцев и со временем превратившегося в понятийный знак мышления и языка.

Как пишет американский лингвист, представитель функционального направления Т. Гивон, «при всех прочих равных условиях кодированный опыт легче хранить, получать и передавать, если этот код максимально изоморфен опыту» [22. С. 189]. Можно утверждать, что китайский языковой код в го раздо большей степени изоморфен опыту, реальности в отличие от русского и прочих индоевропейских, посему и преподавание китайского языка должно учитывать данную его базовую характеристику. Обучающийся с самого начала должен осознавать, что китайский язык предельно детализирован или, иначе, «конкретен», потому и мышление в его рамках должно быть максимально иконичным, выстраиваться как бы в противоположность образности, абстрактности мышления носителей тех языков, в основе которых лежит понятие «слова», как некой новой, «надстроечной» номинации.

Выводы

В силу того, что иероглифы возникли в древности как «носители» понятийной картины мира древних китайцев, где каждый знак выступал как представитель некоего чаще образного понятия, в современном языке эти образы переправляясь в формы новых, сложных номинаций, сохраняют эту образность и ее мотивированность внеязыковым опытом, что отражается в семантике его единиц и их синтагматических принципах. Данные свойства языка, а именно мотивированность его знаков и их иконичность, как его онтологические свойства не отражены должным образом в методике преподавания китайского языка как в России, так и за рубежом. Обращение в процессе освоения лексико-грамматического материала, посвященного глаголам перемещения в пространстве к внеязыковому опыту, позволяет осознавать механизмы семиозиса единиц китайского языка и на этой базе наглядно и эффективно формировать соответствующие знания, умения и навыки.

Таким образом, в силу иконичности китайской знаковой системы, более логичным представляется преподавание грамматики вообще и глагольный в частности, с опорой на структуру реального опыта. И в этом направлении необходимо формировать навык видения данного опыта не через призму родного, русского языка (и прочих индоевропейских), а через отраженную в знаках «цзы» реальную картину действительности носителей китайского языка, китайскую языковую картину мира. Наиболее благоприятной с точки зрения формирования психолингвистических механизмов подобных навыков является именно глагольная лексика китайского языка с идеей перемещения в пространстве как наиболее изоморфная структуре реального опыта и наименее изоморфная содержательным структурам русского языка, в первую очередь, его лексике.

Об авторах

Татьяна Васильевна Демидова

Независимый исследователь

Email: tademidova52@mail.ru
ORCID iD: 0009-0001-0332-871X

кандидат филологических наук

Сергей Андреевич Баров

Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации

Автор, ответственный за переписку.
Email: sabarov@fa.ru
ORCID iD: 0009-0008-4844-1549

кандидат политических наук, доцент департамента иностранных языков и межкультурной коммуникации факультета международных экономических отношений

125993, Российская Федерация, г. Москва, Ленинградский проспект, 49

Татьяна Михайловна Соловьева

Российский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы

Email: solovevatm@rudn.ru
ORCID iD: 0000-0002-7492-1422

кандидат исторических наук, доцент кафедры иностранных языков Факультета гуманитарных и социальных наук

117198, Российская Федерация, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6

Список литературы