Русский раскол и русская революция: семиотические модели идеологизации языка и текста

Полный текст

Введение в координаты исследования

Предлагаемое исследование, приуроченное к конференции «Язык как искусство: функциональная семантика и поэтика» («Новиковские чтения»), оказывается на перекрестии 1) системного подхода в языкознании [1–3], 2) медиалингвистики [4], 3) истории старообрядчества [5–7] и 4) филологической герменевтики [8]. Это сопряжение научных позиций является фундаментом для обоснования гипотезы, согласно которой два разных по времени события — церковный раскол XVII века и Великая Октябрьская социалистическая революция 1917 года — сопровождаются двумя изоморфными моделями в знаковом пространстве культуры. На первый взгляд, может показаться неправомерной сама мысль о сравнении этих периодов: разный контекст, причины, действующие лица, последствия. Тем не менее в ракурсе семиотики всё — знак, одно из ключевых свойств которого — способность к воспроизведению. Более того, мысль о сравнении церковного раскола и октябрьской революции 1917 года не покажется провокационной, если обратиться к широкому контексту языкознания.

Уже в XIX веке в трудах И.И. Давыдова разграничивается «воображение воспроизводящее» и «воображение творческое» [9. С. 20]. Хронологически позже И.А. Бодуэн де Куртенэ признавал, что между индивидами имеется «беспрерывность» в двух направлениях: в пространстве и во времени [10. С. 76]. Что объединяет эти две позиции? Во-первых, воспроизводящее воображение, как присущее носителю языка, обеспечивает стабильность, повторяемость какого-то числа языковых ресурсов в акте коммуникации. Во-вторых, знак не всегда территориально маркирован, что позволяет ему объединить порой совершенно различные локусы. Предпосылки к этим заключениям в разных вариантах обнаруживаются и в трудах Ю.М. Лотмана [11], и в работах Г.П. Щедровицкого [12]. Полагаем, что воспроизведение знака как нечто входящее в область понимания предвосхитил А.Л. Погодин, описав схему «образъ (у говорящаго) — слово и отсюда слово (у понимающаго) — образъ» [13. С. 344–345]. Несомненной заслугой Л.А. Новикова было доведение этой гипотезы до логического завершения в книге «Семантика русского языка» в 1982 году (рис. 1).

Рис. 1. Акт коммуникации по предположению Л.А. Новикова [2. С. 390]
Fig. 1. The act of communication according to L.A. Novikov [2. P. 390]

На изображении представлена цепочка переходов, где S — мыслительное содержание, сигнификат; S — языковое значение, Z — внутренний знак, психический образ физической (графической или звуковой) оболочки слова; Z — внешне воспринимаемый знак, улавливаемый органами чувств [2. С. 388–399]. Эта модель акта коммуникации не противоречит наблюдениям А.А. Залевской [14], И.А. Мельчука [15] и других. До определенной степени Л.А. Новиков теоретически описал фундаментальный принцип «воспроизводимости», базирующийся на стабильности переходов от порождения к пониманию знака.

Цепи шагов от «S» к «Z» (и обратно) оказываются психическими подмостками трансляции — передачи «функциональных элементов социальной структуры из одного, разрушающегося состояния в другое, складывающееся» [16. С. 34]. Единица коммуникативного сообщества, т.е. языковая личность, по меткой формулировке Л.А. Новикова, «определяющее начало творчества» [17], увы, существует в ограниченном хронотопе. В то же время знак будет воспроизводиться до тех пор, пока есть говорящий и слушающий (независимо от материальных носителей этих «ролей»). Именно по этой причине трансляция является передачей содержания из разрушающегося состояния в складывающееся с помощью стабильности переходов от «S» к «Z».

В этом условно бесконечном «течении» коммуникативных актов захватываются не только знаки, но и сложные по структуре образования. В их числе — идеология, понимаемая как «совокупность идей, которые задают горизонты жизни и рамки действий, отвечая на вопросы: что есть я? что есть для меня вы?» [18. С. 28]. Другие дефиниции рассматриваемого понятия имплицитно также фиксируют противопоставление кого-то кому-либо, чему-либо [19. С. 129–130; 20]. Идеология становится необходимой в условиях некоторого конфликта. Русская история, помимо внешних военных действий, знает как минимум два эпизода внутренней борьбы, но с разной полярностью: церковный раскол и светская революция. Чтобы выявить изоморфизм семиотических моделей этих двух событий мы с помощью сплошной выборки из источников разных жанров (исторические документы («акты», «деяния» и т.д.), выпуски газет за 1920 год, некоторые научные издания) выявили лексико-синтаксические единицы, которые в нашей работе могут рассматриваться как идеологически маркированные. В исследовании ведущий метод — контекстный анализ, реконструкция, моделирование [21; 22] при доминировании филологической герменевтики с ее акцентом на «имманентную структуру, имеющую право на самостоятельное существование» [17. С. 214] в текстах давно ушедших лет.

Изоморфизм семиотической модели

Реализация некоторого события в знаковом пространстве требует «запуска» в виде совокупности отслеживаемых причин. Для нашего исследования обратимся к двум отрезкам:

XVII век — 1654–1682
XX век — 1905–1924.

Даты в первом периоде охватывают промежуток от поместного собора в Москве, где Никон открыто выступил со своими реформами, до смерти протопопа Аввакума в Пустозерске, своеобразной «точки невозврата» для старообрядцев и никониан того времени. Хронология второго среза (1905–1924) охватывает годы первой русской революции и смерти В.И. Ленина.

После реформ патриарха Никона (XVII в.) и революций (XX в.) образовались «кооперации» (Г.П. Щедровицкий) сторонников и противников осуществленного действия. Те, кто не согласился с деятельностью патриарха, ответили челобитными царю об ошибочности исправлений; те, кто не присоединился к большевикам, подтвердили присягу царской власти. Оба события — раскол и революция — строятся по одной модели, которую графически можно изобразить следующим образом (рис. 2).

Рис. 2. Схема церковного и светского раскола
Fig. 2. Scheme of church and secular schism

Как в XVII, так и в XX веках образовались две организованные и противопоставленные друг другу группы людей: «За» что-либо/ «Против» чего-либо. Более 400 лет назад возникла оппозиция «Никониане/ Старообрядцы», после 1917 — «Сторонники Советов/Враги Советов»^[1]. Эти группы существуют диалектически [23], за счет самого «идейного» столкновения, а потому их высказывания на раннем этапе направлены прямо друг против друга (на схеме цифра «1»). Это прослеживается в челобитных от старообрядцев (1. Т. 1. Т.6), в содержании выпусков газет, например, (2. № 1. C. 1–2). Сам лингвистический материал отсылает к событиям XVII века: «Он (т.е. В.И. Ленин — прим. З.А.) же был главным двигателем наметившегося тут же раскола (здесь и далее выделено нами — З.А.) тогдашней партии на большинство (большевиков) и меньшинство (меньшевиков) … Таким расколотым строем вступили русские «социал-демократы» в 1-ю революцию 1905–6 г.г.» (3. № 90. C. 2). Как демонстрирует фрагмент, описанная выше семиотическая модель как бы была «запущена» в реализацию в самом начале избранного нами хронологического среза (1905–1924). Естественно, в газетной статье меньшевики наделяются нелицеприятными эпитетами, что отвечает логике схемы (рис. 2), но их в данный момент мы оставим в стороне.

Идеологизация языка и текста

Любое воздействие групп друг на друга (цифра 1 на рис. 1) сопровождается своеобразным, так сказать, «отскоком» (на схеме цифра «2») в область пока еще не вовлеченных в конфликт масс людей (реципиенты воздействия внизу на изображении), «обволакиваемых» деформируемым смысловым полем. Перекрестие «вторичного влияния» (по центру схемы) становится невидимым каркасом повторяющегося процесса идеологизации, который затрагивает не только современников, но и последующие поколения [24]. Воздействие может прослеживаться по пяти «параметрическим» связкам процессов: 1) привлечением определенных языковых средств, 2) поляризацией оценки, 3) прецедентностью текста, 4) идеи и 5) образа руководителя, поддерживающего победившую в полемике группу людей^[2].

В текстах и XVII, и XX столетий наблюдается параллелизм в использовании лексических и лексико-синтаксических единиц, функция которых— наименование явлений жизни, связанных с действием, обострившим радикальные мнения в обществе. Для эпохи реформ Никона — благоисправленiе (4. С. 447), новопечатныхъ книгъ (4. С. 447), книги новоисправленныя (4. С. 450) и т.д.; для периода после революции 1917 года — Ударные промышленные группы (2. № 98. С. 4), переустройство всего мира (2. № 140. С. 2), великое начинание (2. № 140. С. 2), красные генштабы и красные инженеры (3. № 72. С. 1) и т.п. Одинаково используются слова с двумя и более корнями, например, въ рукописанiи, ересь богоотметную Римскую, лжесложное писанiе (4. С. 447–450) — для XVII века; бьем белогвардеицев (2. № 1. С. 1), мы остались молотобойцами (2. № 87. С. 1), зловещий заколдованный круг кризисов» («Широкие возможности») (2. № 45. С. 2), всеобщая забастовка во Франции (3. № 77. С. 3) — для XX столетия.

Поляризация оценки идентична в текстах и XVII, и XX столетий. Например, для эпохи реформ Никона — соборъ освященный, боголюбивымъ епископомъ, покаянный свитокъ (4. С. 447–450) будет оцениваться положительно (самооценка Московского собора), но расколы, мятежник, мятежесловiе (4. С. 448) в характеристике Аввакума и до нашего времени сохраняют потенциальную возможность употребления с пейоративной коннотацией. Аналогично и в «Красной газете» 1920 г. К положительному полюсу будут отнесены рабочие, труженики, пролетарии, а к отрицательному — буржуазия, бывшие владыки мира и иные противники коммунистов (2. № 140. С. 2). Следовательно, поляризация оценки по аксиологическим оппозициям «Свой/ Чужой», «Добро/Зло» может быть истолкована как проявление (и частный случай) идеологизации текстов вне зависимости от периода их создания.

Прецедентные феномены характерны и для документов XVII столетия, и для газетных статей 1920 г. Эпоха реформ Никона не скупилась на метафоры, отсылающие к образам Священного Писания, например, поп Никита в глазах судивших его священников «…окаянный уподобися аспиду затыкающему ушеса своя на гласъ обавающаго» (4. С. 450). Впрочем, этот же инструмент используется и в заголовках «Красной газеты» (пусть камни вопиют (2. № 1. С. 3), кому много было дано — от того много и требуется (2. № 22. С. 4), волки в овечьей шкуре (2. № 23. С. 4)), и в названиях колонок «Красного севера» (Мы обманем их во имя твое (3. № 4. С. 1), Эх, тянися нитка, да не оборвися ср. с Еккл 4:12; Христос Воскрес (3. № 79. С. 3) и т.д.). Деформация смысловых полей редуцирует традиционное восприятие первоисточника, оставляя только знаковую последовательность с ограниченным числом комбинаций значения.

Если прецедентные тексты выявить проще из-за их значимости для культуры, то прецедентность идеи становится очевидной после анализа не только на текстовом, но и на метатекстовом [25] уровнях. Например, в перечне «раскольников» на Московском Соборе 1666–1667 гг. идеологи старообрядчества описаны следующим образом (рис. 3).

Рис. 3. Формулировки обвинений (1. Т. 2)
Fig. 3. Wording of the allegations (1. Vol. 2.)

Отсутствие объективной оценки всего происходившего на Московском соборе 1666–1667 гг. сопровождается идеологизацией языковых средств в описании всех неугодных священнослужителей. «Раскольники» выступают перед «преосвященнымъ соборомъ» со своими «злокозненными письмами» и «ложным учением». Их «исповедание» веры и «мученичество» подменяются заинтересованной стороной на «непокаяние», «неповиновение», «упорство». Эта же оценка, пройдя через века, будет передана (транслирована) в других текстах других жанров, относящихся к научной сфере. К примеру, «Мы не думаемъ, что Стефанъ пошель на уступки въ дѣлѣ Никона изъ страха потерпѣть нѣчто подобное тому, что потерѣли Нероновъ и Аввакумъ <…>. Нѣтъ, онъ просто стоялъ выше своихъ провинціальныхъ друзей по своему развитію и по своимъ взглядамъ (выделено нами — З.А.)» [26. С. 7]. В структуре высказывания закрепляется логика: тот, кто «во всемъ упорствовалъ», просто оказался ретроградом, неспособным к принятию нового. Такой вывод опирается на «перекрестие вторичных влияний» (рис. 1) в общем знаковом окружении автора.

Теперь проследим прецедентность идеи для газетно-публицистического массива. Вот оценка уровня образования со стороны «противников советской власти», обнаруживаемая в «Красной газете»: «Когда революционный народ сверг буржуазный строй, все европейские газеты подняли свирепый вой против „хамодержавия‟ и „республики неграмотных‟» («Народное образование и советская власть») (2. № 280. С. 4). В статье описываются успехи школьного образования молодой страны. Через сотню лет сходный по смыслу контекст мы обнаруживаем и в научной работе: «И уже в первое десятилетие советской власти проводилась значительная работа по ликвидации безграмотности среди населения, в конечном итоге способствовавшая формированию нового человека, воспитанного в духе коммунистической морали» [27. С. 3]. Обратим внимание на соответствия: против республики неграмотных — ликвидация безграмотности; хамодержавие — формирование нового человека и др. Примечательно, что идеологизация «прошивает насквозь» тексты разных жанров, относящихся к разным сферам функционирования. Документ XVII столетия или газетная статья XX века — это материальные оболочки для трансляции деформированных смыслов.

Пожалуй, неожиданными в ходе нашего сопоставления оказались прецедентные способы построения образа лидера, поддерживающего победившую в полемике группу людей. Сравним характеристику монарха в «Деяниях…» Московского Собора 1666–1667 с тем, что приписывали В.И. Ленину в год его юбилея. Первое, на чем мы остановимся, это — позиционирование лидера (табл. 1).

Таблица 1 / Table 1
Позиционирование лидера в источниках XVII и XX вв. / Positioning of the leader in the sources of the 17th and 20th centuries

«Деяния»		«Красная газета»	«Звезда Вытегры»
«многа лѣта тебѣ благовѣрному царю нашему и великому князю Алексѣю Михайловичю, всеа Великiя и Малыя и Бѣлыя Росiи самодержцу, второму Константину, истинному православiя разрешителю, вѣрному слузѣ Христову, теплому вѣры каѳолическiя рачителю и поборнику» (4. С. 446–447)		«Это — наш Ленин! Наш… питерских рабочих … С нами он политически воспитывался, нашу жизнь он изучал, нашу психологию, нашу упорную натуру борцов он воспринял» (2. № 87. С. 1)	«Он беззаветно верен пролетариату, он весь принадлежит ему, он живет одной жизнью с рабочим классом, более того: он сам — воплощение пролетариата» (5. № 49 С. 2)

Как видно из сопоставления, четко обозначена принадлежность руководителя к победившей группе. Он является ее частью, восприемником, «воплощением» в борьбе с «чужими», «врагами». Далее лидеру приписывается наличие сакрального инструмента — орудия, которым вершится историческое событие (табл. 2).

Таблица 2 / Table 2
Наличие сакрального орудия / The presence of a sacred instrument

«Деяния»	«Красная газета»	«Звезда Вытегры»
«мысленное орудiе же и оружiе, и имъ яко острѣйшимъ истиннаго слова Божiя мечемъ потщимся» (4. С. 447)	«Ильич выдерживал вместе с нами. Разными молотами мы работали, но опускались они на одно и то же место. И теперь, когда он пишет декреты…разве это не молотобоец работает на кузнеце?!» (2. № 87. С. 1)	«Он — гениальный провидец: каждая его большая речь — историческое событие: она намечает перелом, новый этап революции» (5. № 49. С. 2)

Наше внимание привлекает 2 момента. Первый из них — составитель «Деяний…» языковым чутьем уловил семантические оттенки одного корня (орудiе и оружiе). Второй момент — «корреспонденция» характеристик, выявленных в рамках нашего сопоставления: у Алексея Михайловича сторонники подчеркивают «мысленность» меча в виде слова Божьего, у В.И. Ленина — гениальность (часть мыслимого) провидческих речей (в координатах христианства — часть Божественного, харизматического дара).

Наконец, обратимся к атрибутам лидера, подчеркивающие его особые духовные личностные качества (табл. 3).

Таблица 3 / Table 3
Личностные атрибуты вождя / Personal attributes of the leader

«Деяния»		«Красная газета»	«Звезда Вытегры»
«…ихъже властiю отъ Бога намъ данною потщимся въ покоренiе любезно преводити, на небрегущiи же о семъ и жезла нашего духовныя силы не усумнимся употребити, способiемъ прекрѣпкiя твоея царскiя десницы; о еже всесмиренно молимъ» (4. С. 447)		«В нас сказывалась крепость Ленина в самые тяжелые минуты, а мы служили крепостью для Ленина в самые трудные времена» (2. № 87. С. 1)	«Подлинная любовь к России — не расслабленной внутри угнетательнице народов, а могучей полной творческих сил зачинательнице мирового освобождения» (5. № 49. С. 2)

Газета «Звезда Вытегры» фиксирует характеристику страны «в глазах», «во взгляде» В.И. Ленина на свое Отечество. Тем самым осуществляется перевод из мира объективно-действительного в область чаемого, субъектно-конституированного. Как видно из проведенного сопоставления источников, различных и по времени, и по ситуации, и по периоду развития языковой системы, образ лидера выстраивается как совокупность качеств ‘принадлежность к нашему кругу’ ‘наличие символического орудия’, ‘крепкость’ и т.д.

Заключение

В широкой семиотической перспективе поле деформированных смыслов влияет на функциональные возможности знаковых систем. Типологическое единство процесса идеологизации в двух разных временных срезах (XVII и XX вв.) поддерживается, с одной стороны, стереотипностью массового мышления, а с другой — многократностью, повторяемостью как таковой. Сторонники реформ Никона закрепляли понимание старообрядчества в застывших словесных формулах церковных постановлений, их противники — через рукописные сборники, включавших в свой состав сочинения «лидеров раскола»; сторонники и противники советской власти, пользуясь уже не только рукописными, но и типографскими возможностями, оставили нам тексты, по которым нам удаётся воссоздать структуру знакового поля развернувшейся между враждующими лагерями полемики.

В сущности, мы подходим к описанию второй изоморфной семиотической модели. Представим себе телескопическую антенну, которую само движение времени «вытягивает» в полную длину до условно бесконечной величины. Каждый последующий сегмент устройства такой же, как и предыдущий, только объём у «трубки» иной. Как соотносится этот образ с нашей темой статьи? Если бы представляемая нами семиотическая модель действовала сходным образом, то многократное идеологическое воздействие должно было перерабатывать исходный факт (бытовавший до этого вне определенного понятийного поля) и создавать вторичное (с уже деформированными смыслами) высказывание о чем-либо. Каждый новый исторический срез, как новый сегмент «телескопической антенны», воспроизводит те же семиотические структуры, что бытовали и до него, однако изменения аккумулируются, картина меняется по вектору движения воображаемой нами «антенны». Иногда поведение человека, событие, изменившее ход истории, может подвергаться многократным упоминаниям ещё где-нибудь, но в каждом последующем случае перенос факта в новый текст укрепляет (и модифицирует) необходимые заинтересованной стороне коннотации значения.

И сторонники реформ-революции, и их противники оперировали лексико-синтаксическими единицами, служившими наименованием новых явлений в жизни после переломного события. Каждой из сторон конфликта была характерна поляризация оценки по модели «Свой / Чужой». И сторонники реформ-революции, и их оппоненты использовали прецедентные феномены в виде библейских образов, текстов. Победившая в полемике «партия», будь то XVII век или XX столетие, идентично позиционировала своего лидера, приписывала ему сакральное орудие, старалась придать ему особые личностные качества. Из всех перечисленных наблюдений следует, что с течением времени идеологизация теряет связь с исходным фактом; факт, будучи многократно повторенным, деформированным и превращенным в самостоятельно и независимо от источника существующее смысловое сгущение, образует миф — о глупых и непокорных старообрядцах, о прекрасном правителе государства, об опасных противниках действующей власти. Отличаются эти семиотические образования от таковых в древности тем, что они получены в результате исчерпанности функциональных возможностей знаковой системы культуры. «Раскол» и «Революция» даже на уровне объема понятия будут с течением времени двигаться навстречу друг к другу, пока — надеемся, нескоро — не сольются в едином мифе о ничего не значащей ошибке прошлого.

 

^{1 Для приземленного, бытового взгляда, возможно и другое объяснение сходств описываемых исторических событий. Если обратиться к XVII веку, то период 1654 по 1682 гг. ознаменовался сначала правкой стилистики, а позже — богослужебных основ русской церкви. Итог — оформление на Московском соборе 1666–1667 гг. раскола, после чего начнется восьмилетняя осада Соловецкого монастыря (фактически — гражданская война). Аналогичная картина наблюдается и в XX столетии. До 1905 года прогрессивные реформы отменялись реакционной политикой, вследствие чего все предложения по улучшению ситуации по ключевым вопросам, по сути, носили «стилистический» характер. После подавления первой русской революции позже произойдет Октябрьская революция 1917 г. с последующим «расколом» на «красных» и «белых» и гражданской войной.}

^{2 Выбор языковых средств, поляризация оценки, прецедентность (текста, идеи, образа) сами по себе требуют деятельного участия коллектива, который их 1) соотносит с конкретной ситуацией и 2) придает им характер значимых именно для этой ситуации. Возникает в известной степени асимметрия, которую еще предстоит осмыслить специалистам по феноменологии и филологической герменевтике. По сути, оригинальность привлеченных средств в конкретной ситуации мыследействия редуцируется, с одной стороны, изоморфизмом модели, по которым развивается то или иное событие, а с другой — типологическим сходством актов индивидуального сознания, которое качественно меняет подход к интерпретации персонального творчества. Впрочем, эти теоретические вопросы не отменяют понимания выбора языковых средств, поляризации оценки и прецедентности как динамических по своей природе предметов лингвистического исследования.}

Об авторах

Александр Владимирович Загуменнов

Религиозная организация - духовная образовательная организация высшего образования Вологодская духовная семинария Вологодской епархии Русской Православной Церкви

Автор, ответственный за переписку.
Email: zaw1991@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-2440-3918

кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры гуманитарных и естественнонаучных дисциплин

160901, Российская Федерация, Вологда, ул. Монастырская, 2

Список литературы

Дополнительные файлы