Политика аккультурации в отношении мусульманских общин Сибири во второй половине XIX - начале XX в.

Полный текст

Введение

С 60-х гг. XIX в. в Российской империи начинается процесс реформирования социальных, экономических и политических институтов, который продлится до революционных потрясений 1917 г. Расширение границ Российской империи на востоке страны, русско-турецкая война (1877–1878 гг.), а также конфликты на территории Северного Кавказа вызвали особый интерес со стороны правительства к мусульманским народам, проживающим в стране^[1]. Со второй половины XIX в. и до прекращения существования Российской империи, у государственной власти стояла задача интеграции мусульманских народов в социокультурное пространство российского общества.

В дореволюционной историографии преимущественно доминировало консервативно-охранительное направление, которое зависело от политической конъюктуры и идеологических пристрастий исследователя. Особое внимание отводилось «цивилизационной» роли православной культуры^[2]. В советской историографии появилось диаметрально противоположное представление на этнокультурную, а вместе с тем на этноконфессиональную политику имперской власти в отношении мусульманских народов^[3].

С начала 90-х гг. XX в. в отечественной историографии наметились новые тенденции переосмысления имперской истории и политики Российского государства. В работах современных исследователей начал преобладать междисциплинарный подход в анализе широкого круга источников. При этом учеными был поднят вопрос об аккультурационной политике Российской империи в отношении мусульманских народов. Несмотря на то, что сложились разные подходы относительно самого термина «аккультурация» важно отметить появление работ, посвященных анализу положения мусульманских народов в разных регионах Российской империи через призму политики аккультурации^[4]. Аккультурация становиться основным механизмом контроля «инородческого» населения страны, с помощью которого, появляется возможность включения его в культурно-религиозное пространство страны. Аккультурация не предусматривала культурной унификации, а предполагала адаптацию к жизни в чужой культуре, сохраняя при этом личную и культурную идентичность^[5].

Целью исследования является выявление и осмысление результатов процесса «аккультурации» мусульманского населения Сибири. Для достижения поставленной цели авторы обращаются к анализу социально-экономической и культурной жизни мусульманского населения указанного региона, реконструируется механизм «аккультурации» в отношении мусульманского населения, проживавшего во второй половине XIX – начале XX в. в пределах Томской, Тобольской и Енисейской губерний Сибири.

Источниковую базу исследования составили архивные материалы, представленные в Российском государственном историческом архиве, Государственном архиве Красноярского края, Государственного архива Томской области, а также Центрального государственного исторического архива Республики Башкортостан.

При подготовке статьи использовались проблемно-хронлогический и историко-генетический методы, позволившие проанализировать и оценить роль политики аккультурации в отношении мусульманских народов Сибири.

Образовательная политика имперской власти в отношении мусульманских народов сибирских окраин

Вхождение в состав Российской империи большого количества различных этнических групп потребовало от органов власти решения одного из важнейших вопросов – просвещения подданных государства. Изначально просвещение рассматривалось как миссионерская задача, а приобщение к христианской культуре являлось маркером благонадежности инородческого населения^[6]. Однако следует отметить, что мусульманские народы, вошедшие в состав Российского государства, имели собственную сложившуюся веками систему школьного образования. Мусульманская школьная система полностью находились в ведении Оренбургского магометанского духовного собрания и контролировалась духовенством. Во второй половине XIX в. особое внимание со стороны правительства начинает уделяться «мусульманскому вопросу», так как в мусульманской среде наметился процесс перехода ранее крещеных инородцев в ислам. Решение данной проблемы правительство видело в создании единого образовательного пространства^[7]. Со второй половины XIX в. государство начинает предпринимать меры по расширению системы школьного образования для «инородцев». Законодательное закрепление данные меры получили 14 июля 1864 г. после принятия «Положения о начальных народных училищах». Согласно принятому документу, одной из задач было распространение русской грамотности и отказ от местных наречий^[8]. Обучение инородцев русскому языку, а затем и приобщение через систему школьного образования к русской культуре, должно было привести к включению их в социокультурное пространство империи.

С целью проведения данных мер в 1866 г. создается Особый комитет по инородческому образованию при управлении Казанского учебного округа, который возглавил Н.И. Ильминский. Под его руководством были разработаны правила обучения инородцев. Особе внимание уделялось учителям данных школ, которые должны были владеть знаниями инородческого языка^[9]. По мнению Н.И. Ильминского, привлечение учителей из среды инородцев могло способствовать изменению религиозных представлений, а в дальнейшем и соединению инородцев в духовном союзе с русским народом в общем государстве^[10].

Таким образом, следует отметить, что политика, проводимая в государстве в отношении реформирования мусульманского школьного образования, не предполагала единовременного полного искоренения религиозной культуры законодательными нормами. Данный факт подтверждается, например, тем, что в 1868 г. попечитель Казанского учебного округа по просьбе муфтия направил обращение управляющему Министерством народного просвещения^[11]. Однако следует отметить, что уже в 1870-е гг. имперские органы власти переходят к более активным действиям по установлению контроля за инородческими учебными заведениями. В рамках принятого в 1870 г. нормативного акта законодательно закреплялось создание русско-инородческих школ с обязательным преподаванием русского языка^[12]. В дальнейшем данные меры были направлены на подчинение всей системы школьного образования Министерству народного просвещения с целью ограничения влияния мусульманского духовенства на эту сферу^[13]. В 1874 г. было принято «Положение о начальных народных училищах», по которому все мусульманские школы переходят в ведение Министерства народного просвещения^[14]. Принятое положение полностью подчиняло всю систему школьного образования правительству и Русской православной церкви. Именно епархиальные архиереи должны были следить за нравственным воспитанием подрастающего поколения. Кроме того, представитель епархиального ведомства включался в Училищный совет^[15].

Несмотря на вмешательство государства в образовательный процесс мусульманских школ, содержание их полностью возлагалось на самих общинников^[16]. Правительство предполагало выделение финансовых средств при условии открытия в мусульманских школах русских классов. Однако на практике это не реализовывалось, что подтверждает, например, отчет полицмейстера г. Петропавловска Акмолинской области за 1875 г.^[17] Вмешательство государственных органов в систему образования мусульманских общин и отказ от финансовой поддержки конфессиональных учебных заведений не способствовало их развитию. Согласно ведомости, поданной в Статистическую комиссию императорского вольного экономического общества, на 1 января 1894 г. в Енисейской губернии не числилось ни одной мусульманской школы^[18]. При этом в указанной губернии, согласно Всероссийской переписи населения, мусульман проживало более 5 тыс. человек^[19].

Несмотря на вводимые правила, имперская власть стремилась найти некоторый баланс между созданием новой системы школьного образования для мусульманского населения и традиционной конфессиональной школой. Министром народного просвещения Н.П. Боголеповым было предложено организовать национальные школы с учетом преподавания в них родного языка и быта^[20]. В июне 1899 г. Министром народного просвещения было направлено письмо П.А. Столыпину о введении преподавания т.н. местных языков, т.е. языков коренных народов региона, в начальных инородческих школах. При рассмотрении данного вопроса было принято решение о введении в образовательную программу родного языка в первые два года обучения, а затем в рамках интересов государства образование полностью переводилось на русский язык^[21].

На совещании Министерства народного просвещения в 1905 г. было установлено, что правительство должно перейти к более активной политике в распространении русского языка в инородческих школах^[22]. Однако данная проблема так и не получила своего решения, что отмечалось, в частности, на страницах российских газет того времени^[23]. И в дальнейшем правительство предпринимает меры по ограничению преподавания родного языка в школах, так как, по мнению министра народного просвещения Л.А. Кассо, преподавание родного языка не могло способствовать интересам государства^[24].

К середине второго десятилетия XX в. усилился контроль за деятельностью мусульманских школ со стороны мусульманского населения, которые полностью контролировались со стороны государства. Данный факт подтверждается поданным прошением директору народных училищ Енисейской губернии от общины мусульман Канского уезда о разрешении им открыть частную школу для обучения своих детей^[25]. Вопрос просвещения всегда очень остро стоял в мусульманской умме, несмотря на то что все учебные заведения подчинялись Министерству народного просвещения, многие вопросы по-прежнему решались духовными органами и священнослужителями^[26]. Оренбургское магометанское духовное собрание, которое во многом проводило государственно-конфессиональную политику, по-прежнему активно включалось в вопросы организации образовательного процесса.

Организация жизни и хозяйственного уклада мусульманских общин Сибири

Во второй половине XIX в. территория Сибири становится центром переселенческой политики государства. Однако если Западная Сибирь стала основным регионом, где начинает преобладать переселенческий компонент, то Енисейская губерния практически не была затронута данными процессами. Лишь в начале XX в., когда был практически исчерпан земельный фонд в западносибирских губерниях, переселенческий поток направляется в Енисейскую губернию^[27].

В 1895 г. императором Николаем II была высказана идея о поощрении переселенческой политики на территорию Сибири из европейской части страны. При этом предполагалось как раз, что переселенческие процессы затронут прежде всего русскоязычное население. Поэтому не случайно планировалось, что одним из направлений переселенческой политики должен был стать процесс включения инородческого населения региона в социокультурное пространство страны^[28]. Начавшиеся процессы переселения крестьян в Сибирь привели к сокращению земельных наделов у инородческого населения, а также подведению их под общекрестьянские правила^[29].

Реформы, начатые во второй половины XIX в., имели цель формирования переселенческого земельного фонда, путем изъятия этих земель из пользования «инородцев» и последующей интеграции крестьянского населения в регионе. Земли аборигенного населения Сибири рассматривались правительством как принадлежащие казне и Кабинету Его Императорского Величества и находились лишь в бессрочном пользовании инородцев^[30].

Проблема наделения инородцев землей и уравнивания их в правах с государственными крестьянами поднималась в 1907 г.^[31] В отстаивании своих прав на земли мусульманское население Сибири, как правило, ссылалось на грамоты, дарованные еще Екатериной II, хотя каких-либо официальных документов они не имели^[32].

Одной из главных задач правительства в пореформенный период стала унификация инородческого населения с крестьянами в правах и обязанностях, а также принципах организации управления. Еще в 1876 г. генерал-губернатор Западной Сибири обратился в Министерство внутренних дел и государственных имуществ с предложением причислить к русским волостям оседлых аборигенов Томской и Тобольской губерний^[33].

Департаментом духовных дел иностранных исповеданий в июне 1906 г. в Земский отдел была направлена бумага, в которой указывалось, что в 1884 г. всем губернаторам восточных окраин России был разослан секретный Циркуляр МВД, согласно которому должностные лица сельского и волостного управлений должны были назначаться из числа русских. Данная мера была направлена на недопущение к управлению фанатиков-мусульман, а также во избежание перехода крещенных татар в ислам. Департамент духовных дел иностранных исповеданий, в свою очередь, обратился в Земский отдел с просьбой рассмотреть данный Циркуляр и установить, остается ли его соблюдение в дальнейшем актуальным^[34]. Ранее, в 1885 г., Департамент духовных дел иностранных исповеданий запрашивал у Земского отдела, как решается вопрос об установлении представительства христиан в инородческих общественных управлениях Сибири^[35].

Следует отметить, что с целью контроля за аборигенным населением Сибири правительство наделяет достаточно широкими правами местные административные органы власти. Особое внимание было уделено деятельности именно крестьянских начальников, функции которых были существенно расширены и включали в себя полицейский надзор. Своей задачей имперская власть видела распространение русской культуры через утверждение на должности крестьянских начальников лиц, готовых проводить политику русификации среди аборигенного населения^[36]. Особое внимание начинает уделяться лицам, назначаемым на должности крестьянских начальников. Вопрос о назначении на должности лиц не православного вероисповедания не был однозначным. Светские и церковные власти имели на этот счет разные мнения^[37].

Особое место в жизни мусульманских общин занимали волости, которые строились по национальному и конфессиональному признаку. Волостное устройство в начале XX в. начинает рассматриваться правительством как институт, сдерживающий консолидацию тюркских народов, а затем решающий задачу их ассимиляции с пришлым русским населением. Инородческие волости представляли собой административное, а не территориальное деление^[38]. Попытки реформирования волостного устройства поднимались неоднократно на протяжении всего XIX в. Однако присоединение татарских поселений к русским деревням вызывало недовольство со стороны мусульманского населения^[39].

Административная реформа 1910 г. окончательно должна была изменить территориальное устройство инородческих волостей Сибири, заложив в их основу территориальный принцип. При этом в одну волость включались представители разных этнических групп^[40]. Изменение территориального устройства инородческих поселений касалось и организации их управления. В 1911 г. правительствующим Сенатом было затребовано от МВД и Главного управляющего землеустроительством и землепользованием заключение по жалобе инородцев на постановление Общего присутствия Тобольского губернского управления об организации у них общественного управления и суда по правилам Общего положения о крестьянах^[41].

Важно подчеркнуть, что на основании «Временного положения о крестьянских начальниках»^[42] мусульманское население Сибири оказалось в полной зависимости от общероссийского законодательства. Данное подчинение касалось в том числе и судебной системы инородческого населения, что привело к недовольству в инородческой среде и вызвало ряд обращений^[43].

Организация жизни новокрещенных мусульман на территории Сибири

Особое место в процессе аккультурации мусульманского населения отводилось вопросам крещения инородцев. Начиная со второй половины XIX в. в Российской империи наметилась тенденция отпадения ранее принявших православие инородцев в ислам. Таким образом, особое место со стороны правительства в данный период начинает отводиться миссионерской деятельности Русской православной церкви, деятельность которой должна была стать еще более активной. В 1870 г. в Москве было учреждено Всероссийское православное миссионерское общество, отделения которого были открыты во всех сибирских епархиях. Правительство оказывало финансовую поддержку миссиям, т.к. эффективность миссионерской деятельности была связана с поддержкой новокрещенных со стороны государства и создания им благоприятных экономических условий^[44]. К началу XX в. на территории Сибири действовало восемь православных миссий, наиболее крупными из которых считались Алтайская, Иркутская и Забайкальская^[45].

В конце XIX в. Канцелярией Комитета министров была подготовлена записка о состоянии церковных дел в Сибири, в которой говорилось о необходимости укрепления в регионе позиций православия, а также русской культуры и гражданской идентичности. Все это должно было оказать существенное влияние на духовную жизнь в Сибири^[46]. Именно принятие православия рассматривалось властями как важный социокультурный процесс, который способствовал инкорпорации мусульманского населения страны в русскую культуру и повседневную жизнь^[47].

Главным для миссионерства становится то, чтобы принятие православия не носило формального характера. В связи с этим усложняется процедура принятия православной веры, согласно которой, желающий принять крещение должен был обратиться к епархиальным властям за разрешением^[48]. В 1905 г. архиепископом Томским и Барнаульским были установлены правила крещения евреев и мусульман^[49].

Несмотря на активную политику церковных властей по обращению в православную веру инородческого населения и поддержку данных мер со стороны государства, позиция и поведение новокрещенных не всегда свидетельствовали об искренности их намерений. Государство брало на себя задачу по организации жизни новокрещенного населения. К тому же принявшие православие исключались из инородческой общины и получали ряд льгот, в том числе и налоговых^[50]. Данные меры приводили к недовольству со стороны инородческих общин, поскольку взымавшиеся с них подати и налоги оставались прежними^[51].

Организация быта и контроль за соблюдением религиозных догм и правил принявшими православие инородцами возлагался на волостных начальников^[52]. Негативное восприятие новокрещенных бывшими единоверцами требовало вмешательства со стороны не только православной церкви, но и институтов государственной власти. Принявших православие мусульман, по возможности, старались селить среди русского православного населения.

Выводы

Таким образом, проведенное исследование положения мусульманских общин Сибири через призму политики аккультурации Российской империи позволяет сделать следующие выводы. Главную задачу имперская власть видела в установлении стабильности и порядка в поликонфессиональном и полиэтничном государстве. Именно приобщение к русской культуре и православной вере должно было способствовать установлению контроля над инородческим населением империи. Российские власти во второй половине XIX – начале XX в. не ставили своей задачей полного искоренения исламской традиции среди сибирских инородцев. К тому же последователи мусульманской традиции занимали второе место по численности приверженцев в стране, что не позволяло их исключить из правового поля российского государства. Правительство видело своей целью приобщить мусульманское население к русской культуре, и только затем допускалось полное слияние с православной традицией инородческого населения Сибири.

Одним из наиболее важных инструментов по вовлечению представителей мусульманской традиции в русскую культуру становится создание школьного образования по системе Н.И. Ильминского. Именно функционирование русско-инородческих школ должно было искоренить в мусульманской среде интерес к собственной религиозной культуре. Однако непоследовательная политика имперской власти в области организации школьного образования приводила к нежеланию мусульманского населения Сибири обучать детей в школах, создаваемых государством. Обязательное изучение русского языка рассматривалось мусульманской общественностью как попытка искоренения национальной культуры и религии.

Следующим направлением, в рамках которого были сделаны попытки унификации инородческого и русского населения, стала аграрная реформа в Сибири. В рамках проводимых преобразований административно-территориальное устройства мусульманских общин должно было строиться по принципу русских волостей. Данные меры были направлены на погружение мусульман в русский уклад жизни, а также искоренение у них традиционной формы управления. Изъятие земли с целью формирования переселенческого фонда и уравнивание инородцев в правах с крестьянами вызывали недовольство среди мусульманского населения Сибири.

Важным проводником государственных идей в Сибири должна была стать Русская православная церковь. Задачей миссионеров было привлечение мусульманского населения Сибири к принятию православия путем грамотной миссионерской политики и финансовой поддержки со стороны государства. Поддержка имперской власти в организации экономического и социального положения, а также быта новокрещенных, должна была способствовать увеличению числа принявших православие. Однако предпринятые меры не способствовали массовому переходу инородцев в православную культуру. Мусульманское население рассматривало все проводившиеся мероприятия как посягательство на их традиции и устои, что мешало успешной реализации политики распространения русского языка в инородческой (мусульманской) среде на территории Сибири.

 

^{1 Джераси Р.П. Око на Восток: Империя, ориентализм, нация и религия в России. М., 2013. С. 23–24.}

^{2 Балкашин Н.Н. О киргизах и вообще о подданных России мусульманах. СПб., 1887; Алекторов А.Е. Инородцы в России. СПб., 1906.}

^{3 Климович Л. Ислам в царской России. М., 1936; Дарженов С. Политика царского правительства в отношении ислама в конце XIX – начале XX в. // Ученые записки историко-юридического факультета Киргизского университета. Сер.: История. Фрунзе, 1964; Копылов А.Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII – начала XIX в. Новосибирск, 1978.}

^{4 Арсланов Р.А., Климашин А.Л. Периодические издания России рубежа ХIХ–ХХ вв. о социокультурной адаптации русских переселенцев в Средней Азии // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2017. № 3. С. 347–363; Брежнева С.Н. Отражение идей аккультурации в переселенческой политике Российской империи в Туркестане на рубеже XIX–XX вв. // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2018. № 3. С. 608–638; Любичанковский С.В. Политика аккультурации средствами просвещения исламских подданных Российской империи: исторический опыт оренбургского края (середина XIX – начало XX вв.). Оренбург, 2018; Имперская политика аккультурации и проблема колониализма (на примере кочевых и полукочевых народов Российской империи): монография / науч. ред. С.В. Любичанковский. Оренбург, 2019. С. 12–13.}

^{5 Любичанковский С.В. Политика аккультурации... С. 13; Лысенко Ю.А., Ефименко М.Н. Киргизская антиисламская миссия Оренбургской епархии (90-е гг. XIX – начало XX в) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2020. № 4. С. 795.}

^{6 Имперская политика аккультурации и проблема колониализма (на примере кочевых и полукочевых народов Российской империи): монография / науч. ред. С.В. Любичанковский. Оренбург, 2019. С. 265.}

^{7 Любичанковский С.В. Политика аккультурации… С. 116.}

^{8 Имперская политика аккультурации… С. 285; Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1867. Т. 8. С. 613–618.}

^{9 Лысенко Ю.А., Ефименко М.Н. Киргизская антиисламская миссия… С. 804.}

^{10 Поплавская Х.В. К вопросу о православном миссионерстве на Алтае (30–60-е гг. XIX в.) // Этнографическое обозрение. 1995. № 5. С. 105.}

^{11 Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 733. Оп. 162. Д. 577. Л. 1–1 об.}

^{12 Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1874. Т. 45. С. 314.}

^{13 Любичанковский С.В. Политика аккультурации… С. 117; Верняев И.И. Очерки истории этноконфессиональной политики в России. СПб., 2017. С. 159.}

^{14 Махмутов З.А. Духовная и образовательная деятельность татар в казахской степи в контексте внутренней политики Российской империи (вторая половина XVIII – начало XX века) // Самарский научный вестник. 2017. Т. 6. № 1 (8). С. 115; Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1876. Т. 49. С. 834–840.}

^{15 Суворова Н.Г. Духовное и светское просвещение мусульман-кочевников и новокрещенных в контексте колонизации степного края (конец XIX – начало XX в.) // Вестник Омского университета. 2017. № 3 (15). С. 265.}

^{16 Махмутов З.А. Духовная и образовательная деятельность татар в казахской степи в контексте внутренней политики Российской империи (вторая половина XVIII – начало XX века) // Самарский научный вестник. 2017. № 1 (8). С. 115.}

^{17 Государственный архив Томской области (далее – ГАТО). Ф. 125. Оп. 1. Д. 505. Л. 17.}

^{18 РГИА. Ф. 91. Оп. 3. Д. 390. Л. 17.}

^{19 Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. / под ред. Н.А. Тройницкого. СПб., 1904. С. 50–51.}

^{20 Богуславский М.В. Реформы российского образования XIX–XX вв. как глобальный проект // Вопросы образования. 2006. № 3. С. 14.}

^{21 РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 517. Л. 8–9.}

^{22 Джераси Р.П. Око на Восток: Империя, ориентализм, нация и религия в России. М., 2013. С. 196.}

^{23 РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 517. Л. 59–59 об.}

^{24 Нам И.В. Татарские школы в дореволюционном Томске // Мы – томичи, ваши земляки, ваши соседи (Национально-культурная панорама Томской области) / под ред. Э.Л. Львова, И.В. Нам, Н.И. Наумова. Томск, 2000. С. 82–84.}

^{25 Государственный архив Красноярского края (далее – ГАКК). Ф. 595. Оп. 13. Д. 675. Л. 1–4 об.}

^{26 Центральный государственный исторический архив Республики Башкортостан (далее – ЦГИА РБ). Ф. 295. Оп. 6. Д. 4044. Л. 2, 7.}

^{27 Федорова В.И. Сельское население Енисейской губернии на рубеже XIX – XX веков: социально-демографическая динамика // Научный диалог. 2020. №11. С. 482, 486.}

^{28 Брежнева С.Н. Отражение идей аккультурации в переселенческой политике Российской империи в Туркестане на рубеже XIX – XX вв. // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2018. № 3. С. 619–620.}

^{29 РГИА. Ф. 573. Оп. 1. Д. 2081. Л. 1, 4–5об.; РГИА. Ф. 391. Оп. 3. Д. 586. Л. 120.}

^{30 Дамешек Л.М. Сибирские «инородцы» в имперской стратегии власти (XVIII – начало XX в.). Иркутск, 2018. С. 138; РГИА. Ф. 391. Оп. 3. Д. 3. Л. 116, 234–234 об.}

^{31 Там же. Д. 4.}

^{32 Там же. Д. 586. Л. 404–406.}

^{33 Дашковский П.К., Шершнёва Е.А. Ислам и империя: положение мусульманских общин Западной Сибири в контексте государственно-конфессиональной политики второй половины XIX – начала XX в. Барнаул, 2020. С. 91.}

^{34 РГИА. Ф. 1291. Оп. 54. Д. 10. Л. 1–1об.}

^{35 Там же. Оп. 66. Д. 55. Л. 1.}

^{36 Рагимова П.Ф. Национальная политика российского правительства в конце XIX – начале XX века // Вестник СамГУ. 2010. № 5. С. 100.}

^{37 РГИА. Ф. 1291. Оп. 66. Д. 55. Л. 18–19.}

^{38 Корусенко С.Н., Марганова Ф.Ф. Волость как инструмент сохранения идентичности группы…  2016. № 2. С. 197–198.}

^{39 РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 105. Л. 17–17 об.}

^{40 Корусенко С.Н., Марганова Ф.Ф. Волость как инструмент сохранения идентичности группы (на примере сибирских бухарцев) // Вестник Омского университета. 2016. № 2. С. 198.}

^{41 РГИА. Ф. 391. Оп. 4. Д. 771.}

^{42 Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1901. С. 403–416.}

^{43 РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д.14. Л. 1–5, 10; Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости // Российское законодательство X–XX вв.: в 9 т. Т. 7. Документы крестьянской реформы / отв. ред. О.И. Чистяков. М., 1989; РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 105. Л. 2–5.}

^{44 Суворова Н.Г. Духовное и светское просвещение мусульман-кочевников и новокрещенных в контексте колонизации степного края (конец XIX – начало XX в.) // Вестник Омского университета. 2017. № 3 (15) С. 263.}

^{45 Сибирь в составе Российской империи / И.Л. Дамешек, М.М. Дамешек, В.П. Зиновьев, А.В. Ремнев, Н.Г. Суворова, В.П. Шахеров, М.В. Шиловский. М., 2007. С. 219.}

^{46 Рендашкина А.Н. Стабилизация межконфессиональных отношений мусульман и христиан на примере татар и русских в Восточной Сибири // Вестник КемГУКИ. 2014. № 29 (1). С. 28–36.}

^{47 Дамешек Л.М. Сибирские съезды православного духовенства о путях насаждения «русскости» среди коренного населения // Известия Иркутского государственного университета. 2021. Т. 36. С. 64, 65.}

^{48 ГАКК. Ф. 674. Оп. 1. Д. 693.}

^{49 ГАТО. Ф. 170. Оп. 2. Д. 3307. Л. 20–21.}

^{50 Земцов Б.Н. Политика царского правительства по отношению к этническим регионам Росси (XVI–XX вв.) // Вестник Кемеровского государственного университета. 2019. № 21 (3). С. 599–600; ГААК. Ф. 674. Оп. 1. Д. 2870.}

^{51 ГАКК. Ф. 595. Оп. 19. Д.158. Л. 1–2об.}

^{52Конев А.Ю. Влияние религиозного фактора на правовой статус сибирских аборигенов (XVIII–XIX вв.) // Народонаселение Сибири: стратегии и практики межкультурной коммуникации (XVII – начало XX в.): сб. ст. / отв. ред. А.В. Бауло. Новосибирск, 2008. С. 319.}

Об авторах

Петр Константинович Дашковский

Алтайский государственный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: dashkovskiy@fpn.asu.ru
ORCID iD: 0000-0002-7625-5865

д-р ист. наук, профессор, заведующий кафедрой регионоведения России, национальных и государственно-конфессиональных отношений

656049, Россия, Барнаул, ул. Димитрова, 66

Елена Александровна Шершнева

Алтайский государственный университет

Email: D2703@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0001-6766-6438

канд. ист. наук, доцент, доцент кафедры регионоведения России, национальных и государственно-конфессиональных отношений

656049, Россия, Барнаул, ул. Димитрова, 66

Список литературы