Бранденбергер Д. Кризис сталинского агитпропа: пропаганда, политпросвещение и террор в СССР, 1927-1941 / пер. с англ. А.А. Пешкова, Е.С. Володиной. М.: Политическая энциклопедия, 2017. 367 с. (Серия «История сталинизма»)

Аннотация

-

Полный текст

Первоначальная публикация монографии Дэвида Бранденбергера, доктора исторических наук, профессора, хорошо известного и в США, и в нашей стране русиста, была осуществлена на английском языке в 2011 г. в издательстве Йель­ского университета (США). Рецензируемое издание вышло на русском языке в 2017 г. при финансовой поддержке фонда «Историческая память» в серии «Исто­рия сталинизма». Д. Бранденбергер входит в круг тех американских специалистов, которые выступают против свертывания Государственным департаментом США программы исследований истории СССР. Они считают, что изучение истории по­литики и культуры советской страны необходимо не только в силу познаватель­ных, но и практических соображений, так как современные западные политики и дипломаты должны обладать верифицированной информацией, содержащей объ­ективную картину советского прошлого и академически выверенные, социально­политические рекомендации, направляющие их деятельность на пространстве бывшего СССР.

Д. Бранденбергер поставил цель - исследовать деятельность идеологическо­го аппарата ВКП(б), которому, по его словам, долгое время «не уделяли должного внимания» в историографии (С. 16). Главная идея автора состоит в том, что соз­данный еще при И.В. Сталине механизм устной и печатной пропаганды, исполь­зованный в дальнейшем и КПСС, не добился успеха в воспитании советского об­щества в духе марксизма-ленинизма и в идейной мобилизации масс на строитель­ство социализма ни в 1920-1930-х гг., ни в последующий период.

Для объяснения провала деятельности («кризиса») сталинского агитпропа в книге выстроена система доказательств, опирающаяся на изучение истории его становления и эволюции в довоенном СССР.

В центре внимания автора «сталинизм» - устойчивый, сложившийся в меж­дународном научном информационном пространстве конструкт, вызывающий острый гносеологический интерес не только среди профессиональных историков, но и политиков, социологов и публицистов. Вокруг него более полувека рожда­ются различные идейные концепции, в одних случаях имеющие академический характер, опирающийся на доказательную источниково-информационную основу, в других - исключительно публицистический, обусловленный социально-полити­ческим заказом, часто вызванным ненавистью к большевизму и России, ее власт­ным структурам и народу. Сразу же отметим, что в рецензируемой монографии все наблюдения и выводы автора выстраиваются на информации, почерпнутой в опубликованных материалах и документах, хранящихся в 17 российских архивах.

Подкупает и историографическая составляющая, дискуссионность книги: автор не только широко использовал наблюдения и выводы отечественных и зару­бежных историков, но и не редко вступал с ними в спор. В этом плане особый ин­терес представляют обширные примечания, в которые автор, чтобы не нарушать логику и последовательность изложения событий, выносил свои возражения по поводу того или иного суждения, aмеющегося в литературе.

В историографической справке Д. Бранденбергер определил шесть групп исследователей, по-разному оценивавших идейно-политические воззрения Ста­лина и его окружения, приверженность партийных лидеров и их готовность сле­довать марксистско-ленинской парадигме. Автор книги пришел к выводу о том, что идеологические перемены не означали отказа партийного руководства 1930-х гг. от идей, провозглашенных Октябрьской революцией (С. 12). Д. Бранденбергер при­соединился к мнению американского исследователя С. Коткина, рассматривавше­го эти перемены в контексте «стратегического перехода от задачи строительства социализма к задаче защиты социализма».

Отметим, что идеи С. Коткина и Д. Бранденбергера явно недостаточны для объяснения стратегических целей и идеологии партийного руководства страны, ко­торое даже (и особенно) в условиях капиталистического окружения сохраняло курс на строительство социализма (одновременно и несмотря на культ личности Стали­на, диктатуру аппарата ВКП(б), усиление массовых необоснованных политических репрессий), а во второй половине 1930-х гг. взяло курс на завершение строительства социализма и (утопическая цель) постепенный переход к коммунизму, провозгла­шенный на XVIII съезде ВКП(б). Тем не менее попытка еще одного (оригинального) объяснения причин, по которым деятельность агитпропа не имела успеха, впол­не заслуживает внимания отечественной научной общественности.

Свою исследовательскую цель автор монографии реализовал в лучших тра­дициях позитивистской методологии, основываясь на известной и чеканной фор­муле: история пишется по источникам; нет их - нет и истории.

Исследование Д. Бранденбергера опирается на междисциплинарный и социо­культурологический подходы, основу реализации которых создали разные виды исто­рических источников. Для изучения механизма распространения официального идеологического курса использованы сведения делопроизводственной документа­ции центральных и местных партийных и советских органов (ОГПУ, НКВД, РККА, Главлит и др.), а также местных кружков политпросвета. Особое познавательное значение для понимания атмосферы восприятия партийной пропаганды в совет­ском обществе имела информация, подчерпнутая из мемуаров, дневников и писем, оставшихся от современников из разных социальных слоев, публицистических пу­бликаций в периодической печати, популярных художественных произведений де­ятелей всех сфер культуры и исторических трудов советской научной интеллиген­ции. Все это позволило автору книги создать целостную картину и идеологической деятельности агитпропа, и отношения к ней широких слоев населения.

В композиции монографии прослеживаются три тематических блока ис­следовательских задач автора: восстановить процесс формирования сталинского агитпропа; показать его эволюцию и смену механизмов воздействия партийно­го руководства на общественное сознание; вскрыть и объяснить причины про­вала попытки воспитания населения в духе марксизма-ленинизма. Параллельно Д. Бранденбергер провел специальный анализ того, как навязываемая идеология воспринималась обычными советскими гражданами на групповом (коллективном) и индивидуальном уровнях.

Содержание первых глав книги: «Первое десятилетие агитпропа», «Поиск “полезного прошлого” партии» и «Персонификация советского “эксперимента”» - восстанавливает процесс формирования аппарата агитпропа. Автор показал, что недостаток образованных кадров пропагандистов, неспособность малообразован­ных пролетариев и крестьян воспринимать схематичное и поверхностное изложе­ние основных понятий марксизма не способствовали успеху классового политиче­ского просвещения ни рядовых партийцев, ни широких масс. Изложение истории революции и ее недавнего социально-политического опыта мало помогало станов­лению сознания нового советского человека как активного защитника завоеваний революции. Упор официальной пропаганды на абстрактные (в понимании народа) принципы: «интернационализм, классовое сознание, союз рабочих и крестьян» как опоры советской власти - имел в середине 1920-х гг. «гораздо меньший социаль­ный резонанс, чем ранее предполагалось» (С. 25). К 10-летнему юбилею революции «ни партия, ни революция, ни идея диктатуры пролетариата... не завоевали особого сочувствия в советском обществе» (С. 31). Объясняя причины провала мобилиза­ционной политики партии, Д. Бранденбергер справедливо ссылается на недостаток образовательной подготовки большой части населения (С. 32). Автор отметил, что руководство ВКП(б) было вынуждено признать, что «в идеологической обработке населения реальный прогресс не достигнут» и требуются радикальные перемены в дальнейшем ходе институциональной реформы с акцентом на грамотность, про­фессионализм и конкретный, практичный подход (С. 30).

Раскрывая меры, которые предприняло партийное руководство для совершен­ствования официального идеологического курса, Д. Бранденбергер объясняет их, во-первых, практическими задачами индустриализации, коллективизации и идео­логической работы (С. 34). Во-вторых, перемены в идеологической обработке масс автор связывает с публикацией в октябре 1931 г. печально известного письма Стали­на в редакцию журнала «Пролетарская революция», в котором историки были рез­ко раскритикованы «за неспособность идти в ногу с меняющимися приоритетами» (С. 34). Даже фанатично преданных партийцев (Е.М. Ярославского и др.) Сталин пренебрежительно назвал «архивными крысами» и призвал их «концентрироваться только на героических поступках партийных вождей, обходясь без изучения источ­ников и других “академических” изысков» (С. 35). История, особенно история пар­тии, была поставлена на службу государству. Перед ней в первой половине 1930-х гг. партийное руководство поставило ряд новых требований и новый объем задач, в том числе пересмотр всех учебников по истории партии, реорганизацию партийной образовательной системы, переподготовку агитработников и создание настольных книг, доступных даже самым малообразованным слоям населения. В книге приве­дены подробности, характеризовавшие процесс создания новых учебников по исто­рии партии, приведены имена участников бригад, созданных в Институте Маркса - Эн­гельса - Ленина (ИМЭЛ) для написания канонического учебника, то есть, с одной стороны, раскрыты белые пятна в истории партии и ее историографии (С. 37-46). С другой стороны, автор монографии сделал вывод: 1933-1936 гг. стали «полем битвы» за написание действительно популярного учебника по истории партии для системы политпросвета, но «годы усилий дали лишь набор устаревших, бесполез­ных книг», не способствовавших решительной реформе в идеологическом полит­просвете и партийном образовании. Справедливо и наблюдение Д. Бранденбергера о том, что историки партии, перед которыми руководство поставило задачу - ис­кать «героев» среди вождей партии - убедились, что политические карьеры вождей невозможно описать положительными, идеологически выдержанными понятиями. Д. Бранденбергер сделал вывод, что «вожди» сами виноваты в том, что не обеспечи­ли историков четким представлением о том, чего от них ожидают. По мнению авто­ра рецензируемой монографии, «такого рода препятствия необходимо было устра­нять, если партийное руководство еще хотело найти версию “полезного прошлого”, которая способствовала бы мобилизации масс» (C. 57).

В качестве такой «версии» Д. Бранденбергер рассмотрел «функционирова­ние культа» путем создания официальной биографии Сталина. Изучение процесса построения этой биографии (по мнению автора монографии. - Н.Г) обеспечивало идеальный ситуационный анализ для оценки харизматических составляющих куль­та личности (С. 59) и, добавим к этому, для истории складывания официального идео­логического курса, а также для истории отечественной исторической науки, так как потенциальные «биографы Сталина... оставили богатый документальный след» (С. 59). Д. Бранденбергер раскрыл сложившуюся в период создания биографии Стали-

на интригу, в которой участвовали и некоторые члены его окружения (например, Л.П. Берия), и А. Барбюс, член французской компартии, представивший в 1934 г. апологетический текст, изобиловавший фактическими и идеологическими ошибка­ми (издан за рубежом в 1935 г.), и отечественные историки партии. По наблюдению Д. Бранденбергера, «один из самых примечательных аспектов этой истории - мас­штаб междоусобной борьбы, которая, похоже, происходила за кулисами в идеоло­гическом аппарате» (С. 72). В итоге попытки создать приемлемую официальную биографию вождя провалились и из-за конкуренции возможных биографов, и из-за недостаточной разработанности истории самой партии.

Содержание следующих трех глав книги: «Культ героев и героизма», «Три­умфальное шествие советского патриотизма» и «Популярность официального курса» - развивает решение проблем, рассмотренных в первых главах. В них рас­крыты настойчивые, но и неудачные, попытки историков создать историю партии, найдя в ней «полезное прошлое» в лице героев революции, и написать биографию Сталина, показав его вождем революции, ее идеологом и главным организатором социалистического строительства.

В этих главах Д. Бранденбергер сделал тщательно документированный вывод: первооткрывателем «полезного прошлого» в отечественной истории и успешным проводником официального идеологического курса стали не члены партийно-про­пагандистского аппарата, показавшие свою неспособность выполнить поставлен­ные перед ними задачи, а представители творческой интеллигенции - журналисты, кинематографисты и литераторы. Они прославили имена реальных героев, совер­шавших военные подвиги в ходе Гражданской войны, новых маршалов, выдви­нувшихся в последующих столкновениях с иностранными агрессорами, рабочих и крестьян, достигавших высоких трудовых показателей в процессе социалисти­ческого строительства в промышленности, строительстве и сельском хозяйстве, летчиков, спасавших челюскинцев и т.п. (С. 74-125). Главное идеологическое зна­чение этих персонажей состояло в том, что, с одной стороны, это были деяте­ли современности, а не какого-то отдаленного, дореволюционного прошлого, что значительно усиливало мобилизационно-пропагандистский эффект от популяри­зации их имен. С другой стороны, Д. Бранденбергер, ссылаясь на слова Н.И. Буха­рина, отметил новую плеяду героев - людей труда, которые «уничтожают нищету, ломают смрадные очаги, добивают бескультурье»; это герои труда, борьбы и твор­чества, деятельность которых была понятна, а социальное происхождение близко основной массе населения (С. 99-100).

Большое внимание Д. Бранденбергер справедливо уделил проблеме измене­ния вектора в пропагандистской компании партийного идеологического аппарата: в сталинских лозунгах к первомайской демонстрации трудящихся в 1934 г. появи­лось слово «Родина», сменившее абстрактный лозунг «пролетарского интернаци­онализма» и ставшее краеугольным камнем официального партийного лексикона. Это, по мнению автора монографии, стало свидетельством нарождавшегося курса на патриотизм и возникновения нового идеологического понятия - «социалистиче­ское отечество», что было вызвано осложнением международной обстановки, в ко­торой все сильнее проявлялась угроза войны (С. 106-117). Новая мобилизационная

стратегия, ориентировавшая население СССР на защиту своего социалистического отечества, вызвала мощную поддержку всего советского общества, в активизации которой большую роль сыграла партийная и комсомольская пресса, литература, ху­дожественное и документальное киноискусство, обладающие особыми и доступ­ными для широких масс средствами воздействия на групповое общественное созна­ние (С. 125-127). В соответствии со своей основной идеей о практической слабости и кризисе агитпропа, Д. Бранденбергер подчеркнул, что успех (он использовал сло­во «триумф») в деле воспитания советского патриотизма, достигнутый творческой интеллигенцией, одновременно являлся одним из показателей снижения влияния историков партии и идеологов из органов агитпропа в 1930-х гг. (С. 103).

Можно согласиться с мнением Д. Бранденбергера о том, что изменение иде­ологического курса повлекло за собой принятие постановлений о преподавании истории и географии в средней школе; можно принять также и его оценку этих постановлений - они имели, по его словам, «поистине гигантский масштаб, влияя далеко не только на школу» (С. 109).

Справедлив и следующий вывод Д. Бранденбергера: «постановления тре­бовали переноса упора с “социологической” теории на более традиционную го­сударственную интерпретацию русско-советской и всемирной истории, которая должна вернуть чувство гордости и сделать более живым преподавание истории с помощью увлекательных рассказов о легендарных героях и злодеях» (С. 109).

Однако этому сюжету автор посвятил всего один абзац (11 строк), что мало соответствует «гигантскому масштабу» этого государственного акта и, главное, культурологическому значению Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 16 мая 1934 г. (автор не указал даже даты) «О преподавании гражданской истории в шко­лах СССР». Особенно, если сравнивать с другими событиями, о которых написано более пространно (например, о спасении челюскинцев упомянуто несколько раз, см.: с. 108, 126, 128, 158; кинофильму «Чапаев» посвящены с. 92-95, 132-133 и 146; пересказ содержания ленты «Родина зовет» 1936 г. занял полную страницу). И главное, в Постановлении от 16 мая речь шла не только о том, чтобы ученикам на уроках рассказывали «увлекательные рассказы». Оно предусматривало воссоз­дание исторических факультетов в Московском и Ленинградском университетах, то есть способствовало развитию исторического образования, ставило подготовку новых кадров историков на государственный уровень. На основе этого Постановле­ния (вслед за МГУ и ЛГУ) исторические или историко-филологические факультеты были открыты во многих областных центрах и союзных республиках СССР.

Если содержание четвертой - шестой глав книги связано с анализом посте­пенных успехов в формировании официального идеологического курса и его по­бедного восприятия в обществе, то в следующих частях («Уничтожение “полезно­го прошлого”», «Массовая культура в годы террора», «Окостенение официального курса») раскрыты результаты воздействия массового партийно-государственного террора на идеологическую сферу. Этот материал служит еще одним доказатель­ством основной идеи книги - неспособность идейно-пропагандистского партий­ного аппарата мобилизовать общество и внедрить в массовое общественное со­знание идеи марксизма-ленинизма.

В качестве одной из причин провала идеологической работы ВКП(б) Д. Бран- денбергер назвал партийные «чистки», политические процессы и «большой тер­рор», которые «заморозили» общество, напугали и «отгородили» его от властных государственных и партийных структур. Иными словами, было виновато само партийно-государственное руководство - оно оказалось неспособным успешно руководить идеологическим воспитанием общества; оно не смогло предложить органам агитпропа действенных идей и средств, нацеленных на мобилизацию масс и внедрение марксизма-ленинизма в общественное сознание.

Второй причиной, по мнению Д. Бранденбергера, тесно связанной с первой, было уничтожение в ходе репрессивной социальной политики наиболее активной части творческой интеллигенции, обеспечившей кратковременный успех офици­ального идеологического курса в его проникновении в сознание масс.

Третьей причиной, по мысли автора монографии, явились сами историки партии, тратившие силы на конкуренцию и междоусобицы, ждущие от власти спасительных предначертаний, неспособные создать или воспринять новые твор­ческие идеи для преодоления схематизма и догматизма в своем нарративе. К это­му добавлялось отсутствие художественных талантов у большинства историков партии: в их научном арсенале не было тех средств, которыми обладали предста­вители творческой интеллигенции, большая часть которой попала под репрессии или была потрясена «развенчанием» вчерашних «героев».

Связывая указанные причины, Д. Бранденбергер высказал предположение: партийное руководство явно рассчитывало, что историки партии возьмут на во­оружение новые тенденции, сложившиеся в массовой культуре в результате дея­тельности представителей творческой интеллигенции, найдут новых «героев», имена которых вдохновят советский народ, создадут научный и популярный труд для нового мобилизационного прорыва. Однако эти ожидания были напрасны.

Д. Бранденбергер справедливо считает, что препятствием для написания но­вого и понятного массам учебника по истории ВКП(б), который должен был стать основой для идеологической пропаганды и сети политпросвещения, явились три главные трудности: 1) как изображать В.И. Ленина (в строгой исторической до­стоверности или дать художественную интерпретацию образа вождя); 2) отсут­ствие всеобъемлющей биографии Сталина; 3) волна арестов, превращавшая лите­ратуру в постоянно пополняемый мартиролог (С. 154-159, 162-163). По оценке Д. Бранденбергера, «едва ли не единственным проектом, сорванным террором», стал текст по истории партии (С. 158).

Заметим, что в приведенной оценке отсутствует уточнение о том, что автор подразумевал только историко-партийную сферу. Без такого уточнения фраза со­держит явное преувеличение: террор похоронил (в прямом и переносном смыслах) множество исследовательских проектов в других областях научной деятельности.

Всего одну страницу (непропорционально мало по сравнению с анализом других событий в художественной жизни страны) автор посвятил рассказу об истории творческого конкурса к 20-летнему юбилею Октябрьской революции, для участия в котором было приглашено девять драматургов и десять сценари­стов. Им поручалось создать к юбилею новые работы для театра и кино. Однако,

как выяснил автор книги, «только один сценарий и четыре пьесы оказались хоть в какой-то степени приемлемыми, причем две пьесы потребовали серьезных пере­делок перед их окончательным утверждением. Единственным очевидным триум­фом конкурса стал сценарий А.Я. Каплера “Ленин в Октябре”, по которому М.И. Ромм спешно снял фильм летом 1937 г.» (С. 159). Д. Бранденбергер, ссыла­ясь на мнение К. Петроне, отметил, что авторы фильма «обошли» острые углы, изобразив Ленина источником морального авторитета, опирающегося на Сталина как на организатора революции, мудрого и всезнающего вождя (С. 159-160).

Исследуя влияние массового террора на систему партпросвещения в 1936­1938 гг., Д. Бранденбергер пришел к выводу, что ежовщина резко затормозила ее развитие, особенно на низовом уровне - среди рядовых членов партии, комсомоль­цев и бойцов Красной Армии (С. 166, 183). Чистка «пантеона» советских героев не позволяла активистам использовать известные имена партийных вождей, воена­чальников и гражданских лиц для демонстрации таких основополагающих совет­ских ценностей, как героизм и патриотизм, что, в свою очередь, не могло укрепить реализацию цели агитпропа, состоявшей в закреплении позитивного восприятия советской действительности в сознании масс (С. 183). Д. Бранденбергер на осно­ве анализа информации эпистолярия, дневников и делопроизводственных сводок органов госбезопасности получил, по его словам, «жуткую картину того, что ежов- щина сделала с общественным мнением в СССР в 1936-1938 гг.» (с. 185-186). Оно раскололось, утрачивая воспитанное ранее советское единство и веру в идеалы со­циализма. Одни - свято доверяли всем сообщениям прессы о разоблачении предате­лей и вредителей. Вторые - не верили и критически оценивали эти сообщения, со­мневаясь (и самостоятельно, и под влиянием политически трезво думающих друзей и родных) в таком большом количестве «врагов народа». Третьи - узнав об арестах представителей советского Олимпа, разочаровывались в партийно-советском руко­водстве, что приводило к социальной паранойе и социальной апатии (С. 185-200).

В указанных главах Д. Бранденбергер пришел к выводу, что уничтожение партийным руководством собственного «полезного прошлого» в 1936-1938 гг. «подорвало доверие к нему значительной части советского общества» и фактиче­ски стало наглядным свидетельством кризиса агитпропа (С. 201).

Завершению процесса создания учебника по истории партии в 1937-1938 гг. и проблемам восприятия его текста в обществе в предвоенный период Д. Бран- денбергер посвятил значительную часть своей монографии. Особый интерес для современного читателя представляет его исследование сталинских редакционных правок, помещенное не только в основном тексте, но и в примечаниях. Автор мо­нографии раскрыл подробности, характеризовавшие процесс корректуры текста Сталиным, вступая в дискуссии с некоторыми его биографами.

Д. Бранденбергер отметил, что новый вариант рукописи - «История ВКП(б). Краткий учебник» - был представлен Сталину на пике политики «большого тер­рора». Это был результат труда Е.М. Ярославского, П.Н. Поспелова и группы их помощников из ИМЭЛ, работавших над книгой с осени 1937 г.

Сталин передал рукопись наиболее приближенным соратникам, сам присту­пил к редактированию текста введения к учебнику и дал рекомендации, направленные на изменение содержания ключевых аспектов в ряде частей книги. Затем он сам переписал основные разделы учебника, обращая особое внимание на во­просы истории борьбы с оппозицией в партии. Так, по наблюдениям Д. Бранден- бергера, началась практическая работа над долгожданным учебником по истории партии. В итоговой версии в название текста было внесено изменение - «История ВКП(б). Краткий курс». В итоге редактирования Сталин переделал 11 глав из 12, усиливая теоретические аспекты истории партии «ввиду слабости наших кадров, по его словам, в области теории» (С. 202-205).

Сталин, по наблюдению Д. Бранденбергера, осуществил «системный пере­смотр исторического нарратива». Он вырезал из рукописи целые страницы и десятки разделов для того, чтобы убрать перегруженность текста «незначительными истори­ческими деталями», в том числе и имевшими «отношение к его собственной карьере» (С. 206). По мнению Д. Бранденбергера, сталинская редактура - чистка «Краткого курса» - стала «последним из главных проявлений политического насилия в эпоху ежовщины, ознаменовавшим окончание поиска “полезного прошлого”» (С. 210).

Вышедший осенью 1938 г. «Краткий курс», по первым отзывам современ­ников, имел концептуальную значимость как энциклопедия марксизма-лениниз­ма и незаменимое руководство по овладению большевизмом, оказав, по оценке Д. Бранденбергера, «огромное влияние на советскую пропаганду» (С. 211, 214). Агитаторы, которые ожидали официального учебника с начала 1930-х гг., особен­но были довольны структурированностью изложения истории революционного и послереволюционного периодов. Однако схематичность и предельно краткие формулировки важнейших теоретических и конкретно-исторических положений вызвали необходимость публикации пособий, дополняющих и развивающих текст учебника(С. 214-215).

По завершении создания учебника вновь возникла идея написания биогра­фии Сталина, подхваченная группой сотрудников ИМЭЛ. Е.М. Ярославский также регулярно просил Сталина снять запрет на эту работу. Не дожидаясь разрешения, за день до его 60-летнего юбилея на сталинский стол был положен отпечатанный в типографии экземпляр «Иосиф Виссарионович Сталин (краткая биография)», созданный в ИМЭЛ. Книга имела, по оценке Д. Бранденбергера, «солидную фор- мализированную историю партийной карьеры Сталина» (С. 217). В последнюю неделю 1939 г. книга вышла в твердой обложке (в 1940 г. общий тираж составил 1,2 млн экземпляров). По наблюдению автора монографии, «вопреки официаль­ным ожиданиям, знакомство с революционным путем Сталина не воплощалось автоматически в более широкое чувство советского патриотизма или во внезапно обретенное понимание правильности официального курса. Более того, упомина­ние в повествовании лишь горстки советских героев и примеров для подражания, похоже, снизило воспитательную роль книги и негативно сказалось на ее способ­ности заинтересовать широкую аудиторию» (С. 217-218). Однако и эта книга, и «Краткий курс» создали набор идейно-политических клише, в которых было при­нято выражать свое мнение о партии и деятельности Сталина, что свидетельство­вало, как отметил Д. Бранденбергер, «о наличии весьма двусмысленной модели общественного восприятия» биографии вождя (С. 218).

Чрезвычайно показательно в семантическом плане название предпоследней главы рецензируемой монографии - «Окостенение официального курса», что наглядно отражает состояние и идеологической деятельности агитпропа в конце 1930-х гг., и отечественной исторической науки, которой были даны жесткие указания о том, как следует рассматривать историю российского революционного движения и по­слереволюционного социалистического строительства.

Одиннадцатая глава монографии - «Сталинская массовая культура накану­не войны» - посвящена анализу информации множества свидетельств о том, кто и как, с какой целью изучал «Краткий курс». По оценке Д. Бранденбергера, этот «всего лишь учебник» был наделен «каноническим статусом», «непререкаемым автори­тетом». Владение «Кратким курсом» как бы давало охранную грамоту, его пу­бличное изучение одновременно являлось и «показателем идейно-политической лояльности», и «почти священнодействием», а умение «воспроизводить наизусть шаблонные фразы и постулаты из книги» признаком высокого уровня овладения политграмотой. Цитирование учебника, как и произведений Ленина и Сталина, становилось обязательным для всех научных и публицистических трудов, указы­вая на их высокий методологический уровень (С. 219-220, 228-233).

В то же время оказалось, что освоение текста «Краткого курса», якобы рас­считанного на массового читателя, самостоятельно желающего «овладеть больше­визмом», доступно лишь партийцам, обладающим высоким уровнем идейно-по­литической подготовленности и проходящим организованный курс в системе партпросвещения с лекциями по истории, экономике и международным отноше­ниям (С. 221-222). Необходимость приобщения масс к «Краткому курсу» вынуди­ла органы центрального и местного агитпропа заняться изысканием новых мето­дов подготовки лекторов и пропагандистов, обеспечением их дополнительными материалами, облегчающими изучение марксизма-ленинизма.

Принудительные методы идеологической обработки массового обществен­ного сознания на основе «Краткого курса», по наблюдениям Д. Бранденбергера, вызывали недовольство представителей разных профессий и социальных слоев, считавших, что учебник по истории ВКП(б) не поможет им в профессиональном или социальном росте. Такое отношение свидетельствовало о том, что к концу 1930-х гг. явственно обозначились провалы в мобилизационной деятельности агитпропа, что служит подтверждением основной идеи, выдвинутой автором мо­нографии и обозначенной им в заголовке заключения: «Агитпроп в кризисе».

Неизбежное следствие этого кризиса проявилось, по мысли Д. Бранденбер- гера, в «окостенении» истории партии, приведшем, с одной стороны, к схематич­ному и безжизненному славословию непогрешимости сталинского руководства как ВКП(б), так и всей советской страной, а с другой - к опасному идейному разоруже­нию советского народа накануне Великой Отечественной войны (С. 253-255).

В этой связи необходимо заметить, что не со всеми утверждениями автора можно согласиться. В частности, о том, что успех в пропаганде официального иде­ологического курса, достигнутый в середине 1930-х гг., был сорван «большим тер­рором» в конце 1930-х. Однако идеи патриотизма и готовности всеми силами защи­щать Родину, внедренные в общество во многом благодаря деятельности советской творческой интеллигенции и поддержанные агитпропом, не были утеряны: они сохра­нились и в полной мере проявили себя на полях сражений в период Великой Оте­чественной войны 1941-1945 гг., выразившись в лозунге «За Родину! За Сталина!», который в общественном сознании являлся олицетворением социализма.

Завершая рецензию, необходимо отметить, что монография Д. Бранденбергера явилась результатом его многолетних и углубленных исследований в области советской идеологической политики, народного образования и массовой культуры. Книга не только дополняет комплекс работ профессора по указанным проблемам, но и имеет самостоятельное научно-познавательное значение, поскольку в ней пред­ставлена целостная авторская концепция, рассматривающая эволюцию идейно-про­пагандистского аппарата ВКП(б) в связи с воздействием на его деятельность вну­триполитических и внешнеполитических событий в межвоенный период.

Автор убедительно показал, что идеологическую деятельность партийного руководства страны направляла исключительно ситуативная необходимость прео­доления кризиса, затронувшего систему партпросвещения, а не целенаправленная и заранее продуманная мобилизационная стратегия.

Отметим также, что монография Д. Бранденбергера вносит важный вклад в на­учное осмысление феномена сталинизма, его практического становления в СССР и укрепления культа Сталина в общественном сознании советских людей в 1930-х гг.

Рецензируемая монография содержит важную методическую составляю­щую относительно подхода к изучению процесса формирования массового обще­ственного сознания и оценке общественно-политического значения сталинизма, что актуально для авторов, создающих новую научно-исследовательскую и учеб­ную литературу, ориентированную на современную высшую школу России.

Наконец, монография американского профессора представляет значитель­ный историографический интерес, так как идея кризиса сталинского агитпропа противоположна концепции, принятой в отечественной исторической литературе, согласно которой в результате успешной пропаганды ВКП(б) полностью овладела массовым общественным сознанием в СССР.

Научный труд Д. Бранденбергера - человека «со стороны», «с другого бере­га» - о сталинском агитпропе позволяет по-новому взглянуть на наше «непредска­зуемое прошлое», открывает широкие перспективы для его дальнейшего изуче­ния и креативного включения полученных профессором данных в исследования отечественных историков.