Влияние Русско-турецкой войны 1735-1739 гг. на выстраивание отношений империи с кочевыми народами Южного Урала и Центральной Азии (по материалам Оренбургской экспедиции)

Полный текст

Введение

Заданный Петром I активный политический курс, направленный на завое­вание черноморского побережья и расширение российской территории на кавказ­ском и юго-восточном азиатском направлениях, продолжился и при его преемни­ках. Правительство Анны Иоанновны пыталось решать обе задачи одновременно.

Продолжавшаяся почти четыре года война с Турцией за владение Крымом и запад­ной частью Северного Кавказа не привела к желаемым результатам. Единствен­ным значимым для России «трофеем», согласно условиям подписанного в 1739 г. в Белграде мирного договора, стало возвращение Азова, лишенного крепостных укреплений. Товарищами по оружию русских солдат и казаков в этой войне были калмыки. В то же время и само Калмыцкое ханство, располагавшееся в между­речье Яика (Урала), Волги и Дона и имевшее весьма неопределенные степные границы, подвергалось частым грабительским набегам со стороны киргиз-кайса- ков (далее - казахов). Серьезную угрозу также представляла подстрекательская деятельность крымских и турецких эмиссаров, призывавших башкир и казахов не подчиняться власти «белого царя». Нейтрализовать подрывную деятельность Порты и «подобрать ключи» к умиротворению исповедующих ислам воинствен­ных кочевников была призвана посредническая дипломатия начальников Орен­бургской экспедиции (комиссии) и губернаторов соседних Астраханской и Сибир­ской губерний.

В современной историографии проблематика включения кочевых народов в орбиту Российской империи подверглась пристальному изучению, причем явно выделяется линия на отказ от «колониального подхода» как чрезмерно узко по­нимающего особенности этого процесса¹. Однако применительно к деятельности Оренбургской экспедиции (комиссии) и аспекту влияния внешнего геополитиче­ского фактора на формирование политики Российской империи в отношении ко­чевых народов Центральной Азии данная проблема до сих пор остается одной из дискуссионных и малоизученных. Цель настоящей статьи заключается в том, чтобы закрыть это белое пятно.

Оренбургская экспедиция, с 1737 г. - комиссия, была образована в 1734 г. Создание экспедиции определялось стремлением Российской империи укрепить­ся на вошедших в ее состав еще во второй половине XVI в., но слабо интегриро­ванных территориях Заволжья, Башкирии и Зауралья, и добиться распростране­ния российского протектората на Казахскую степь и Центральную Азию. Боль­шинство дореволюционных историков рассматривали Оренбургскую экспедицию в качестве проводника имперской колониальной политики^[1] ², поводом для которой

послужило последовавшее в 1730 г. прошение правителя Малого казахского жуза хана Абулхаира о вхождении в русское подданство^[3]. Мнение о колониальном ха­рактере Оренбургской экспедиции продолжало доминировать и в советской исто­риографии. Советские историки акцентировали внимание на национально-осво­бодительном движении как ответной реакции на насаждаемый имперской адми­нистрацией порядок управления и отчуждение земельных угодий и природных богатств. Во взаимосвязи с созданием Оренбургской экспедиции и военно-хозяй­ственным освоением края рассматривались Башкирские восстания 1735-1739 гг.^[4] Расширение исследовательской проблематики и плюрализм мнений относительно деятельности Оренбургской экспедиции характерны для современной историо­графии. Основательное монографическое исследование, посвященное возник­новению и деятельности экспедиции и заселению Заволжья, было проведено Ю.Н. Смирновым^[5]. Негативная оценка роли первого начальника Оренбургской экспедиции И.К. Кирилова в деле колонизации Южного Урала представлена в книге оренбургского историка Д.А. Сафонова. Исследователь считает, что у Ки­рилова не было продуманной программы, а авантюрность его распоряжений под­вергала жизнь членов экспедиции, солдат и казаков неоправданной опасности, голоду и невзгодам^[6].

В связи с обретением советскими среднеазиатскими республиками стату­са суверенных государств и ростом национального самосознания народов России наблюдается активизация общественного и научного интереса к складыванию ге­ополитической обстановки на Южном Урале и пограничных территориях в кон­тексте регулятивного воздействия на нее Оренбургской экспедиции. Г.Б. Исбасаро- ва объясняет возведение форпостов и крепостей военно-стратегическими целями, направленными, в том числе, и на недопущение совместных выступлений башкир и казахов^[7]. Ю.Н. Смирнов справедливо указывает, что амбициозные планы перво­го начальника Оренбургской экспедиции по продвижению в Азию не были реали­зованы. Тем не менее то, что было сделано И.К. Кириловым и его приемниками по налаживанию дипломатических и торговых связей с азиатскими соседями, за­служивает внимания^[8].

Колониальной парадигмы вхождения Казахской степи в состав Российской империи, одним из проявлений которой и стало создание Оренбургской экспедиции, в настоящее время придерживаются многие казахстанские исследователи^[9]. Так, А. Шаукенов, изучая изменения в политической и правовой системах казах­ских жузов в процессе вхождения в состав Российской империи, пришел к вы­воду, что уже к 1740-м гг. деятельность царского правительства здесь стала при­нимать отчетливые колониальные формы. В то же время автор разделяет мнение дореволюционного исследователя А.И. Мокшеева, справедливо полагавшего, что казахи были лишь номинальными подданными России. Русские, обороняясь от них крепостями и войсками, не могли свободно появляться в казахских степях и идти через них в туркестанские ханства^[10] ¹¹.

Определенным недостатком в изучении истории Оренбургской экспедиции (комиссии) является невнимание к влиянию на ее деятельность Русско-турецкой войны 1735-1739 гг., на ведение которой были направлены основные людские и материальные ресурсы русской армии. В связи с этим возможности для осущест­вления активной наступательной политики у начальников Оренбургской экспеди­ции (комиссии) были ограничены. Согласно рапорту «Сколько в новых городках по оренбургской московской дороге казаков определено ныне по 1 число 1737 г.», в крепостных селениях, выстроенных по линии между Орском и Самарой, про­живало 3040 человек¹¹. Осведомленные о малочисленности пограничной стражи казахские батыры и султаны, игнорируя мнение хана Абулхаира, нападали на но­вые селения, грабили и уводили в плен поселян, препятствовали торговле с ази­атскими странами.

Суть неблагоприятной для российской стороны ситуации, сложившейся в русско-казахском пограничье, и «самый верный» способ к ее изменению указал в письме к генерал-лейтенанту князю Г.А. Урусову сам Абулхаир: «А я никакой худобы не делывал, но и других уговаривал к добру, так не слушают дикие браты. И пока сюда сила не прибудет, то наши дураки кайсаки не разумеют и не боятся. Всяк своих полоняников не отдаст. <...> И когда вы сами для строения города с великим войском прибудете, то все будет возвращено. Ежели бы соблаговолили куда и купцам приехать, в то же время туда и ограбленные их товары будут воз­вращены. А без того мы с ними управляться не можем»^[12].

Однако фактор русско-турецкой войны сказывался на деятельности Орен­бургской экспедиции (комиссии) не только опосредованно. Как отмечалось выше, ее начальникам вменялось в обязанность оградить Калмыцкое ханство от нападе­ний казахов Малого жуза и тем самым обеспечить участие калмыцкого войска в походах против союзных Османской империи крымских и кубанских татар.

В фондах Оренбургской экспедиции и Оренбургской комиссии (фонды 1, 2) Государственного архива Оренбургской области сохранились материалы внешне­политической направленности, содержащие переписку с правителями соседних народов и указания Коллегии иностранных дел по выстраиванию с ними дипло­матических отношений. К числу таких документов относятся копии с переводов писем калмыцкого хана Дондук-Омбо, хана Младшего казахского жуза Абулхаи- ра и джунгарского правителя Галдан-Цэрена. В указах Коллегии иностранных дел содержатся выписки из донесений начальников Оренбургской экспедиции (комиссии) И.К. Кирилова, В.Н. Татищева, Г.А. Урусова, И.И. Неплюева и под­робные инструкции, составленные в коллегии, по ведению переговоров и дипло­матической переписки.

Участие калмыков в русско-турецкой войне. Походы на Кубань 1736-1737 гг.

Решительным сторонником войны с Османской империей выступал буду­щий начальник Оренбургской комиссии, а с 1744 г. - первый губернатор Орен­бургской губернии, Иван Иванович Неплюев. С 1721 по 1734 г. он в должности резидента возглавлял русскую миссию в Константинополе. И.И. Неплюев уверял правительство, что выдвижение к турецкой границе одного малого русского кор­пуса будет достаточно, чтобы султан запросил мира^[13]. Большое значение русское командование придавало привлечению к участию в войне с Турцией и ее союзни­ками волжских калмыков.

Со времени принятия в 1609 г. торгоутского владельца Хо-Урлюка в россий­ское подданство отношения между Россией и образовавшимся в низовьях Вол­ги калмыцким ханством строились на договорной основе. Частые распри между представителями ханской династии и обращения калмыцких правителей к «бело­му царю» за поддержкой и посредничеством создавали благоприятные условия для вмешательства имперских властей во внутренние дела Калмыцкого ханства. После смерти в 1724 г. калмыцкого хана Аюки уже и сам вопрос о ханском престо­лонаследии стал решаться в Санкт-Петербурге. 22 февраля 1725 г. Черен-Дондук, сын от младшей, третьей жены хана Аюки, указом Екатерины I был утвержден наместником Калмыцкого ханства. Через шесть лет - 17 февраля 1731 г. - Анна Иоанновна жалует Черен-Дондука ханским титулом. С царским назначением не согласились внуки хана Аюки от старших сыновей. В 1731 г. крещеный владелец Петр Тайшин информировал императрицу и государственных сановников, что Че­рен-Дондук верховным калмыцким правителем назначен неправильно: «Нашей калмыцкой традиции первой жены первому сыну надлежало быть ханом». Сле­довательно, наследником должен был стать сын от старшей жены Аюки хана, его отец Чакдоржап, а после смерти отца - старший брат Петра - Дасанг, к тому вре­мени уже умерший. Следующим в очереди на престол стоял внук от второй жены Аюки - Дондук-Омбо^[14].

Дондук-Омбо и Петр Тайшин решились на открытое неповиновение. Они договорилась после свержения Черен-Дондука разделить Калмыцкое ханство между собой. Против них был направлен генерал-поручик князь Иван Федорович Баря­тинский с войском, состоявшим из 6 драгунских, 2 пехотных полков, отрядов дон­ских и волжских казаков и небольших команд калмыков, сохранявших верность Черен-Дондуку. Единственным успехом предпринятого Барятинским похода ста­ло задержание в Красном Яре Петра Тайшина^[15]. Дондук-Омбо удалось уйти на Кубань под покровительство Крымского хана и турецкого султана. Оставаясь не­досягаемым для русской армии, мятежный владелец в течение трех лет продолжал совершать набеги на ханские улусы и переманивать на свою сторону влиятельных родственников. В итоге к 1735 г. во владении Дондук-Омбо и присоединившихся к нему владельцев оказалось до 28 тыс. кибиток (семей), из которых более 10 тыс. были им захвачены и присоединены к собственному улусу. У хана Черен-Дон- дука и немногочисленных его знатных сторонников оставалось не более 10 тыс. кибиток. При этом Дондук-Омбо не прекращал сношений с царским двором, но главным условием своего возвращения на Волгу называл передачу ему верхов­ного управления калмыцким народом.

В свете грядущей войны с Османской империей и Крымским ханством и необходимостью приведения в повиновение калмыцкого народа, правительство Анны Иоанновны сочло целесообразным удовлетворить требования Дондук-Ом­бо. Во втором пункте грамоты, привезенной ему донским казацким старшиной Данилой Ефремовым, указывалось: «Когда он, Дондук-Омбо, к Волге придет и присягу верности учинит, и тогда повелено и главное правление над всеми калмы­ками ему поручить, которую команду иметь ему по прежним их правам и обыкно­вениям, как то было при Аюке-хане, и поступать со владельцами, не чиня никому из них обид, и принадлежащего им не отнимать». Присягу «о верном подданстве и послушании» Ее Императорскому Величеству Дондук-Омбо принял в присут­ствии астраханского губернатора Ивана Петровича Измайлова 14 ноября 1735 г. - менее чем за год до начала русско-турецкой войны^[16].

Одной из важнейших стратегических целей этой войны на кавказском на­правлении было взятие Азова, потерянного Петром I в результате несчастливого Прутского похода 1711 г. Помешать осаде и овладению Азовом могла Кубанская орда, входившая в состав Крымского ханства. Ее боевую мощь определяли ча­сто враждовавшие с калмыками ногайцы как подданные Орды, именовавшиеся кубанскими татарами или кубанцами. Верный союзническому долгу наместник Калмыцкого ханства Дондук-Омбо в начале 1736 г. через свое посольство объя­вил войну Кубанской орде и Крымскому ханству и весной во главе 20-тысячного войска двинулся на Кубань.

В ходе кубанского похода, действуя самостоятельно и при поддержке ка­заков и кабардинских князей, калмыцкие конники нанесли кубанцам несколько чувствительных поражений, разорили покоренные улусы и увели пленных. Весенний поход калмыцкого войска отвлек от Азова значительные силы противника и содействовал успешному завершению азовской операции.

Добиться новых побед над деморализованным противником Дондук-Омбо помешали казахи, напавшие на остававшиеся без надежной защиты калмыцкие улусы. Калмыцкий правитель вынужден был возвратить свое войско с театра военных действий^[17].

Дондук-Омбо был поставлен перед трудным выбором. С одной стороны, русское командование требовало от него возобновления военных действий, с другой - хан Абулхаир предупреждал о готовности казахских батыров напасть на калмыцкие кочевья в зимнее время. Дипломатическое давление на наместника Калмыцкого ханства оказывалось и со стороны неприятелей. Крымский хан Фатих-Гирей напоминал Дондук-Омбо, что до своего утверждения в должности наместника Калмыцкого ханства, преследуемый русскими властями, он получил убежище в Крымском ханстве и присягал не чинить им, крымцам и кубанцам, никакой «про­тивности». В ответном послании Дондук-Омбо не без цинизма заметил, что как тогда, так и теперь поступает «спасая живот свой»^[18].

19 ноября 1736 г. калмыцкий правитель уступил давлению русского пра­вительства и снова отправился в поход на Кубань. Для калмыков он сложился более чем удачно и за две недели, действуя совместно с казаками, а чаще само­стоятельно, они нанесли кубанским татарам ряд чувствительных поражений: за­няли крепости Капыл и Темрюк, захватили более 10 тыс. пленных, отогнали 20 тыс. лошадей, большое количество рогатого скота и овец. В знак признания за­слуг калмыцкого воинства 3 марта 1737 г. Анной Иоанновной был подписан указ об утверждении Дондук-Омбо в ханском достоинстве^[19]. В указе начальнику Орен­бургской экспедиции И.К. Кирилову пояснялось: «О подданном Ея император­ского величества калмыцком владельце Дондук Омбе вам сведомо, как он от того времени, когда поручено ему главное правление над всем калмыцким народом, к Ея императорского величеству верность свою и службы оказывает. И прошлого лета в два похода на Кубань показал многую ревность и прилежность и знатные поиски над теми кубанцы учинил»^[20].

В 1737 г. пятитысячный отряд калмыков под командованием Галдан Нор- мо в составе армии генерала Ласси участвовал в походе на Крым. После побед над крымцами и янычарами в сражениях у рек Салгир и Шунгари, а также под крепостью Карасубазар калмыки с богатыми трофеями вернулись в свои коче­вья. В декабре того же года калмыки совместно с донскими казаками участво­вали в карательном походе против кубанских татар и черкесов, предпринятом в качестве ответной меры за разорение донских станиц, убийства и пленения их жителей.

Миротворческая деятельность России по урегулированию казахско-калмыцких отношений и участие в ней начальников Оренбургской экспедиции (комиссии)

Незначительная численность калмыцкого контингента по сравнению с кам­панией 1736 г. объяснялась враждебными действиями со стороны казахов, ущерб от которых был несопоставим с имуществом, отобранным у крымских и кубан­ских татар. В послании Анне Иоанновне, отправленном 4 февраля 1737 г., Дон- дук-Омбо сообщал о двух грабительских набегах, совершенных казахами Малого жуза на калмыцкие улусы. Первое нападение произошло 13 января 1737 г. с уча­стием около 4 тыс. человек, захвативших в плен 500 калмыцких кибиток (семей). 22 января те же казахи, но уже численностью около 30 тыс. человек, соверши­ли повторный набег, в ходе которого захватили 2 тыс. кибиток, в числе которых оказались «придворные люди» самого хана. Наиболее ценным трофеем степных разбойников была ханская кибитка с находившимися при ней особо почитаемы­ми калмыками предметами буддийского культа: одиннадцать собраний бурханов (скульптурных изображений будд) и книги. Отсутствие должного возмездия со стороны калмыков Дондук-Омбо объяснял участием его войска в войне за русские интересы. Калмыцкий правитель подчеркивал, что его воины всегда самостоя­тельно отбивали набеги казахов и в свою очередь брали в аманаты (заложники) их султанов. «А ныне, - пишет хан, - так как войска наши только из похода возвратились и лошади исхудали»^[21].

Для вторжения в калмыцкую степь казахские батыры со своими отрядами беспрепятственно переправлялись через Волгу. Предпочтение отдавалось зим­нему времени, когда река сковывалась льдом и не требовались плавсредства для переправы. Об описанном Дондук-Омбо разорении калмыцких улусов говорится в донесении генерал-майора князя Н.В. Репнина. 19 января 1737 г. сбежавший из казахского плена калмык сообщил ему о нападении казахов «в немалом числе лю­дей» на располагавшиеся ниже Царицына улусы. Репнин распорядился направить вверх по Волге для перехвата степных разбойников команды Псковского драгун­ского полка секунд-майора Мордвинова и Сальянского пехотного полка поручи­ка Мечехина. Однако преследование оказалось запоздалым, и единственным его результатом стало пленение трех рядовых казахов. Из сбивчивых и противоречи­вых показаний пленных казахов следовало, что они в команде владельца Кашка- ра численностью до 6 тыс. человек пришли на Волгу для захвата в плен людей из калмыцких кочевий и русских селений. У Черного Яра в урочище Мазан они разделились на две команды. Исеть Батыр с 3-тысячным отрядом «для взятия кал­мык» пошел вверх по Волге по луговой стороне к Саратову. Телеп Батыр со своим отрядом остался у Черного Яра. Выше Черного Яра Телеп Батыром было взято в плен 30 русских и до 100 калмыков^[22].

Успешно завершившаяся вылазка нескольких тысяч казахов в калмыцкую степь свидетельствовала о неосведомленности астраханских властей о передвижении неприятельских отрядов, слабой охране российских рубежей в Нижнем Поволжье, недостатке конных войск, способных преследовать и задерживать степных кочевников.

Для российского правительства необходимость наказания преступников была так же очевидна, как и осознание невозможности решить эту задачу собствен­ными силами. В пространном указе, датированном 9 февраля 1737 г., Коллегия иностранных дел предлагала переложить ответственность за ее решение на хана Абулхаира. Собственно, предложения Коллегии сводились к трем вариантам: если участники набега - подданные хана Младшего жуза, то он сам должен назначить им наказание, заставить отпустить пленных и вернуть награбленное имущество. Если «воровские кайсаки» окажутся чужими подданными, то следовало убедить Абулхаира с союзными батырами пойти на них в поход и «отмщение учинить». В противном случае допускалось привлечь к возмездию башкир и «употреблять способы, чтоб таких воровских набегов кайсаков не было»^[23].

В создавшейся ситуации Дондук-Омбо ищет способы поссорить русское пра­вительство с ханом Младшего жуза и напомнить, что война с турками и их вас­салами еще не закончилась. Дальнейшее участие в ней калмыков будет опреде­ляться содействием России в предотвращении казахских набегов. Для большей убедительности правитель Калмыцкого ханства решил поделиться некоторыми сведениями, содержащими угрозу новых конфликтов. В первом случае он ссылал­ся на показания пленных казахов, из которых следовало, что между башкирами и киргизами как единоверцами достигнута договоренность о переходе башкир в ка­захскую степь. Совместными усилиями они предполагают освободить содержаще­гося при Оренбургской экспедиции в аманатах сына Абулхаира, а затем совершать совместные набеги на русские селения. Косвенным свидетельством складывавше­гося союза Дондук-Омбо назвал женитьбу казахского хана на дочери башкира От- кохорта. Также он сообщал русской императрице, что башкир Бердекеш пришел к хану Абулхаиру с 2 тыс. кибиток и вместе с казахскими султанами участвовал в нападении на калмыков. В связи с понесенными от казахского набега людскими и материальными потерями калмыцкий хан счел нужным предупредить об отказе от намерения весной отправиться с войском на Кубань^[24].

Копия перевода письма Дондук-Омбо к Анне Иоанновне не случайно ока­залось в собрании документов Оренбургской комиссии, так как именно на ее на­чальников возлагалась ответственность за сношения с ханами Младшего жуза.

Послание Дондук-Омбо не осталось без внимания. В указе Коллеги иностран­ных дел начальнику Оренбургской комиссии В.Н. Татищеву от 2 июня 1738 г. пояс­нялось, что в связи с продолжавшейся войной с Турцией интересы России требуют прекращения нападений казахов на калмыцкие улусы, в связи с чем В.Н. Татищев должен был «потрудиться», чтобы казахи возвратили все отобранное у калмыков имущество и освободили из плена всех знатных калмыков. Только при таком ус­ловии русское правительство могло удержать Дондук-Омбо от ответного похода на казахские кочевья.

В указе ничего не говорилось о башкиро-калмыцком союзе. Видимо на тот момент, в силу отсутствия согласия по этому вопросу между казахскими ханами и султанами, российскому правительству такой союзный тандем казался маловеро­ятным. Куда более реальным представлялся переход казахов на сторону крымских и кубанских татар. Известия о контактах между ними периодически доходили до Петербурга. Так, один из казахов, плененных у Черного Яра в январе 1737 г., по­казал на допросе, что к их хану приезжали послы из Крыма и просили прислать войско. В документе сообщалось: «И по просьбе крымского хана хотел де хан их дать войско, а какое число не знает»^[25]. От Татищева требовалось найти способ не допустить сговора между ними^[26].

В 1730-е гг. в отношении казахских жузов Российская империя придержи­валась «политики умиротворения». Ее суть была четко изложена в пункте 6 Ин­струкции, данной И.К. Кирилову накануне отправки Оренбургской экспедиции: «Удерживать киргиз-казаков в повиновении, смотря по обстоятельствам, мило­стями и подарками или строгостию и страхом». А так как военных ресурсов для удержания кочевников в «строгости и страхе» у оренбургских начальников было явно недостаточно, допускалось, как это делалось колонизаторами во всем мире, «употреблять один народ против другого, сберегая русское войско»^[27].

Усилия начальника Оренбургской экспедиции были сосредоточены на деятель­ности, направленной на усмирение башкирского восстания. Его реакция на изве­стия о нападении казахов на улусы волжских калмыков ограничивалась письмами к хану Абулхаиру о «противности поступков» подвластных ему людей, разоряв­ших подданных Ее Императорского Величества. В том же ключе выстраивали от­ношения с Абулхаиром преемники Кирилова. После описанного выше масштаб­ного нападения на калмыков В.Н. Татищев сумел добиться согласия казахского хана на свидание, которое состоялось 3 августа 1738 г. Во время торжественной аудиенции Абулхаир, его сын Нурали и другие казахские старшины вновь дали присягу на верность российской короне. Во время этой и последующих встреч с начальником Оренбургской комиссии Абулхаир не скупился на обещания со­бирать, освобождать от неволи и доставлять в Россию всех русских подданных, причем не только из казахских жузов, но и из соседних стран. Автор первого фун­даментального труда по истории казахского народа А.И. Левшин справедливо за­метил, что обещание это Абулхаир при всем желании не имел возможности вы­полнить и «сам он, без сомнения, был уверен в невозможности оное сдержать»^[28].

Естественно, в создавшихся условиях, как подчеркивает В.В. Батырев, Дон- дук-Омбо с большой неохотой отправился в марте 1738 г. в очередной поход на Кубань. Как и в предыдущие годы, калмыкам удалось нанести кубанским татарам и абазинцам ряд чувствительных поражений. В одном из боев в числе пленных оказался сын крымского хана Бакта Гирея, султан Селебек. Но уже в мае Дондук-Омбо, узнав о новых нападениях казахов, свернул военные действия и вер­нулся в приволжские степи^[29].

В конфликте между своими степными подданными Россия выступала в роли миротворца. В дипломатических сношениях с ханом Абулхаиром Коллегия ино­странных дел прямо указывала, что ей известно о его непосредственном участии в организации набегов на русские и калмыцкие селения, но вместе с тем она да­вала понять, что Россия стремится сохранить с казахским ханом добрососедские, доверительные отношения. Такое заключение явствует из объявления коллегии, сделанного 30 июля 1739 г. сыну хана Абулхаира Кожа Ахмет султану. Ему было поставлено на вид, что «хотя с допросу пойманного знатного касаченина Есин- бая Батыря показано, что те войска кайсацкие наряжены были и посланы на кал­мык отцом его Абулхаир ханом, однако то здесь за истину не принято, ибо отец его Абулхаир вступил в подданство Ее Императорского Величества и в верности присягал. <...> И войска кайсацкие на подданных Ее Императорского Величества калмык и нападение, и грабительства, и взятие людей чинить весьма с обнаде­живанием его в верности несходствен»^[30]. Подтверждением тому, что хан Малого жуза к указанным преступлениям не причастен, должно было стать инициирован­ное по его воле наказание виновных и возвращение в Оренбург всех остававшихся в плену русских подданных.

В свою очередь, непринятие Россией в отношении казахов мер силового воздействия рассматривалось Дондук-Омбо как уклонение от союзнических обя­зательств. В донесении от 29 апреля 1739 г. он в очередной раз напомнил, что частые походы калмыцкого войска на Кубань и в Крым изматывают людей и при­водят к истощению лошадей. Казахи пользуются ситуацией, ежегодно нападают на калмыцкие улусы, грабят и возвращаются с добычей. Объявлением о желании быть в русском подданстве и отдачей в аманаты своих сыновей казахские прави­тели лишь вводят в заблуждение российскую императрицу. Для заслуженного на­казания врага хан Дондук-Омбо просил Анну Иоанновну разрешения снарядить против казахов совместную карательную экспедицию, для проведения которой калмыцкий хан надеялся получить от императрицы пятитысячное войско с сорока пушками^[31].

В ответной грамоте, датированной 19 июля 1739 г., Анна Иоанновна дала по­нять калмыцкому хану, что ее правительство разделяет его мнение о ненадежности присяг, даваемых казахскими старшинами: «Елико принадлежит до киргиз-кай- сак, оные хотя в подданство наше вновь и вступили, но мы давно ведаем и ныне в самом деле усмотрели, что люди они не постоянные и ветреные». Соглашалась она и с мнением, что «за учиненную предерзость», казахи заслуживают «надлежа­щего отмщения». Однако далее шло напоминание о продолжавшейся войне с Тур­цией и, как следствие, - не в интересах России было превращать казахскую степь в театр военных действий и направлять туда свои войска. Отказаться от идеи ка­рательного похода против казахов Младшего жуза настойчиво рекомендовалось и самому Дондук-Омбо. В грамоте говорилось, что в том случае, если он решится на такой поход и задействует все свое войско, оставив калмыцкие улусы без необ­ходимой охраны, может создаться благоприятная ситуация для нападения на них кубанских татар. Приведенные аргументы подкреплялись обещанием: «Того ради для удобного случая надлежит в том возыметь терпение, а при удобном случае за сие им сугубое отмщение учинено будет <...> и в том тебе на нашу император­скую милость быть благонадежным». Тем не менее ряд мер для зашиты калмыц­ких кочевий все же был принят. От Астрахани вверх по Волге учреждалось посто­вое наблюдение и защита. В степь направлялись объезжие караулы. Для охраны самого калмыцкого хана и членов его семьи было обещано определить «знатного человека с частью военных людей»^[32].

Очевидно, непредставление более действенной, военной помощи калмыкам в их вражде с казахскими жузами объяснялось еще и желанием России обеспе­чить «баланс сил» между степными подданными, снизить интенсивность и мощь их вторжений в российское приграничье. Так, 23 июня 1740 г., уже после оконча­ния русско-турецкой войны, Анна Иоанновна извещала Дондук-Омбо о набегах калмыков на русские селения. По содержанию письмо императрицы напомнило приведенные выше грамоты, адресованные хану Абулхаиру. Для осуществления следствия, суда и наказания над пойманными «воровскими калмыками» калмыц­кому хану предлагалось направить в Царицын своих представителей - одного вла­дельца или нескольких зайсангов. Заканчивалось письмо неизменным предупрежде­нием о том, чтобы «и впредь всем калмыкам накрепко запретить, дабы они на рос­сийские жилища набегать, обиды чинить и скот угонять не дерзали». «А с теми, кто попадется», обещали «поступать как с ворами и злодеями»^[33].

В отношениях с кочевниками начальники Оренбургской экспедиции также находили полезной тактику «разделяй и властвуй». Ее суть была изложена в со­ставленном И.К. Кириловым проекте освоения Оренбургского края, где отмеча­лось, что постоянные распри между башкирами, казахами и калмыками Россия может и должна использовать в своих интересах. Для убедительности он ссылался на опыт использования в 1734 г. войска Абулхаира против влиятельного калмыц­кого владельца Доржи Назарова, улус которого кочевал по берегам Яика и Эмбы. Доржи Назаров участвовал в мятеже против поддерживаемого в то время Росси­ей калмыцкого хана Церен-Дондука. После разорения калмыцких кочевий Доржи Назаров вынужден был прекратить враждебные действия и, как полагал Кирилов, затаить на казахов злобу. Той же внешнеполитической линии начальник Орен­бургской экспедиции призывал придерживаться и впредь: «Буде киргиз-кайсаки что делают, то на них калмык и Башкирцев послать, и так друг друга смирять и к лучшему послушанию приводить без движения Российских войск»^[34]. Временное отступление от предложенной тактики в отношении калмыков объяснялась ис­ключительно их участием в войне с Османской империей и ее вассалами.

Деятельность России по регулированию отношений казахских жузов с Ираном и их защите от джунгарской агрессии

Нейтрализация военного потенциала казахов, заряженного на внешнюю агрес­сию, или его направление в нужное для России русло не ограничивались урегу­лированием одних лишь казахско-калмыцких взаимоотношений. В качестве воз­можного союзника в войне с Турцией Петербург рассматривал Иран, существенно укрепившийся с приходом к власти Надир-шаха. Персидский шах и правитель Малого жуза стремились овладеть Хивой и возвести на хивинский престол своих ставленников. Коллегия иностранных дел сочла за лучшее не допускать войны между ними, справедливо посчитав, что с переброской персидских войск на севе­ро-восток они будут удалены от турецкой границы. В документах коллегии отме­чалось, что «... интересы того требуют, чтобы персияне, будучи от других народов в покое и безопасности, против Порты войну восприняли»^[35].

В 1730-е гг. заметно обострились отношения России с Джунгарским хан­ством. Поводом для этого служили неопределенность государственных границ в Сибири и нежелание Голдан-Цэрена признать законность вхождения казахских жузов в состав России. Заключение в 1734 г. перемирия, а через три года и мира с цинским Китаем обеспечили условия для переброски джунгарских войск на юг Казахской степи. За два года джунгары покорили Старший жуз и в 1739 г. развер­нули военные действия против Среднего жуза. В сложившихся обстоятельствах хан Среднего жуза Абилмамбет решил последовать примеру Абулхаира и в 1740 г. перешел под покровительство российской короны. В 1741 г. в Коллегии иностран­ных дел было получено известие о требовании Голдана-Цэрена к ханам Среднего и Малого жузов стать его подданными, прислать своих детей со знатными стар­шинами в аманаты и выплачивать дань, установленную джунгарским правитель­ством. Их удовлетворению воспрепятствовала жесткая позиция, занятая Россией в отстаивании интересов казахского народа. Начальнику Оренбургской комиссии И.И. Неплюеву было поручено объявить направленным к Абулхаиру джунгар­ским послам следующее: «Ему, зенгорскому владельцу, оных ханов с их ордами в подданство к себе призывать, а паче принуждать и подати с них требовать не над­лежит». В случае нарушения казахами границы и причинении вреда джунгарским улусам, «по доброму соседству», прежде следовало донести ко двору Ее Импера­торского Величества или в Оренбургскую комиссию И.И. Неплюеву^[36].

О мирном договоре, заключенном между Россией и Турцией 18 сентября 1739 г. в Белграде, Голдан-Цэрен, видимо, узнал с большим опозданием. Такой вывод следует из письма, адресованного Анне Иоанновне. Полученная в Оренбург­ской комиссии копия, датированная 31 марта 1742 г., сопровождалась заголовком: «Перевод с письма зенгорского владетеля Галдан Цереня, поданного послом его Лама Дашой великому канцлеру и кавалеру князю Алексею Михайловичу Чер­касскому».

Голдан-Цэрен сетовал, что в нарушение прежних договоренностей русские люди на его земле строят крепости, охотятся, добывают золото и медь. Джунгар­ский правитель просил императрицу вывезти своих подданных из Джунгарии, завуалировано заметив, что России в противном случае придется вести сразу две войны: «У вас с турками война, и ежели мне при таком случае оное произвесть в действо, то могу за бессовестного причтен быть»^[37].

Большие опасения в правительственных кругах России вызывало налажи­вание дипломатических контактов Джунгарии с Калмыцким ханством. Их послед­ствия могли проявиться как в откочевке значительной части волжских калмыков в пределы Джунгарского ханства, так и в заключении между ними договора об образовании военного союза. Для военной администрации приграничных губерний юго-востока это означало всячески препятствовать, а по возможности задерживать посланников и курьеров, перевозивших корреспонденцию из Джунгарии в став­ку калмыцкого хана и обратно. Одно из таких посольств в 1741 г. направлялось с письмами к Дондук-Омбо. 27 августа в канцелярии Оренбургской комиссии было принято решение о задержании посольства под благовидным предлогом. В соот­ветствии с инструкцией послу следовало заявить, что хан Дондук-Омбо умер, а его преемник еще не назначен, следовательно, и ехать не к кому. К тому же, как поддан­ные Российской империи, калмыки без высочайшего на то указа на письма отвечать не могли: «А какие от зенгорцев до объявленных калмык потребности [имеются], о том чинить зенгорскому владельцу у двора [Ее Императорского Величества]». По­сла и его прислугу, чтобы они не ушли в степь и не встречались с находившимися в Самаре калмыками, предписывалось «под добрым и искусным присмотром иметь». Перед чиновниками также была поставлена задача перехватить письма, адресован­ные калмыцкому хану. Чинить препятствий выезду посольства в калмыцкую степь не пришлось. По приезде в Самару джунгарский посол тяжело заболел и вскоре скон­чался. Требования руководства Оренбургской комиссии были выполнены, в связи с чем заявлялось: «Всякие вымыслы через переводчика употреблены были, чтоб имеющиеся у него листы к хану Дондук Омбо посмотреть». С писем были сняты копии и отправлены в Коллегию иностранных дел^[38].

Выводы

В 1730-е гг. российское правительство сформировало определенную модель взаимоотношений со своими степными подданными, которая заключалась в не­допущении между ними продолжительных военных конфликтов и в то же время в нейтрализации любых попыток их военного объединения. Выступление в роли миротворца, третейского судьи, а в случае внешней угрозы и надежного союзника, поднимало авторитет Российской империи, заставляло кочевников искать ее по­кровительства и подчиняться ее воли. Проводником политики утверждения рос­сийской государственности в степях Южного Урала и Урало-Каспийского регио­на, а в перспективе и всей Средней Азии, была призвана Оренбургская экспедиция (комиссия). Через ее начальников осуществлялись прямые контакты с казахскими и каракалпакскими ханами, правителями других соседних народов. Некоторые временные коррективы в сложившийся порядок поддержания «баланса сил», под­разумевающий недопущение усиления ни одного из государственно-кочевых об­разований, внесла русско-турецкая война. Выступление в ней на стороне России Калмыцкого ханства и участие его войска в Кубанском походе дало повод казахам Младшего жуза совершать опустошительные набеги на калмыцкие улусы. Орен­бургская экспедиция, немногочисленные войска которой были задействованы для подавления башкирского восстания, могла оказывать калмыкам в основном лишь дипломатическую поддержку. Установлению военной гегемонии казахских жузов в приуральских степях помешала агрессивная политика Джунгарского ханства, на­правленная на завоевание Казахской степи. Лишь решительная позиция России, за­явившей о готовности защитить своих казахских подданных, заставила джунгар­ского правителя Голдан-Цэрена отказаться от притязаний на нее.

 

^{1 Дмитриев В.В., Любичанковский С.В. Южные окраины Российской империи и проблема ко­лониализма (на материалах внутренней политики России по отношению к крымским татарам в конце XVHI - начале XX в. // Былые годы. 2017. Т 45. № 3. С. 1010-1024; Джунджузов С.В., Любичан­ковский С.В. Калмыки на Южном Урале в XVIII - начале XX в. // Бьшые годы. 2017. Т 46. № 4. С. 1194­1206; Джунджузов С.В., Любичанковский С.В. Миссионерская деятельность Никодима Ленкеевича в Кал­мыцком ханстве (1725-1734 годы) // Новый исторический вестник. 2017. № 3. С. 172-191; Васильев Д.В., Любичанковский С.В. Казахи и русские: бытовая аккультурация в XIX в. // Вопросы истории. 2018. № 3. С. 151-165; ИзбасароваГ.Б., Любичанковский С.В. Приставства на окраинах Российской империи в XVIII - первой половине XIX в.: от административного лица к системе управления // Российская история. 2018. № 2. С. 13-21; Любичанковский С.В., Аканов К.Г Оренбург в истории интеграции Казахской степи в состав Российской империи XVIII - начала XX в. // Былые годы. 2018. Т 48. № 2. С. 484-495; Джунджузов С.В., Любичанковский С.В. Влияние имперской политики аккультурации на формирование и эволюцию власт­ной элиты крещеных калмыков (1737-1842) // Былые годы. 2018. Т 49. № 3. С. 970-979.}

^{2 Рычков П.И. История Оренбургская по учреждении Оренбургской губернии. Уфа, 2002. С. 2-76; Черемшанский ВМ. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статистическом, этно­графическом и промышленном отношениях. Уфа, 1859. С. 13; Пекарский П.П. Новые известия о В.Н. Татищеве. СПб., 1864. С. 34; Его же. Жизнь и литературная переписка П.И. Рычкова. СПб., 1867. С. 8.}

^{3 Стариков Ф.М. Историко-статистический очерк Оренбургского казачьего войска. Оренбург, 1891. С. 25.}

^{4 Типеев Ш. Очерки по истории Башкирии. Уфа, 1930. С. 47; Устюгов Н.В. Башкирское восстание 1737-1739 гг. М.-Л., 1950. С. 20; Акманов И.Г. Башкирское восстание 1735-1736 гг. Уфа, 1977.}

^{5 Смирнов Ю.Н. Оренбургская экспедиция (комиссия) и присоединение Заволжья к России в 30-40-е гг. XVIII в. Самара, 1997.}

^{6 Сафонов Д.А. Начало Оренбургской истории. Оренбург, 2003. С. 10-55.}

^{7 Исбасарова Г.Б. Российский фактор в казахско-башкирских отношениях в 1-й четверти XVIII в. // Историческая и социально-образовательная мысль. 2016. № 5/2. С. 67.}

^{8 Смирнов Ю.Н. Экстракт именных указов Оренбургской комиссии за 1734-1741 годы как источник по истории отношений с народами и странами Приуралья, Казахстана, Средней Азии // Внешне­политические интересы России: история и современность: сборник материалов III Всероссийской научной конференции. Самара, 2016. С. 235.}

^{9 Моисеев В.А. Джунгаро-казахские отношения в ХѴП-ХѴШ веках и политика России // Вестник Евразии. 2000. № 2. С. 25-30.}

^{10 ShaukenovA. Changes in the political and legal system of Kazakhstan in the process of its incor­poration into the Russian Empire from the second half of the 18th century to the end of the 19th century // Journal of Asian and African Studies. 2013. Vol. 22. No. 2. P. 283.}

^{11 ГАОО (Государственный архив Оренбургской области). Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 75 об. - 76.}

^{12 Там же. Д. 10. Л. 34 об. - 35.}

^{13 ГосудареваМ.Ю. К вопросу о дипломатической подготовке русско-турецкой войны 1735­1739 гг. // Человек, образ, слово в контексте исторического времени и пространства: материалы Всероссийской научно-практической конференции, 23-24 апреля 2015 г., Рязанский университет имени С.А. Есенина. Рязань, 2015. С. 192-193.}

^{14 АВП РИ (Архив внешней политики Российской империи). Ф. 119. Оп. 119/1. Д. 15. Л. 2-2 об.}

^{15 Бакунин В.М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и поступков их ханов и владельцев. Сочинение 1761 года. Элиста, 1995. С. 88.}

^{16 Там же. С. 130, 150-151.}

^{17 Батырев В.В. Участие калмыков в Русско-турецкой войне 1735-1739 гг. // Востоковедные исследования в Калмыкии. Элиста, 2006. С. 29-30.}

^{18 Там же. С. 31.}

^{19 Там же. С. 32.}

^{20 ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 5. Л. 31.}

^{21 ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 3. Л. 39.}

^{22 Там же. Д. 5. Л. 22 об. - 23.}

^{23 ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9. Л. 20 об.}

^{24 Там же. Д. 3. Л. 39 об. - 40 об.}

^{25 ГАОО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 5. Л. 19 об.}

^{26 Там же. Ф. 2. Оп. 1. Д. 3. Л. 45-45 об.}

^{27 Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей. Ч. 2: Истори­ческие известия. СПб., 1832. С. 114, 116.}

^{28 Там же. С. 136.}

^{29 Батырев В.В. Участие калмыков в Русско-турецкой войне. С. 33.}

^{30 ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 5. Л. 7.}

^{31 Там же. Л. 44-44 об.}

^{32 ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 5. Л. 44 об. - 45.}

^{33 Там же. Л. 88 об. - 89.}

^{34 Пистоленко В. Из прошлого Оренбургского края. Чкалов, 1939. С. 33.}

^{35 ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9. Л. 54 об.}

^{36 Там же. Д. 10. Л. 49-50.}

^{37 ГАОО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9. Л. 54-54 об.}

^{38 Там же. Л. 82 об. - 83.}

Об авторах

Степан Викторович Джунджузов

Оренбургский государственный педагогический университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: kaf_rushistory@ospu.su

доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Оренбургского государственного педагогического университета

460844, Россия, Оренбург, ул. Советская, 19

Сергей Валентинович Любичанковский

Оренбургский государственный педагогический университет

Email: kaf_rushistory@ospu.su

доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории России Оренбургского государственного педагогического университета

460844, Россия, Оренбург, ул. Советская, 19

Список литературы