Психологические факторы эмиграционных намерений молодежи: обзор зарубежных исследований

Полный текст

Введение Почему проблема изучения психологических факторов эмиграционных намерений молодежи сегодня особенно важна? Эмиграция молодежи - это повсеместное явление, характерное для всех стран мира, будь то страны Европы (Bjarnason, Thorlindsson, 2006; Gajdošová, Orosová, 2019; Meyer, 2018; Orosová et al., 2017; Thulin, Vilhelmson, 2016; Van Dalen, Henkens, 2007, 2013; Wiest, 2016; Williams et al., 2018), государства постсоветского пространства (Bryer et al., 2020; Nugin, 2014; Van Mol et al., 2018), Россия (Kvartiuk et al., 2020; Tartakovsky et al., 2017), Китай (Liu-Farrer, 2016; Xiang, Wei, 2009; Ye, Deng, 2020), США (Marrow, Klekowski von Koppenfels, 2020), страны Южной Америки (Roth, 2012), Африки (Bagraim, 2013; Ossai et al., 2020), Тихоокеанского региона (Gibson, McKenzie, 2011) и др. Высокий уровень эмиграционной активности молодежи как в странах с низким, так и с высоким уровнем дохода ставит под сомнение доминанту экономической составляющей мотивации потенциальных эмигрантов и стимулирует обращение к анализу вероятных психологических факторов соответствующего поведения. В то же время эмпирические результаты (Tabor et al., 2015) показывают, что среди молодежи тех, кто реально готовится к переезду и совершает его, гораздо меньше, нежели тех, кто высказывается о желании эмигрировать. В связи с этим вопрос, сформулированный А. Портесом еще в 1976 году (Portes, 1976) (почему, когда эмиграция так привлекательна, на самом деле уезжает так мало специалистов?), не теряет актуальности сегодня и подтверждает значимость изучения именно психологических драйверов эмиграционных намерений для прогнозирования и профилактики соответствующего поведения среди молодежи. Знание психологических особенностей потенциальных эмигрантов позволяет также прогнозировать вероятные изменения в стране исхода вследствие утраты определенной категории людей в результате их переезда (Berlinschi, Harutyunyan, 2019; Boneva, Frieze, 2001). Так, инвестиции, торговля, внедрение новых технологий, могут быть очень чувствительны к уходу людей с высоким уровнем общего доверия и склонностью к риску. Эмиграция людей с низкой терпимостью к коррупции и обману может привести к тому, что негативные поведенческие нормы в стране исхода будут усилены. А в ситуации выраженности политических мотивов переезда и значимости собственной политической приверженности для потенциальных эмигрантов их отъезд может изменить политические группы и расстановку сил в странах происхождения. И это только часть возможных изменений в странах исхода, отмечаемая учеными, наряду с традиционной «утечкой умов» (Orosová et al., 2018) и менее традиционной, но все чаще описываемой «утечкой счастья» (Ivlevs, 2015; Helliwell et al., 2018; Polgreen, Simpson, 2011). Задачей данной статьи является ответ на вопрос о том, какие элементы могут быть включены в систему психологических факторов эмиграционных намерений молодежи на основе данных современных зарубежных эмпирических исследований? Обзор эмпирических научных работ в данной области необходим, что обусловлено рядом причин: значительным количеством зарубежных исследований в данной области и недостатком современных отечественных психологических работ, систематизирующих и популяризирующих представленную в этих исследованиях информацию; научной актуальностью подобного обзора в связи с потенциальной возможностью и значимостью соотнесения результатов зарубежных и отечественных исследований с целью выявления общих надкультурных и специфических психологических факторов, влияющих на эмиграционные намерения молодежи. Молодежь в фокусе внимания зарубежных исследований эмиграционных намерений При изучении психологических факторов эмиграционной активности одни зарубежные ученые держат в фокусе внимания разнородные выборки (Andresen, Margenfeld, 2015), другие изучают отдельные возрастные и/или социальные когорты (De Jong, Fonseca, 2020; Hooijen et al., 2020; Remhof et al., 2014; Van Mol, 2016; Williams et al., 2018). Целый пласт исследований в зарубежной психологии посвящен эмиграционным намерениям молодежи (Agadjanian et al., 2008; Begović et al., 2020; Boneva, Frieze, 2001; Bryer et al., 2020; Cairns, Smyth, 2011; Canache et al., 2013; De Jong, Fonseca, 2020; Gajdošová, Orosová, 2019; Hooijen et al., 2020; Marsiglia et al., 2011; Orosová et al., 2018; Paulauskaitė et al., 2010; Remhof et al., 2014; Tartakovsky et al., 2017; Tong et al., 2020 и др.). Такое внимание не случайно и связано с тем, что наибольшее стремление к эмиграции демонстрируют именно молодые образованные люди (Thulin, Vilhelmson, 2016), студенты и выпускники университетов (Bernardini-Zambrini et al., 2011; Gajdošová, Orosová, 2019; Remhof et al., 2014), особенно при переходе от высшего образования к трудоустройству (De Jong, Fonseca, 2020; Hoppe, Fujishiro, 2015; Ossai et al., 2020). У студентов целесообразно изучать именно эмиграционные намерения, так как реализовать эмиграционное поведение они еще не могут в силу объективных причин (Gajdošová, Orosová, 2019). У выпускников же вероятность реализации эмиграционных намерений наиболее высока в первые два года после окончания обучения (Hoppe, Fujishiro, 2015). Возрастной интервал от 18 до 25 лет - это фаза жизненного пути, на которой будущее определено в минимальной степени, изменения происходят особенно интенсивно, а для реализации возможны множественные жизненные траектории и пути (Arnett, 2000). Эмиграционные намерения молодых людей в возрасте 18-25 лет особенно подвижны в силу более высокого уровня неопределенности на данном этапе жизни в сравнении с более поздними периодами (Dommermuth, Klüsener, 2018). В связи с этим возможность прогнозирования формирования эмиграционных намерений у молодых людей на основе знания психологических детерминант данных намерений создает дополнительные возможности профилактики эмиграционной активности среди молодежи и сохранения тем самым ценного социального капитала на уровне страны. Движущие силы формирования эмиграционных намерений молодежи В зарубежной науке сегодня ученые, анализируя факторы и детерминанты эмиграционной активности молодежи, чаще говорят о движущих силах (Bryer et al., 2020; Hoppe, Fujishiro, 2015; Van Hear et al., 2018). Более глубокое понимание психологических движущих сил формирования эмиграционных намерений у молодых людей возможно при условии учета многоаспектности международной мобильности, которая может иметь для индивидов как самоценное, так и инструментальное значение (Carling, Collins, 2018). С этой позиции можно выделить три группы потенциальных добровольных эмигрантов. Для первой будет характерно позитивное отношение к эмиграции как к самоцели, ценностное отношение к мобильности вообще, как к стилю и образу жизни (Hoppe, Fujishiro, 2015), тяга к приключениям, опыту и независимости (Carling, Collins, 2018). Для второй группы потенциальных эмигрантов международная мобильность - это средство, поведение, позволяющее решать значимые задачи, удовлетворять актуальные потребности (Carling, Collins, 2018), реализовывать жизненные устремления (Carling, Schewel, 2018; De Haas, 2014; Dommermuth, Klüsener, 2018; Kley, 2017). Для представителей третьей группы добровольных эмигрантов присуще сочетание характеристик, описанных для первых двух групп, то есть они демонстрируют как ценностное отношение к эмиграции как самоцели, так и ценностное отношение к ее инструментальным возможностям (Carling, Collins, 2018). Сегодня эмиграция молодежи все чаще рассматривается зарубежными учеными как непрерывный процесс субъективного становления (Carling, Collins, 2018; Collins, 2018), в ходе которого воедино сводятся прошлое, настоящее и будущее субъекта, а эмиграционные намерения становятся частью личностных проектов идентичности, содержащих ответы на вопросы «кем я хочу быть?» и «где я хочу быть?». Когда речь идет о молодежи, ведущей движущей силой эмиграционной активности становится тема карьеры, трудоустройства и профессионального развития (Bernardini-Zambrini et al., 2011; Bryer et al., 2020; Frieze et al., 2004; Hooijen et al., 2020). Из всех студентов в большей степени ориентированы на эмиграцию, как правило, те, в жизненных приоритетах которых на первом месте стоят карьерные ориентации и работа (Frieze et al., 2004.; Frieze et al., 2006; Kvartiuk et al., 2020). Б. Бонева и И. Фриз (Boneva, Frieze, 2001) отмечают, что для европейских студентов с эмиграционными намерениями характерен комплекс личностных характеристик («синдром личности мигранта»), отличающих их от тех, кто желает остаться в стране проживания. К этим характеристикам они относят бо́льшую ориентацию на работу, нежели на семью, выраженную мотивацию власти (значимость контроля и влияния на других, желание произвести впечатление и получить признание) и достижений (стремление превзойти себя, сделать что-то интересное и уникальное), а также низкий уровень мотивации аффилиации (желания устанавливать и поддерживать межличностные отношения) (Boneva, Frieze, 2001). Значимость мотивации достижения в эмиграционной активности молодежи находит свое подтверждение и в исследовании, проведенном на латиноамериканской выборке (Graham, Markowitz, 2011), согласно которому потенциальные эмигранты - это люди с выраженными устремлениями достижений, но разочарованные невозможностью реализации своих планов в стране проживания. У американских студентов выявлена положительная связь между мотивацией достижения и планами обучения за границей (Li et al., 2013). Изучая личностную обусловленность эмиграционной активности молодежи, современные зарубежные ученые часто обращаются к пятифакторной (Big Five) модели (Canache et al., 2013; Fouarge et al., 2019; Jokela et al., 2008; Jokela, 2009; Jokela, 2014; Paulauskaitė et al., 2010; Tabor et al., 2015). Отмечается положительная связь эмиграционных намерений молодежи с открытостью новому опыту и экстраверсией (Canache et al., 2013; Paulauskaitė et al., 2010; Remhof et al., 2014). Доброжелательность, добросовестность и нейротизм, как правило, оказываются отрицательно связаны с эмиграционными намерениями (Fouarge, Seegers, 2019; Paulauskaitė et al., 2010). Однако в некоторых исследованиях выявлена положительная связь эмиграционных намерений с нейротизмом у мужчин (Silventoinen et al., 2008; Tabor et al., 2015). Значимую роль открытости новому опыту в обусловленности эмиграционных намерений молодежи подтверждают исследования, выявляющие позитивную связь между эмиграционными намерениями и стремлениями к изменениям и новым впечатлениям (Orosová et al., 2018; Van Dalen, Henkens, 2013), а также работы, рассматривающие склонность к риску и поиску приключений как движущую силу эмиграционной активности молодежи (Berlinschi, Harutyunyan, 2019; Dohmen et al., 2007; Van Dalen, Henkens, 2013; Williams, Baláž, 2012; Williams et al., 2018). Ученые отмечают (Dohmen et al., 2007), что отношение к риску может стать фактором готовности личности погрузиться в другую культуру. А значимым фактором вовлечения субъекта в эмиграционное поведение, по результатам зарубежных исследований (Gajdošová, Orosová, 2019; Hoppe, Fujishiro, 2015; Jasinskaja-Lahti, Yijälä, 2011; Van Dalen, Henkens 2013), является общая самоэффективность личности как фактор вероятности попадания субъекта в незнакомые ситуации. Зарубежные исследователи отмечают положительную связь эмиграционных намерений с уровнем образования молодых людей (Ferreira et al., 2020; Kooiman et al., 2018; Marrow et al., 2020; Miller et al., 2002), уровнем их профессиональной квалификации (Van Dalen, Henkens, 2013), со знанием иностранных языков (Froese et al., 2013; Marrow et al., 2020), с предыдущим опытом международной мобильности (путешествия, туристические поездки, стажировки, обучение, проживание за границей) (Berlinschi, Harutyunyan, 2019; Ivlevs, King, 2012; Froese, et al., 2013; Hooijen et al., 2020; Kooiman et al., 2018; Marrow et al., 2020; Parsons et al., 2012; Tabor et al., 2015) и отрицательную связь с возрастом (Begović et al., 2020; Berlinschi, Harutyunyan, 2019; Tartakovsky et al., 2017). Пространство психологических факторов эмиграционных намерений молодежи включает в себя и разные типы идентичности. Так, вполне ожидаемо, что выраженная гражданская идентичность имеет отрицательную связь с эмиграционными намерениями (Marrow et al., 2020) и наоборот - высокая неопределенность гражданской идентичности усиливает намерения эмигрировать (Jung et al., 2019). Существуют исследования, определяющие роль этнической идентичности в развитии намерений международной мобильности (Agadjanian et al., 2008; Caron, 2020; Tartakovsky et al., 2017; Ye, Deng 2020). Так, на выборке евреев, проживающих в России, обнаружено косвенное влияние этнической идентичности на эмиграционные намерения за счет ее позитивной связи с отношением к Израилю - стране предполагаемой эмиграции (Tartakovsky et al., 2017). Предикторами эмиграционных намерений могут являться принадлежность к этническому меньшинству и воспринимаемая дискриминация (Caron, 2020). На выборке молодежи Кыргызстана (Agadjanian et al., 2008) обнаружены этнически обусловленные специфические типы эмиграционных предпочтений: выявлено, что европейцы в большей степени склонны к эмиграции, нежели азиаты. К тому же азиаты в большей степени ориентированы на временную эмиграцию, а европейцы - на постоянную (Agadjanian et al., 2008). Такой показатель, как уровень религиозности, отрицательно связан с выраженностью эмиграционных намерений (Docquier et al., 2020; Frieze et al., 2006; Gajdošová, Orosová, 2019; Tartakovsky et al., 2017). В частности, в исследовании, проведенном в девяти исламских странах (Falco, Rotondi, 2016), выявлено, что люди, придерживающиеся более радикальных взглядов, менее склонны к эмиграции. В современных условиях глобализации и конструирования множественных идентичностей (Arnett, 2002) ученых также интересует вопрос связи эмиграционной активности с таким феноменом, как космополитизм. На выборке немцев и корейцев (Froese et al., 2013) была подтверждена гипотеза о том, что космополитизм является значимым предиктором готовности индивидов к работе за рубежом. При этом космополитизм рассматривался как сознательная открытость миру и культурным различиям (Skrbis et al., 2004) и готовность к взаимодействию с «другими» (Hannerz, 1992). Немаловажную роль в проявлении эмиграционной активности молодежи играют также культурная гибкость и культурная чувствительность (Froese et al., 2013) и уровень доверия к другим религиям и национальностям (Berlinschi, Harutyunyan, 2019). Эмиграционные намерения молодежи демонстрируют тесную связь с отношением к стране исхода и стране предполагаемого пребывания, с удовлетворенностью теми условиями, которые предлагают эти страны (Nghiêm-Phú, Nguyễn, 2020; Tartakovsky et al., 2017). С выраженными эмиграционными намерениями, как правило, связано негативное отношение к стране проживания и позитивное отношение к стране предполагаемого переезда (Tartakovsky et al., 2017). Особую роль при формировании отношения к стране исхода и стране назначения играют социально-политические установки и ценности субъектов и оценка окружающей социальной среды, исходя из них (Berggren et al., 2020; Crisan et al., 2019; Plopeanu et al., 2018). Важнейшим выталкивающим фактором из страны, стимулирующим возникновение эмиграционных намерений, является неудовлетворенность качеством государственных услуг и высокий уровень коррупции (Begović et al., 2020), а также неудовлетворенность демократическими институтами (Berlinschi, Harutyunyan, 2019). Чаще о вероятности собственной эмиграции высказываются молодые европейцы, низко оценивающие качество предоставляемых в стране проживания государственных услуг (Williams et al., 2018), считающие, что уровень коррупции в ней очень высок (Williams et al., 2018), а государственные власти не заслуживают уважения (Berlinschi, Harutyunyan, 2019). Именно неудовлетворенность качеством окружающей среды и проблемами в обществе, а не разочарование в частных условиях жизни, становится значимым предиктором эмиграционных намерений молодежи в странах с высоким уровнем доходов (Van Dalen, Henkens, 2013). В свою очередь, при анализе неэкономических факторов эмиграционной активности на выборке граждан Литвы была обнаружена значимая связь эмиграционных намерений с низкой оценкой качества трудовых отношений (организационный климат, карьерные возможности, возможности для повышения квалификации, условия труда и др.) и низкой уверенностью в будущей личной безопасности. Но несущественными для принятия решения об эмиграции оказались такие параметры, как качество услуг, качество гражданской жизни (свобода и толерантность), качество управления и коррупция. Данные результаты подтверждают значимость учета влияния макросоциального и культурного контекста при рассмотрении движущих сил эмиграционных намерений молодежи (Bryer et al., 2020). В целом неудовлетворенность жизнью является важным психологическим фактором эмиграционной активности молодежи (Silventoinen et al., 2008). Для лиц с более высоким уровнем субъективного благополучия, как правило, характерны менее выраженные желания международной миграции (Cai et al., 2014). Отрицательная связь субъективного благополучия и удовлетворенности жизнью обнаружена на европейской (Otrachshenko, Popova, 2014) и латиноамериканской выборках (Graham, Markowitz, 2011). Однако А. Ивлевс (Ivlevs, 2015), опираясь на данные опроса представителей 35 стран Европы и Центральной Азии, утверждает, что связь между удовлетворенностью жизнью и эмиграционными намерениями имеет U-образный характер. То есть с большей вероятностью высказывают намерения международной мобильности люди с наибольшей и наименьшей удовлетворенностью жизнью. Л. Полгрин и Н. Симпсон (Polgreen, Simpson, 2011), в свою очередь, обнаружили, что самые высокие темпы эмиграции характерны для наиболее и наименее благополучных стран. Психологическими факторами, сдерживающими эмиграционную активность молодежи, согласно данным исследований, являются высокая степень привязанности к стране и месту проживания (Bagraim, 2013; Hooijen et al., 2020), высокая степень организационной приверженности (Miller et al., 2002), высокая степень привязанности к семье, партнеру, друзьям (Frieze et al., 2006; Gajdošová, Orosová, 2019; Hooijen et al., 2020), удовлетворенность домом/семьей (Gajdošová, Orosová, 2019). Те студенты, которые указывают на значимость взаимоотношений с друзьями и родственниками, с меньшей вероятностью отмечают возможность собственной эмиграции (Kvartiuk et al., 2020). Однако, семейная среда может играть значимую роль и в формировании и развитии эмиграционных намерений. Она априори может являться пространством подготовки молодых людей к международной миграции в будущем (Ivlevs, King, 2012; Marsiglia et al., 2011; Tong et al., 2020). Так, используя понятие «миграционный капитал семьи», исследователи (Ivlevs, King, 2012) отмечают, что дети из семей бывших мигрантов чаще потом осуществляют самостоятельный переезд, нежели люди без подобного опыта. В отдельных странах, например в Ирландии, отмечается и такое явление, как поколенческая культура миграции (Moriarty et al., 2015). Научные исследования, проведенные в Мексике (Marsiglia et al., 2011), Китае (Liu-Farrer, 2016; Tong et al., 2020), Германии (Wiest, 2016), демонстрируют своеобразие стилей семейного воспитания, семейной коммуникации, семейного дискурса в условиях целенаправленного планирования родителями будущей эмиграции собственных детей. В целом высокий уровень образования и профессионализации родителей рассматривается как предиктор выраженности эмиграционных намерений детей (Labrianidis, Sykas, 2017; Xiang, Wei, 2009). Данный вопрос тесно связан с темой отношения к эмиграции как к явлению. Эмпирические данные показывают (Orosová et al., 2018), что рассмотрение студентами эмиграции как нормального поведения и соответствующее позитивное отношение к ней при наличии у молодых людей стремления к изменениям может стать предиктором их эмиграционных намерений. Многие зарубежные исследования посвящены выявлению роли социальных сетей за границей в развитии эмиграционных намерений молодежи (Cairns, Smyth, 2011; Docquier et al., 2014; Manchin, Orazbayev, 2018; Miller et al., 2002; Van Dalen, Henkens, 2013). Так, на основе опроса, проводившегося в течение нескольких лет более чем в 150 странах, изучалось влияние социальных сетей на намерения людей мигрировать на международном и местном уровнях (Manchin, Orazbayev, 2018). Выделялись близкие социальные сети (семья и друзья) за границей и в месте проживания и широкие социальные сети (жители той же страны с намерением эмиграции или внутренней миграции). В результате было обнаружено, что социальные сети за границей являются наиболее важной движущей силой эмиграционных намерений, чем факторы, связанные с работой или благосостоянием (Manchin, Orazbayev, 2018). Одни ученые (Docquier et al., 2014; Miller et al., 2002) обосновывают, что наличие социальных связей с эмигрантами является ключевым фактором развития эмиграционных намерений, другие (Boneva, Frieze, 2001) отмечают, что социальные сети в стране назначения стимулируют эмиграционное поведение только в том случае, если у личности уже есть выраженное желание эмигрировать. Но в целом исследования показывают, что молодые люди, демонстрирующие эмиграционные намерения, чаще имеют друзей и родственников за рубежом, нежели те, у кого эти намерения отсутствуют (Cairns, Smyth, 2011; Van Dalen, Henkens, 2013). Отдельно стоит коснуться исследований, посвященных изучению эмоциональных аспектов принятия решения об эмиграции (Boccagni, Baldassar, 2015; Ho, 2014; Mai, King, 2009). Эмоции стимулируют и сопровождают процесс эмиграции. Ученые затрагивают такие темы, как роль любви, привязанности и сексуальных отношений в планировании эмиграции (Mai, King, 2009), изучение развития эмоциональной жизни мигрантов в процессе планирования и осуществления мобильности (Boccagni, Baldassar, 2015), способы совладания с амбивалентными, конфликтующими эмоциями (Gallo, 2014). Отмечается перспектива междисциплинарного подхода к исследованию эмоциональной сферы потенциальных эмигрантов (учет индивидуально-психологического, социального, культурного, транснационального аспектов эмоциональной жизни и способов эмоционального реагирования) (Boccagni, Baldassar, 2015). При попытке соединить внутриличностный и межличностный подходы при изучении роли эмоций в контексте эмиграции ученые рассматриваются их как мост через пороговое пространство между индивидом и его социальным окружением (Zembylas, 2012), как основное звено между макро- и микроуровнями социальной реальности (Turner, Stets, 2005), как социально сконструированные элементы (Boccagni, Baldassar, 2015; Boiger, Mesquita, 2012; Stets, 2010). Игнорировать эмоциональные факторы при оценке движущих сил эмиграционных намерений субъектов невозможно. Две области научных исследований (изучение эмиграции и изучение эмоций) имеют двустороннюю взаимосвязь и взаимовлияние друг на друга. С одной стороны, ученые (Boccagni, Baldassar, 2015) указывают на то, что сам процесс международной мобильности является мощным катализатором изменений в эмоциональной жизни субъектов, что позволяет изучать эмоции «в движении». С другой стороны, эмоции являются теми движущими силами, которые позволяют глубже понять сам процесс принятия решения об эмиграции и наметить пути поддержки потенциальных эмигрантов на всех этапах осуществления запланированного (Boccagni, Baldassar, 2015). Для психологии эмиграции характерно обращение к таким сложным, контрастирующим эмоциям и чувствам, как надежда, ностальгия, вина, эйфория, страх, тревога, привязанность, отчаяние и другие. Главный тезис, с которым соглашаются исследователи эмоциональных аспектов эмиграции, таков: эмоциональная сфера потенциальных и реальных эмигрантов является сложной, многогранной, часто противоречивой и амбивалентной (Boccagni, Baldassar, 2015). Отношения потенциальных эмигрантов со своим домом, местом проживания, местом потенциальной эмиграции, так же как и вопросы принадлежности и идентичности потенциального эмигранта, всегда аффективно заряжены. Само пребывание в состоянии планирования переезда за границу уже предполагает некоторую эмоциональную напряженность в отношении эмоциональных связей с субъектами и объектами «здесь» и «там» (Boccagni, Baldassar, 2015). Типовым образцом эмоционального опыта потенциального эмигранта и примером амбивалентности испытываемых чувств может служить состояние, характеризующееся одновременным переживанием влечения, радости и надежды на лучшую жизнь за границей в будущем в сочетании со страхом, тревогой, беспокойством относительно реализации задуманного и последующей адаптацией на новом месте, а также виной перед близкими и родными, которые остаются (Boccagni, Baldassar, 2015). Таким образом, проведенный обзор показывает, что поле психологических факторов эмиграционных намерений молодежи довольно широко и включает значительное число элементов, соответствующих индивидуальному, межличностному и макросоциальному уровням. Учет данных факторов позволяет глубже понять сам процесс принятия и осуществления решения о международной мобильности, прогнозировать эмиграционное поведение молодежи, проводить грамотную и эффективную психологическую поддержку молодых людей, находящихся на различных этапах планирования и реализации переезда за границу. Заключение Проведенный обзор зарубежных исследований позволяет сделать вывод о том, что представленные в них психологические факторы эмиграционных намерений отличаются значительным разнообразием, соответствуют различным уровням функционирования субъекта (индивидуальному, межличностному и макросоциальному) и могут быть соотнесены с выделяемыми С. Клэй (Kley, 2017) обобщенными группами факторов, способствующих эмиграции. С первой группой факторов, отражающей возникающие возможности для эмиграции (Kley, 2017), связаны такие психологические движущие силы эмиграционных намерений молодежи, как позитивное отношение личности к эмиграции в целом, рассмотрение эмиграции как способа достижения значимых целей, низкая степень привязанности к стране исхода, неудовлетворенность существующими условиями проживания в стране, позитивное отношение к стране предполагаемого переезда. Вторая группа включает факторы, связанные с наличием социальной поддержки (Kley, 2017). К ней могут быть отнесены такие социально-психологические факторы эмиграционных намерений, как воспринимаемая личностью семейная поддержка ее эмиграционной активности, наличие широкой сети актуальных межличностных контактов за рубежом. Третью группу факторов, способствующих эмиграции, составляют ресурсы субъекта для преодоления возникающих препятствий (Kley, 2017). В качестве психологических предикторов эмиграционных намерений молодежи здесь могут выступать такие характеристики, как выраженные карьерные устремления, высокая мотивация власти и достижений, незначимость мотивации аффилиации, экстраверсия, открытость новому опыту, стремление к риску, изменениям и новым впечатлениям, открытость миру и культурным различиям, готовность к взаимодействию с «другими», высокий уровень доверия к другим религиям и национальностям, самоэффективность личности, способность справляться с амбивалентностью возникающих эмоций и чувств, высокий уровень образования, владение иностранными языками, систематизация и интеграция знаний и навыков, полученных в результате опыта международной мобильности. Полученные данные могут быть использованы при организации и проведении эмпирических психологических исследований движущих сил эмиграционной активности молодежи России и других стран. Некоторым ограничением проведенного теоретического обзора является общий подход к анализу психологических факторов эмиграционных намерений молодежи. Дифференцированный анализ с целью выявления общих надкультурных и культурно-специфических (характерных для молодежи конкретных стран) психологических факторов эмиграционных намерений молодежи будет реализован в процессе проводимого автором с коллегами эмпирического исследования, в задачи которого входит кросс-культурный анализ социально-психологического пространства эмиграционных намерений молодежи России, Беларуси и Казахстана.

Об авторах

Надежда Викторовна Муращенкова

Смоленский государственный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: ncel@yandex.ru

кандидат психологических наук, доцент кафедры общей психологии

Российская Федерация, 214000, Смоленск, ул. Пржевальского, д. 4

Список литературы