Консоциональная демократия в Ливане: современные вызовы и перспективы развития

Полный текст

Введение На протяжении нескольких десятилетий второй половины XX в. консоционализм как система аккомодации перманентно возникающих, порой весьма напряженных межсегментных политических конфликтов в глубоко разделенных обществах в целом успешно функционировал в некоторых государствах Европы. В незападном мире консоционализм был в полной мере реализован в Ливанской Республике, где, заметим, со всей очевидностью проявилось его сущностное, трудно разрешимое противоречие. Являясь всеобъемлющей системой политической коммуникации, которая гарантирует как определенные формальные институциональные механизмы, так и дополняющие их неформальные процедуры и практики, консоционализм одновременно способствует политизации и институционализации групповых идентичностей, что становится препятствием для надлежащего функционирования государства. Данное противоречие стало предметом постоянного внимания отечественных и зарубежных ученых. В частности, многие проблемы политического развития разделенных обществ были проанализированы в монографии «Метаморфозы разделенных обществ» [Метаморфозы разделенных… 2020]. Среди новейших публикаций, посвященных именно ливанской форме консоционализма, следует отметить работы, вошедшие в специальный выпуск журнала «Национализм и этническая политика» [Nagle, Clancy 2019; Bogaards 2019; Baumann 2019], а также труды А.В. Сарабьева [Сарабьев 2019]. Исследовательский вопрос настоящей статьи можно сформулировать следующим образом: существуют ли на данном этапе политического развития Ливана реальные предпосылки к трансформации системы, базирующейся на конфессиональном представительстве, в систему, опирающуюся на общегражданскую идентичность? Для ответа на этот вопрос ставятся следующие задачи: 1) изучить становление и развитие консоционализма в Ливане, который в данном конкретном случае воплощается в политическом конфессионализме - особом способе организации публичной власти, предполагающем ее пропорциональное распределение между этнорелигиозными сегментами; 2) проанализировать формально-юридические основания ливанского консоционализма; 3) осмыслить современное состояние консоциональной демократии Ливана, ее преимущества и недостатки; 4) определить возможные пути эволюции политического режима страны. В качестве основного аналитического инструмента в статье использована концепция консоциональной (в русскоязычных исследованиях нередко именуемой сообщественной) демократии. Она была сформулирована А. Лейпхартом и наиболее полно изложена в его монографии «Демократия в многосоставных обществах» [Лейпхарт 1997] 1977 г.1 Как отмечал сам автор, разработанная им теория являлась усовершенствованием и дополнением классической типологии политических систем Г. Алмонда [Almond 1956], в которой не нашлось места для некоторых малых европейских демократий. Главную причину сохранения демократических режимов в условиях политизации межсегментного размежевания Лейпхарт видит в сотрудничестве различных элитных групп, являющихся выразителями воли своих сегментов, что и позволяет преодолевать субкультурные противоречия низового уровня. Институционально и функционально данное сотрудничество реализуется в следующем: - наличие во власти так называемой большой коалиции, а также предоставление всем этнокультурным группам права взаимного вето при принятии политических решений, затрагивающих их интересы; - следование принципу пропорциональности при назначении на государственные должности и дистрибуции средств госбюджета между сегментами; - гарантирование каждой группе высокой степени независимости в управлении своими внутренними делами [Лейпхарт 1997:60-88]. Вышеперечисленные формы зачастую дополняются частными, кулуарными и неинституционализированными практиками взаимодействия[37]. Как писал сам Лейпхарт, смысл консоционализма - «не в устранении и не в ослаблении различий между сегментами, а в открытом признании их и превращении в конструктивные элементы стабильной демократии» [Лейпхарт 1997:78]. Несмотря на наличие более ранних работ [Lorwin 1971; Lehmbruch 1969; Lewis 1965], именно Лейпхарт создал наиболее целостную и универсальную теорию, предложив определение консоционализма, выделив его основные отличительные черты и обозначив возможные пути эволюции системы. Становление консоциональной системы в Ливане Ливанская Республика представляет собой один из немногих примеров относительно стабильного функционирования консоциональной демократии в незападном обществе. В настоящий момент количество граждан, согласно оценкам частного ливанского статистического агентства Information International, составляет 5,5 млн человек. Из них христиане-марониты насчитывают 934 тыс., греко-православные - 329 тыс., последователи мелькитской греко-католической церкви - 213 тыс., сиро-яковитской православной церкви - 21 тыс., сирийской католической церкви - 13 тыс., халдейской православной и католической церквей - 3 тыс., православные армяне - 94 тыс., армяне-католики - 22 тыс., протестанты различных направлений - 20 тыс., представители других ветвей христианства - 33 тыс. Таким образом, общее количество христиан достигает 1,68 млн человек. Что касается мусульман Ливана, то их численность колеблется в районе 3,81 млн. Они, в свою очередь, подразделяются на следующие группы: шииты (1,74 млн), сунниты (1,72 млн), друзы (295 тыс.) и алавиты (55 тыс.). При этом из 5,5 млн граждан лишь 4,2 млн человек постоянно проживают в Ливане[38]. Последняя официальная перепись населения проводилась в 1932 г. Помимо самих ливанцев на территории страны, по оценкам агентств ООН, находятся порядка 500 тыс. палестинских[39] и 1 млн сирийских беженцев[40]. Правительство Ливана считает последнюю цифру заниженной. Реальное количество сирийских граждан и их потомков в Ливане составляет от 1,5 до 1,6 млн человек[41]. При этом ни сирийцы, ни палестинцы не имеют права голоса. Вековая практика взаимодействия этнорелигиозных сегментов, каждый из которых существовал, по сути, автономно, являясь замкнутым сообществом со своими культурными традициями, жизненным укладом, мировоззрением и внешнеполитическими ориентирами, выражалась как в конфликтных столкновениях между группами, так и в их сотрудничестве. Однако эта практика не находила своего политико-институционального оформления вплоть до середины XIX в. В 1861 г. Османская империя под давлением французского экспедиционного корпуса установила полуавтономный режим для Горного Ливана. Он предусматривал управление этой территорией пашой-христианином неарабского происхождения, назначаемым султаном. При паше функционировал выборный совет из 12 представителей наиболее многочисленных ливанских религиозных общин - суннитской, шиитской, друзской, маронитской, православной и греко-католической. При этом большинство в совете принадлежало христианам (7 к 5)[42]. Следующий этап развития ливанской политической системы начался в 1926 г., когда страна была провозглашена подмандатной Франции республикой со своей конституцией и однопалатным парламентом. Преимущество в руководящих органах опять же было отдано христианам, которые составляли 52% населения [Кузнецов 2017:17]. Основной закон 1926 г. с рядом существенных поправок остается в силе до сих пор. Наконец, самым важным фактором, способствовавшим окончательному становлению консоционализма в Ливане, была борьба за независимость, объединившая крупнейшие религиозные группы. Взаимопонимание между маронитской, суннитской и шиитской элитами было наиболее полно отражено в неписаном Национальном пакте 1943 г., зарезервировавшем государственные должности за представителями тех или иных конфессий. Порядок их распределения зависел от численности сегмента согласно переписи 1932 г. Пост президента закреплялся за выходцем из маронитской среды, премьер-министра - за суннитом, а главы Палаты депутатов - за шиитом. Заместителями председателя Совета министров и спикера парламента становились православные. Место командующего ливанской армией отводилось маронитам, а начальника генштаба - друзам. Другие должности в органах власти, прежде всего в законодательном собрании, распределялись в пропорции 6 к 5 в пользу христиан. Муниципальные служащие избирались без соблюдения принципов религиозного квотирования [Balanche 2012:149]. На основе Национального пакта в Конституцию были внесены поправки. Примечательно, что они не предусматривали закрепление властных постов за той или иной группой. Религиозное квотирование оговаривалось лишь в общем виде и утверждалось как временный шаг[43]. Конфессиональная принадлежность депутатов не упоминалась в Конституции, а определялась отдельным избирательным законом. По мнению ряда исследователей [Лейпхарт 1997; Khalaf 1987; Kliot 1987; Koury 1976; Hudson 1976; Horowitz 2000], неоправданно жесткое цементирование межсегментных расколов в ливанской политической системе стало одним из главных факторов кровопролитной гражданской войны (1975-1990). К тому же система оказалась слишком инертной к происходившим с момента обретения Ливаном независимости демографическим изменениям (постоянному росту численности мусульман). Ф. Трабулси считает, что неудовлетворенность мусульман доминированием христианской части населения в политике дополнялась недовольством социально-экономическим неравенством сегментов. Так, в 1973 г. доля христианских предпринимателей в коммерции и торговле достигала 75,5%, в промышленности - 67,5%, в банковском секторе - 71%. В то же время мусульмане составляли 75% от всего рабочего класса страны [Traboulsi 2012:163]. Впрочем, было бы ошибочно сводить причины гражданского конфликта исключительно к изъянам ливанской модели консоционализма. Как справедливо отмечает А.В. Сарабьев, годы войны «приходились как раз на обострение идеологических противостояний в регионе в целом (70-80-е гг.)… Во многом первостепенным обстоятельством дестабилизации ливанской ситуации стали периодические воздействия на страну извне…» [Сарабьев 2019: 93-102]. Среди других факторов, затруднявших нахождение внутреннего политического консенсуса, Сарабьев называет присутствие палестинских боевых организаций в ливанских лагерях беженцев, а также незрелость государственных институтов [Сарабьев 2019:102]. На негативное влияние внешней региональной динамики на внутреннюю ситуацию в Ливане обращают внимание и другие исследователи [El-Khazen 2000; Malik 2000; Seaver 2000]. С утверждением о первоочередной значимости экзогенных факторов в дестабилизации обстановки трудно не согласиться, учитывая, что ливанская система политического конфессионализма успешно справлялась с многочисленными эндогенными кризисами как до гражданского конфликта, так и после него. Таким образом, ливанский консоционализм уходит своими корнями в вековую практику взаимодействия религиозных групп, сложившуюся еще во времена Османской империи. С обретением Ливаном независимости произошла дальнейшая политизация и институционализация субкультурного размежевания, однако данный процесс стал скорее следствием изначально фрагментированной структуры общества. В связи с этим сложно разделить мнение У. Макдиси о том, что ливанский конфессионализм является в большей степени современным политическим конструктом, нежели историческим социально детерминированным феноменом [Makdisi 2000:164-166]. Современное состояние и перспективы развития консоциональной системы Ливана Окончание гражданской войны ознаменовалось подписанием т.н. Таифских соглашений, или Пакта национального согласия 1989 г. Документ предполагал внесение ряда существенных конституционных поправок, которые были одобрены Палатой депутатов и Советом министров в 1990 г. Основным достижением явилось новое распределение полномочий между президентом и правительством. Если до 1990 г. правительство несло ответственность перед президентом, являвшимся единоличным главой исполнительной власти, то теперь большая часть исполнительных полномочий концентрировалась в руках кабинета[44]. Президент по-прежнему мог издавать декреты о формировании Совета министров, а также об отставке его членов, однако с согласия премьера. Равное представительство христиан и мусульман во власти было реализовано не только за счет перераспределения функций в структуре исполнительных органов, но и путем предоставления обеим общинам одинакового количества мест в парламенте - по 64. Тем не менее сами принципы консоционализма не претерпели значительных изменений. Власть в стране и сейчас отправляется большой коалицией, что выражается как в распределении высших государственных должностей между лидерами сегментов, так и в представленности всех общин в правительстве и Палате депутатов на относительно пропорциональной основе (де-факто, однако, исполнительная власть разделена между представителями трех крупнейших конфессий - маронитской, суннитской и шиитской). Сегментам гарантируется право вето при принятии наиболее важных политических решений, а также автономия в управлении внутренними делами. Автономия эта не носит институционализированный или законодательно оформленный характер[45]. На практике она находит свое воплощение в том, что у каждой конфессии есть свои образовательные структуры, социальные, благотворительные и медицинские учреждения[46]. Более того, в ведении религиозных групп находятся собственные судебные инстанции для урегулирования вопросов личного статуса ввиду отсутствия в Ливане единого закона об актах гражданского состояния. Подобная ситуация характеризуется некоторыми авторами как внетерриториальный, правовой или же квазирелигиозный федерализм в условиях унитарной формы государственного устройства [Calfat 2018:276]. В защиту сохранения консоционального принципа принятия ключевых решений выдвигаются многочисленные доводы. Суть их сводится к тому, что, учитывая столь высокую гетерогенность ливанского общества, существующая система является единственным эффективным способом политической коммуникации [Abdel-Kader 2010]. Несмотря на кризисные явления внешнего и внутреннего порядка, она проявляет поразительную устойчивость и обладает значительным потенциалом самовоспроизводства и восстановления [Salame 1994:102]. Действительно, за последние несколько лет страна пережила ряд серьезных потрясений, связанных с почти трехлетней невозможностью обеспечить большинство в парламенте для избрания президента, постоянными проволочками с формированием правительства из-за разногласий между общинами по поводу распределения министерских портфелей, вторжением радикалов из соседней Сирии и общим ростом региональной конфликтности, но сумела оправиться от них без долгосрочных негативных последствий. Некоторые исследователи также обращают внимание на сохранение демократического характера государства даже в годы интенсификации межсегментных противоречий [Fakhoury 2014:238], а также на способность ливанской консоциональной системы к мирной кооптации новых элит в период после гражданской войны, а именно - шиитской «Хизбаллы» [Calfat 2018:270]. Окончательное признание роли «Хизбаллы» в качестве легальной политической партии ознаменовалось подписанием Дохийских соглашений 2008 г. под патронажем ЛАГ. Вместе с тем Таифские соглашения отражали глубокое разочарование общества в конфессиональном политическом устройстве, которое, по всей видимости, стало восприниматься самими ливанцами как определяющая причина гражданского конфликта. Именно поэтому в качестве долгосрочной цели конституционных поправок 1990 г. провозглашался курс на его упразднение[47]. Статья 95 Конституции предписывает образование национальной комиссии, возглавляемой президентом и состоящей из спикера Палаты депутатов, премьер-министра, выдающихся политиков, мыслителей, интеллектуалов и общественных деятелей, с целью разработки конкретных предложений по ликвидации консоционализма и передачи их в парламент для принятия итогового решения. Следующим шагом, согласно статье 22, должна стать разработка нового общенационального избирательного закона, не учитывающего сегментарную принадлежность кандидатов, проведение парламентских выборов на общегражданской основе и формирование сената, в который войдут делегаты от религиозных общин. К сфере компетенции последнего должны быть отнесены вопросы, затрагивающие ключевые национальные интересы. Следует, однако, подчеркнуть, что в самих поправках было заложено существенное противоречие. С одной стороны, конституционные изменения, постулируя упразднение консоционализма как конечную цель, не устанавливали конкретные временные рамки реализации этой цели и не предусматривали «дорожной карты» или каких-либо практических шагов по ее достижению. С другой стороны, утверждая сохранение конфессиональных механизмов распределения власти в качестве переходного этапа на пути к построению общегражданской демократии, они законодательно закрепили их. Как уже отмечалось выше, до 1990 г. резервирование государственных постов за тем или иным сегментом оговаривалось в основном законе лишь в общем виде и являлось скорее устоявшейся традицией, базирующейся на Национальном пакте 1943 г. Отныне же квотирование было гораздо более детально прописано в Конституции. Согласно статье 95, «религиозные общины должны быть представлены в структуре правительства на справедливой основе»; должности первой категории или аналогичного статуса в государственных органах, силовых структурах и военных ведомствах «распределяются поровну между христианами и мусульманами без бронирования какой-либо должности за указанной общиной…» и т.д.[48] Налицо очевидная двойственность документа, что во многом и определило его неэффективность. Ливанские элиты планировали решить две взаимоисключающие друг друга задачи: сначала добиться равенства христиан и мусульман во властных структурах, законодательно закрепив политический конфессионализм, а затем практически полностью отказаться от него. На практике удалось достичь лишь паритета представительства общин в государственных структурах. Как представляется, Таифские соглашения сделали «временный» конфессионализм гораздо более постоянным, чем прежде. Национальная комиссия так и не была образована. Квалификация госслужащих при назначении на определенные посты по-прежнему играет ничтожно малую роль в сравнении с принадлежностью кандидатов к тому или иному этноконфессиональному сегменту, соответствующей ему партии и приближенностью к ее лидеру. Более того, со временем принцип распределения квот между правящими элитами был распространен на все уровни государственного управления. Избирательный закон 2017 г., который был призван поощрять создание общенациональных, а не общинных политических объединений, также имел противоположный эффект[49]. По словам президента Союза демократической молодежи А. Мокдада, «новые правила выборов в парламент осознанно запутаны действующей властью, чтобы ничего в итоге не изменилось. Они должны были дать людям возможность просто голосовать за своих кандидатов… Но они понимают, что на честных выборах кланы потеряют свои позиции и места возьмут коммунисты, либералы и другие оппозиционные силы»[50]. В действительности, «посттаифский» период истории Ливана характеризуется ослаблением демократических принципов и усилением клановых начал в политике. Специфической чертой построенных по этноконфессиональному принципу партий является ярко выраженная иерархическая структура во главе с лидером (структура вождистского типа). Руководство, как правило, принадлежит влиятельной семье, пользующейся разносторонней поддержкой других авторитетных кланов в общине (табл. 1). Широко распространена практика наследования руководящих должностей. Подобные негативные тенденции обусловлены прежде всего самой природой консоционализма в переходных обществах. Во-первых, наделение лидеров сегментов высокой степенью автономности в управлении своими общинами означает обеспечение их правом практически единолично определять судьбу членов этих общин, что подразумевает клиентализм и, соответственно, подавление индивидуальных свобод. Как отмечает О. Зуректа, «принципиальное признание права ливанцев на существование вне общины является лишь теоретическим. Законодатель не обеспечил их законом, гарантирующим такое существование…»[51]. Во-вторых, упор консоциональной демократии на договоренности элит, в том числе неформальные, обусловил выделение политических лидеров этнорелигиозных сегментов в отдельную и разобщенную страту управленцев. В результате государство начинает восприниматься гражданами как структура, противостоящая конфессиональным сообществам, с которыми они себя идентифицируют. Таблица 1 / Table 1 Ливанские политические партии и контролирующие их семьи / Lebanese political parties and families that control them[52] Партия / Party Конфессия (преимущественно) / Confession (mostly) Основатель / Founder Нынешний лидер / Current leader Мест в Парламенте / Seats in Parliament Свободное патриотическое движение / Free Patriotic Movement Марониты / Maronites Мишель Аун / Michel Aoun Джебран Бассиль (зять М. Ауна) / Gebran Bassil (M. Aoun’s son-in-law) 24 «Ливанские силы» / Lebanese Forces Марониты / Maronites Самир Джааджаа / Samir Geagea Самир Джааджаа / Samir Geagea 15 Движение «Марада» / Marada Movement Марониты / Maronites Сулейман Франжье / Suleiman Frangieh Сулейман Франжье-младший / Suleiman Frangieh Jr. 3 «Катаиб» (Ливанская фалангистская партия) / Kataeb (Lebanese Phalanges Party) Марониты / Maronites Пьер Жмайэль / Pierre Gemayel Сами Жмайэль / Samy Gemayel 3 «Мустакбаль» (Движение за будущее) / Mustaqbal (Future Movement) Сунниты / Sunnis Рафик Харири / Rafic Hariri Саад Харири / Saad Hariri 20 Движение «Азм» / Azm Movement Сунниты / Sunnis Наджиб Микати / Najib Mikati Наджиб Микати / Najib Mikati 4 Арабская партия освобождения / Arab Liberation Party Сунниты / Sunnis Омар Караме / Omar Karami Фейсал Караме / Faisal Karami 2 Прогрессивносоциалистическая партия / Progressive Socialist Party Друзы / Druze Камаль Джумблат / Kamal Jumblatt Валид Джумблат / Walid Jumblatt 9 Ливанская демократическая партия / Lebanese Democratic Party Друзы / Druze Таляль Арслан / Talal Arslan Таляль Арслан / Talal Arslan 1 Движение «Амаль»[53] / Amal Movement Шииты / shiites Муса Садр / Musa al-Sadr Набих Берри / Nabih Berri 16 Источник: данные, собранные автором. Source: data collected by the author. В связи с этим логично было бы предположить, что импульс к изменению системы может быть дан самим обществом. В консоциональных демократиях, где представители всех значимых сегментов социума оказываются вовлеченными в политическую борьбу за государственные должности, а принцип «правительство против оппозиции» не может быть реализован ввиду формирования большой коалиции и включения лидеров общин в состав парламента и кабинета министров, избиратели не имеют возможность проголосовать против действующей власти, не голосуя против системы в целом. В этом смысле Ливан не является исключением, о чем свидетельствует падение популярности как традиционных политических партий, так и институтов власти. Согласно социологическому опросу Information International от февраля 2020 г., лишь 46% респондентов поддерживают ведущие политические силы, организованные по конфессиональному признаку[54]. По оценкам «Арабского барометра», деятельности правительства доверяют только 19% опрошенных, а законодательного органа - 18%[55]. Начавшиеся в октябре 2019 г. беспрецедентные по своему масштабу акции протеста, объединившие представителей всех конфессиональных групп, также демонстрируют разочарование населения в действующей политической системе. Протестующие выкрикивали лозунг «Киллун йани киллун» («Все значит все») и несли флаги Ливана с изображением перечеркнутых эмблем традиционных партий. Более того, недовольство многократно усиливается на фоне резкого роста числа бедных. По оценкам Всемирного банка, к апрелю 2020 г. оно достигло 45% населения[56]. Вне всякого сомнения, единение населения на почве неудовлетворенности политическим устройством страны является одной из причин постепенного формировании надсегментных ориентаций и пересекающихся социальных ролей, что в теории должно привести к преобразованию конфессиональной системы в общегражданскую. Однако на практике религиозное самосознание и общинная идентичность ливанцев по-прежнему оказываются сильнее, чем другие консолидирующие факторы. Согласно данным ранее упомянутого опроса, несмотря на снижение популярности основных политических акторов, политические пристрастия суннитов и шиитов продолжают в значительной степени определять конфессиональные мотивы (43 и 45% соответственно), а для друзов наиболее важным остается лояльность старым семейным кланам (54%). Исключение составляют лишь христиане. В их среде первостепенное внимание уделяется содержанию политической программы (такую позицию занимают 72% маронитов, 70% православных и 50% представителей других христианских течений). В данном контексте становятся очевидны причины неудачи протестного движения. Большие надежды возлагались экспертным сообществом на сформированный в 2020 г. кабинет Х. Диаба. Он стал первым в истории Ливана Советом министров, члены которого являются независимыми технократами, формально не входящими в те или иные политические объединения. Однако в конечном счете, по меткому замечанию главного редактора авторитетной ливанской газеты «Аль-Ахбар» И. Амина, кабинет стал «узником правил традиционной политической игры»[57] и был вынужден подчиниться логике конфессионализма. Камнем преткновения, выявившим его неспособность противостоять существующей форме властных отношений, явился вопрос о распределении административных должностей в государственных институтах. Попытки Х. Диаба назначить чиновников на основе их специализации и компетенции наткнулись на жесткую оппозицию со стороны ведущих политических партий, поспешивших напомнить о сохранении принципов религиозного квотирования. Заключение Можно констатировать, что, несмотря на постоянные настойчивые призывы к отмене конфессионализма, звучащие как со стороны части населения, так и правящих элит, а также постепенное формирование национальной идентичности, ни ливанский народ, ни власть в настоящий момент не проявляют очевидной готовности к изменению сложившейся системы и продолжают ассоциировать себя в большей степени со своими общинами. О двойственности ситуации говорит и неопределенность конституционных положений об упразднении политического конфессионализма. Следует признать, что ливанская консоциональная система объективно способствует политизации и институционализации религиозных идентичностей, поддерживая субкультурное размежевание. Об этом свидетельствует и неспособность реализовать цели Таифских соглашений 1990 г. Однако, как уже отмечалось, подобная ситуация преимущественно является следствием изначально фрагментированной структуры общества. Более того, вышесказанное отнюдь не означает, что нынешнее политическое устройство оказывается неспособным обеспечить должный уровень стабильности. Консенсусные механизмы, поощряющие в том числе и неформальные договоренности, весьма эффективно функционируют с момента окончания гражданской войны, давая сбой лишь в моменты внешнего вмешательства. В частности, беспрецедентные по своему масштабу акции протеста, начавшиеся в октябре 2019 г., и сопутствующий финансово-экономический кризис во многом обусловлены стремлением США и их союзников «выдавить» «Хезболлу» из государственных институтов и снизить ее влияние в стране и регионе на фоне роста напряженности в отношениях Вашингтона и Тегерана. Вероятно, на нынешнем этапе исторического развития Ливан нуждается не столько в отказе от консоционализма как такового, сколько в осознании элитами общности судьбы сограждан и необходимости нивелировать негативное влияние внешней региональной динамики на внутриполитическую обстановку. Возможно ли в условиях столь сложной геостратегической конфигурации региона перестать быть проводниками интересов иностранных держав, сохранив при этом принадлежность в большей степени к определенному локальному сообществу, чем к ливанскому государству в целом? Вопрос этот остается открытым, учитывая, что общинная идентичность и предпочтительная внешнеполитическая ориентация во многом взаимно обусловливают и усиливают друг друга. Взрыв 4 августа 2020 г. в порту Бейрута, повлекший за собой катастрофические для страны последствия, а также беспрецедентный финансово-экономический кризис, вероятно, дадут толчок к изменению существующей архитектуры власти. Подобные трагические события требуют быстрых действий и делают невозможным сохранение неэффективной системы управления, а острота ситуации легитимирует смелые политические решения элит в глазах населения. В пользу этого, в частности, говорит мощный виток дискуссий о необходимости заключить новый политический пакт с перспективой упразднения консоционализма и перехода к общегражданскому государству или, по крайней мере, существенно реформировать модель управления. Вместе с тем и здесь прослеживается сильная зависимость именно от внешних импульсов, ведь данные дискуссии были инициированы вовсе не местными лидерами, а президентом Франции Э. Макроном в ходе его визитов в Ливан 6 августа и 1 сентября 2020 г.

Об авторах

Арсений Александрович Керимов

Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации

Автор, ответственный за переписку.
Email: senura_msk@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-5491-7736

атташе Посольства Российской Федерации в Ливанской Республике, соискатель кафедры сравнительной политологии МГИМО МИД России

Москва, Российская Федерация

Список литературы