В поисках политической идентичности ЕС. Опыт желто-зеленого правительства в Италии, 2018-2019 гг

Полный текст

Определение политической идентичности Европейского Союза является очень сложным вопросом, учитывая невозможность его политологической концептуализации. Из-за отсутствия четких критериев такого определения единственным параметром, объединяющим идентичность и политику, является принцип легитимности власти [1-3]. Не случайно этот вопрос становится более актуальным именно в связи с появлением на европейской политической сцене «популистских» и отстаивающих национальный «суверенитет» партий, так называемых совранистов, которые похоже ставят под сомнение как легитимность власти, так и структуру нынешнего Европейского Союза. Плодом этих новых тенденций в Италии стало создание в 2018 г. коалиционного желто-зеленого правительства Движения 5-ти звезд и партии Лига (желтый - цвет Движения 5-ти звезд, зеленый - Лиги). Его встреченная в штыки Брюсселем деятельность и последующий уход в августе 2019 г. показал, насколько участие национального государства в ЕС зависит от достаточно односторонней концепции европейской интеграции. В данной статье мы попытаемся проанализировать вопрос европейской политической идентичности в свете того, что наднациональный политический характер и усложняющаяся структура Европейского Союза уже не совместимы с односторонним концептуальным подходом, закрытым для осмысления новых переменных, порожденных изменениями в глобальной политике. Рождение так называемой «Третьей Итальянской Республики» является результатом появления правительства, названного международными наблюдателями «популистским», на фоне влияния экзогенной переменной. Этой переменной являются современныe миграционныe процессы [4]. Предыдущая Вторая республика также происходила от экзогенной переменной. В основе ее появления был конец биполяризма и соперничества между США и СССР, а также крах итальянской партийной системы, которая в течение почти пятидесяти лет подстраивалась к этой международной схеме. Именно то, что теперь в применении уже к новым обстоятельствам характеризуется как «популизм», стало в тот момент следствием антикоррупционной кампании, начатой в 1992 г. несколькими итальянскими прокурорами и получило название Танджентополи (в рус. переводе: Взяткоград). Во время той кампании выдвигался очень популярный лозунг: «Мы перевернем Италию», в то время как население страны приветствовало массовую смену всего прежнего политического класса. Но в те годы в отличие от нынешнего времени ни один международный наблюдатель или итальянские политологи не говорили о популизме в связи с тем, что происходило в Италии [4]. Судебные события того периода, в которые были вовлечены в большей или меньшей степени все партии, вызвали политическое землетрясение, приведшее к отмене результатов волеизъявления народных масс, голосовавших на выборах за тогдашние партии. В 1992 г. избиратели оказали доверие пятипартийному правительству. Но уже в конце 1993 г. политические силы, победившие на тех выборах, больше не существовали. В 1994 г. на выборах победила политическая партия, которая до этого не существовала, во главе ее стоял лидер, не имевший политического прошлого, Сильвио Берлускони. Совершивший данный «популистский» поворот [5. P. 97; 6; 7; 8] и возглавлявший несколько правоцентристских правительств Берлускони был затем удален с итальянской политической сцены с помощью своего рода реставрации и передачи власти технократам, одобренной, если не напрямую поддержанной, Европейским Союзом и Соединенными Штатами. Появление Европейского Союза в качестве независимого международного субъекта явилось следствием распада биполярной системы. На уровне итальянской внутренней политики все это оказалось соединено с началом противоречивого этапа, отмеченного не только кризисом идеологий, но и имевшим политический характер кризисом деятельности ведущих акторов национальной политики. В Маастрихтском договоре ЕС зафиксировано преимущество экономического измерения перед политическим измерением, и это находит отражение в политике итальянских правительств. В случае Италии аполитичный характер, постепенно приобретаемый решениями сменявших друг друга правительств, со временем подпитывал «популистские» импульсы. Вторая волна «популизма», которая привела к формированию желтозеленого правительства, носит гораздо более сложный характер. По мнению политолога Серджио Фабрини, популизм представляет серьезную угрозу либеральной демократии. В итальянском случае это можно проследить по трем основным характеристикам: движение против элит, которые считаются коррумпированными во имя неподкупного народа (политическая компетентность является препятствием для утверждения власти народа), нетерпимость к институциональному плюрализму, нетерпимость к представительной демократии и ее наднациональной взаимозависимости [9]. Однако концепция популизма сама по себе остается мало репрезентативной для итальянского политического сценария. В случае Италии «популизм» скорее означает стремление значительной части электората восстановить определенное измерение идентичности во внутренней и международной политической жизни страны. И дело не в создании нового нарратива, перекрывающего партийный нарратив или поиск форм самопредставления в ущерб механизму представительства и демократического плюрализма, а именно в поиске новых механизмов символической идентификации с партиями и их лидерами. И это очень заметно на примере разрыва в консенсусе, который возник между поддержкой избирателями партии Лига (имевшей 36,9%) и поддержкой Движения 5-ти звезд (упавшей до 17%) в фазе, непосредственно перед падением их совместного правительства в августе 2019 г. [10]. Лига оправдала ожидания электората, который призвал к восстановлению процесса принятия политических решений и четкой идентификации национальных интересов с помощью классических механизмов представительной демократии. Вместе с тем модель прямой демократии, которая так привлекала избирателей Движения 5-ти звезд в самом начале, оказалась более проблематичной. Несмотря на риторику гипердемократии, создатели Движения 5-ти звезд Казаледжо и Грилло не в полной мере придерживались прямой демократии. Сильный централизм затмил идеалы участия, заложенные в начале процесса, и позволил этой партии выжить в течение долгого времени и преодолеть риски раздробленности. Именно организация, необходимая для повседневной политической борьбы, впоследствии способствовала появлению в Движении 5-ти звезд все более профессиональной олигархии [11-13]. В более общем плане можно отметить, что утверждение на итальянской политической сцене малоизвестных и маловлиятельных партийных сил несколько лет назад стало, с одной стороны, следствием неоднократной смены позиций в итальянской политической системе в результате эпохальных международных перемен, а с другой - произошедшего на всем Западе [14] и в Италии сокращения влияния левых сил, связанного с дефицитом возможностей их реагирования на процессы глобализации. Свидетельством падения влияния европейских левых является, прежде всего, потеря ими за 7 последних лет 16 миллионов голосов избирателей. Кризис левых итальянских реформаторов проявился в результатах парламентских выборов 4 марта 2018 г. Реформаторские левые силы попытались реформировать капитализм, сделав его, по их мнению, социально справедливым и устойчивым, но на самом деле они пытались реформировать общество, чтобы сделать его пригодным для глобального капитализма [15]. В новом столетии реформистские левые, как они представлены в Италии, взяли на себя обязательство по трудоемкому переходу к либеральноанглосаксонской модели (как показывает само название новорожденной партии, по-итальянски ПД - Партито демократико, по-русски Демократическая партия - ДП). Заслуживал внимания тот факт, что страна нуждается в глубоких изменениях. Но это было ретроспективное видение. Уже в середине 1990-х гг. несколько ученых предупреждали, что неравенство в доходах и благосостоянии между развитыми и развивающимися странами уменьшается, но оно существенно увеличивается внутри первых. В развитых странах те, кто имеет самую высокую квалификацию и работает в технически развитых секторах, выигрывают, в то время как все остальные должны выдерживать конкуренцию со странами с формирующейся рыночной экономикой. Существование среднего класса оказалось в опасности, общество поляризовалось, и это размывает консенсусную базу левых реформаторов [16]. Когда наступил мировой финансовый кризис 2008 г., в то время как левые реформаторы были втянуты в пространство рынок/мир, пространство государство/нация становилось новым полюсом притяжения для тех, кто чувствовал себя отвергнутым и обретал себя в различных формах так называемой «социальной правой» [15]. Финансовый кризис остановил экономику, число бедных удвоилось. Падение режима Муамара Каддафи в Ливии привело к росту числа мигрантов, прибывающих в Италию с ливийского побережья. Но, прежде всего, левые правительства, все во главе с лидерами ДП (Летта, Ренци, Джентилони), перед лицом этих катаклизмов сделали два решающих шага, которые окончательно изменили ДНК левых сил. Первый заключался в том, чтобы сделать прием мигрантов моральным, а не политическим вопросом. Второй - в том, чтобы направить те немногие имеющиеся ресурсы (в частности, 10 млрд из 80 млрд евро госбюджета) на поддержку своей традиционной социальной базы, состоящей из зависимых трудящихся с гарантированным доходом. А не поддержать реально слабых: это не только иммигранты, но и незащищенные бедняки, безработные, люди другого цвета кожи и в общем целая армия бедных людей, которая несоразмерно выросла за годы кризиса [17]. Идеология «свертывания» Ренци и создание своего рода антиистеблишмента стали явлениями, которые в значительной степени способствовали подпитке популизма. На деле удача Ренци, по сути, состояла в том, что он оказался вне истеблишмента, в точно такой же мере, как и Берлускони. Такими же выглядят и представители нынешнего Движения 5-ти звезд. Однако вскоре избиратели поняли, что Ренци создал антиистеблишмент, который ничуть не лучше истеблишмента, против которого он выступал. Аналогичным образом потеря консенсуса Движением 5-ти звезд накануне правительственного кризиса августа 2019 г. свидетельствует о провале эксперимента, проведенного еще более узким слоем элиты, когда он умело использовал инерцию и разъединение избирателей. Так избиратели стали участниками цифрового механизма, который дал им возможность чувствовать себя включенными в систему, но, по существу, оставаясь совершенно пассивными. До подписания Маастрихтского договора роль Италии в процессе европейской интеграции определяла готовность итальянских государственных деятелей находить баланс между экономическим характером формирующегося сообщества и необходимостью создания политического сообщества. Вспомним проект Де Гаспери по созданию Европейского политического сообщества, провал которого был вызван провалом Европейского оборонительного сoобщества (ЕОС)1 [18; 19], с которым он был связан. Или роль одного из теоретиков объединения Европы Алтьеро Спинелли и его критики функционализма как подхода к процессу европейской интеграции [20; 21]. Начиная с Маастрихтского договора 1992 г. о создании Европейского Союза Италия в конечном итоге начала пассивно поддерживать аполитичный характер Европейского Союза. Поворот Евросоюза к межправительственному управлению после подписания Маастрихтского договора понизил влияние наднациональных институтов, особенно в свете той силы, которую демонстрировали более крупные и сильные государства-члены. В таких условиях Италии необходимо иметь авторитетное правительство для укрепления своих позиций на европейской арене, опирающееся на сплоченное парламентское большинство (качественное government), а также систему социального представительства интересов, способную обеспечить качественное управление (governance). Европеизм Италии, по сути, исторически прочен в том, что касается интеграционных целей, но слаб в том, что касается политики противодействия некоторым, идущим вразрез с истинными национальными интересами страны решениям Европейского Союза. Если в прошлом Италия могла компенсировать слабость своих правительств, возложив на Комиссию ЕС (наднациональный орган) задачу по защите своих собственных интересов, то сегодня это все менее возможно [22. P. 169]. Наиболее ощутимым результатом укрепления межправительственной европейской модели стало уменьшение роли парламента в принятии решений и институциональное укрепление правительства, то есть переход к демократии государственного централизма. В результате возник Совранизм, который призывает к пересмотру политической идентичности Европейского Союза, т.е. поиску внутреннего консенсуса в рамках Сообщества государств, принадлежность которых не полностью и не исключительно возложена на правовые и экономические суперструктуры. Совранизм не означает автоматически евроскептицизм. Возросшее значение центральных правящих структур Европейского Союза имеет последствием то, что национальные политические партии его стран-членов начинают поновому оценивать затраты и выгоды, связанные с членством в ЕС [23]. Особенностью желто-зеленого правительства Италии 2018-2019 гг. был различный подход обеих партий правительственной коалиции к политике Европейского Союза. Европейская концепция Движения 5-ти звезд в большей степени ориентирована на понимание природы процессов принятия решений, чем философии и структуры Союза [24]. В его «европейском проекте» предусмотрены демонтаж межправительственного метода управления и обеспечение защиты прерогатив национального государства в таких важных областях, как внешняя политика и политика безопасности. В сравнении с этим Лига определяет себя как «неоевропейскую» партию [25]. Программа «легизма» опирается на мысли философа Джанфранко Мильо о государстве, которые он высказал уже в 1990-е годы, когда эта партия еще называлась Лега Норд (Лига Севера) и пыталась отстаивать интересы более развитого Севера страны. В последние годы теоретические основы «легизма» расширились, он включил в себя идеи и других мыслителей, например Джузеппе Вальдитара. Если в эпоху Мильо суверенитет понимался как идеология, несовместимая с социальным и политическим плюрализмом, то в настоящее время другие философы рассматривают суверенитет как средство, а не идеологию, противостоящее идеологии глобализма [26; 27]. Как утверждает Вальдитара, интернационализм и права человека - это два флага нового прогрессивного мирового фронта, который вовлек в свою борьбу некоторые слои либерализма и присоединился к глобалистскому католицизму, который склонен воспринимать христианское послание скорее как социальную «идеологию», чем как спасительное слово [28]. С этой точки зрения, можно объяснить возможное сближение, замеченное СМИ, между Лигой под руководством Сальвини и более традиционалистским течением католиков, критически относящимся к позиции Папы Римского Франциска в отношении вопроса о приеме мигрантов [29; 30]. Совранизм не задумывался как антиевропеизм, совранисты намерены защищать одновременно и свою родину, и объединенную Европу. Таким образом, совранизм означает как защиту примата своей нации, так и ее принадлежность к наднациональному сообществу, которое не должно быть, по их мнению, ни централистским, ни государственническим [31]. Нынешнее возвращение к идее нации не совпадает с агрессивным национализмом конца XIX века, породившим предрассудки и войны, а связано с либералконсервативным национализмом, для которого идентичность народа является средством сравнения с другими народами. Как пишет Михаэль Биллиг, речь идет о «банальном» национализме, то есть идентичности, которая переживет глобализацию, которая в развитых демократиях вынуждена отказываться от своих самых заметных агрессивных черт [32]. Eвропейская политическая идентичность определяется как совокупность ценностей и принципов политического и социального характера, которые европейцы воспринимают и признают как свои собственные. Эти принципы и ценности нуждаются в точной интерпретации. В этом плане европеизм, в качестве альтернативной философии национализму, не превратился в принцип легитимизации новой европейской идентичности. Консенсус европейцев в отношении ЕС измеряется экономической стабильностью и благосостоянием, достигнутыми отдельными членами ЕС, но не приобретением общего понимания того, что означает быть европейскими гражданами. Желто-зеленое правительство Италии воспринималось национальными и, прежде всего, международными СМИ как антиевропейское, что не соответствовало действительности. Это правительство старалось соблюдать основные правила ЕС. В конце концов именно различия между составлявшими это правительство двумя партиями: Лигой и Движением 5-ти звезд по вопросам отношения к ЕС и к выбору его будущих руководителей (Европейская Комиссия, т.е. правительство ЕС, должна быть переформирована, исходя из результатов выборов в Европейский парламент мая 2019 г.) - привели к кризису желто-зеленой коалиции, который завершился 20 августа 2019 г. отставкой кабинета 2018-2019 гг., возглавлявшегося беспартийным Председателем Совета министров Джузеппе Конте. «Европейская линия», проводившаяся в 2018-2019 гг. желто-зеленым правительством Италии, и прежде всего министром внутренних дел Маттео Сальвини, отражала критический пересмотр противоречивых аспектов процесса конструирования политической идентичности EC, но, как уже было сказано, ее нельзя считать антиевропеистской. В целом тенденцию к «совранизму» (суверенизации), выявившуюся при правлении желто-зеленой коалиции в Италии, можно рассматривать не как политический принцип легитимизации власти, а как способ укрепления участия итальянского государства в актуальной европейской конфигурации стран ЕС. Это не ставило под сомнение общие основополагающие принципы ЕС. Под сомнение ставились традиционные принципы итальянской модели участия в ЕС, в том числе такие, как «внешнее ограничение», «международная легитимность», «политкорректность». Для участия Италии в процессе общеевропейского строительства был постоянным принцип «внешнего ограничения» [33; 34]. Это позволяло политическому руководству страны убеждать общественное мнение безропотно принимать очередные жесткие экономические ограничения как необходимые и навязанные европейскими партнерами. Формирование внутри ЕС альянсов наподобие «франко-германского ядра», интегрироваться в которое Италии не удавалось, приводило к поиску альтернатив во внешней политике, направленной сначала на более тесное сотрудничество с Великобританией, а затем привилегированное партнерство с США. Oсобенно при первом левоцентристском правительстве Проди (май 1996 - октябрь 1998 гг.) объединенная Европа воспринималась в Италии как образец, на основе которого страна должна была перестроить свою политическую идентичность. Последовало появление ряда действующих лиц, партий, интеллектуалов, формирующих общественное мнение в СМИ на основе отождествления общеевропейского идеала с «политкорректными» и социальноэкономически «современными» ценностями. Насколько такая избранная итальянскими левыми линия оказалась безуспешной, показало дальнейшее развитие внутриполитической ситуации, поддержка избирателями правоцентристских сил и сформированных ими кабинетов во главе с Берлускони и наконец приход к власти в 2018-2019 гг. желто-зеленого правительства, опиравшегося на идеи совранизма. Попытка этого правительства в 2018-2019 гг. изменить и укрепить позиции Италии в Евросоюзе была вызвана также и тем, что ЕС переживает кризис политической идентичности, ставший особенно заметным в последнее время. Он связан с многолетним кризисом интеграционного процесса, который имеет конкретные причины. Это отсутствие авторитетного и признанного руководства в странах Союза, способного направить большинство стран ЕС к точным и долгосрочным целям; противоречия, вытекающие из расширения ЕС на Восток; отказ от принятия общей Конституции; неспособность евроструктур в Брюсселе и в отдельных странах, включая Италию, справиться с кризисом, вызванным катастрофическим притоком нелегальных мигрантов; чувство неуверенности в определении основополагающих ценностей, с опорой на них европейцы могут признать себя таковыми; исчезновение смысла истории Европы, который мог бы стать главной основой европейской политической идентичности.

Об авторах

Роберта Алонци

Автор, ответственный за переписку.
Email: alonziroberta@gmail.com

PhD по истории международных отношений, доцент кафедры иностранных языков филологического факультета

Список литературы