РОССИЙСКАЯ НАЦИОНАЛЬНО-ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ ПЕРЕД ВЫЗОВАМИ НАЧАЛА ХХI ВЕКА

Полный текст

Российская национально-государственная идентичность, особенности и факторы ее формирования, являются одной из наиболее обсуждаемых тем в отечественном политологическом сообществе. «Дискурс идентичности» в современной политической науке отличается внутренней противоречивостью и многообразием точек зрения. Опираясь на исследования зарубежных и отечественных ученых (как политологов, так и представителей других сфер социогуманитарного знания), мы можем определить национально-государственную идентичность как макрополитический конструкт, опосредующий образ «нас» - «воображаемого сообщества» в различных его измерениях (ценностном, темпоральном, пространственном, символическом), поддерживаемый институтами государства и политико-культурной традицией государственности [2; 4; 6; 7; 9]. При этом необходимо учитывать, что существенный потенциал для осмысления национально-государственной идентичности открывает конфигуративный подход, основанный на сочетании классического структурно-функционального анализа и современных проблемо-ориентированных теорий, позволяющих проанализировать в том числе «политику идентичности» как стратегическую деятельность государственных институтов по формированию коллективного национальногосударственного образа «нас» (содержащихся в нем представлений, установок, стереотипов, символов) в массовом сознании россиян. Такая целенаправленная трансформация обеспечивается через воздействие на ключевые сферы социума: политическую, культурно-образовательную, информационную. Таким образом, национально-государственная идентичность может быть представлена в двух ракурсах: как результат - состояние массового сознания, и как конструкт - результат синтезного конструирования, как вертикального, посредством институтов и ресурсов системы государственного управления, так и горизонтального, через сетевые обмены, в процессе функционирования разнообразных «пространств повседневности» [7. С. 25-26]. Анализируя вызовы, вырисовывающиеся перед российской национально-государственной идентичностью, следует говорить не только о «глобальном контексте», о планетарных политических, социально-экономических, культурных трендах, но и о внутренней логике развития российской политической системы. То есть необходимо помнить и о тех многочисленных политико-управленческих издержках и «нюансах», которые потенциально способны привести к частичной дестабилизации институциональных оснований российской государственности уже в среднесрочной (до 2025 г.) перспективе. Говоря о вызовах, прежде всего, следует упомянуть институциональные издержки организации политической системы современной России, среди которых наиболее заметны идущие «в связке» сужение «горизонтов политического планирования» (сегодня «точкой», в которую упираются многочисленные прогнозы, концепции, инициативы, фактически выступает 2024 год) и отсутствие стратегических приоритетов «политики идентичности» на общероссийском уровне. Иными словами, осознаваемая и научным сообществом, и российскими политическими элитами необходимость целенаправленного формирования общенациональной идентичности не трансформируется в государственную политику, которая носила бы стратегический характер. Тем не менее, важно отметить, что, несмотря на отсутствие государственной «политики идентичности» как выстроенной системы, в современной России во второй половине 2000-х - середине 2010-х гг. был предпринят ряд шагов, направленных на формирование символического пространства российской национально-государственной идентичности. Прежде всего, речь идет о «символической политике праздников»: реактуализации Дня Победы как символа общенационального «позитивного прошлого» (акции «Я помню, я горжусь» и «Бессмертный полк»). Произошло ритуально-символическое «наполнение» Дня народного единства, который в конце 2000-х гг. был «перехвачен» националистами (на определенное время его главным элементом стал «русский марш») [5. С. 163-166]. Параллельно была предпринята попытка выработать некое подобие государственной стратегии в сфере исторического образования и «политики памяти», что сопровождалось новым всплеском дискуссий по поводу необходимости «единого учебника» российской истории. Важно подчеркнуть, что указанные выше инициативы и нововведения, при всей их политической значимости, все же не могут рассматриваться как проявления целостной, долгосрочной стратегии формирования общероссийской национально-государственной идентичности. Второй вызов российской национально-государственной идентичности связан с информационной глобализацией и, как следствие, кардинальным изменением информационно-политического ландшафта российского общества. В отечественном социогуманитарном знании 2000-2010-х гг. сложилось устойчивое понимание, что одной из определяющих тенденций развития современной России является «интернетизация» социальной реальности, активное развитие новых медиа, прежде всего социальных сетей, формирование внутренне фрагментированной политической культуры «виртуальности», подвижного и во многом конфликтного пространства социально-политических ценностей, смыслов и символов [7. С. 122-124]. В этой ситуации значимость «вертикальной» политической коммуникации (осуществляемой, прежде всего, посредством ведущих общефедеральных ТВ-медиа) снижается, все более востребованы «горизонтальные», сетевые форматы распространения социально-политической информации. Такая противоречивая ситуация неизбежно порождает вопрос: способна ли действующая российская власть реализовывать «политику идентичности» в условиях новой информационно-психологической реальности? Представляется, что указанный вопрос содержит в себе, как минимум, два взаимосвязанных аспекта. Во-первых, особого внимания заслуживает конкурентный характер социально-политического пространства Рунета, который вытекает из внутренней логики функционирования глобальной сети: «виртуальная» политическая реальность в сегодняшней России - пример серьезной идеологической и ценностно-смысловой дифференциации российского общества, что неизбежно порождает латентные и открытые идейно-политические конфликты, периодические обостряющиеся и выходящие за пределы политической сферы Рунета. Вместе с тем следует учитывать, что те или иные дискуссии, связанные с рефлексией российской идентичности «в Сети», сегодня носят преимущественно периферийный характер и часто далеки от текущей политической повестки дня. Всплеск подобных обсуждений, как правило, связан или с «круглыми датами» (100-летие Октябрьской революции, 100 лет со дня убийства Николая II и его семьи и т.д.), или с «войнами памяти» на постсоветском пространстве (прежде всего российско-украинскими публичными конфликтами «по поводу» истории Древней Руси, оценок советского периода). В этих условиях перед действующей российской властью вырисовывается двуединая задача: с одной стороны, катализировать процессы осмысления общенационального прошлого и становления гражданской модели российской идентичности; с другой - найти приемлемые, эффективные форматы взаимодействия с неоднородной интернет-аудиторией в условиях преобладания «клипового» и «сериального» мышления среди различных социальных групп «юзеров». Во-вторых, необходимо учитывать, что информационное пространство сегодняшней России - классическая иллюстрация масштабного «цифрового разрыва» в различных его измерениях. Причем линии «медийного» размежевания («юзеры» VS ТВ-аудитория) во многом соответствуют возрастным (молодежь и средний возраст VS «старшее поколение») и политическим «водоразделам» современного российского социума. В этой ситуации перед властью в процессе реализации «политики идентичности» обозначается еще одна системная задача, связанная с преодолением политического абсентеизма значительной части интернет-пользователей, их безразличноскептического (и отчасти негативного) отношения к всевозможным политическим инициативам «сверху» [5]. В этих условиях государство оказывается во многом обречено на «догоняющие» стратегии собственного позиционирования в новой информационной реальности, что естественным образом сужает возможности действующей власти для реализации стратегий формирования национально-государственной идентичности в долгосрочной перспективе (2020-2030-х гг.). Третий вызов, достаточно рельефно обозначившийся перед «матрицей» российской национально-государственной идентичности, связан с аморфностью общенационального «образа будущего», обозначенным выше вызовом со стороны новой «виртуальной реальности», в условиях наступления которой «образ будущего» оказывается априори пластичным, неустойчивым и подверженным социальной конъюнктуре (направленность которой носит преимущественно негативный, «катастрофический» характер и задается современными медиа). Следствие формирования такой социально-информационной «картины мира» - всеобъемлющий кризис идентичности. Речь идет о деформации как первичных, индивидуализированных ее структур (человеческого «Я» во множестве его проекций: от сексуальной до цивилизационной), так и коллективного «мы», комплексных преставлений людей о «своих» нации и государстве. Представляется, что главное последствие фактического отсутствия у существенной части российского общества национально-государственного «образа будущего» - не только желание жить «здесь и сейчас», но и гипертрофированная потребность в стабильности как главной политической ценности [5. С. 44-47]. «Стабильность» в этом случае - не индикатор социального и политического благополучия, доверия к власти и удовлетворенности качеством государственного управления, а эмоциональный импульс, связанный со своеобразным (часто до конца не осознаваемым и публично не артикулируемым) желанием «остановить политическое время», психологически «заморозить» текущую политическую ситуацию во избежание реализации многочисленных негативных социально-политических сценариев. Обратная сторона отсутствия целостного образа будущего у значительной части российских граждан - широко известный и активно обсуждаемый в экспертных кругах «запрос на перемены», императивом которого выступает принцип «по-другому», а не внятное понимание содержательной стороны необходимых изменений. Четвертый вызов, адресованный российской национально-государственной идентичности, носит геополитический характер и связан с войнами памяти, активно развернувшимися на постсоветском пространстве в 2000-2010-е гг. Их всплеск был обусловлен целым рядом социально-экономических и политических причин. Прежде всего, можно заметить, что в 1990-е гг. политические элиты бывших постсоветских республик (пожалуй, за исключением стран Прибалтики) были в большей степени озабочены внутренней политической «повесткой дня», разделом постсоветского «наследства» в его материальном, а не историко-символическом измерении. В тот период обращение к общей истории ограничивалось традиционной критикой «советского тоталитаризма», рассматриваемой в качестве веского основания легитимности постсоветских государств. Ситуация серьезно изменилась в середине первого десятилетия ХХI века, когда ряд постсоветских республик вышли из «парадигмы выживания». Одновременно на политической арене этих стран появились новые поколения (в том числе и поколения политических элит), произошли «цветные революции», которые поставили на повестку дня вопрос переосмысления прошлого именно в контексте исторического и ценностно-символического разрыва с Россией (а не только с советскими символами). На наш взгляд, своеобразной точкой отсчета, ознаменовавшей резкий всплеск «войн памяти», серию целенаправленных исторических атак на Россию и российскую национальную идентичность, явился первый украинский «майдан» 2004-2005 гг. Многочисленные кейсы российско-украинских конфликтов «по поводу прошлого» являются показательными с точки зрения понимания того, как расширялся список исторических претензий украинского «политикума» к России. Если в 2005-2009 гг. лейтмотивом этих претензий явился так называемый «Голодомор» и моральная ответственность современной Российской Федерации как правопреемника СССР, то сегодня пространство атак на российскую идентичность существенно расширилось. Украинские политики не только говорят о тотальном разрыве с исторической «ордой» (как они понимают Россию), но и целенаправленно наполняют информационное пространство недостоверным историческим «контентом», попутно выдвигая очевидно безосновательные обвинения в «фальсификации истории» в адрес России. Характерный пример - недавние обвинения в том, что Россия «присвоила» историю Украины-Руси и параллельные размышления об ошибке киевских князей, которые «опрометчиво основали Москву» [1; 3]. По нашему мнению, опасность подобных сценариев для российской идентичности состоит в следующем: официальная Москва, будучи втянутой в конъюнктурные политические дискуссии, вынуждена выступать в психологически уязвимой для себя роли «оправдывающейся» не только за отдельные исторические события, но и за сам факт своего исторического существования. Следствием такой эмоциональной «оправдательной» стратегии является как дальнейшая всеобъемлющая негативизация внешнеполитического образа России («империя зла»), в том числе и среди жителей республик бывшего СССР, так и внутренний кризис исторической памяти, нарастающее стремление оценивать собственное прошлое исключительно сквозь призму конфликта с многочисленными внешними «врагами»: и коллективным Западом, и бывшими «братскими народами». Вместе с тем необходимо учитывать, что российско-украинские противоречия по поводу прошлого представляют собой наиболее радикальный вариант «войн памяти» на постсоветском пространстве (когда обе стороны фактически отказывают друг другу в «историческом праве» на собственную национальногосударственную идентичность). Не меньшую тревогу должны вызывать и «плавные» попытки избавления от элементов российской культуры, ставшие системным звеном государственной политики постсоветских государств, включая наиболее «близкие» современной России Белоруссию и Казахстан. Указанная политика реализуется, прежде всего, в образовательной и культурной сферах (переход Казахстана на латиницу, позитивная переоценка роли Великого княжества Литовского как прародины нынешней белорусской государственности), а также в области символической политики, направленной на размежевание с позитивными образами совместного прошлого [8]. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Анализ указанных выше социально-политических вызовов, стоящих перед российским обществом и государством, позволяет говорить о необходимости выработки и реализации полномасштабной государственной политики формирования российской национально-государственной идентичности («политики идентичности»), которая носила бы интегративный характер и отвечала новым информационным и геополитическим реалиями начала ХХI в. Опираясь на разработки зарубежных и российских ученых, можно определить «политику идентичности» как долгосрочную стратегию формирования определенной модели коллективной идентичности через выстраивание и информационное продвижение в социальном пространстве целостного, сбалансированного, внутренне непротиворечивого образа «нас» и комплекса связанных с ним социально-политических образов, установок, ценностей. Ведущим, но далеко не монопольным субъектом такого целенаправленного стратегического процесса в современных условиях (в том случае, если речь идет о национально-государственной идентичности) выступает политическое «государство», активно взаимодействующее с иными агентами социализации и акторами политического процесса: негосударственными организациями, социальными медиа, местными сообществами. Представляется, что концептуализация и последующая реализация «политики идентичности» как широкого, внутренне целостного комплекса стратегических политико-управленческих функций и задач является наиболее эффективным «ответом» на многочисленные вызовы, стоящие перед российской государственностью и российской национально-государственной идентичностью в начале третьего тысячелетия.

Об авторах

Сергей Юрьевич Белоконев

Финансовый университет при Правительстве РФ

Автор, ответственный за переписку.
Email: SYUBelokonev@fa.ru

кандидат политических наук, руководитель департамента политологии и массовых коммуникаций Финансового университета при Правительстве Российской Федерации»

Ленинградский проспект, 49, Москва, Россия, 125993

Виктор Валериевич Титов

Финансовый университет при Правительстве РФ

Email: VVTitov@fa.ru

кандидат политических наук, старший научный сотрудник департамента политологии и массовых коммуникаций Финансового университета при Правительстве Российской Федерации

Ленинградский проспект, 49, Москва, Россия, 125993

Заира Романовна Усманова

Финансовый университет при Правительстве РФ

Email: ZRUsmanova@fa.ru

кандидат политических наук, доцент департамента политологии и массовых коммуникаций Финансового университета при Правительстве Российской Федерации

Ленинградский проспект, 49, Москва, Россия, 125993

Список литературы