Том 25, № 3 (2021): ФИЛОСОФИЯ ГЕРМАНА КОГЕНА И СУДЬБА КРИТИЧЕСКОГО ИДЕАЛИЗМА

Герман Коген, как известно, критиковал кантовскую трактовку вещи в себе. А до него кантовскую вещь в себе критиковал Фихте и другие немецкие философы. Вероятно, по этой причине Германа Когена подчас представляют мыслителем в духе Фихте. Но подобная перспектива закрывает возможность понимания идей этого философа. Основание его критики кантовской вещи в себе совершенно отлично от мотивов, определявших критику Канта в классическом немецком идеализме. Подобное истолкование не позволяет осознать тесную связь теоретической философии Когена с происходившей на рубеже XIX-XX веков революцией в физике. В статье показывается, как требование Когена, чтобы чистое мышление само формировало собственное содержание, связано с происходившими в физике и математике преобразованиями, и демонстрируется своеобразие когеновского понимания идеализма: правильный идеализм сознает, что автономное, свободное мышление должно серьезно работать с данными чувств . Также показано, в чем состоит близость представлений Когена постпозитивистскому тезису о теоретической нагруженности наблюдения. Серьезная работа с данными чувств противоположна некритическому принятию их как данности. Истоком научного мышления является само мышление. Оно в ответ на вызов чувственного материала создает свои конструкции. Математизированное естествознание становится для Когена и примером, и подтверждением данного тезиса. С его точки зрения, реально то, что описывается на языке математического анализа, т.е. непрерывные процессы, несмотря на то что любые данные дискретны. Показано, что источник утверждений Когена по этому вопросу находится в «Критике чистого разума» И. Канта, а именно в учении об основоположениях чистого естествознания и более конкретно - в «Антиципациях восприятия». Убеждение Когена в конструктивном характере теорий математизированного естествознания подкрепляется в статье позицией А. Эйнштейна.

Герман Коген затрагивает вопрос о возможности искусства представлять Бога или божественное в некоторых своих работах на протяжении всей своей философской деятельности, но, очевидно, прежде всего, в своем главном эстетическом произведении, «Эстетика чистого чувства» ( Ästhetik des reinen Gefühls , 1912). Мы можем констатировать, что в работах Когена эта проблема ставится применительно к трем различным религиозным областям: греческий политеизм, иудейский монотеизм и христианство. Темой представленной статьи станут размышления Германа Когена о художественном изображении божественного в христианстве или в христианском искусстве через изображение Иисуса. Мы рассмотрим данную проблематику со ссылкой как на «Обоснование Кантом эстетики» ( Kants Begründung der Ästhetik , 1889), так и на «Эстетику чистого чувства» ( Ästhetik des reinen Gefühls ). Если в «Обосновании Кантом эстетики» Коген уделяет изображению Иисуса лишь небольшое внимание в историческом введении книги, то в «Эстетике чистого чувства» изображению Христа уделено гораздо больше внимания. Ответ Когена на вопрос о возможности представления божественного через изображение Иисуса заключается в том, что божественность Иисуса в художественном изображении его фигуры может иметь только метафорическое значение, реальный смысл которого заключается в том, что история Христа является идеальной историей человеческого существа. В «Обосновании Кантом эстетики» и в других работах 1880-х гг., напротив, идея воплощения и божественности Иисуса является объектом иной оценки Когена. Сравнение разных позиций может стать вкладом в осмысление изменений во взглядах Когена на христианство в течение долгих лет.

Хотя общеизвестно, что М.М. Бахтин считал себя в первую очередь философом, а не филологом, подавляющее большинство исследований его творчества носят литературоведческий характер. Задача настоящей статьи, опираясь на устные свидетельства самого Бахтина и на его философские тексты, написанные им в невельско-витебский период (1919-1924) восстановить характер его философских источников и содержание его философских идей этого времени. В качестве такой центральной идеи рассматривается концепция нравственной философии как философской системы, главным предметом которой является участное мышление и ответственный поступок как событие бытия. Одним из важнейших источников этих идей, вероятно, являлась философия неокантианства в лице учения Г. Когена. В статье приводится четыре примера преемственности Бахтина по отношению к марбургскому философу - идея ответственного поступка по отношению к другому человеку как истока собственного самосознания человека и целостности личности, идея коррелятивного отношения между человеком и его ближним как выражение небезразличного участного бытия, идея отличия нравственного отношения от этико-правового и идея философской системы, предметом которой является процесс межличностных отношений. При этом система состоит не только в целостности предмета, но и в его открытости. Выявление преемственности философских идей Бахтина по отношению к Когену позволяет значительно лучше понять сами эти идеи и оригинальность их разработки Бахтиным. Плодотворным оказывается также сравнение восприятия идей Когена у Бахтина и их рецепции у другого философа диалога Ф. Розенцвейга.

Роль философского понятия тревоги, обычно ассоциируемого с экзистенциальной философией Кьеркегора или Хайдеггера, также играет весьма важную роль в феноменологической герменевтике Поля Рикёра, которая остается недооцененной несмотря на то, что тревога выступает в качестве основания надежды в рамках герменевтики себя. Данная статья демонстрирует, каким образом через «внимание» и «признание» в философии Рикёра понимается тревога, и каким образом она находит свое выражение в повествовательных формах, или в описании vivencia (живого опыта). Подобного рода дескрипции могут пониматься как словесное отражение т.н. «аффективного поля», или «аффективных лесов», которые выступают как способ культурной адаптации, попытка истолковать и понять свое состояние сознания и способ мировосприятия в указанный момент. Исследование подобных повествований, а также последующая беседа на их основе, могут стать важным источником исцеления от тревожных расстройств благодаря открытию экзистенциального смысла тревоги, а также в ходе принятия за нее личной ответственности. Феноменологическая герменевтика Рикёра вносит ценный теоретический вклад в понимание сущностных аспектов тревоги и надежды и, вместе с тем, предлагает продуктивные методы интерпретации, которые могут быть применены в медицинской и психотерапевтической практике. Предлагается анализ конкретных примеров использования в психотерапии т.н. «протоколов тревоги», представляющих собой попытку организовать совместное герменевтическое исследование, в рамках которого пациент/клиент признает и преодолевает свое тревожное расстройство.

Наряду с конкурирующими правовыми концепциями правового позитивизма и правового гносеологизма во второй половине XIX в. формируется направление правового психологизма, внутри которого видное место занимает психологическая теория права русского и польского правоведа Л.И. Петражицкого. Правовая теория Л.И. Петражицкого трактует право как психический феномен в сознании отдельно взятого человека. Психическая жизнь формирует внутреннее и внешнее правовое поведение. Исследование права становится возможным только через анализ особого вида эмоциональной жизни субъекта - юридический опыт. Концентрация на эмоциональном мире человека дает основания считать теорию индивидуалистической, т.е. замкнутой на психической жизни субъекта. Вместе с тем психологическое учение русского правоведа получает также объяснительный потенциал для анализа социальной жизни. Оно содержит в себе идеи, раскрывающие такие механизмы функционирования общества, как утверждение идеала любви как конечной цели правотворчества, приоритет неофициального права в жизни общества, специфическая интерпретация публичного и частного права. Система правовых эмоций осуществляется на социальном уровне и устанавливает такие ценностные ориентиры, как любовь и социальный порядок. В статье реконструируются основные положения психологической теории права Петражицкого с точки зрения взаимодействия индивидуальной и социальной ее сторон. Социальный потенциал теории русского правоведа оказывается способным дополнить и объяснить широко обсуждаемыми на рубеже XIX-XX вв. идеи социализма и соборности. Индивидуалистическое учение Петражицкого представляется в качестве гибкой концепции, способной органично вписаться в разнообразные философские и социологические контексты.

Данная публикация представляет рукопись известного русско-литовского философа Василия Сеземана (1884-1963). Рукопись «Спорт и современная культура» - это текст из рукописного фонда Сеземана, который находится в Вильнюсском университете (F122-79). Эта рукопись - подготовительные заметки к статье Cеземана «Время, культура и тело. К познанию культурных задач современности», которая впервые увидела свет в 1931 г. в печатном издании евразийцев «Тридцатые годы. Утверждение евразийцев. Книга VII» (с. 147-190) под псевдонимом «В. Чухнин», а в 1935 г. опубликована на литовском языке под собственным именем. В исследовании «Время, культура и тело» Сеземан размышляет о таком объективирующем отношении к времени и телу, которое отчуждает их от самого человека. Сеземан утверждает, что время воспринимается как смысловое единство только тогда, когда оно рассматривается как рабочее время. Работа является такой целеполагающей деятельностью, которая ориентирована на достижение объективного результата в будущем. Погоня за целью помогает избежать ощущения пустоты времени, но одновременно отчуждает настоящее время. Погружаясь в деятельность, субъект преодолевает свою ограниченность и становится частью объективной культуры. Человек как бы прячется за объективированными результатами свой деятельности, чтобы избежать прямого столкновения со временем, так как это может привести к разрыву смысловых связей и к всеохватывающей скуке. Наряду с объективированным временем Сеземан исследует и феномен объективированного тела. Дело в том, что примитивный человек своему телу мог доверять больше, чем инструментам. В современной культуре тело постепенно теряет свое значение, так как его заменяет инструменты, машины и даже целые институты. Так центр культуры переносится в неподвластный субъекту мир вещей, в котором тело играет только вспомогательную роль. Преодоление отчуждения времени и тела возможно через самопознание и самообладание. Сеземан самообладание описывает как практическое умение и настрой, который он называет «присутствием духа». Человек в таком состоянии умеет находить себя, мобилизовать все силы, поддерживать внутреннее хладнокровие, спокойствие и равновесие духа.

В статье обсуждаются особенности ландшафтной философии, а также перспективность ее практического применения для анализа кризисов современного общества, связанных с научно-технической революцией, глобализацией и массовизацией культуры. Понятие «ландшафтность» приобретает особое значение в связи с урбанистическим поворотом в философии. Приведенный нами в данной статье анализ показал, что ландшафтная философия объясняет негативные характеристики колониального познания. Рассмотрена интерпретация понятия пространство в ландшафтной философии. Вслед за С. Горяйновым мы рассматриваем ландшафтную философию как философию кризиса. Проведенный нами анализ показал, что ландшафтная философия способствует апробации моделей решения кризиса языка и мышления. Ландшафтная философия и философская антропология раскрывают экзистенциальную проблематику. В данном контексте проанализированы работы М. де Унамуно, М. Шелера, М. Фуко и В. Подороги. Раскрыто значение философии Унамуно для анализа роли индивидуального творческого пространства в современном мире. Выявлена применимость понятия М. Шелера «дух» для анализа проблематики ландшафтной философии. Обосновано, что в рамках ландшафтной философии В. Подороги решена проблема соотношения политики и политического. С помощью концептов утопия, атопия, гетеротопия исследованы различные аспекты кризиса современного человека, связанные с трансформацией идентичности субъекта, фрагментацией смыслов и значений. Таким образом, работы Подороги ценны для кризисной философии тем, что в них проанализированы как пространственные, так и политические аспекты кризиса современного общества. Работы Подороги дают возможность отразить противоречия современного общества, что обеспечивает перспективность их применения для анализа изменений современного социального пространства.