Эволюция образа бабочки в португальской лирике: Камоэнс и поэты Португалии XVIII-XIX веков
- Авторы: Махортова В.А.1, Кутьева М.В.2
-
Учреждения:
- Московский государственный лингвистический университет
- Российский экономический университет им. Г.В. Плеханова
- Выпуск: Том 29, № 3 (2024)
- Страницы: 502-512
- Раздел: Литературоведение
- URL: https://journals.rudn.ru/literary-criticism/article/view/41912
- DOI: https://doi.org/10.22363/2312-9220-2024-29-3-502-512
- EDN: https://elibrary.ru/FRBNIT
Цитировать
Полный текст
Аннотация
Цель исследования - проанализировать своеобразие и динамику образа бабочки в пространстве португальского поэтического текста XVI-XIX вв. Ранее эта тема в филологических изысканиях не рассматривалась, что обусловило ее актуальность и новизну. В качестве материала привлечены стихотворения Л.В. де Камоэнса, М.М. ду Бокаже, Ж. Диниша, Ж. де Деушa. Работа сфокусирована на проблеме преемственности, развития и расширения традиционной символики рекуррентного и устойчиво воспроизводимого в мировой литературе образа, метафорически используемого для изображения внутреннего мира человека. Результаты исследования указывают на то, что образ бабочки в португальской поэзии обладает существенной спецификой. На первый план выступает семантика любви в разнообразных ее проявлениях. При этом традиционная символика «бабочка - женщина» сменяется устойчивой ассоциативной параллелью «бабочка - он, цветок или пламя - она». Важна и ассоциация с чувствами и с испытывающей обновление душой (Диниш). Менее узуальной, но самобытной видится нам индивидуально-авторская параллель: «ревностное служение и выполнение долга» (Камоэнс). В результате исследования был сделан следующий вывод: в португальской поэзии художественная семантика образа бабочки многообразна; она характеризуется как континуальностью, так и творческими приращениями смысла - семантическими трансформациями и смысловой инверсией.
Ключевые слова
Полный текст
Введение
Появившись на Земле в юрском периоде – около 190 миллионов лет назад, – бабочки обитают на всех континентах, кроме Антарктиды (Ализаде, Мех, 2019). Эти «порхающие цветы» издревле привлекали внимание человека, вызывая и восторг, и мистический страх, становясь причиной суеверий и основой сказок. Обладая богатым смысловым содержанием, этот образ входит в инсектологический код вербального мышления и культуры (Василенко, Рыбакина, 2023, с. 92).
Сегодня бабочка воспринимается преимущественно как «метафора легкомыслия» (Тресиддер, 1999, с.18) и беспечности. Это характерно для многих лингвокультур, в том числе – для португальской. Не случайно переносным значением энтомонима “borboleta” («бабочка») является «непостоянный, ветреный человек»; образованный от него глагол “borboletear” означает «блуждать без цели» или «предаваться мечтам» (Dicionário Priberam, s. v.). Под влиянием глобализации в португальскую языковую картину мира проникают иные связанные с бабочкой смыслы. Так, словосочетание “efeito (de) borboleta” («эффект бабочки»), изначально реферировавшее к хаотичным системам в теоретической физике, прочно обосновалось и в универсальной мировой, и в португальской фразеологии, обозначая важность малого для судьбы всеобщего (Dooley, 2009, p. 279–288; Espinosa, 2013, р. 5–7; Mello et al., 2022, p. 161–165).
Однако в творчестве знаковых португальских поэтов от Возрождения до Романтизма образ бабочки интерпретировался иначе и трактовался, в противопоставлении огню, как страстное стремление к чему-то желанному или чрезвычайно важному, как мужское начало в оппозиции к женскому и как пробуждающаяся душа.
В поэтическом воплощении этого уникального образа многопланово проявляются и сочетаются его категориальные признаки: «ассоциативность, метафоричность, полисемичность, оригинальность, этнокультурная обусловленность, интеллектуально-эмотивная синергия мысли и чувства» (Алефиренко, 2022, с. 4).
Художественная трансформация образа бабочки в португальской поэзии (XVI–XIX вв.)
Камоэнс
В произведениях крупнейшего португальского поэта Луиша Важа де Камоэнса (1524/1525–1580) образ бабочки фигурирует по меньшей мере в двух несмежных значениях. В хвалебном послании наместнику короля, которое написано в стихотворной форме редондильи, сложившейся «в период Предвозрождения» (Овчаренко, 2023, с. 27), Камоэнс сравнивает стремление бабочки к сияющему во тьме пламени с ревностным и самоотверженным служением господину, обладающему непререкаемым авторитетом. Оно интерпретируется поэтом как готовность пожертвовать собою ради высших ценностей:
Redondilhas Редондильи (Пятистишия)
<...> <...>
Conde, cujo ilustre peito О граф, Вы заслуживаете
merece nome de Rei, Звания Монарха! Уверен я,
do qual muito certo sei что Вы достойны большего,
que lhe fica sendo estreito чем должность Вице-короля.
o cargo de Vizo-Rei; Для меня любое Ваше поручение,
servirdes-vos de ocupar-me, Даже и выступить
tanto contra meu planeta, против собственной судьбы («планиды»)
não foi senão asas dar-me, – все равно, что крылья получить,
com as quais vou a queimar-me, На них летя, сгорю я,
como faz a borboleta. Словно бабочка (пред светом Вашим).
(Camões, 1843, p. 37) (Перевод здесь и далее наш. – В.М., М.К.)
В ином ключе устойчивую символическую ассоциацию бабочки с «бессознательным влечением к свету» (Керлот, 1994, с. 90) Камоэнс развивает в одном из сонетов, по форме и содержанию отвечающем идеалам эпохи Возрождения. Бабочке, летящей на огонь, уподобляется лирический герой, который вопреки доводам разума доверяется любви, не боясь обжечься ее пламенем:
Qual tem a borboleta por costume, Обычно бабочка,
Que, enlevada na luz da acesa vela, Зачарованная горением свечи,
Dando vai voltas mil, até que nela Облетает ее тысячу раз, пока в ее пламени
Se queima agora, agora se consome, Вдруг не сгорит вся, исчезая вмиг.
Tal eu correndo vou ao vivo lume Вот так и я спешу к огню живому
Desses olhos gentis, Aónia bela; Глаз этих нежных, Аония прекрасная;
E abraso-me por mais que com cautela И я воспламеняюсь, как бы ни пытался
Livrar-me a parte racional presume. Разумным быть и осторожным.
(Escritas, Luís de Camões)
Мануэл Мария Барбоза ду Бокаже
К этой же «пламенной» аллегории через два века обращается один из выдающихся представителей португальского классицизма Мануэл Мария Барбоза ду Бокаже (1765–1805). В поэтической зарисовке “O Amante e a Borboleta” («Влюбленный и Бабочка») летящей на огонь бабочке уподоблен лирический герой, который не в силах противостоять охватившей его страсти. По сюжету стихотворения, юному Лауро не спится глубокой ночью. Снедаемый любовными мечтами, он думает о своей несчастной доле и o “venturas de um rival” («об удаче возможного соперника»), которому жаждет отомстить, издавая “vãos queixumes” («напрасные стоны»). И вдруг в его комнату влетает бабочка, влекомая магией света:
O Amante e a Borboleta Влюбленный и Бабочка
Leve borboleta em tanto Легкая бабочка между тем
Por entre os crebos suspiros, Меж частых горестных вздохов
Junto do lume ondeante Все ближе к колеблющемуся пламени
Vaguêa em rapidos giros. Подлетает, быстро кружа.
Eil-a de espaço em espaço И вот она, за витком виток,
Roçando a flamma luzente: Уже касается свет дающего огня:
Dóe-se, mas que evite o damno Ожог! Но боли избежать
Cégo instinçto não consente. Слепой инстинкт не согласится!
(Poesias… du Bocage, 1853, p.127)
И хотя влюбленный юноша указывает бабочке на ее безрассудство и даже называет ее “louca” («безумной»), сам он прислушивается не к разуму, но к сердцу. Оба забывают об опасности, опьяненные красотой.
Впрочем, у Бокаже исследуемый нами образ обретает и иное преломление. Так, в «Анакреонтических одах» своенравный полет бабочки вызывает в сознании юноши воспоминания о возлюбленной:
Odes Anacreónticas I Анакреонтические оды I
Veloz Borboleta, Быстрая бабочка,
Que leda girando Летающая кругами,
Penosas idéas Грустные мысли
Me estás avivando: Ты оживляешь во мне:
Insecto mimoso. Изнеженное насекомое.
Aos olhos tão grato, Глазам столь приятный
Da minha tyranna Портрет моей госпожи
Tu és o retrato: Являешь ты:
A graça, que ostentas Волшебство твоих
Nas plumas brilhantes, Ярких крыльев
Tem ella nos olhos Есть в ее глазах –
Gentis, penetrantes: Добрых и проникновенных.
Tu andas brincando Порхаешь ты
De flor para flor; С цветка на цветок;
Anarda vaguea Анарда же мечется
D’ amor em amor. От одной любви к другой.
(Poesias… du Bocage, 1853, p. 116)
Очевидно, что бабочка – уже не метафорический двойник юноши, как это было в стихотворении “O Amante e a Borboleta” («Влюбленный и бабочка»), где легкокрылая провидица уверяла его : “Se em teu siso estivesses, / Viras em mim teu retrato” («Если бы ты был в своем уме, / Ты увидел бы во мне свой портрет»). Теперь это уже эмблема жестокой красавицы: “Da minha tyranna / Tu és o retrato” («Портрет моей госпожи / Являешь ты»). Иными словами, бабочка здесь не он, но она, что позволяет говорить об инверсии мотива или, вернее, о возвращении к его классической трактовке античных времен – бабочке-Психее (Trueblood, 2022, p. 830)[1].
Схожее явление можно наблюдать в поэме “As Damas e a Borboleta” («Дамы и Бабочка»). В ее основе та же метафора: «женщина – бабочка». Крылатой красавице, которая порхает от цветка к цветку и выбирает для сбора нектара самый неказистый (не жасмин, не розу, но маргаритку), Бокаже уподобляет ветреную избранницу лирического героя. Отвергая благородных претендентов, она отдает предпочтение наименее достойному кавалеру:
As damas e a borboleta Дамы и бабочка
Batendo as azinhas leves, Взмахивая легкими крылышками,
Matizadas de mil côres, Окрашенными тысячью цветов,
Ia veloz borboleta Летела быстрая бабочка
Libar o sueco das flôres. Отведать нектара цветов.
Anhelante, cubiçosa, Тревожная, жадная,
Voou a ameno jardim, Облетела прекрасный сад,
E a flôr, que tocou primeiro, Цветок, которого первым коснулась она,
Foi o candido jasmim. Был невинный жасмин.
Da bonina côr de neve Но от соцветья белоснежного
Esquivou-se, desdenhosa, Отринулась она с презреньем,
Practicando egual desprezo Испытывая ту же неприязнь
Co’a fragrante, idalia rosa И к ароматной и изящной розе.
Sobre insipido, amarello Вот на невзрачной желтой
Malmequer em fim pousou. Маргаритке она остановилась все же.
<...> <...>
Não longe d’ali jaziam Неподалеку разговаривали
Duas mimosas donzellas. Две томные девушки.
<...> <...>
“Olha a brutinha! Bem mostra «Посмотри на эту дурочку! Сразу видно,
De razão não ser dotada; Что разума в ней мало.
Deixa o jasmim, deixa a rosa, Оставляет жасмин, оставляет розу
E do malmequer se agrada!” И радуется маргаритке!»
(Poesias… du Bocage, 1853, p. 131–132)
На сказанное бабочка возражает, что ведь и девушки поступают так же: отвергают добродетельных поклонников и тянутся к тем, кто не стоит внимания. Поэма завершается предположением бабочки о том, что женщина “…só nutre, só conserva / Amor firme, ardente e liso / Se encontra no objecto dele / O nome da flor que pisa” («…питает и хранит / Любовь крепкую, страстную и искреннюю, / Только если находит в предмете ее любви / То, что заключено в названии цветка, который выбирает»). Если вспомнить, что речь идет о маргаритке, которая по-португальски называется «mal-me-quer» (дословно «не-любит-меня»), то смысл этих строк становится яснее. Невольно напрашивается параллель с пушкинским уверением: «Чем меньше женщину мы любим, / Тем легче нравимся мы ей».
Жоау де Деуш и Жулиу Диниш
С любовной тематикой образ бабочки связан и в стихотворениях большинства поэтов последующих эпох. В лирике Жоау де Деуша (1830–1896) прослеживается начатая Камоэнсом и продолженная Бокаже параллель с пламенем: к нему неудержимо стремится и в нем гибнет мечтательная бабочка. Несчастная видит свет и оказывается в магической ауре его притяжения, пропадает в нем как бы нечаянно, по неосторожности. Здесь, как и в строфах, процитированных нами ранее, роль бабочки примеряет на себя мужчина, теряющий волю и разум перед волшебством света (глаз девушки, ее красоты и самой любви). Страсть становится для него губительной, роковой. Энтомологическое отождествление выполняет в данном случае эвфемическую (облагораживающую) функцию (Rustamova, 2021, p. 28–30).
Отметим, что классическим для европейской литературы, особенно для ее золотого века, было противоположное гендерное соотношение: чаще всего яркокрылая чаровница, доверчиво устремляясь к рассеивающему мрак, но в то же время безжалостному огню, аллегорически являлась воплощением женского начала (Гладкова, 2009, с. 39). В связке символов «бабочка – огонь» заложено почти мистическое противоречие: огонь освещает и губит, бабочка наслаждается и гибнет. Ослепленное ярким светом беззащитное и хрупкое существо неосознанно (или осознанно) идет на гибель или самоотречение, воспринимая это как неизбежность. Возможна и параллель с поэтом, который сознательно самоуничтожается ради высшего, ради творчества (Trueblood, 2022, p. 830–831).
Attracção Притяжение
<...> <...>
Meus olhos... coisa rara! Глаза мои – такие странные!
Porque hão de em ti parar Почему они останавливаются на тебе,
Como a corrente pára Как останавливается реки течение,
Em encontrando o mar!? Когда она впадает в море?
<…> <…>
Olhei!... Foi indiscreta Я взглянул! Но был нескромен
A vista que te puz. Взгляд мой в сторону твою!
A pobre borboleta Так вот и бабочка – бедняжка
Viu luz... cahiu na luz! Увидит свет – и мчит к нему!
Uma attracção mais forte Притяжение сильнее
Que toda a reflexão, Отраженья, рассужденья
(É fado, é sina, é sorte!) (Это рок, судьба и жребий!)
Me arrasta o coração. Разрывает сердце мне!
(Citador, João de Deus)
Игривым и легким выглядит другое стихотворение Жоау де Деуша – “Beijo” («Поцелуй»). Чередование более длинных и совсем коротких, односложных строк, а также ритм этого произведения иконически повторяют порывистое, неравномерное порхание нашей обитательницы цветущих садов. Лирический герой также жаждет приникнуть к девичьему лицу, как бабочка к нежной фиалке:
Beijo Поцелуй
Beijo na face Поцелуй в щечку
Pede-se e dá-se: Нетрудно подарить!
Dá? Подаришь?
Que custa um beijo? Чего стоит один поцелуй?
Não tenha pejo: Не стесняйся!
Vá! Эй!
Um beijo é culpa, Поцелуй – вина такая,
Que se desculpa: Что простить не жалко!
Dá? Ты же мне его подаришь?
A borboleta Вот и бабочка
Beija a violeta: Целует нежную фиалку:
Vá! Эй!
(Citador, João de Deus)
Еще у одного поэта-романтика, Жулиу Диниша (1839–1871), лучи глаз возлюбленной не сжигают, а пробуждают чувства – бабочку, вызволяя ее из кокона. Юный поэт в своих произведениях проводит аналогию с душой – вначале спящей, инертной, пребывающей в «тесноте» (Угрюмов, 2022, с. 76–88), но вдруг оживающей, становящейся неудержимой, непредсказуемой, трепетной бабочкой. Обратимся к его стихотворению “Metamorfose” («Метаморфоза»), ярко воплощающему идеалы романтизма:
Metamorfose Метаморфоза
Repara: – a imóvel crisálida Посмотри: неподвижная куколка
Já se agitou inquieta, Зашевелилась беспокойно,
Cedo, rasgando a mortalha, И вскоре, разорвав пелену,
Ressurgirá borboleta. Возникнет бабочка.
Que misteriosa influência Какое загадочное воздействие
A metamorfose opera! Творит метаморфоза!
Um raio de Sol, um sopro Луч солнца, дуновенье ветра
Ao passar, a vida gera. Жизнь порождают.
Assim minh’alma, inda ontem Так и душа моя, еще вчера
Crisálida entorpecida, Немая куколка застывшая,
Já hoje treme, e amanhã Сегодня вся дрожит, а завтра
Voará cheia de vida. Взлетит, наполненная жизнью.
Tu olhaste – e do letargo Ты взглянула – и от летаргии
Mago influxo me desperta; Волшебный порыв пробуждает меня;
Surjo ao amor, surjo – vida, Я восстаю для любви, я восстаю для жизни
À luz de uma aurora incerta. В лучах робкого рассвета.
(Dinis, 1979, p. 61–62)
Любовный контекст накладывает отпечаток на архаичную символику бабочки, что касается не только ее безрассудного полета к манящему огню, но и метаморфоз, интерпретируемых Динишем как обновление и возвращение к жизни через обретение любви.
Заключение
Итак, проведенный нами анализ позволил проследить существенную трансформацию образа бабочки в пространстве португальской поэзии. На первый план выдвигается его ассоциация с темой любви. Любовь как нежность, восторг, страсть и гибель в роковом огне – все это сочетается в художественной семантике образа.
Подобно бабочке, касающейся цветка, лирический герой нежно целует возлюбленную (Деуш). Сила любви преобразует, оживляет и окрыляет его душу (Диниш). Однако любовь способна обжечь или даже погубить неосторожного героя (Камоэнс, Бокаже, Деуш). В роли бабочки при этом почти всегда оказывается мужчина, а не женщина, как в других литературах. Вспомним, например: «Я, словно бабочка к огню, стремилась так неодолимо….» (Э. Рязанов). И если в античном искусстве популярен сюжет ловли Психеи-бабочки Амуром с горящим факелом в руке (Мифологическия энциклопедия), то в португальской поэзии огонь становится ее принадлежностью, тогда как бабочкой оборачивается он. Диада «бабочка (движение, активность, неудержимость страсти) – он, а пламя свечи или цветок (статика, привлекательность, красота) – она» обретает устойчивый характер в поэтической традиции Португалии. У Камоэнса и де Деуша с бабочкой ассоциируется лирическое «я», а с цветком – его избранница.
Таким образом, традиционная символика бабочки получает развитие, претерпевает инверсию и дополняется новыми смыслами.
1 Uma breve história das borboletas azuis. A Revista de Ibiúna e Região. Vitrine online. 24 de fevereiro, 2019. https://revistavitrineibiuna.com.br/?p=18747
Об авторах
Варвара Александровна Махортова
Московский государственный лингвистический университет
Автор, ответственный за переписку.
Email: varvara.m.2504@gmail.com
ORCID iD: 0000-0002-7944-1161
кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры португальского языка, переводческий факультет
Российская Федерация, 119034, Москва, ул. Остоженка, д. 38Марина Викторовна Кутьева
Российский экономический университет им. Г.В. Плеханова
Email: kuteva.mv@rea.ru
ORCID iD: 0000-0002-2952-8349
кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков № 2
Российская Федерация, 115054, Москва, Стремянный пер., д. 36Список литературы
- Алефиренко Н.Ф. Языковой образ: дискурсивно-модусный креатив // Научный результат. Вопросы теоретической и прикладной лингвистики. 2022. Т. 8. № 4. C. 3–14.
- Ализаде Т., Мех Н.В. «Мифологические» бабочки // Наука и жизнь. 2019. № 9. https://www.nkj.ru/open/36630
- Василенко А.П., Рыбакина В.С. Образные сочетания как транслятор инсектологического кода культуры (на материале образов «божья коровка», «бабочка», «стрекоза» во французском и русском языках) // Филолoгический аспект. 2023. № 1 (93). С. 88–93.
- Гладкова А.А. К вопросу о художественной символике образа бабочки в произведениях на русском и английском языках // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2009. № 3–2. С. 39–40.
- Керлот Х.Э. Словарь символов. М.: REFL-book, 1994. 608 с.
- Мифологическая энциклопедия. https://gufo.me/dict/mythology_encyclopedia/
- Овчаренко О.А. Литература Португалии. М.: Директ-Медиа, 2023. 272 с.
- Тресиддер Д. Словарь символов / пер. с англ. С. Палько. М.: ФАИР-Пресс, 1999. 448 с.
- Угрюмов В.Е. Происхождение бабочки: образ освобождения из тесноты в произведениях С.Т. Аксакова // Аксаковский сборник. 2022. Вып. 8. С. 76–88.
- Blanco Ch. Metamorphoses of the butterfly in Classical Antiquity: from the female body to the soul of the dead: Ph.D. Dissertation. Cambridge, 2019. https://doi.org/10.17863/CAM.38569
- Camões L. de. Obras completas. Paris: Officina typographica de Fain e Thunot, 1843. 435 p. https://www.gutenberg.org/files/37192/37192-h/37192-h.htm
- Citador, João de Deus. https://www.citador.pt/poemas/a/joao-de-deus
- Dicionário Priberam. https://dicionario.priberam.org/
- Dinis J. Poesias completos. Porto: Livraria Civilização Editora, 1979. 557 p.
- Dooley K.J. The butterfly effect of the “Butterfly Effect” // Nonlinear Dynamics Psychology and Life Sciences. 2009. Vol. 13. Issue 3. P. 279–288.
- Escritas, Luís de Camões. https://www.escritas.org/pt/luis-de-camoes
- Espinosa A.E. El efecto mariposa, una metáfora socialmente creativa. Saarbrücken: Editorial Académica Española, 2013. 96 p.
- Mello C. de, Mello B.S., Mello R.A. Quando a borboleta voa em direção ao infinito // Revista Gestão & Políticas Públicas. 2022. Т. 12. № 1. P. 161–165.
- Poesias de Manuel Maria de Barbosa du Bocage: em 6 t. T. 2. Lisboa: Casa do Editor A. J. F. Lopes, 1853. 434 p.
- Rustamova D.A. Lingua-cognitive aspect of metaphoric euphemization // Globus: Гуманитарные науки. 2021. № 1 (35). P. 28–30.
- Trueblood A.S. La mariposa y la llama: motivo poético del Siglo de Oro // Actas del Quinto Congreso Internacional de Hispanistas. Bordeaux: Université de Bordeaux, 1977. Vol. 2. P. 829–837.