Язык, культура и идеология в дискурсивных практиках

Полный текст

Представить себе мир без дискурса — это все равно, что представить себе мир без языка, то есть представить что-то невообразимое.^[1]

(He 2003: 428)

 

1. Введение

В центре внимания этого выпуска — дискурс и то, как homo loquens, человек говорящий, выстраивает его в различных сферах человеческой деятельности. Авторы выпуска отвечают на вопрос о том, как язык, культура и идеология переплетаются в различных дискурсивных практиках и как эти практики формируются людьми, представляющими разные культуры, идеологии и социальные образования. Это не первый выпуск нашего журнала, посвященный дискурсу и дискурсивным практикам (см. Выпуски 2006, 4; 2017, 1; 2018, 1; 2019, 4), и на это есть веская причина. Дискурс — это явление, включающее все формы использования языка, что, собственно, и делает его единственным известным реальным лингвистическим объектом (Кибрик 2009: 1). Несмотря на то, что дискурсу посвящены многочисленные издания (Карасик 2002, Blommaert 2005, Fairclough 1992, 2003, Gee 2007, Johnstone 2018, Kalyango Jr. & Kopytowska 2014, Schiffrin 1995, van Dijk 2006, 2009, 2011 и многие др.), он не теряет своей привлекательности для лингвистов по ряду важных обстоятельств. Дискурс позволяет исследователям сосредоточить свои усилия на человеке, вовлеченном в любой вид деятельности или взаимодействия. Прежде всего, в дискурсивных исследованиях говорящие приобретают “осязаемость” и конкретность как биологические, социальные, культурные, этнические, профессиональные идентичности. Как следствие, понимание значимости всех типов окружения, которые участвуют в производстве речи, привело к осознанию созидающей роли экстралингвистических факторов в использовании языка в целом. Дискурс позволил объединить «язык, действие, взаимодействие, ценности, убеждения, символы, объекты, инструменты и местопребывание таким образом, чтобы другие распознавали вас как особый тип того, кто (идентичность) участвовал в определенном типе того, что (деятельность), здесь и сейчас происходит» (Gee 1999: 27). Таким образом, le langage, эфемерное и требующее большего обоснования понятие, выдвинутое Ф. де Соссюром, приобрело наполненность и необходимую для лингвиста реальность.

 

2. Основные принципы и цели теории дискурса

В течение нескольких десятилетий лингвисты сосредоточивали свои усилия на структуре языка (la langue, по Соссюру), пока не стал очевидным тот факт, что лингвистика не может оставаться в этих жестких границах (Yule 1999: 139—140). Сначала завораживающий эффект языка в его функционировании (language in use) заставил ученых переключить свое внимание на речь (la parole, по Соссюру). Затем совокупность различных факторов, в том числе появление термина «дискурс» в работе Зеллига Харриса в 1952 году (Harris 1952), революция Хомского в лингвистике с его акцентом на competence vs performance (Chomsky 1965), изучение дискурса французскими учеными (Foucault 1981, 1994), и это далеко не полный перечень движущих лингвистику XX в. сил — привело к пониманию дискурса как результата теснейшего взаимодействия двух миров — языка и реальности (Foucault 1994), которые оказываются опосредованными деятельностью человека говорящего (Hagege 1985).

Всестороннее изучение дискурса началось с поиска учеными универсального определения этого сложного и многомерного по своей природе явления. В этом отношении восемь подходов к определению дискурса, изложенных П. Серио (Серио 1999: 25—27), все еще актуальны и обладают объясняющей силой — начиная с интерпретации дискурса как эквивалента соссюровского la parole и включая формулировку, содержащую все дискурсно-обусловленные ограничения на порождение текста (там же: 26—27). В конечном итоге интерпретация дискурса предполагает деятельность человека, направленную на создание мысли в словесной форме. При таком подходе на первый план выходят обстоятельства бытования дискурса и индивид, бытующий в этом дискурсе и/или связанный с ним. Как следствие, интерес вызывает изучение разнообразных факторов, которые взаимодействуют в рамках дискурса, формируя и форматируя его по образу и образцу говорящего. Именно человек стал центром лингвистической теории дискурса, при этом дискурс понимается как основное проявление человека в рамках производимой им деятельности и в совокупности со всеми отношениями, которые в этой деятельности возникают. Взаимоотношения между людьми, языком и культурой определяют человека как существо биологическое, социальное и культурное. При этом все эти ипостаси человека тесно связаны друг с другом и составляют единое нераздельное целое. Биологические характеристики людей, определяемые эволюцией и генетическими данными, постепенно трансформируются в процессы аккомодации и ассимиляции и изменяются посредством социального взаимодействия и социализации, превращая людей в социальные и культурные идентичности (Dolník 2015). Осознание того, что люди как биологические, социальные и культурные существа используют язык в качестве посредника во всей своей деятельности, побуждает лингвистов изучать язык в различных контекстах, что, по их мнению, поможет развязать этот гордиев узел. Заявление Дэвида Нунана (Nunan 1993) о том, что «дискурс объединяет язык, человека, производящего язык, и контекст, в котором этот язык используется» (Nunan 1993: 6—7), разделяют все дискурсологи. Исследователи сходятся во мнении, что термин «дискурс» используется при интерпретации коммуникативного события в контексте (Dijk 2009: 1). Таким образом контекст приобретает концептуальное значение для дискурсивного анализа (Нефедов, Чернявская 2020). Контекст как «набор соответствующих свойств коммуникативных ситуаций речевого взаимодействия» (Dijk 2009: VII) относится к ситуации порождения и бытования дискурса. В свете этого понимания дискурс «относится к набору норм, предпочтений и ожиданий, который пользователи языка имеют в своем распоряжении и изменяют при создании и осмыслении языка в контексте» (Saville-Troike 1994: 358).

Традиционно лингвисты выделяют два типа контекста. Первым из них является языковой или словесный контекст (также называемый микроконтекстом или со-текстом), то есть язык, который окружает или сопровождает анализируемый фрагмент дискурса. Второй — это неязыковой, невербальный или эмпирический контекст (также называемый макроконтекстом), в котором дискурс «происходит». Он испытывает формирующее влияние ряда факторов, включающих тип коммуникативного события (например, шутка, рассказ, лекция и т.д.), тему, цель события, окружение, участников и отношения между ними, а также фоновые знания, лежащие в основе коммуникативного события (Nunan 1993: 7—8). Как указывает И. Кечкеш (Kecskes 2014), в лингвистике «контексты обычно относятся к любому из факторов — лингвистическому, эпистемологическому, физическому, социальному, которые влияют на фактическую интерпретацию знаков и выражений» (Kecskes 2014: 35). Он предлагает различать предшествующий контекст (prior context), который находится в нашем сознании, и фактический ситуативный контекст, подчеркивая при этом, что «значение является результатом взаимодействия предшествующего опыта и текущего, фактического ситуативного опыта, и оба имеют социокультурный характер» (там же: 129).

Дискурс как использование языка в различных контекстах (ситуативный, географический, исторический, структурный, институциональный) также толкуется как трехмерное образование (текст, дискурсивная практика и социальная практика) (Fairclough 1992). Как социальная практика дискурс представляет собой сущность, встроенную в социальный и исторический контекст. Более того, впоследствии он участвует в социальном конструировании реальности и отвечает за социальное моделирование сообщества и создание социальных идентичностей, расширение знаний, формирование социальных отношений и создание сложных дискурсивных практик и дискурсивных конвенций (Resta 1998, van Dijk 2006).

Другим важным открытием, которое пришло с исследованиями дискурса, стало понимание тесной связи познания и дискурса. Стало ясно, что дискурс существует между мыслью и реальностью (Williams 1999: 23). Когнитивное прочтение теории дискурса предполагает, что люди мысленно «схватывают» окружающее их пространство со всеми отношениями и интегрируют все это вместе взятое в концепции, системы и отношения, то есть производят операцию концептуализации. Концептуализация может пониматься как восприятие, сегментация, спецификация и категоризация данных, относящихся к материальному и абстрактному миру, и последующая обработка их в мышлении и на языке. В отдельных лингвокультурных сообществах эти процессы происходят в определенных интерпретационных рамках, регулируемых интернализованными культурными закономерностями и соглашениями. Таким образом, в разных культурах люди по-разному схематизируют свой опыт и знания о мире. В результате языки различаются по «накопленным декларативным знаниям <...> и культурно-обусловленным схемам» (Kecskes & Papp, 2000), иными словами, языки становятся и являются социально и культурно встроенными объектами.

Не будет преувеличением сказать, что к началу XXI века дискурс-анализ стал доминирующей парадигмой, охватывающей все гуманитарные науки, своеобразным духом времени, air du temps, в терминах Патрика Серио (Sériot 2012: 18). Представители разных лингвистических школ пытались описать формальные и функциональные особенности дискурса (Schiffrin 1994). Позже к этим двум добавилось третье измерение дискурса, а именно описание топосов, лежащих в основе определенных типов дискурса (Добросклонская 2014: 182). Таким образом, дискурс стал объектом анализа, объединяющим гуманитарные науки в их поисках семиотически выраженных (Fairclough 2004: 225—226), социально-психологических, социологических, антропологических моделей (Dijk 2009) воспроизведения социальной идентичности.

 

3. Современные вызовы теории дискурса

Современные исследования лингвистического дискурса развиваются в нескольких направлениях, что обусловлено сложным характером изучаемого явления. Ученые пытаются достичь большей точности в определении объекта и предмета теории дискурса. Еще одной проблемой является разработка надежных методов анализа, которые могут быть использованы в лингвистике для изучения данной предметной области, для описания типов дискурса и дискурсивных практик, востребованных для поддержания существующих или возникающих социальных отношений.

В соответствии с социально-философским пониманием дискурса первоначально лингвисты обратились к тем сферам общения, в которых осуществляется постоянное воспроизводство власти и господства в обществе (van Dijk 2011: xvii). Это были политический дискурс (van Dijk 2006, Fairclough 1989), новостной (Fowler 1991, van Dijk 1988), дискурс масс медиа (van Dijk 1985), юридический дискурс (Goodrich 1987). Очень скоро перечень дискурсов, которые исследовали лингвисты, вырос, и его дополнили рекламный (Cook 1992), маркетинговый (Skålén et al. 2008,), медицинский (Good, DelVecchio Good 1981, Locher 2017), учебный (Christie 2002), академический (Hyland 2009) дискурсы. Все эти типы дискурса остаются в поле внимания исследователей, причем объем работ только увеличивается, когда дело доходит до политического (например, Beard 2000, Chilton 2004, Ponton 2016, Солопова, Чудинов 2018, Шейгал 2004), массмедийного (например, Добросклонская 2014, Озюменко 2017, Bell & Garett 1992, Dubrovskaya, Kozhemyakin 2016, Larina, Ozyumenko, Ponton 2019, Matheson 2005, Talbot 2007), новостного (Bednarek 2006, Montgomery 2007), юридического / судебного (например, Дубровская 2017, Gotti & Williams 2003), религиозного (например, Бобырева 2007, Найденова 2018, Wierzbicka 2018). Более того, дискурс-анализу подвергаются новые области человеческой деятельности — в данном случае речь идет о таких типах дискурса, как интернет-дискурс (Crystal 2010), дискурс развлекательный / досуговый, именуемый также консьюмеристским (Fullagar 2002, Молодыченко 2016), лайфстайл-дискурс (Иванова 2019, Молодыченко 2020), туристический дискурс (Jaworski, Thurlow 2010), гендерный дискурс (Mills 2003), спортивный дискурс (Кошкарова 2019), гастрономический дискурс (Олянич 2003), урбанистический (Леонтович 2019) и многие другие. Все это свидетельствует в пользу утверждения О.С. Иссерс о том, что составить полный список типов дискурсов не представляется возможным (Иссерс 2011: 227). Более того, исследователи отмечают тенденцию к интеграции и гибридизации дискурсов (Иванова 2017).

Теория дискурса стала перспективной основой для многих направлений лингвистического анализа. Одной из этих новых областей, которые подверглись экспансии теории дискурса, стало изучение эмоций (например, Шаховский 2015, 2018, Alba-Juez & Larina 2018, Mackenzie & Alba-Juez 2019 и многие другие). Лингвисты увидели связь между эмоциями и определенными типами контекста, порождающими «процесс мультимодального дискурса, который пронизывает все уровни языка, но также проявляется в невербальных способах, представляя различные стадии и формы (под влиянием таких переменных, как прагматические ожидания или общие знания), по мере того, как дискурсивная ситуация и взаимодействие изменяются и развиваются» (Mackenzie & Alba-Juez 2019: 18). Дискурсивный подход к эмоциям позволил показать это явление как динамическую, дискурсивно-прагматическую сущность. Этот «эмоциональный поворот» неизбежно вызвал некоторые изменения предметной области дискурс-анализа — убеждение перестало быть определяющим фактором для определения объекта исследования теории дискурса, дискурс способствует пониманию того, как человек конструирует свою социальную идентичность в различных типах взаимодействия (e.g. Langlotz & Locher 2017, Larina et al 2017 и др.).

Важной областью исследований, граничащей с анализом дискурса, является коммуникация. Сферы, типы и формы общения, с одной стороны, и типы дискурса, с другой — что у них общего и каковы их отличительные особенности? Интересно, что дискурсивный анализ породил термин, который объединяет эти два понятия: речь идет о дискурсивной практике. Диапазон интерпретации этого термина, восходящего к работам М. Фуко (Foucault 1981), варьируется от «производства, распространения и потребления текстов» (Fairclough 1992: 5, 73, 2010) до «практик (или операций) дискурсов, означающих накопление знаний» без какой-либо ссылки на лингвистические практики или использование языка (Bacchi & Bonham 2014: 173). Несмотря на это противоречие, большинство лингвистов следуют «лингвистическому повороту», согласно которому дискурсивные практики являются лингвистическим отражением социальных практик, определяемых как «относительно стабилизированная форма социальной активности» (Fairclough 2001: 231). Поэтому ученые подходят к рассмотрению дискурсивных практик как механизмов дискурсивного построения различных типов отношений, начиная с распределения власти и включая разнообразные типы коммуникации. Таким образом, изучение дискурса оказалось тесно связанным с изучением общения и его различных коммуникационных стратегий.

Еще одна область расширения области дискурс-анализа — это изучение стратегий не / вежливости, превращающих их в дискурсивные практики. Дискурсивный подход к вежливости (Eelen 2001, Watts 2003, Mills 2003) дал новый импульс развитию теории вежливости, значительно расширив ее диапазон. Наибольшая значимость дискурсивного поворота заключалась в том, чтобы «напомнить нам об оценочном и относительном характере таких понятий, как невежливость или вежливость, о важности, которую эмоции играют в оценках, и сделать вывод о связи конструирования идентичности с этими процессами оценки» (Locher & Larina 2019: 875). Изучение невежливости также вытекает из дискурсивного подхода к языку (например, Bousfield 2008, Bousfield & Locher 2008, Culpeper 2011, Garcés-Conejos Blitvich & Sifianou 2019). Как справедливо утверждает Калпепер (Culpepper 2011), невежливость является важным аспектом социальной жизни и играет центральную роль во многих дискурсах, которые редко описываются подробно (Culpeper 2011: xiii). Как вежливость, так и невежливость включают изучение конкретного коммуникативного поведения в социальном взаимодействии с акцентом на контекст (например, Bousfield 2008, Fernández-Amaya 2019).

Помимо перечисленных проблемных зон, необходимо обратиться к еще одному вопросу, который связан с проблемой определения места дискурса по отношению к традиционным сферам лингвистического анализа. Дискурс, понимаемый как когнитивная сущность на уровне гештальта (поскольку для него присуща некая инвариантная модель и его характеризуют прототипические свойства), должен найти свое место по отношению к давно существующим и устоявшимся в лингвистической науке понятиям. Так, неоднократно поднимался вопрос о взаимоотношении дискурса и жанра как набора ожиданий, которые выстраивает зрелый читатель, как некоей автономной системы со своими собственными кодексами и конвенциями (Corbett 2009: 287). В ходе данной дискуссии звучали голоса о том, что лингвистика должна избавиться от понятия «жанр» и заменить его термином «дискурс». Потребовалось время, чтобы выработать сбалансированный подход к решению о совместимости данных терминов. В настоящее время актуальность жанровых исследований в рамках дискурс-анализа (например, Дементьев 2016, Иванова 2017, Cap & Okulska 2013, Fuentes Rodríguez & Álvarez-Benito 2016, Garcés-Conejos Blitvich, 2010) не вызывает сомнений (Dijk 2009: 8). При этом необходимо отдавать себе отчет в том, что эта, казалось бы, всего лишь терминологическая проблема отражает трудности изучения единиц, превышающих предложение и относящихся к описанию речи и речевой деятельности.

Расширение предмета и диверсификация объекта анализа поставили перед лингвистами, занимающимися теорией дискурса, еще одну проблему, касающуюся выбора методов и доказательства достоверности полученных результатов. Нет необходимости говорить, что степень остроты и серьезность проблемы методологии обусловлены многомерностью дискурса и его особым статусом в гуманитарных науках. Общеизвестно, что лингвистическая теория дискурса стала развитием идей дискурс-анализа, которые совершили прорыв в гуманитарных науках в 1960-е годы. Благодаря французскому структурализму дискурс вошел в научно-исследовательскую практику как объект социологии. Совершенно естественно, что первоначально к анализу дискурса применялись социологические методы. Лингвистической теории дискурса потребовалось время, чтобы выработать свой собственный подход к исследованию. Значительным шагом в этом направлении послужили книги (Jørgensen & Phillips 2002, Titscher et al. 2000), авторы которых ставили цель упорядочить методологическую базу лингвистической теории дискурса как сравнительно молодого направления языкознания.

Еще одна трудность методологического характера связана с междисциплинарным статусом теории дискурса. Теория дискурса, или дискурс-анализ, приоритизирует язык, общество и человека, а это, в свою очередь, требует исследований на стыке различных областей знаний. Соответственно, теория дискурса использует междисциплинарные методы анализа, к примеру работу с корпусами (Чернявская 2017, 2018), для решения поставленных задач. Именно междисциплинарность является неотъемлемым принципом дискурс-анализа, критического дискурс-анализа (CDA) или исследований критического дискурса (CDS). Й. Унгер (Unger 2016) считает, что в этом подходе проявляется естественная потребность лингвистов преодолевать «иногда устойчивые и жесткие дисциплинарные границы лингвистики» (Unger 2016: 2). Этот подход используется при анализе контекста на уровне теоретического осмысления, выбора методов и сбора эмпирических данных в рамках дискурс-анализа или CDА. При этом используются данные разнообразных научных областей (таких как социология, психология, когнитивная наука, философия и т.д.). Дискурс-анализ, кроме того, применяет методологию различных направлений лингвистических исследований (лингвистика текста, корпусная лингвистика, этнография и т. д.) и исследует все, что связано с использованием языка (Unger 2016: 2).

Все эти проблемы активно обсуждаются в рамках теории дискурса и смежных с нею областей научного знания, о чем свидетельствует как большое количество соответствующих публикаций, так и количество конференций по этой актуальной тематике. Так, идею к созданию данного номера дала конференция "Язык в современных дискурсивных практиках", которая состоялась в Москве, в РУДН, в Институте современных языков, межкультурной коммуникации и миграции 22—23 октября 2019 года. Выступления пленарных докладчиков, среди которых были Мириам А. Лохэр (Базельский университет, Швейцария), Лаура Альба-Хуэс (UNED, Мадрид), Даниэль Кадар (Академия наук Венгрии и Далянский университет иностранных языков), Магдалена Била и Ингрида Ванькова (Университет Прешова, Словакия), Моника Копытовска (Университет Лодзи, Польша), показали, что исследование дискурсивных практик проводится на базе самых разных типов дискурса и касается выражения эмоций, вежливости и невежливости, языка вражды и др. Проведенные в рамках конференции дискуссии еще раз подтвердили стремление исследователей найти закономерности функционирования языка в обществе в связке с человеком говорящим, думающим, чувствующим.

 

4. Авторы этого выпуска

Наш выпуск выходит в непростое время, и мы благодарны всем тем, кто продолжает работать и делиться с нами своими идеями, мыслями, в том числе далеко выходящими за рамки лингвистики. Этот выпуск начинается с обращения Анны Вежбицкой ко всем нам, объединенным в нашей общей борьбе против пандемии, которая приобрела форму глобального социального события. Анна Вежбицкая делится семью важными мыслями, которые она выражает при помощи разработанного ею Естественного Семантического Метаязыка (Goddard & Wierzbicka 2014, Wierzbicka 1996), позволяющего одинаково точно передавать мысли и чувства на всех языках мира. Она смогла найти правильные и понятные слова, которые звучат как своего рода ориентиры. Мы можем только надеяться, что они помогут нам справиться со сложностями и трудностями этого периода, найти новые перспективы и оставаться позитивными.

Все работы, представленные на страницах настоящего специального выпуска, обращены к анализу дискурсивных практик. Исследуя в различных ракурсах особенности взаимодействия языка, культуры и идеологии сквозь призму дискурса, авторы тем самым расширяют и уточняют наши знания о происходящих на микро- и макроуровнях процессах общественной жизни. В основе представленных исследований лежит идея о том, что дискурс сосредоточен на социальной конструкции значения (Williams 1999: 5).

Выпуск открывает статья Анны Вежбицкой, в которой она анализирует, как люди, говорящие на различных европейских языках, обращаются к Богу. Каждая лингвокультура имеет свои характерные способы обращения к Богу, закодированные в определенных словах, фразах и грамматических формах, которые отражают и формируют привычные способы мышления говорящих о Боге и отношения к Богу. Зачастую они также отражают и другие аспекты культурной памяти и исторического опыта человека говорящего. В связи с этим автор прибегает к культурному комментарию о более широких исторических явлениях. Цель, которую ставит перед собой автор, соответствует пониманию того, что, будучи носителями культуры, люди проявляют себя через стандартизированные манеры аккомодационного поведения. Результаты исследования показывают, что каждый европейский язык предлагает своим пользователям различные варианты обращения к Богу. Некоторые из этих опций являются общими; другие характеризуются лингвокультурной уникальностью. Тем не менее, как утверждает автор, причины различий всех этих обращений еще предстоит изучить.

В ходе социализации люди развивают различные (словесные) модели поведения и различные способы интерпретации мира, что приводит к появлению множества языковых сообществ (Dolník, 2015). В трех последующих статьях текущего номера рассматривается связь идеологии, идентичности и языка в различных дискурсивных практиках в разных языковых сообществах. Идеология характеризует социальные группы, определяет, но и определяется их социальными практиками.

Язык окружает нас, пронизывая нашу общественную и личную жизнь, материализуясь в форме речевых звуков и отображаясь в текстах в виде вывесок магазинов, объявлений, плакатов, рекламных лозунгов и т.д. Мартин Пютц исследует языковой ландшафт Камеруна и делится своими размышлениями о языковой политике и идеологии. Он останавливается на языковом ландшафте как на относительно недавней области исследований, которую он определяет как визуальную представленность языков в публичном пространстве. Языковой ландшафт Камеруна репрезентирован английским, французским, пиджин-английским, камфранглийским и, в меньшей степени, коренными африканскими языками. Исследование Мартина Пютца показывает, что область языковых ландшафтов может выступать в качестве отражения языковых иерархий, идеологий и актов сопротивления в многоязычных и многокультурных сообществах. Кроме того, в Камеруне языковой ландшафт почти исключительно сосредоточен на доминирующем статусе и роли одного отдельного языка, то есть французского и, в меньшей степени, английского, поэтому англоговорящие граждане чувствуют себя в определенной степени маргинализированными. Несомненный интерес данной публикации связан с используемой автором методологией: в работе анализу подвергнуты более 600 лингвистических токенов (цифровых фотографий), которые были собраны в различных общественных местах, главным образом в и вокруг столицы Камеруна Яунде.

Как известно, изучение дискурса началось со стремления исследовать политику и власть, выраженную в языке и посредством языка (Фуко 1981: 1994). Это направление дискурсивных исследований не теряет своей актуальности и пополняется новыми публикациями, о чем свидетельствует и статья Стефани Муди и Зохрэ Еслами. Они обращаются к проблематике политического дискурса в той части, которая касается особенностей кодовых переключений и выражения идеологии. Авторы сосредоточивают свое внимание на механизмах манипулирования, внушения и убеждения, присущих языку. Они изучают дискурсивные практики, связанные с переключением языковых кодов в процессе речевой деятельности, в рамках которых дву- и многоязычные участники коммуникации гибко используют весь свой лингвистический репертуар для создания смысла. Переключение кодов, фиксируя историческую, политическую и социальную встроенность языковых практик в речевую деятельность человека в социуме, свидетельствует о том, что эти дискурсивные практики напрямую связаны с идеологиями. Основываясь на концепции языковых идеологий, авторы ставят своей целью определение того, как кодовые переключения использовались сенатором Кейном в политическом дискурсе и как эти случаи варьировали в зависимости от контекста каждой речи. Исследование показывает, как можно использовать кодовые переключения для формирования политического капитала, создания альянсов и демонстрации культурного сходства между белыми политиками и их дву- и многоязычными избирателями. Представленное исследование служит иллюстрацией глубокого замечания Т. ван Дейка о том, что «идеологии выражаются и, как правило, воспроизводятся в социальных практиках их членов и, в частности, приобретаются, подтверждаются, изменяются и увековечиваются посредством дискурса» (van Dijk 2006: 115).

Проблематика социальной идентичности в дискурсивных практиках раскрывается в работе Магдалены Била, Алены Качмаровой и Ингриды Ваньковой. Авторы сопоставляют две лингвокультуры сквозь призму социального дейксиса. Хорошо известен тот факт, что в большинстве языков, в основном европейских, передача социального дейксиса колеблется между двумя полюсами, которыми служат морфологические средства, формы ты и Вы. Авторы обращаются к исследованию словацкого и английского языков, которые, соответственно, различаются по наличию эксплицитных маркеров ты/Вы. Весьма интересна разработанная авторами пошаговая методика исследования. Уникальность английской и словацкой культурной идентичности и / или дискурсивная практика соответствующей культуры в отношении выражения социальной дистанции рассматриваются в два этапа. Во-первых, связанные понятия (культурная идентичность, социальная дистанция, формы ты/Вы) подвергаются анализу посредством схемы концептуализации (установление кадра, кодирование / предварительное понимание, контекстуализация / значимость и конфигурация кода). Процесс концептуализации, включающий набор принципов, дал результаты, на основе которых были разработаны вопросники для испытуемых. Результаты исследования показывают, что концептуализация ты vs Вы, иначе говоря, неофициального в отличие от официального, может проистекать из концептуализации социальной дистанции с точки зрения набора принципов, концептуализации конкретного принципа с точки зрения типов отношений, концептуализации типа отношений с точки зрения конкретной культуры и концептуализации типа культуры с определенной спецификой через морфологические средства (ты или Вы).

Дискурсивные практики маркетингового дискурса веб-сайтов выступают объектом исследования, представленного в статье Н.В. Соколовой. Работа заслуживает особого внимания тех, кто интересуется сложной проблемой методологии анализа мультимодальности в дискурсе. Автор выстраивает свой мультимодальный анализ, опираясь на положения критического дискурс-анализа, прагматики и лингвистики текста. Комплексный подход позволяет учесть ряд параметров: дискурсопорождающую интенцию адресанта, функцию дискурса, реализацию категорий в вербальном контенте мультимодального дискурса и использование аудиовизуальных приемов в невербальном контенте, глобальную идеологему, или ключевую идею, дискурса, а также адресата. Дискурсопорождающей интенцией является побуждение потребителя к приобретению ИТ-решения, при этом дискурс реализует воздействующую функцию. Текстовое наполнение веб-сайтов рассматривается в рамках таких категорий, как тема (терминология сферы информационных технологий); тональность (положительно окрашенная лексика; повелительное наклонение); хронотоп (экономия времени для решения глобальных задач в рамках всего предприятия). Анализ показывает, что в рамках маркетинговых дискурсов трех компаний используются сходные антитезы (проблемы работы с большим количеством данных vs. одно ИТ-решение, ситуация до и после, старое vs. новое), аналогична и реализация категорий и аудиовизуальных приемов, что может потребовать дальнейших исследований маркетингового дискурса с точки зрения восприятия его специфичности клиентами.

Дискурсивные практики, связанные с жанровыми разновидностями текстов, репрезентирующих дискурс, являются объектом анализа следующей публикации. С.В. Иванова и Г.Ш. Хакимова исследуют слухи о знаменитостях как жанр в англоязычном дискурсе СМИ. Цель исследования авторы видят в выявлении специфики медиаслухов как речевого жанра англоязычной медиакоммуникации. Соответственно, авторы обращаются к содержательному (тематическому) и формальному (структурно-композиционному) уровням исследования. В работе выявляются дистинктивные признаки изучаемого жанра, включающие установленные для него ограничения, и диапазон обсуждаемых тем. Анализ эмпирического материала свидетельствует, что тематически изучаемые тексты отличаются широким диапазоном топосов, охватывающих как публичную сферу (социальные взаимодействия), так и приватную, зачастую интимную область жизни знаменитостей, с явным предпочтением последней. Доминантными дискурсивными характеристиками репрезентаций исследуемого текстотипа являются сенсационность и скандальность. В структурном плане дискурс светских слухов конституируется текстами, облеченными в различные журналистские формы: от жанров информационного блока до публицистических вариаций категории features, которые используются авторами в качестве средства конструирования реальности, связанной с культурой селебрити. Информация, имеющая, по сути, тривиальный по содержанию и сомнительный в силу своей неподтвержденности характер, с помощью разнообразных языковых и текстовых ресурсов камуфлируется под сведения, обладающие высокой степенью достоверности и эпистемической ценности. Полученные результаты свидетельствуют о существовании в рамках обширного коммуникативного пространства массмедиа специфического типа дискурса, гибридного по своей природе и практически не поддающегося верификации.

А.А. Романов и О.В. Новоселова раскрывают прагматическую эффективность реализации высказываний-угроз (менасивных высказываний или менасивов) в политической коммуникации, а именно авторы ставят своей целью установить целесообразность использования угрозы в предвыборных программах с тем, чтобы побудить избирателей проголосовать за конкретного политика. Авторы анализируют высказывания-угрозы, реализованные в предвыборных программах кандидатов на пост Президента Российской Федерации в 2018 году. При анализе применяется инструментарий теории речевой деятельности, теории речевых актов и психосемантики. В ходе исследования выделено 18 адресатных разновидностей высказываний-угроз, которые обладают определенным прагма-эмоциональным воздействием на избирателей и характеризуются различной частотностью употребления в предвыборных программах. Полученный результат свидетельствует о недостаточном знании авторами предвыборных программ предпочтений массового избирателя, его эмоционального состояния и переживаний. Это обусловливает ориентированность менасивного воздействия на широкий круг потенциальных избирателей. Авторы приходят к выводу, что политики целенаправленно предпочитают использовать высказывания-угрозы, эксплицирующие последующий негативный эффект для нефокусной аудитории, пытаясь таким образом завоевать внимание и голоса избирателей. Кроме того, проведенный анализ показывает, что использование политиком четырех разновидностей высказываний-угроз с различной адресатной направленностью консеквентного компонента является прагматически эффективным инструментом воздействия в контексте российского предвыборного дискурса 2018 года.

Статья С.М. Пашкова раскрывает проблематику изучения эмоций и их отражения в дискурсивных практиках в рамках религиозного дискурса. В результате анализа автор классифицирует языковые репрезентанты эмоций, атрибутируемых Богу библейскими персонажами. На основе изучения богословского понимания антиномии «неизменность Бога — эмоции Бога» в статье обосновывается (1) введение термина «атрибуция эмоций» в понятийно-терминологический аппарат лингвистики эмоций, эксплицирующего специфику библейских эмотивных смыслов; (2) рассмотрение изображенного библейского пространства в эмотивном аспекте; (3) интерпретация изображенной деятельности библейских персонажей в качестве причины эмоций, атрибутируемых Богу. Языковой материал проанализирован с опорой на понятие эмоционального сценария, позволяющего представить системное описание развития эмоции, то есть причину ее появления и реакцию. Методы исследования языкового материала включают дефиниционный, контекстуальный, эмотивный и лингвостилистический анализы с привлечением факторов широкого историко-культурного контекста. В результате исследования автором установлены и систематизированы: 1) языковые средства, репрезентирующие причины эмоций, атрибутируемых Богу; 2) языковые средства репрезентирующие эмоции, атрибутируемые Богу; 3) языковые средства, репрезентирующие пространство, воспринимаемое библейскими персонажами как «реакция» на атрибутируемые Богу эмоции. Полученные результаты позволили наполнить языковым содержанием одну из антиномий христианского понимания Бога и наметить перспективу дальнейшего лингвистического исследования христианской догматики в эмотивном ракурсе.

Составители данного выпуска посчитали, что завершающей для этого журнала должна стать статья Л.Н. Синельниковой, которая тематически венчает представленную вниманию читателей коллекцию статей и выводит проблему дискурса и дискурсивных практик в сопредельные области научного знания. Данная публикация раскрывает меж- и трансдисциплинарные свойства дискурсивных исследований. Автор обращается к исследованию пограничных дискурсов и ставит своей целью обоснование научной состоятельности понятия фронтирного дискурса, концептуальная среда которого складывается в условиях наложения двух многоуровневых феноменов: дискурса и фронтира. Фронтир как подвижная граница представлен в интернет-коммуникациях, в социально-культурном пространстве современного города, в поведенческих нормах элиты, во внутрисемейных отношениях и многих других концептуальных сферах, список которых, по онтологическим признакам фронтира, принципиально открыт. В статье названы векторы расширения междисциплинарных возможностей фронтира в науке в условиях дискурсного подхода. Автор показывает роль фронтирного модуса в интерпретации художественных текстов, сюжет, стиль и образы которых проектируются на национальную историю, культуру, ментальность в их порубежных характеристиках (by-border characteristics). Нельзя не согласиться с автором, что такие признаки фронтира, как неустойчивость, способность создавать контактную зону (зону взаимодействия), при определенных условиях ведущую к интеграции, важны для понимания проблемы современной языковой, речевой и жанровой нормы. Территория порубежья (то, что находится между) является местом сбора нарушений традиционных норм и вместе с тем материалом для прогноза нарождающихся изменений нормы. Трансформация традиционных жанров и формирование новых также происходит на фронтирных территориях.

Текущий выпуск содержит рецензии двух изданий, тесно связанных с изучаемой тематикой и проблематикой. Эцуко Оиси рецензирует книгу, вышедшую под редакцией известных исследователей теории не/вежливости Дж. Калпепера, Майкла Хо и Даниела Кадара (Culpeper, Jonathan, Michael Haugh and Dániel Z. Kádár (eds.). 2017. The Palgrave Handbook of Linguistic (Im)politeness, London: Palgrave Macmillan). В своем обзоре рецензент отмечает желаемый баланс между теорией и практикой, который в полной мере удалось достичь авторам. Книга по-новому раскрывает концепцию невежливости: невежливость, как, собственно, и вежливость проявляются в стратегиях непосредственного общения, их можно достичь в рамках дискурса.

Марианна Рышина-Панкова рецензирует книгу, вышедшую под редакцией двух известных исследователей эмоций в дискурсе Дж. Лахлана Маккензи и Лауры Альба-Хуэс (Mackenzie, J. Lachlan and Laura Alba-Juez (eds.). 2019. Emotion in Discourse). Книга знаменует собой то, что в гуманитарных науках называют «эмоциональным поворотом», особенно в том, что касается изучения языка (см. также специальный выпуск этого журнала, посвященный данной теме — 2018,1). В книге раскрывается исключительная важность эмоций в общении между людьми и показано, как посредством языка и через язык создаются эмоции. Представляя последние теоретические и эмпирические исследования по этому вопросу, книга призвана дать подробный анализ взаимодействия эмоций, языка, владения языком, культурой и дискурсом.

 

5. Обсуждение и перспективы

Появление дискурс-анализа как направления научного поиска связано с осознанием необходимости исследовать главный объект гуманитарной науки — человека в его социальном окружении. Дискурс-анализ в качестве отправной точки базируется на утверждении структурной и постструктуралистской лингвофилософии о том, что мы всегда получаем доступ к реальности через язык (Jørgensen & Phillips 2002: 8). Прескриптивизм и нормативность предшествующих этапов развития лингвистики уступили место исследованию языка в его непосредственном функционировании. Именно язык как он есть здесь и сейчас стал прерогативой и безусловным приоритетом лингвистических исследований начала XXI века. Современная исследовательская практика показывает, что эта парадигма далеко еще себя не исчерпала. Дискурс-аналитикам предстоит отвечать на вечные вопросы лингвистики о том, как функционирует человеческий язык, когда человек использует его для достижения конкретных коммуникативных целей в той или иной социальной среде. Публикации, которые вы найдете в настоящем выпуске, свидетельствуют о том, что «анализ дискурса находится в постоянной эволюции и продолжает расширяться в диапазоне и масштабах своей исследовательской деятельности» (Ponton, Larina 2017: 12), и мы не можем не согласиться с этим. Лингвисты все еще разрабатывают и обосновывают целостную в своей совокупной объяснительной силе, интегрированную с пограничными областями теорию дискурса, которая должна свести воедино многие переменные, чтобы они сложились в единую картину под названием «человек—язык—общество».

 

^{1 Здесь и далее перевод наш (М.Б., С.И.)}

Об авторах

Магдалена Била

Прешовский университет в Прешове

Автор, ответственный за переписку.
Email: magdalena.bila@unipo.sk

доктор филологических наук, профессор Института британских и американских исследований гуманитарного факультета

Прешов, Словакия

Светлана Викторовна Иванова

Ленинградский государственный университет имени А.С. Пушкина

Email: svet_victoria@mail.ru

доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой английской филологии, член редколлегии журнала Russian Journal of Linguistics

Санкт-Петербург, Россия

Список литературы