№ 2 (2015)

Предлагаемая вниманию читателей статья представляет собой новое звено в серии публикаций, посвященных анализу эмпирических материалов, полученных в ходе межрегионального социологического исследования, проведенного Институтом социально-политических исследований Российской Академии наук совместно с Московским институтом социально-культурных программ. В качестве основного объекта исследования выступали ветераны Великой Отечественной войны как носители определенных взглядов и убеждений, мировоззренческих установок и ценностных ориентаций. Опрос ветеранов проводился в разных регионах Российской Федерации, включая Москву, Санкт-Петербург, области и республики европейской части России, Кавказа, Сибири. Среди прочего авторами выявлялось отношение ветеранов к событиям самой войны (сравнительная оценка боеспособности Красной армии и армии нацистской Германии; факторы, повлиявшие на ход войны; характеристики взаимоотношений с командным составом и т.д.). Подробно анализируются социально-демографические параметры опрошенной аудитории, типовые биографические траектории ее представителей в период войны, религиозные убеждения ветеранов и их изменения в ходе жизненного пути. Отдельно рассматривается блок вопросов, в которых ветеранам предлагалось оценить их нынешнее социальное и материальное положение, доступность культурных благ, отношение к ним со стороны государства в разные периоды послевоенной российской истории вплоть до наших дней.

В данной статье собраны теоретические модели определения магии как самобытного социального явления. При этом ключом в дефинитивной работе выступает различение магии и религии. Через многогранник определений (К. Леви-Стросс, Ж. Гурвич, В.И. Гараджа) мы фокусируемся на концепции магии Марселя Мосса. Последний характеризовал магию как практическую идею, где совпадают знание и опыт, а следовательно, магия не может существовать только как абстрактный или теоретический вопрос. Перед нами не привычный круговорот представлений и опыта, но их сплав. Магические представления становятся таковыми только при обрядовой реализации, которая в свою очередь может считаться магией постольку, поскольку задумывалась как магия, т.е. по Моссу - исходя из представлений о мане . Для Мосса мана - это номинальная, универсальная мера интенсивности связей между природными элементами (в том числе между людьми) . Магическое смыслополагание с точки зрения адепта магии не предусматривает считывания, открытия существующих где-либо значений, но активную интерпретацию идеи потенциального контакта или контраста всего со всем. Другими словами, мана не представляет собой реального содержания. Магический институт не диктует готовых, конкретных смыслов, но позволяет их выразить и поддерживать во взаимообусловливающих оппозициях, в дифференциальной системе. Таким образом, мы можем установить, что магическое мировоззрение на основе маны - это пластичное когнитивное образование, в котором можно проследить особое переплетение «космической свободы» и «традиционной несвободы» индивида-мага. Магия как знание не субстанциализируется ни в социальном, ни в природном, несмотря на ее прямое обращение к физическим качествам предметов и подыгрывание ролевым порядкам. Она выступает точным примером исключительно социального образования, поскольку ничто, кроме внутренне социальных механизмов, не оправдывает ее. Особая казуистика магии не объективируется за пределами специальных коллективных представлений.

В статье рассматривается проблема непрогнозируемого разрастания и усложнения техносоциальных систем (Интернет, финансовые рынки). Авторы предпринимают попытку экспликации социальных рисков, провоцируемых такими системами. Для реализации этой задачи привлекается теоретический ресурс системной теории коммуникации (Н. Луман), в основе которой лежат такие понятия, как «рекурсия», «процессуальность» («операции»), «оперативная замкнутость системы», «аутопойезис» и др. В расчет принимается условие, согласно которому отклик аутопойетической системы на внешнее воздействие невозможно предсказать классическими средствами социологии и кибернетики. Турбулентность и непрерывное усложнение техносоциальных объектов позволяют предположить, что динамика рассматриваемых систем содержит признаки аутопойезиса. На этом фоне анализ поведения финансового рынка как сложного техносоциального объекта, основанный на идеях Дж. Акерлофа (теория иррационального начала в экономическом поведении) и К. Кнорр-Цетины (объект-центричная социология), позволяет глубже осмыслить феномен непредсказуемости рыночной динамики (риск лихорадки рыночных ожиданий, невозможность захвата кем-либо из участников управляющего уровня и др.). Подобная проблематизация, по мнению авторов, способна сблизить социологические практики исследования техносоциальных объектов с перспективными методами прикладной математики (фрактальная геометрия, теория рефлексивных отношений, «мягкие» модели и др.), а также способствовать поиску эффективных инструментов моделирования сложных техносоциальных объектов, а значит - сопутствующих социальных рисков.

В статье обозначены особенности тех социально-структурных процессов, что происходят в российской экономике на протяжении последних десятилетий и определяют динамику взаимодействия социальных групп и изменение критериев социального неравенства и дифференциации. Отмечая, что в российском обществе преобразования в отношениях собственности повлекли за собой резкую поляризацию в уровне доходов и трансформации в структуре занятости, авторы в первой части статьи предпринимают анализ занятости населения по секторам экономики, приводят общие характеристики рынка труда на разных уровнях (макро- и микросрезе развития ситуации в сфере социально-экономических и социально-трудовых отношений); а далее, во второй части статьи, подробно, на основе данных собственных эмпирических исследований, оценивают положение наемных работников, занятых как в государственном, так и в негосударственных секторах экономики, хотя фокусируются в большей степени на работниках негосударственного сектора как новом социальном образовании. Авторы характеризуют процесс становления класса наемных работников в России, обозначают общие характеристики этой общности, а также факторы, определяющие социальные различия внутри нее; природу этих различий, которые зависят от включенности работника в тот или иной сектор занятости, от его профессионального, образовательного уровня, возраста и должностного статуса.