Риск-рефлексии как фактор выбора форм политического участия (по итогам всероссийского опроса)

Полный текст

Необходимость урегулирования рисков всегда актуальна для общества и возложена в том числе на политиков — именно их просят разработать программы, в которых были бы взвешены выгоды и риски, так как в их распоряжении имеются необходимые методы сбора информации и технологические разработки. «Однако, когда дело доходит до принятия решений, они, как правило, прибегают к технике, на которую опирались с древности — интуиции. Качество их интуиции устанавливает верхний предел качества всего процесса принятия решений и, возможно, качества нашей жизни» [27. P. 32].

Теоретические и эмпирические усилия в изучении факторов, определяющих специфику восприятия риска в разных политических и социокультурных условиях, воздействия опасностей и угроз как на общество в целом, так и на межличностные отношения, взаимосвязи риск-рефлексий с характеристиками политического участия, имеют давнюю историю. Восприятие рисков, альтернативные версии и интерпретации угроз и опасностей — важнейший механизм социального конструирования идентичности, усиления социального неравенства и несправедливости, поскольку риски иерархичны и им в большей степени подвергаются слои общества, наименее способные к минимизации их последствий [28. С. 216]. Само обсуждение рисков, подчеркивал У. Бек, меняет не только наше социальное бытие и его восприятие, но и способы реализации политики [17]. Ключевой проблемой общества риска является политика распределения и компенсации рисков [2. С. 21].

Понимание и переживание рисков как элементов стратегий подготовки к непредсказуемым ситуациям, споры о природе рисков, способах управления ими и виновных в их появлении [29. С. 1] — база для выработки политических сценариев. В «поле риска» и рефлексий о рискогенности преломляются проблемы политического устройства и борьбы за власть. Например, в известных концептах «достойного правления» (good governance) и «недостойного правления» (bad governance) рассматриваются в том числе эффективность стратегического управления по осмыслению рисков и оценке готовности принять риск. «Когда люди сталкиваются с угрозами нежелательных экономических, социальных или политических изменений в будущем, они особенно склонны менять свои политическое поведение в попытке предотвратить угрозу» [25. С. 509]. В риск-рефлексивных практиках, личностном и социокультурном восприятии угроз, с одной стороны, оценивается опасность потерь или возможность выигрыша, степень готовности действовать «на грани фола» [22], реализации политических решений в условиях неопределенности. С другой стороны, риск-рефлекcии (1) могут формировать «рискофобию», иррациональные чувства постоянной социальной тревоги и страха или, напротив, создавать упрощенное пространство представлений о реальных рисках и опасностях, иногда трансформирующееся в «рискофильство».

При таком подходе важно исследовать чувство страха, определяемое несправедливым распределением рисков и выгод от них [33], интерпретации и репрезентации травматических событий в символической политике, поскольку «именно смыслы обеспечивают чувство шока и страха, а вовсе не события сами по себе» [1. С.18]. «Общество риска становится таковым потому, что в нем распространены массовые страхи тотального типа, т.е. повсеместные и постоянные, почти рутинизированные и не требующие тщательной эмпирической интерпретации — они понятны любому члену общества (независимо от степени его экспертности в реалистичности угроз) благодаря средствам массовой информации, которые „нормализуют“ множество угроз» [11. С. 35].

В контексте конфликта политических сил «за определение, что рискогенно, а что — нет» [15] ученые подчеркивают широкое использование угроз и опасностей в форме возложения вины и ответственности за них. Вместе с тем угрозы — важный аспект политической жизни: угроза — «потенциальная возможность потери чего-то ценного для личности, что предположительно влияет на защитное поведение» [24. С. 18]; угроза — мотиватор активизма, и восприятие угрозы в отношении элементов социального порядка может оказывать сильное влияние на установки и поведение (угроза как важный элемент мобилизации).

Показательна позиция М. Дуглас, которая, подчеркивая политические основания восприятия риска, выделяет трех адресатов (социальных агентов) обвинений в наступлении неблагоприятных событий: сами жертвы, нарушившие правила или запреты, политические соперники и внешние враги [19]. Их причастность доказывается не реальными действиями или бездействием, а самим фактом, например, обладания политическим или социальным статусом, причастность к которому воспринимается как угроза. Анализируя политизированные формы восприятия опасностей, она полагает, что риск «призывают на службу для выпадов против злоупотреблений власти; обвинение в создании обстановки риска — это дубинка для битья авторитетов, средство расшевелить ленивых бюрократов, вырвать возмещение для жертв» [7. С. 245].

С другой стороны, ситуация риска предоставляет «дополнительный шанс для деятельности и узурпации власти за рамками политической системы» [18. С. 35]. Демократическая система «оказывается перед худым выбором: или оказаться несостоятельной перед лицом систематически производимых опасностей, или под натиском авторитарных дисциплинарно-государственных „опорных точек“ аннулировать основные демократические принципы» [2. С. 97]. Эти «опорные точки» восприятия риска могут быть социальными (например, средства массовой информации) или институциональными (например, политические действия) [18].

Динамика современного политического процесса, продуцируемая социальными рисками, стимулирует конфронтацию социальных акторов и политических сообществ, «раскалывая общество по критерию наличия ресурсов противостояния и адаптации к неопределенности и угрозам, углубляя социально-структурную дифференциацию» [9. С. 711]. Именно в функциональном пространстве рисков и угроз возникают рефлексивные практики, легитимирующие политические действия.

Проблемное поле статьи конструируется несколькими исследовательскими вопросами: каковы социальные детерминанты и политические основания специфики восприятия риска разными социальными субъектами; как связан уровень протестного потенциала с разными компонентами адаптационных стратегий, которые можно зафиксировать в ситуациях неравного распределения риска; каков механизм взаимосвязи между идентификацией угроз и ориентацией на конвенциональные и неконвенциональные формы участия (неучастия) в политике. Акцентируя внимание на этих вопросах, Бек подчеркивает, что «риски не упраздняют, а усиливают классовое общество» [2. С. 40], и солидарность «жертв рисков» может порождать мощные политические силы. Без ответов на эти вопросы невозможно понимание природы современных опасностей и угроз для стабильности государства, поскольку политически рефлексивные риски угрожают функционированию социальной структуры [17].

Таким образом, исследовательская проблема состоит в недостаточной изученности влияния политически отрефлексированных рисков на характер политического участия в российском «обществе риска». Согласно Беку «социально признанные риски несут в себе своеобразный политический детонатор: то, что до сих пор считалось аполитичным, становится политикой» [2. С. 26]. Цель исследования — выявление взаимосвязи между риск-рефлексиями представителей разных социальных групп и практиками политического участия. В основе исследования лежит синтез методологических возможностей теорий восприятия риска (2) социальными субъектами, которые объединяет идея «вплетения риска» во властные отношения и «рискификации» социальных и политических проблем [21]. Авторы ориентируются на теории социокультурной жизнеспособности М. Дуглас и А. Вилдавски [20], отличий «объективного риска» и его субъективных оценок, «риска для себя» и «риска для других», «необоснованного оптимизма» и «нереалистического пессимизма» в восприятии рисков Л. Шоберга [26], стратегий «риска в действии» и «риска в мышлении» Д. Канемана [8], «режимов власти», рассматривающих зависимость восприятия риска от политического дискурса [23].

Наиболее продуктивной отправной точкой эмпирических исследований восприятия риска считается «психометрическая парадигма» [27], в которой зафиксированы значимые для риск-рефлексий характеристики риска: добровольность-недобровольность риска; отложенность воздействия — безотлагательность эффекта; знание-незнание о риске; контролируемость-неконтролируемость риска; новизна-неизвестность риска; катастрофичность (массовость) — хронический характер риска; приспособленность — страх перед риском; cправедливость распределения рисков; наличие — отсутствие превентивного контроля; угроза будущим поколениям [5].

Не менее существенную роль для методологии нашего исследования играют теоретические экспликации П. Штомпки о разных проявлениях восприятия риска в акте доверия, которое представляет собой ставку «в отношении будущих непредвиденных действий других». «Культурный профиль риска», т.е. нормативное ожидание рискогенности, определяет доверие к институтам. В нашем исследовании акцент сделан на «системном» (общественном) доверии к социальным порядкам, структурам, режимам и организациям, а также на «процедурном» доверии к институциональным практикам и процедурам функционирования общества [14]. Обращение к методологии П. Бурдье связано с необходимостью выделения «подпространства риска», которое представляет собой асимметричную структуру производства, воспроизводства, ранжирования и распределения угроз и рисков, функционирующую «одновременно как инструменты и цели борьбы в различных полях» [3. С. 40].

Опираясь на приведенные подходы, мы можем установить место и роль восприятия рисков в выборе социальными группами форм политического участия, которое рассматривается в рамках классического подхода — как процесс воздействия социальных субъектов на результаты деятельности политической системы, влияние или попытка влияния на принятие политических решений и определение политической повестки [см., напр.: 6; 12].

Эмпирическую базу исследования составили материалы всероссийского телефонного опроса, проведенного в ноябре 2019 года с использованием оборудования ресурсного центра Научного парка СПбГУ «Социологические и интернет-исследования». Было опрошено 1620 человек старше 18 лет, проживающих во всех регионах России. Использовалась репрезентативная многоступенчатая выборка с контролем квот по полу, возрасту и месту проживания. В опросе изучались, в частности, оценки реальных угроз, а также готовность участвовать в массовых выступлениях и разных видах политических действий: сборе подписей под обращением к властям, митингах, пикетах, бойкотах, захвате зданий и блокаде дорог. Респондентам был предложен перечень угроз: потеря имущества, собственности, сбережений; ухудшение, утрата здоровья; стресс, одиночество; ощущение, что жизнь зашла в тупик; потеря работы, служебного положения, безработица; дискриминация по признаку пола, возраста, национальности, за религиозные, политические убеждения; экологические бедствия (попадание вредных веществ в воду, пищу, воздух, вырубка лесов).

Большинство (62,5%) опрошенных дают негативную оценку ситуации в стране (48,1% считают ее кризисной, 14,4% — катастрофической). Нормальной/благополучной ситуацию считают 31,9% респондентов (Рис. 1). К числу актуальных проблем респонденты отнесли следующие: низкий уровень жизни (низкая зарплата, низкие пенсии); безработица; дорогое медицинское обслуживание, отсутствие специалистов, дорогие лекарства; кризис межличностных отношений (агрессивность, безразличие, недоверие, бескультурье); коррупция; некачественное и дорогое образование; бездействие властей, кризис экономики, социальная несправедливость (Табл. 1).

Рис. 1. Оценка ситуации в стране (%)

 

Таблица 1. «Какие из проблем нашего общества тревожат Вас больше всего»? (формулировки респондентов, в %)

Низкий уровень жизни (обнищание населения, низкие зарплаты, рост цен)	18,6
Безработица	11,9
Пенсии низкие, пенсионная реформа	8,7
Дорогое медицинское обслуживание (отсутствие специалистов, дорогие лекарства)	8
Агрессия людей, безразличие, бескультурье, недоверие	6,9
Коррупция	6,4
Образование: качество, дороговизна, реформа	5,2
Бездействие властей	3,8
Экономика в кризисе, не развивается	3,1
Социальная несправедливость: не заботятся о старшем поколении, молодых семьях, молодежи	3

В ходе опроса были выявлены следующие угрозы в жизни респондентов: экологические бедствия (попадание вредных веществ в воду, пищу, воздух, вырубки лесов) — 55,1%; ухудшение, утрата здоровья — 50,4%; угроза войны со стороны других государств — 25%; потеря работы, служебного положения, безработица — 24,3%; потеря имущества, собственности, сбережений — 17,7%; стресс, одиночество, ощущение, что жизнь зашла в тупик — 17,7%; дискриминация по признаку пола, возраста, национальности, за религиозные, политические убеждения — 12,8% (Рис. 2). Многие (44,1%) считают, что при возникновении угрозы власти стараются ее «замалчивать», 13,5% — что власти «перекладывают ответственность на население», и только 27,2% — что «власти берут ответственность на себя».

Рис. 2. Оценка реальных угроз (в %)

В случае наиболее вероятной и опасной угрозы респонденты готовы предпринять следующие действия: обсуждение с родными и знакомыми — 73,5%; организация друзей и знакомых — 35,9%; обращение к властям — 32%; обращение к средствам массовой информации — 25,2%. В ситуации возможного риска (ущерба) 40% намерены активно протестовать, 15,1% надеются, что ситуация разрешится сама собой, 14,5% готовы смириться с ситуацией, так как не верят в возможность ее разрешения, а 9,5% собираются уехать из страны.

Для выявления зависимостей между структурой реальных угроз, отмеченных представителями социальных групп, и их готовностью участвовать в политических действиях использовался анализ z-значений (величина, демонстрирующая направление и степень отличия групповых показателей от средних по выборке; положительная величина «+» означает, что групповые показатели выше средних, отрицательная «−» — ниже средних). Сначала были вычислены частотные распределения по всем угрозам и видам действий для каждой группы, затем построена база данных, характеризующих наличие определенных угроз в жизни социальных групп и их готовность участвовать в определенных политических действиях и рассчитаны z-значения, отражающие степень и направление отличий конкретной группы от средних. На рис. 3–8 представлены диаграммы, построенные в соответствии с приведенным выше перечнем угроз и видов политического действия по группам опрошенных.

Рис. 3. Структура актуальных угроз в жизни по возрастам

На Рисунке 3 видно, что старшему поколению более свойственно отмечать угрозы здоровью, стресса и одиночества — у них максимальные положительные z-значения по оценке наличия этих угроз. Среднее поколение в большей степени отмечает наличие угрозы потери имущества и работы, угрозы экологических бедствий. Представители младшего поколения чаще других групп отмечают только угрозы дискриминации.

Согласно Рисунку 4 младшее поколение отличается большей степенью готовности участвовать в бойкоте властей, захвате зданий и блокаде дорог. Люди, относящиеся к среднему поколению, чаще склонны использовать такие формы, как сбор подписей под обращением к властям, участие в разрешенных митингах, пикетах и демонстрациях. Кроме того, они склонны участвовать в захвате зданий и блокаде дорог, но их положительное z-значение меньше, чем у младшего поколения. По участию в массовых акциях у обоих поколений имеются практически нулевые z-значения, что свидетельствует об отсутствии существенных отличий от средних по выборке: участвовать в массовых акциях намерено около 40% опрошенных. Представители старшего поколения проявляют меньшую готовность участвовать в массовых акциях, реже допускают свое участие в бойкоте властей, захвате зданий и блокаде дорог (максимальные отрицательные z-значения). Старшее поколение готово участвовать в сборе подписей под обращением к властям в большей степени, чем представители младшего поколения, но в меньшей степени, чем представители среднего поколения. Участвовать в митингах, пикетах и демонстрациях они готовы в меньшей степени, чем представители среднего поколения. В целом старшее поколение, несмотря на наличие угроз в своей жизни, меньше других поколений склонно к активным политическим действиям.

Рис. 4. Готовность поколений к участию в политических действиях

В пользу такого вывода свидетельствует и распределение ответов на вопрос о реакции на ситуацию возможного ущерба здоровью, имуществу и окружающей среде (Табл. 2). Среди старшего поколения выше доля тех, кто надеется на независимое от них разрешение ситуации и не верит в возможность разрешения ситуации (младшее поколение — 32,7%, среднее — 34,1%, старшее — 50,7%). Преобладающая часть младшего и среднего поколений в такой ситуации намерена активно протестовать или уехать из страны (соответственно 67,3% и 65,8%).

 

Таблица 2. Реакция поколений на ситуацию возможного ущерба здоровью, имуществу и окружающей среде (%)

Поколения	Скажите, пожалуйста, в ситуации возможного ущерба здоровью, имуществу, окружающей среде Вы:
	Будете надеяться, что ситуация риска разрешится сама собой	Смиритесь с ситуацией, так как не верите в возможность ее разрешения	Будете активно протестовать	Уедете из страны
Младшее	15,9	16,8	43,6	23,7
Среднее	16,4	17,7	55,2	10,6
Старшее	29,2	21,5	47,4	1,8

Наряду с уровнем потенциальной активности поколений в ситуации угроз нужно оценить и характер этой активности: соотношение ориентации на конвенциональные (разрешенные законом) и неконвенциональные (незаконные) типы политического действия. К конвенциональным политическим действиям можно отнести сбор подписей под обращением к властям, разрешенные митинги, пикеты и демонстрации, к неконвенциональным — бойкот властей, захват зданий и блокада дорог. Массовые выступления для большинства опрошенных — разновидность конвенциональных политических действий. Результаты микроанализа таблиц сопряженности (сравнения знаков стандартизованных остатков — величин, показывающих степень отличия наблюдаемых частот от ожидаемых; значимыми считаются стандартизованные остатки ≥ ±1,65; наличие значимого положительного стандартизованного остатка у респондентов, намеренных участвовать в массовых выступлениях, и респондентов, допускающих участие в других политических действиях, свидетельствует о том, что респонденты склонны выбирать данные альтернативы чаще, чем не намеренные и не допускающие участия в других видах политический действий) по вопросам об участии в массовых акциях и в других видах политических действий подтверждают данный вывод (Табл. 3).

 

Таблица 3. Соотношение участия в массовых выступлениях и в других видах политических действий

Участие в массовых выступлениях	Величины	Участие в сборе подписей под обращением		Участие в мирных, разрешенных митингах, пикетах, демонстрациях		Участие в бойкоте (отказ платить налоги, квартплату)		Участие в захвате зданий, блокаде дорог
		Допускают	Не допускают	Допускают	Не допускают	Допускают	Не допускают	Допускают	Не допускают
Намерены участвовать	%	88	11,1	74,6	22,7	31,9	66,2	11,2	86,7
	Стандартизо-ванный остаток	+3,6	−6	+8,7	−9,2	+6,9	−3,3	+5	−1,3
Не намерены участвовать	%	65,7	31	30,8	67,4	10,1	86,9	2,2	95,6
	Стандартизо-ванный остаток	−3,3	+5,5	−8	+8,4	−6,3	+3,1	−4,6	+1,2
Итого	%	75,9	21,9	50,8	47	31,9	66,2	6,3	91,6

Анализ данных, приведенных в Таблице 3, позволяет сделать вывод о зависимости между альтернативами рассматриваемых вопросов. Большинство (более 2/3) респондентов, намеренных участвовать в массовых выступлениях, допускают свое участие в конвенциональных действиях: сборе подписей, разрешенных митингах, пикетах и демонстрациях. Только у 1/3 респондентов участие в массовых выступлениях сочетается с неконвенциональными действиями (бойкот властей, захват зданий и блокада транспортных магистралей). Вероятно, у старшего поколения наличие угроз обусловливает преимущественно конвенциональную политическую активность, у младшего поколения — преимущественно неконвенциональную, а у среднего — их сочетание.

Данные на Рисунке 5 позволяют сделать вывод, что безработные чаще отмечают наличие в их жизни большинства угроз (максимальные положительные z-значения по угрозам потери имущества и работы, стресса и одиночества, ухудшения здоровья и дискриминации). У пенсионеров максимальные положительные z-значения по угрозе ухудшения здоровья и войны, стресса и одиночества. Учащиеся и студенты отличаются максимальными
z-значениями по угрозам дискриминации и экологических бедствий. Представители всех остальных профессиональных групп значительно реже отмечают наличие в их жизни перечисленных угроз: у квалифицированных рабочих, специалистов с высшим образованием, занятых во внепроизводственной сфере и служащих без высшего образования минимальные z-значения по всем видам угроз. Остальные группы отмечают наличие угроз в их жизни в большей степени, чем квалифицированные рабочие, специалисты и служащие, но в меньшей степени, чем безработные и пенсионеры. Неквалифицированные рабочие чаще, чем в среднем по выборке, отмечают наличие угроз ухудшения здоровья, потери работы, дискриминации и экологических бедствий. Бизнесменов больше всего беспокоят угрозы потери имущества, дискриминации и экологических бедствий. Специалистов с высшим образованием, занятых на производстве, в большей степени, чем в среднем по выборке, беспокоят угрозы потери имущества, ухудшения здоровья и экологических бедствий. Госслужащие из всех угроз в несколько большей степени, чем в среднем по выборке, выделяют угрозу стресса и одиночества.

Рис. 5. Структура актуальных угроз в жизни профессиональных групп

 

Рисунок 6 показывает, что большую, чем в среднем по выборке, степень готовности участвовать в большинстве действий демонстрируют служащие без высшего образования (положительные z-значения по всем видам действий) и квалифицированные рабочие (положительные z-значения по 4 из 5 действий). Далее идут специалисты с высшим образованием, занятые на производстве, неквалифицированные рабочие, учащиеся и студенты (положительные z-значения имеются по 3 действиям из 5). У специалистов с высшим образованием, занятых вне производства, а также безработных наблюдаются положительные z-значения только по 2 из 5 видов действия, а у госслужащих и бизнесменов — только по 1. Пенсионеры проявляют меньшую готовность участвовать во всех видах действия (отрицательные z-значения).

Рис. 6. Готовность профессиональных групп к политическим действиям

Как и в предыдущем случае, следует учитывать структуру потенциальной активности профессиональных групп — соотношение конвенциональных и неконвенциональных политических действий. У госслужащих, специалистов с высшим образованием, занятых вне производства потенциальная активность носит преимущественно конвенциональный характер, у бизнесменов — неконвенциональный характер (положительные z-значения только по захвату зданий и блокаде дорог). У остальных групп активность имеет смешанный характер — сочетания конвенциональных и неконвенциональных типов действия. Следует обратить внимание на низкие показатели потенциальной активности по всем видам действия у пенсионеров, по большинству видов действия — у безработных, бизнесменов и госслужащих, а также на высокие показатели потенциальной политической активности у служащих без высшего образования, квалифицированных рабочих и специалистов с высшим образованием на производстве.

На Рисунке 7 видно, что в наибольшей степени на наличие всех рассматриваемых угроз указывают низкообеспеченные респонденты (максимальные положительные z-значения по всем видам угроз). Среднеобеспеченные респонденты чаще, чем в среднем по выборке, отмечают угрозы ухудшения здоровья, стресса и одиночества, высокообеспеченные — наличие угрозы дискриминации и экологических бедствий.

Рис. 7. Структура актуальных угроз по уровню достатка

Согласно данным на Рисунке 8, низкообеспеченные люди проявляют высокую готовность участвовать в 3 из 5 видов политических действий, особенно в бойкотах (максимальные положительные z-значения). У среднеобеспеченных, несмотря на высокую на фоне средней по выборке готовность участвовать в 3 из 5 видов действий, потенциальная политическая активность носит преимущественно конвенциональный характер — они в наименьшей степени склонны участвовать в бойкотах, захватах зданий и блокаде дорог. Высокообеспеченные люди проявляют наибольшую готовность участвовать в неконвенциональных действиях. Это значит, что основой неконвенциональной политической активности служит не только низкий доход, но и угроза снижения дохода в неблагоприятной социальной ситуации, в которой люди, независимо от уровня дохода, могут потерять имущество, сбережения, работу и социальный статус.

Рис. 8. Готовность к участию в политических действиях по уровню дохода

Таким образом, одним из существенных факторов, стимулирующих политическое участие, выступает дефицитарная потребность в политическом диалоге по проблемам принятия и избегания риска. Значительная часть респондентов фиксирует «риск-асимметрию», полагая, что власти при возникновении угроз перекладывают ответственность за их устранение на население. Исследование позволило выделить риск-рефлексии как специфический способ манифестирования социальной напряженности и ценностно-смысловой локализации форм политического участия. Наше исследование в целом подтверждает гипотезу Д. Миллер о наличии обратной связи «между восприятием угроз и толерантностью в отношении групп, которые представляют наибольшую угрозу социальному порядку… Связано это не с тем, что высока вероятность выполнения группой своих намерений, а с тем, что группа воспринимается как аморальная, не достойная доверия, связанная с насилием» [24. С. 17–18].

Формы участия социальных групп в политических действиях определяются в том числе спецификой «подпространства восприятия риска»: выявлены существенные различия в трактовках «рискованного», «назначения виновных» за угрозы и способах управления рисками. Например, для квалифицированных рабочих, специалистов и служащих, несмотря на относительно меньшее наличие в их жизни перечисленных угроз, характерна «риск-солидарность», поскольку в основе мотивации их участия в разных видах политических действий лежит стремление помочь другим устранить существующие в их жизни угрозы. Основой потенциальной протестной активности этих профессиональных групп служат не столько собственные лишения, сколько солидарность с теми группами населения, которые терпят лишения. Можно предположить, что эти профессиональные группы более негативно оценивают социальную безопасность и эффективность действий властей по обеспечению этой безопасности [13. С. 5]. В будущем мы планируем исследовать моральное измерение восприятия рисков, которое недавно стало предметом пристального научного интереса [16].

Представленные в статье данные свидетельствуют о необходимости дальнейшего изучения конфликта политических интересов в рискогенном социуме, асимметрии стратегий поведения и адаптации в ситуациях неопределенности, дифференциации параметров социальной приемлемости риска, последствий управленческих решений по нейтрализации или минимизации угроз. Это позволит определить универсальные и специфические рефлексивные практики групп в инструментальном конструировании рисков и наметить пути нейтрализации их манипулятивного потенциала, а также выработки рекомендаций органам власти по формированию стратегий подготовки к непредсказуемым ситуациям, воспитания толерантности к неопределенностям и социально приемлемому риску, усиления конструктивного и снижения деструктивного влияния риск-рефлексий в сфере управления и предупреждения социальной напряженности.

Примечания

(1) Вслед за О.Н. Яницким мы понимаем риск-рефлексии двояко: «традиционно» (рефлексии массового и профессионального сознания) и «инновативно» (столкновение общества с последствиями рисков, с которыми оно не может справиться, ассимилировать или трансформировать, действуя в соответствии с существующими стандартами). Риск-рефлексия, опосредуя восприятие риска, определяет выработку стратегии и тактики социального субъекта в ситуации угрозы и неопределенности, является инструментом определения социальной приемлемости риска [15].

(2) Статья не предполагает обзора определений риска, поскольку полноценный анализ существующих подходов — предмет отдельной статьи. Мы понимаем риск как угрозу, потенциальную возможность «будущих материальных, физических, психологических, социальных, духовных потерь (ущерб здоровью, жизни, имуществу), обусловленных субъективным решением» [10. С. 42]. Соответственно, восприятие риска есть «совокупность суждений, представлений и установок субъекта относительно риска, включает в себя процесс и результат оценки риска субъектом и вероятности возникновения будущей ситуации, ее определение как нежелательной или опасной» [4. С. 37].

Об авторах

Андрей Викторович Алейников

Санкт-Петербургский государственный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: a.alejnikov@spbu.ru

доктор философских наук, профессор кафедры конфликтологии Института философии

Университетская наб., 7-9, Санкт-Петербург, Россия, 199034

Георгий Петрович Артемов

Санкт-Петербургский государственный университет

Email: g.artemov@spbu.ru

доктор философских наук, профессор кафедры этики Института философии

Университетская наб., 7-9, Санкт-Петербург, Россия, 199034

Анна Георгиевна Пинкевич

Санкт-Петербургский государственный университет

Email: a.pinkevich@spbu.ru

кандидат политических наук, доцент кафедры конфликтологии Института философии

Университетская наб., 7-9, Санкт-Петербург, Россия, 199034

Список литературы

Дополнительные файлы