Роль лингвокультурологии на современном этапе: основные принципы и метод исследования

Полный текст

Введение. Основные положения

В настоящее время наука о языке переживает дифференциально-интегративные процессы, которые выражаются, с одной стороны, в множественности «других лингвистик», о чем предупреждал Э. Бенвенист [1. С. 45], обладающих своей предметно-объектной сферой, методологией, метаязыком; с другой стороны — в тенденции к созданию единого направления, которое может быть названо лингвоантропологическим, и разработке единой методологии. Специфику ситуации составляет быстрая смена лингвистических парадигм и, как следствие, постоянно изменяющийся образ языка [2], сосуществование его различных видений, что приводит к возникновению множества направлений (когнитивная лингвистика, этнолингвистика, лингвокультурология, лингвофольклористика, теолингвистика и др.). Согласно Ф. де Соссюру изучаемый объект не дан исследователю непосредственно сам по себе; «точка зрения создает самый объект» [3. С. 46], то есть объект определяется выбором конкретного предметного ракурса постижения языка. Предметно-объектная сфера познания, направленного на постижение языкового ракурса реальности, множится, поскольку каждое направление работает со своим предметом и объектом, в своей, имеющей те или иные параметры, лингвистической реальности [4]. В современной науке о языке заметно модифицируются правила научного менталитета: восприятие систем, сформировавшихся в рамках одной лингвистики с ее понятиями, символами, терминами и методами, иначе видится с позиций «других» лингвистик. Для того чтобы исследовать тот или иной объект, в работах активнее используются приемы и методы современных направлений; интенсивно привлекаются данные других гуманитарных областей — философии, психологии, истории, культурологии; в эпоху стремительного распространения научного знания усиливаются контакты лингвистики с нелингвистикой [5]. В современных исследованиях язык понимается как отражение характера и мировоззрения народа, но только глубокий и всесторонний анализ фактов языка позволяет под рассуждения о национальном мировидении «подвести объективную базу» [6. С. 481]. Такой взгляд на язык объединяет многие школы и направления, которые группируются вокруг следующих основных понятий: языковая картина мира и ключевые слова культуры (А. Вежбицка, Т.В. Булыгина, Н.Д. Арутюнова, А.Д. Шмелев, Анна А. Зализняк и др.), языковое значение и культурная семантика (Ю.Д. Апресян, Л.А. Новиков, Н.И. Толстой, С.М. Толстая, Е. Бартминский, Е.Л. Березович, Н.Г. Брагина и др.), культурная интерпретация и коды культуры (В.В. Воробьев, В.Н. Телия, В.А. Маслова, Д.Б. Гудков, В.М. Мокиенко, И.Т. Вепрева, Е.Н. Ремчукова и др.). концепты и концептосфера культуры (Ю.С. Степанов, В.И. Постовалова, В.З. Демьянков, Н.Н. Болдырев, И.В. Зыкова, В.И. Карасик и др.). В настоящее время наметился конструктивный диалог, в ходе которого установлены точки соприкосновения, например, между связанными, но не тождественными направлениями, как этнолингвистика и лингвокультурология; ср. [7; 8].

Этнолингвистика и лингвокультурология: точки соприкосновения

Этнолингвистическое направление обращено на изучение языковых и внеязыковых фактов народного самосознания; в рамках данного направления описываются и систематизируются вербальные и невербальные средства, созданные для кодирования содержания, «сводимого в целом к “картине мира”, к мировоззрению данного социума» [9. С. 86]. Этнолингвистику представляют разные научные школы, в основном в славянском мире, между которыми существуют определенные различия; см. об этом [10; 11]. Несмотря на разнообразие научных подходов в этнолингвистике, базовым считается метод исследования, который в своем целостном обращении к слову, ритуалу, обряду, мифу позволяет реконструировать «смысловое пространство», «концентрирующее в себе всё, что знает культурная традиция на определенную тему» [12. С. 341]. Этнолингвистический анализ нацелен на создание общего «портрета» того или иного вербального и невербального знака, принадлежащего традиционной культуре, на объединение в этом «портрете» всех сведений и культурных смыслов, закрепленных за знаком в народном сознании. Так, культурная семантика березы, согласно [13. С. 31–32], имеет глубокие общеславянские корни; береза как слово, предмет, образ принадлежит растительному коду традиционной культуры. С березой связано проведение похоронных ритуалов; женская символика березы запечатлена в календарном и свадебном обрядах; образ березы широко включен в сказочные и песенные мотивы и сюжеты. Также упоминаются поверья о сакральной силе березы — охранной, божественной, или, напротив, разрушительной, демонической. В соответствии с этнолингвистическим методом по данным народной культуры выявляются и обобщаются мотивировочные семантические признаки, верифицируется связь культурной семантики березы и языковой семантики единиц с данным образом; ср., например, «похоронную» обрядовую семантику березы и значение идиомы лечь под берёзку.

Лингвокультурология, в отличие от этнолингвистики, сосредоточена на описании культурной семантики, когнитивно релевантной сознанию носителя языка; категориальный и понятийный аппарат лингвокультурологии описан в [14]. Исследование начинается обычно «снизу» — с этимологии, со словарных толкований, с анализа контекстов употребления, что перекликается с теоретическими положениями Л.А. Новикова о сигматическом значении, формирующемся при погружении слова в коммуникацию [15]. Далее анализ переходит на «область когнитивных описаний, включая анализ структур знания, стоящих за соответствующей языковой формой», и затем на «описание культурных смыслов слова, различных коннотаций, сопутствующих его лексическому значению в контексте разных культур, эпох и умонастроений, а также раскрытие символики слова и логики образа, стоящего за словом в сознании носителей языка определенной культуры» [4. С. 221–222]. Согласно описанию в толковом словаре, «берёза — лиственное дерево с белой (реже темной) корой и с сердцевидными листьями»^[1]. В научной картине мира, например, в почвоведении, береза квалифицируется как сорное дерево, своего рода экологический индикатор экологических или рукотворных катастроф. В аксиологическое противоречие с научным представлением вступает положительная коннотация лексемы берёза, сформированная в культуре и имеющая онтологическое основание. Благодаря распространенности на всей территории и природным качествам береза широко использовалась в крестьянском быту. Издавна на Руси из березы заготавливались на долгую зиму дрова; плелись березовые веники; из бересты изготавливались лапти, туески и др. Использование березы в календарных, семейных и бытовых обрядах, ее ценность для развития художественных промыслов послужили основанием поэтизации образа березы и его стойкой позитивной значимости; ср. народнопоэтическое: берёзонька. Образ-символ милой, «берёзовой» Родины, ключевой для народного самосознания, пронизывает все слои русской культуры. Ср. хороводную песню «Во поле берёза стояла» (первая запись 1790 г., авторы первой записи — И. Прач, Н. Львов); ср. название танцевального ансамбля «Берёзка»; ср. образы березки в художественной литературе, в живописи, в киноискусстве и др.

При том что лингвокультурологический анализ корреспондирует с результатами этнолингвистических реконструкций, он нацелен на то, чтобы выявить «след» этих реконструкций в современном языковом сознании, исследовать связь «заповедной» символики с семантикой языковых единиц. Так, собранные этнолингвистикой сведения о березе как древнейшем элементе похоронного обряда у славян позволяют объяснить исходную мотивированность внутренней формы фразеологизмов: под берёзку лечь, до последней берёзки, уйти берёзки считать и др. В то же время лингвокультурологический анализ, с опорой на словари, на корпус употреблений, на методику опроса респондентов, на метод глубокой интроспекции исследователя, позволяет утверждать, что единицы с «берёзовой» семантикой утратили связь, например, с мифом про березу как источник смерти; в «активном доступе» имеется лишь знание обычая сажать на могиле березку. Исследование другого выражения: дать берёзовой каши/накормить берёзовой кашей со значением ‘наказать, отхлестать розгами’ не обнаруживает связи с мифологемой «дерево» [16], с демонологическими верованиями о русалках, сидящих на березовых ветках, о силе березового сока, которым питались ведьмы [13. С. 32], и др. Понимание образа фразеологизма опирается на бытовое или книжное знание о том, что прутья березы использовались для наказания (порки). Лингвокультурологический комментарий делает упор на экспликации живодейственных культурных «сигналов» и описывает их на «языке» культуры. Так, в комментарии будет отмечено, что образ фразеологизма дать берёзовой каши/накормить берёзовой кашей интерпретируется в растительном и антропном кодах культуры как знаковых системах, во взаимосвязи которых кодируются стереотипные представления о наказании розгами, изготовленными из березовых веток. Образ также интерпретируется в гастрономическом коде культуры, которые хранит представления о символьной функции пищи как источнике и усвоении знаний. Такие представления нашли широкое отражение в языке; ср. духовная пища, пища для ума, впитывать с молоком матери и др. В целом, фразеологизм играет роль стереотипа физического наказания, предпринятого в воспитательных целях; «воспитательная» культурная семантика березы запечатлена также в шутливых поговорках и эвфемизмах; ср.: «Берёза ум даёт»; «то место, для которого природа берёзу придумала» и др. [17. С. 50].

Лингвокультурология и ее роль на данном этапе. Принципы исследования

Человек по своей сущности есть “человек символический” (homo symbolicus) [18], и в этом плане роль лингвокультурологии представляется определяющей. Лингвокультурология исследует языковой код как вербальную часть кода культуры, ставит в центр изучения человека — субъекта языка и культуры, носителя разного типа знаний и исследует (путем интроспекции и с помощью экспериментальных методик) речемыслительные и коммуникативные процессы. Язык понимается как основной, вершинный, способ семиотизации тех смыслов, которые отбираются на всех этапах развития культуры как ценностно значимые [14. С. 40]. Главная задача лингвокультурологии на современном этапе видится в том, чтобы выявить и описать все способы воплощения культурных смыслов в семантике языковых знаков. По гипотезе, культурные смыслы хранятся в знаках языка и извлекаются из них в речи; неявно или целенаправленно воздействуют на сознание; проявляются в стереотипах поведения и жизнедеятельности и, в целом, составляют основу понимания национального характера, культурный код нации, который, в отличие от языкового кода, обладает «исторической протяженностью существования» [19. С. 15]. Согласно основной идее культурные смыслы надстраиваются к языковой семантике, закрепляются в форме культурной коннотации и актуа лизируются в процессах коммуникации в ходе рефлексии и интерпретации знаков языка в пространстве культуры. Содержание культурной коннотации и сам процесс интеракции языкового и культурного знания обусловлены культурно-языковой компетенцией конкретного человека. В ходе восприятия и употребления языковых единиц сознание «подключает» лингвистические сведения (значение слов и выражений, формы употребления и др.). Вместе с этим подключаются культурные знания, которые хранятся на глубине ментальности в редуцированном виде: архетипы, «универсальный набор» которых «извлечен из мифологии и фольклора разных традиций» [20. С. 17], а также мифологемы, символы, эталоны, стереотипы, концепты, являющиеся знаками «языка» культуры. «Сложность исследования культурно-языковой компетенции заключается в том, что последняя связана с осознанным или бессознательным усвоением «языка» культуры. Владение этим кодом и обес печивает референцию языковых знаков к предметной области культуры и тем самым награждает дискурсы культурной семантикой — этнической, национальной <…> либо же культурными смыслами, которые можно считать «общечеловеческими»» [21. С. 26]. В центре внимания лингвокультурологии находятся знаки разной протяженности; особый интерес представляют термины родства, названия духовных концептов или объектов материальной культуры, цветообозначения, идиомы, пословицы, прецедентные имена, эвфемизмы и др.; см., например, исследования Д.Б. Гудкова [22], О.С. Орловой [23] и др. Такие знаки языка насыщены культурной коннотацией и потому «назначены» быть знаками языка и культуры, хранить в своей семантике культурные смыслы; см., например, разработку данного понятия в исследовании Т.Б. Радбиля [24]. На культуроносные знаки языка ориентируется обыденное сознание; они являются своего рода формами объяснения действительности, с ними связаны программы деятельности и поведения; см., например, статью В.З. Демьянкова о влиянии паремий на успешность коммуникации между представителями разных возрастных групп [25].

Проведем лингвокультурологический анализ на примере популярного в интернет-коммуникации выражения «босая, беременная, на кухне», которое используется при обсуждении назначения женщины и ее роли в современном обществе. Происхождение выражения имеет американские «корни»; ср. историю фразы «Barefoot and Pregnant» и ее активное применение в западной публицистике, художественной литературе, социально-политическом и, прежде всего, феминистском дискурсе. После широкого проката в России американского кинофильма «Пятьдесят оттенков серого» (2015, режиссер — Сэм ТейлорДжонсон, по одноименному роману Э.Л. Джеймс) данное выражение получило русскую «редакцию» и стало употребляться в основном в интернет-дискурсе. Коннотации, связанные с русским выражением, отражают его восприятие в контексте русской культуры и умонастроений, характерных для современного российского общества. Данное выражение хорошо пришлось на обсуждение традиционных ценностей, с одной стороны, и нарастания радикализма в мире по отношению к правам женщины, с другой; ср., например [26].

Лингвокультурологический анализ основывается на методологическом принципе интроспекции, т.е. возможности исследователя «вжиться» в процесс интерпретации данного выражения в пространстве культуры, чтобы описать его культурную семантику и определить роль как знака «языка» культуры.

В лингвистическом плане выражение «босая, беременная, на кухне» по грамматическим маркерам и лексической семантике компонента беременная определяется как характеристика женщины. Цельность характеристики в данном выражении подчеркивается тем, что оно состоит из трех равных в своей квалифицирующей функции звеньев. По клишированности и смысловой обобщенности выражение «босая, беременная, на кухне» перекликается с крылатой фразой, имеющей позитивные коннотации: «студентка, спортсменка, комсомолка, наконец, просто красавица». По семантике и структуре выражение ближе немецкой речевой формуле: Kinder, Küche, Kirche (букв. дети, кухня, церковь). При употреблении русское выражение допускает варьирование и расширение компонентного состава; ср., например: «Что до женщин вообще, то, с одной стороны, женщина, конечно, должна быть голая, босая, беременная и стоять на кухне молча» (Андрей Панин: «Меня нужно загнать в угол» (2001) // «Известия», 10.08.2001)^[2].

Языковая семантика выражения и его оценочность определяются содержанием коннотаций, которые сформированы в культуре.

Образная характеристика «босая» соотносится с архетипами «голый, нагой», «открытый/закрытый», получающих осмысление в телесном и костюмном кодах русской культуры, и интерпретируется через призму эстетических и функциональных оценок: неряшливость, небрежность, незащищенность, примитивность, ограниченность в пространстве и передвижении. На образ косвенно «работает» стереотипное представление о том, что босым, как правило, можно ходить дома, тем самым локализуется положение женщины (дом, место, в котором она живет) и ее внешний вид (в свободном домашнем облачении, даже без домашней обуви). Согласно М. Элиаде, «Миф может адаптироваться к новым социальным условиям, к новым культурным поветриям, но он не может исчезнуть окончательно» [27]. Диапазон образа при его интерпретации может быть широк — от условной Марьюшки в платочке в деревенской избе или тёти Моти в домашнем затрапезе в хрущёвке до условной Бузовой в шёлковом неглиже в коттедже. Характеристика «беременная» усиливает смыслы незащищенности, ограниченности в перемещении и при этом передает стойкий для русской традиционной культуры стереотип основного предназначения женщины — материнства. Характеристика «на кухне» соотносится с домостроительным и пространственным кодами; местоположение обусловлено основной, по стереотипу, домашней функцией женщины — приготовлением пищи.

На интерпретацию образа влияют известные положения традиционной патриархальной культуры, запечатленные в разных пословицах и поговорках; ср., например: «Шей да пряди, босой не ходи» (пожелание женщине на праздник) [17. С. 88]; «У кого дети, у того счастье» [17. С. 272]; «Как хорошая жена да жирные щи, так другого добра не ищи» [17. С. 338]; «Женщине красота — домостройство» [17. С. 343].

В целом, выражение «босая, беременная, на кухне» передает стереотипные представления, присущие русской ментальности, и тем самым выступает вербальным стереотипом роли женщины в жизни и в обществе. Языковая семантика выражения насыщена культурными смыслами, которые оказываются пластичными в зависимости от ценностных приоритетов и социальных позиций и влияют на формирование оценочности: женщина в данном образе предстает как хранительница традиционных ценностей или как социально ограниченное, бесправное существо. Концентрация в одном образе характеристик, отрицающих нормативные потребности человека: быть обутым, физически крепким и свободным в перемещении, — делает выражение удобным для смысловой компрессии, возбуждает коммуникативные центры для дискуссии. Экспрессивность и «культуроемкость» выражения определяет его самостоятельную значимость как «свернутого» знака культуры в составе полимодального текста; ср. рис. 1:

Рис. Пример полимодального текста с использованием выражения босая, беременная, на кухне
Источник: https://yandex.ru/images/search?img_url=https%3A%2F%2Fu0.milalevchuk.ru%2Fuploads%2Ffiles%2Fexternal__e6b05138cc00284607c3b25a1ba31d5f%2Fmtn__eyJ3IjoiNDAwIiwiaCI6IjQwMCIsInpjIjoiMSIsImFvZSI6IjEifQ.428462100_97379154_255417468991684_5389174885345962217_n.jpg.jpg&lr=213&pos=7&rpt=simage&source=serp&text=босая%20беременная%20и%20на%20кухне%20откуда%20фраза (дата обращения: 03.03.2022)
Fig. Example of polymodal text using the expression barefoot, pregnant, in the kitchen
Sourсe: https://yandex.ru/images/search?img_url=https%3A%2F%2Fu0.milalevchuk.ru%2Fuploads%2Ffiles%2Fexternal__e6b05138cc00284607c3b25a1ba31d5f%2Fmtn__eyJ3IjoiNDAwIiwiaCI6IjQwMCIsInpjIjoiMSIsImFvZSI6IjEifQ.428462100_97379154_255417468991684_5389174885345962217_n.jpg.jpg&lr=213&pos=7&rpt=simage&source=serp&text=босая%20беременная%20и%20на%20кухне%20откуда%20фраза (accessed: 03.03.2022)

Заключение

Исследования в лингвистике последних трех десятилетий позволяют определить взятый наукой курс на исследование языка в свете целостного знания о человеке. Данный процесс привел к антропологическому «развороту» и возникновению направлений и дисциплин, которые продолжают множиться и создавать внутри себя научные школы с присущими им подходами и методами исследования. В то же время на этапе продолжающейся дифференциации разных «лингвистик» наблюдается их стихийное движение к объединению. Представляется, что определяющая роль в этом движении принадлежит лингвокультурологии, которая целенаправленно изучает знаки языка в контексте культуры; исследует язык как феномен, тесно связанный с жизнедеятельностью и духовной жизнью человека.

_{¹ Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. М.: Институт русского языка им. В.В. Виноградова, 2006. С. 44.}

_{² НКРЯ — Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://ruscorpora.ru (дата обращения: 03.03.2023).}

Об авторах

Мария Львовна Ковшова

Автор, ответственный за переписку.
Email: mlk@iling-ran.ru
ORCID iD: 0000-0002-8920-8638
SPIN-код: 2677-4438
Scopus Author ID: 57222537296

доктор филологических наук, главный научный сотрудник отдела теории и практики коммуникации им. акад. Ю.С. Степанова

Список литературы

Дополнительные файлы

Нет дополнительных файлов для отображения