Стереотипное представление о кибержертве в языковом сознании российских студентов: на материале цепочечного ассоциативного эксперимента

Полный текст

Введение

Актуальность изучения виктимизации в киберкоммуникации и сформированности стереотипных представлений в языковом сознании молодежи о кибержертве обусловлена рядом экстралингвистических причин. Вопервых, наблюдается высокая степень вовлеченности молодежи в киберкоммуникацию. Как известно, молодые люди в современных реалиях в большей степени общаются и заводят не только реальных, но и виртуальных друзей, попадая в ситуацию общения с субъективно представляемым, а не реально существующим партнером по взаимодействию. Это, в свою очередь, предопределяет особенности киберкоммуникации и те коммуникативные роли, которые выбираются или навязываются ее участникам. Во-вторых, возможность анонимного комментирования и, как следствие, отсутствие административной или уголовной ответственности влияют на проявление агрессии в киберкоммуникации. В-третьих, повышенная открытость персональной информации из-за психологических особенностей [1] или незнания корректной настройки фильтров приватности личных аккаунтов социальных сетей и др. повышает риск стать жертвой киберагрессора. В-четвертых, не всегда жертва и агрессор понимают, что играют эти роли.

Невозможность наблюдения страданий жертвы киберагрессии в реальной жизни снимает угрызения совести киберагрессора в случае доведения жертвы до суицида [2], поскольку агрессивные комментарии он может считать шуткой или забавой. По мнению ученых, «подросток может относиться безответственно к своим словам, написанным в социальных сетях, но нести ответственность за сказанные слова собеседнику при живом общении» [3. С. 73]. Кроме того, в настоящее время киберкоммуникация играет одну из главных ролей в социализации молодежи [4].

Все вышеперечисленные факторы в совокупности с новизной самого явления киберкоммуникации и ее малой изученностью с психолингвистических позиций также свидетельствуют о значимости данного научного объекта и делают теоретически и практически значимым психолингвистическое исследование виктимизации — актуальной проблемы киберкоммуникации.

Обобщение и систематизация исследований по киберкоммуникации подтвердили, что в большинстве случаев акцент делается на кибербуллинге, а виктимизация остается вне детального исследовательского фокуса [5–7]. При этом признается, что кибербуллинг и виктимизация представляют собой взаимосвязанные по сути явления [8–10]. В данном исследовании вслед за И.С. Бубновой и А.Г. Терещенко под виктимизацией мы будем понимать процесс «превращения человека в жертву и его последствия», а виктимностью будем считать совокупность социальных и психологических черт личности, которые обусловливают ее предрасположенность и психологическую готовность к превращению в жертву [11. С. 90].

Отметим, что в научной литературе по психологии и социологии подробно описаны факторы, которые могут привести к виктимизации. Так, в работе А.С. Фомиченко указываются: непризнание ровесниками, узкий круг друзей, неумение выстраивать долгосрочные дружеские отношения [12]. Т.Г. Волкова, Ю.А. Наумова, Е.А. Захарова среди факторов, предопределяющих виктимизацию подростка, называют низкую самооценку, неуверенность в себе, тревожность, страх вероятного наказания или оскорблений. Значимым считаем включение учеными конфликтного поведения, наглости и агрессии в факторы, которые могут способствовать виктимизации подростка в киберкоммуникации [13; 14]. Р. Эскортелль, Б. Дельгадо, М.К. Мартинес-Монтеагудо признают низкую самооценку, неуверенность в себе и страх одними из важных факторов виктимизации, но исследователи подчеркивают, что повышенная тревожность, наоборот, защищает подростков от кибервиктимизации, так как они стараются избегать вызывающих беспокойство ситуаций в виртуальной среде, таких как наказание, выговор или негативная оценка со стороны сверстников, родителей и учителей [15]. Е.А. Колесников вслед за Г.Л. Смолян и А.А. Кононовым указывает психосоциальную деформацию семьи и плохую организацию учебного процесса в учебном заведении в качестве триггеров виктимизации [4; 16]. По мнению Ф.С. Сафуанова, Н.В. Докучаевой, А.В. Путинцевой, кибержертвами могут становиться подростки, которые склонны к саморазрушению и сами провоцируют противоправные действия по отношению к себе [17; 18]. По мнению М. Родригес-Энрикес и ее коллег, кибержертва проводит много времени за киберкоммуникацией в социальных сетях, ее характеризует экстраверсия и эмоциональная нестабильность. При этом подчеркивается, что эмоционально стабильный человек не станет кибержертвой, несмотря на длительное время общения в социальных сетях [19].

Обобщая все характеристики виктимности и виктимного поведения молодых людей, можно заключить, что кибержертвой может стать как неуверенный в себе подросток, ищущий одобрения, так и агрессивный подросток, склонный к саморазрушению и рисковому поведению в киберпространстве, который имеет проблемы с организацией коммуникации, эмоционально нестабилен, проводит много времени в интернет-пространстве, может быть из неблагополучной семьи. С одной стороны, данные характеристики могут стигматизироваться и трансформироваться в стереотипы. С другой стороны, ряд исследователей утверждает, что не существует стереотипной жертвы кибербуллинга и подвергнуться виктимизации может абсолютно любой ребенок или подросток [17].

Целью данного исследования является установление наличия усредненного, то есть стереотипного представления о кибержертве в языковом сознании российских студентов. Под стереотипным представлением в данной работе понимается усредненный, эмоционально-окрашенный образ, некое устойчивое представление о человеке, которое функционирует как когнитивная схема при их восприятии [20; 21].

Для достижения поставленной цели был решен ряд задач: была создана генеральная выборка исследования при помощи цепочечного ассоциативного метода в форме онлайн-анкетирования; полученные ассоциаты были сгруппированы по семантическим зонам; на основании полученных реакций было смоделировано ассоциативное поле; проанализированы доминантные признаки, характеризующие представление о кибержертве; создана модель стереотипного представления у российских студентов в их языковом сознании с учетом его содержания, структуры и выраженности.

Материал и методы

Сбор материала для генеральной выборки был проведен в сентябре 2021 г. в Кемеровском государственном университете (КемГУ). В эксперименте приняли участие 537 студентов всех направлений подготовки для обеспечения обоснованности выводов. Участникам эксперимента была дана инструкция по заполнению таблицы и задание записать ассоциации к слову «кибержертва» в предоставленную онлайн-таблицу.

Сбор материала исследования и анализ данных осуществлялись при помощи таких методов, как цепочечный ассоциативный эксперимент для сбора генеральной выборки исследования, синтаксический анализ полученных ассоциатов, семантический анализ реакций респондентов на слово-стимул «кибержертва», метод семантического гештальта и моделирование.

Цепочечный ассоциативный эксперимент [22] для сбора данных был выбран по ряду причин. Во-первых, он дает большее количество материала исследования, чем в случае со свободным ассоциативным экспериментом. Во-вторых, он не подталкивает респондентов к определенным ответам, как это происходит при применении направленного ассоциативного эксперимента. В-третьих, он позволяет получить детальную информацию о сформированности и степени выраженности стереотипных представлений в языковом сознании респондентов. Доказано, что при помощи ассоциативного эксперимента можно также проследить «субъективные связи между компонентами стереотипа» [23. С. 88].

Применение метода семантического гештальта, синтаксического, семантического методов анализа полученных ассоциатов позволило установить основные формы реакций респондентов, сгруппировать признаки исследуемого стереотипного представления о кибержертве в семантические группы для анализа содержания, архитектоники и выраженности искомых стереотипных представлений у российских студентов.

Результаты и обсуждение

В цепочечном ассоциативном эксперименте приняли участие 537 студентов. Генеральная совокупность составила 537 реакций на слово-стимул кибержертва, из которых 8 ассоциатов семантически не связаны со стимулом, 2 реакции представляют собой индивидуальные ассоциаты я и Гриша.

Частеречный анализ полученных ассоциатов позволил установить доминирование двух типов реакций, выраженных словом и словосочетанием (представленных существительными и прилагательными). Например, респонденты дали такие реакции на слово-стимул кибержертва: жертва интернет-насилия, страх, интернет-потерпевший, ягненок, жертва троллинга, жалость, пострадавший в сети, пострадавший, оскорбленный, невинный, слабый, слабохарактерный.

Количественный подсчет реакций, полученных на слово-стимул кибержертва, показал доминирование ассоциатов в виде существительных в именительном падеже (70 % от общего объема генеральной совокупности). Второе место по частотности заняли ассоциаты, выраженные определением (20 % от общего объема генеральной совокупности). Предположительно, превалирование реакций, выраженных существительными, обусловлено лексико-грамматическими особенностями слова-стимула кибержертва, представляющего собой имя существительное в именительном падеже единственного числа.

Количественный анализ данных цепочечного ассоциативного эксперимента и применение семантического анализа полученных реакций опрошенных студентов позволили идентифицировать ядро исследуемого стереотипного представления российских студентов о кибержертве. К наиболее частотным реакциям на слово-стимул кибержертва были отнесены: жертва (97 реакций); жертва в интернете, жертва интернет-насилия, жертва интернет-агрессии, жертва в социальной сети, виртуальная жертва, жертва в киберпространстве (53 реакции); оскорбленный, человек, которого оскорбляют, человек, подвергшийся оскорблениям, тот, кого оскорбили (33 реакции). Указанные признаки составляют ядро исследуемого стереотипного представления в языковом сознании российских студентов.

В ближайшую периферию вошли: пострадавший (25 реакций); травля (23 реакции); насилие, интернет-насилие (17 реакций); слабый духом и слабый человек (13 реакций); потерпевший (12 реакций); униженный, унижение (12 реакций).

Дальнюю периферию составили следующие признаки: бедолага, бедняга, бедняжка, беда (10 реакций); страх (9 реакций); жалость (8 реакций); неуверенный, неуверенный в себе человек (6 реакций); невиновный (6); подавленный, подавленность, морально подавленный человек (5); беззащитный (5 реакций).

Анализ полученных слов-реакций проводился на основе метода семантического гештальта [24], в результате чего ассоциаты были распределены по семантическим зонам, охватывающим стереотипные признаки явления, обозначенного словом-стимулом. Основу для именования семантических зон к слову-стимулу кибержертва составили базовые местоимения кто, что, какой, где и как, т.е. ассоциирующиеся со словом-стимулом лицо, предмет, признаки, действие, место и качество. Слова-реакции, составляющие каждую из указанных семантических зон, были распределены в порядке убывания.

В итоге получилась следующая картина ассоциативного поля.

Семантическая зона кто (лицо, ассоциируемое со словом-стимулом кибержертва): наиболее часто встречаемое слово-реакция жертва (158) ассоциативно связано с пассивностью позиции по отношению к агрессивному поведению со стороны киберагрессоров. В целом слова, демонстрирующие основной процент реакций (жертва (158), человек (130)), представляют собой семантически нейтральные элементы, не позволяющие соотнести данный объект действительности с национальной, социальной, гендерной или возрастной группой. Однако часть реакций, встречающихся единожды или редко, можно условно объединить в группы слов, связанных с определенной категорией (возраст, профессия, род деятельности, пол), со стилистическими особенностями лексики (сниженная, разговорная, сленг), а также слов с оценочным компонентом.

Так, выделяется группа слов, описывающих участников сетевых игр, геймеров, или активных пользователей социальных сетей (изич, игрок, блогер, инстасамка). В частности, слово изич представляет собой номинацию с оценочным компонентом пренебрежение, используемую геймерами для описания человека, которого легко обыграть в сетевой игре (от англ. easy).

Ряд слов-реакций формирует гендерно-маркированную группу (девушка, девочки, пацан, феминистка, инстасамка). Возрастной аспект представлен в следующих реакциях: школьник, старик, дети. Группа реакций, соотносимая с пластом разговорной и обсценной лексики: чмо, омежка, лох, фуфел, бедолага, терпила.

Также выделяется ряд зоонимов (ягненок, киберовечка, зайчик, кибержаба). Примечательно, что в данном случае респонденты прибегают к использованию уменьшительно-ласкательных суффиксов для описания явления. Это позволяет говорить о присутствии положительного оценочного компонента в семантике данных слов. Любопытным примером единичной ассоциации в ряду зоонимов является слово-реакция кибержаба, которое может пониматься как источник неприятностей, проблемной ситуации.

Наряду с этим выделяется группа слов с отрицательным оценочным компонентом, который связывает исходное слово-стимул с последствиями поведения самого человека, пострадавшего от киберагрессии (провокатор, неряха, нытик, симулянт).

В семантической зоне что представленные реакции можно условно разделить на категорию абстрактных слов, связанных с эмоциональным или физическим состоянием человека: жалость (8), слабость (5), невинность (4), неуверенность (4), беспомощность (3), опасность (3), страх (2), внимательность (2), доверчивость (2), депрессия (2), немощность, грусть, угнетение, бессонница.

Также представлена группа слов, связанных с воздействиями внешней среды или собственными действиями человека: травля (6), опасность (3), давление, суицид, помощь, защита, злая шутка, угрозы. Среди однократно встречающихся слов-реакций присутствует ряд конкретных (формалин, тушка, кошелек) и абстрактных существительных (добыча, нажива), связанных с семантикой жертвенности, извлечения пользы как поведенческих стратегий и принципов взаимоотношений.

Семантическая зона какой представлена следующими реакциями: пострадавший (25), слабый (13), потерпевший (12), униженный (12), любой (4), обиженный (6), оскорбленный (2), беззащитный (2). Однократные упоминания представляют довольно разнообразную с точки зрения семантики группу слов (ненаходчивый, увлеченный, ущемленный, угнетенный, запутанный, уязвимый, хороший, закрытый, особенный, несчастный, бедненький). Как видно из представленных примеров, большая часть слов-реакций оценочно нейтральна или подразумевает положительную оценку явления. В данной категории слов-реакций также представлены гендерно-маркированные единицы (несчастная, ведомая, хрупкая, слабая, угнетенная). Непосредственно лексемы встречаются однократно, однако представляют собой группу, отражающую семантику пассивного поведения женщины и ее подверженности внешнему влиянию. Данная группа слов также характеризуется оценочным компонентом значения, в то время как в аналогичной группе гендерно-маркированных единиц, представленных в категории кто, оценочный компонент не выделялся.

Семантическая зона действия формируется глагольными ассоциатами с преобладанием лексемы подвергать (36). В реакциях данный глагол представлен в своей возвратной форме (подвергается, подвергшийся, подвергся), что указывает на поведенческую пассивность человека в положении кибержертвы. Также в описаниях присутствует ряд безличных конструкций в утвердительной и отрицательной форме со следующими глаголами: обижать, оскорблять, писать, завидовать, унижать, кибербуллить, задевать, не признавать, не понимать (10 единиц). Формы активного залога единичны и представлены глаголами страдать и контролировать (в отрицательной форме), что указывает на пассивность положения кибержертвы в восприятии респондентов.

Группа слов-реакций, которые можно отнести к семантической зоне где / место действия (сеть (12), интернет (48), интернет-пространство (1)), характеризуется большой частотностью, в то время как группа слов, связанная с категорией образ действия, не представлена.

Заключение

Полученные в результате проведения ассоциативного эксперимента данные позволяют сделать вывод о сложившемся образе-стереотипе такого участника интернет-коммуникации, как кибержертва: это человек, страдающий от агрессии со стороны других людей, не способный контролировать ситуацию общения. Это субъект «А», несчастный, слабый, беспомощный человек, вызывающий у субъекта «Б» зависть, неприязнь, негативное отношение и желание воспользоваться в своих целях.

Исследованный материал позволяет утверждать, что кибержертва как участник интернет-коммуникации не вызывает ассоциаций с какой-либо национальной принадлежностью, с биологическим полом, возрастом; ассоциации с профессией также представлены слабо. Положительная оценка явления (сочувствие, жалость) преобладает, однако при этом респонденты указывают на неспособность такого человека к активным действиям, что позволяет интерпретировать стереотипный образ кибержертвы как человека слабохарактерного, не имеющего собственной жизненной позиции или неспособного ее отстаивать по физиологическим или психологическим причинам. Некоторые респонденты отмечают такое качество кибержертвы, как невиновность, в связи с чем можно говорить о присутствии в составе данного стереотипного представления компонента значения, связанного с невозможностью влияния человека на коммуникативную ситуацию подобного формата.

Об авторах

Вероника Александровна Каменева

Кемеровский государственный университет

Автор, ответственный за переписку.
Email: russia_science@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-8146-9721
SPIN-код: 9659-7646

доктор филологических наук, профессор кафедры романо-германской филологии

650000, Российская Федерация, г. Кемерово, ул. Красная, 6

Ирина Станиславовна Морозова

Кемеровский государственный университет

Email: ishmorozova@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-0862-7225
SPIN-код: 9296-1166

доктор психологических наук, профессор, заведующий кафедрой акмеологии и психологии развития, директор Института образования

650000, Российская Федерация, г. Кемерово, ул. Красная, 6

Елена Николаевна Ермолаева

Кемеровский государственный университет

Email: enermolaeva@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-1353-1287
SPIN-код: 3192-0142

кандидат филологических наук, доцент кафедры романо-германской филологии

650000, Российская Федерация, г. Кемерово, ул. Красная, 6

Татьяна Валерьевна Старцева

Кемеровский государственный университет

Email: startseva_tv@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-1818-0356
SPIN-код: 3670-1941

кандидат филологических наук, доцент кафедры романо-германской филологии

650000, Российская Федерация, г. Кемерово, ул. Красная, 6

Список литературы