Intertextual Character of Poetic Philological Discourse

Full Text

Введение

Поэтический мир — это комбинаторика индивидуально-креативных стимулов и реакций, сознательно-бессознательное применение теоретических знаний, трансцендентно-имманентные эксперименты вербального характера, интертекстуальная интерпретация идиостилевого мировоззрения. Когнитивное изучение текста как уникального многофункционального инструмента, применимого во всех сферах деятельности, длится на протяжении многих лет, что, однако, не сокращает круг проблемных вопросов, а напротив — расширяет горизонты филологической мысли. Подчеркнутой популярностью пользуется художественный текст как особый тип дискурса, поскольку его первостепенной функцией является эмоционально-экспрессивное воздействие на духовную сферу жизни человека. При общей соотнесенности текста с дискурсом и наличием множества дефиниций данных языковых категорий в филологической среде нет научных конфликтов, вызванных дифференциацией или отождествлением рассматриваемых понятий. В большинстве своем ученые сходятся во мнении, что при наличии интегральных признаков, термины не являются синонимами, а по замечанию И.И. Чумак-Жунь, «в целом в современной лингвистике постулируется нежесткая оппозиция текст — дискурс» [1. С. 16]. Данная дихотомия, основанная на «признаке процессности», функциональном отношении к информации, установке касательно воспроизводимости, более применима к художественной прозе, которой также свойственно отсутствие необязательных внетекстовых связей и «компенсация несовпадающих параметров коммуникативной ситуации» [1. С. 17]. В академической трактовке рассматривались такие аспекты: сосуществование феноменов текста и дискурса [2. С. 78–85], дискурсивная синергетика в лингвокультурологических условиях [3. С. 22–27], метафоризация дискурса, его типы и аспекты [4. С. 5–32], анализ текста [5], психолингвистика текста в лингвокультуре [6. С. 5–7], поэтический и прозаический текст [7], текстуальная проспекция и ретроспекция [8. С. 44–52], поэтический переводоведческий аспект [9. С. 108–111], прагматика текста [10. С. 259–336], метатекстовые особенности [11. С. 133–146]. Спектр современных исследовательских направлений не менее широк [12–15]. При этом уникальным типом дискурса является филологическая поэзия, развивающаяся в интертекстуальном пространстве.

Интертекстуальность русского дискурса:  лингвокультурологический взгляд

Теории интертекста в современной отечественной науке уделяется должное внимание как на собственно филологическом уровне, так и на прагматико-этико-лингвокультурологическом. Данная когнитивно-гносеологическая область притягивает внимание исследователей своим концептуальным охватом и семантическим разнообразием, поскольку позволяет сформировать (и непрерывно обновлять, дополнять, расширять, углублять) специфическую матрицу лингвокультуры сквозь призму художественного дискурса. Его особым типом является поэтический дискурс, представляющий собой, по определению И.И. Чумак-Жунь, «сложную и нелинейно организованную систему поэтических текстов, образно-речевые элементы которой представляют собой интегративное и системно связанное единство их лингвальных, прагматических, социокультурных, психических и паралингвистических свойств» [1. С. 21].

Особенности русского интертекста базируются на его лингвокультурологической природе, включают систематическую многофункциональность, семантическую валентность, прагматическую заряженность, в большинстве случаев эмотивную обусловленность элементов. Акценты филологических интересов смещались в сторону изучения языкового и литературного интертекстов (М.Л. Гаспаров) [16. С. 3–9], понимания текста и дискурса в аспекте интертекста (О.Н. Гришкова) [17. С. 386–387], интертекстуальности и ее стилистики (И.П. Ильин) [18. С. 186–207], функций и влиятельных способностей интертекста (А.Е. Базанова, Е.Ю. Бурдовская, Е.А. Осиповская, Е.О. Попова) [19. С. 155–158] и т.д. Несмотря на французские истоки, Н.А. Кузьмина отмечает генетическую связь термина ʽинтертекстʼ «с русской филологической традицией» [20. С. 7] и, анализируя работы А.А. Потебни, А.Н. Веселовского, В.Б. Шкловского, Ю.Н. Тынянова, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, И.П. Смирнова, Б.М. Гаспарова, Н.А. Фатеевой, Е.Е. Бразговской, а также представителей западного постструктурализма и постмодернизма (Ж. Деррида, М. Фуко, А.-Ж. Греймас, Р. Барт, Ж. Лакан, Ю. Кристева), предлагает следующую дефиницию: «Интертекст — это объективно существующая информационная реальность, являющаяся продуктом творческой деятельности Человека, способная бесконечно самогенерировать по стреле времени» [20. С. 42–43]. С понятием интертекста неразрывно связано понятие интертекстуальности, которое Н.А. Кузьмина, ссылаясь на школу Барта-Кристевой, определяет как онтологическое «свойство любого текста вступать в диалог с другими текстами» [20. С. 41], обосновывающее его «„вписанность“ в процесс (литературной) эволюции» [20. С. 48].

Соотношение терминов и лингвистических категорий с учетом взаимодействия, функциональности, прагматики схематично представлено ниже (рис. 1).

Рис. 1. Функционирование поэтического дискурса в лингвокультуре
Figure 1. Functioning of Poetic Discourse in Linguo-Culture

Непрерывное развитие языка в результате культурного моделирования общества воспринимается исследователями как повод углублять, расширять и дополнять теорию интертекстуальных особенностей дискурса. Лингвокультурологический аспект изучения русского интертекста при этом подчиняется не только текстуальной диалогичности научной парадигмы, но и влиянию языковой моды.

Филологическая поэзия в условиях интертекстуальности: творчество и наука

Филологическая поэзия представляется дискурсивной практикой, основанной на высокой степени художественности, реализация которой происходит при глубоком теоретико-эмпирическом знании. Данный языковой феномен является своеобразным регистром места филолога в художественном мире как творца и одновременно как наблюдателя и исследователя-экспериментатора. Культурно и лингвистически значимая роль в дискурсе филологической поэзии отводится устойчивым структурам, особенно если речь идет о творчестве фразеологов.

В научном полилоге о филологической поэзии подчеркивается ее жанровая лирическая основа, совмещение поэзии и филологии, лингвокультурологическое развитие языковой способности, формирование и организация когнитивно-креативных кодов мысли и культуры [13; 21; 22]. Одной из волнующих исследователей проблем является, по выражению Н.А. Кузьминой, «разграничение языка-объекта и метаязыка описания», в поэтическом мире закономерно происходит нейтрализация разницы между ними и наблюдается смешение «средств метаязыковой репрезентации и плана выражения, и плана содержания» [20. С. 52]. Следовательно, развитие поэтического филологического дискурса проходит в условиях метаязыковой среды при интертекстуальной соотнесенности. В настоящей работе при описании филологической поэзии, ее интертекстуальных свойств и лингвокультурологической природы были использованы поэтические сборники фразеологов В.М. Мокиенко^[1], Б.Ю. Нормана^[2], А.Р. Поповой^[3].

Среди данных книг уникальное место занимают «Стихофразы» А.Р. Поповой, поскольку представляют собой интересный филологический эксперимент, создание и демонстрацию нового литературно-филологического жанра. В результате детального анализа теории и практики формирования этих жанровых структур появилась не менее значимая в филологии монография «Жанр стихофразы: креативные возможности русской фразеологии» [23]. Авторские иллюстративные материалы включили около 50 стихофраз, ставших для самого филолога-поэта как художественной реализацией поэтического таланта, так и пространством для научного исследования нового языкового явления.

В рубрике «От автора» А.Р. Попова замечает, обосновывая обращение к своему лингвистическому эксперименту: «Наша фразеология — это еще и наша… поэзия» (Попова. С. 5). Такое утверждение возникло в процессе рассуждений о сходстве фразеологической единицы и стихотворения, заключающемся в многомерности, символичности, образности, действенности, точности, емкости, лаконичности. У филолога возникла мысль о возможности расшифровки не только заглавия стихотворения текстом, но и фразеологизма в качестве заглавия. Стихофразы как жанр художественного текста являются следствием воплощения ряда функций и признаков фразеологизмов, основываясь на специфической реализации устойчивых языковых структур [23. С. 10]. Таким образом, контаминация поэзии и фразеологии выводит автора и его читателя в иную лингвокультурологическую плоскость с особенной зоной интертекстуальности.

Особенности филологической поэзии на фонетическом, лексическом и фразеологическом уровнях

Одной из ипостасей филологической поэзии является творчество лингвистов, в котором отражается профессиональный взгляд на стихосложение и используются квалификационные знания в качестве образов, элементов, коннотаций, когнитивно-креативных идей. Посредством наблюдений и эмпирических рассуждений можно обнаружить маркеры филологической поэзии на различных языковых уровнях.

Фонетические особенности связаны со звукописью, оснащенной филологическим метатекстом, объяснениями в структуре поэтической зарисовки.

Имплицитная трактовка звукописи и эксплицитная характеристика реалий (ушедших в прошлое в данном контексте) наблюдается в поэтическом тексте В.М. Мокиенко: «В тлене — Ленин, Сталин — обесстален / И Дзержинский, как железо, ржав» (Мокиенко. С. 6). Интертекстуальный характер поэтического контекста позволяет в двух строках дать оценку политическим событиям. Аналогичный прием использован автором в строках стихотворения «Что делать?»: «И убожесть — вместо Божества», «Вместо живородства — живоглоть» (Мокиенко. С. 18). А, к примеру, у Б.Ю. Нормана в стихотворении «Где-то на свете» использована анафора: «Что же в окне — догорает далекий закат? / Что ж над трубой — вьются птицы и не упадут?»; «Так и живет — не платя ни налогов, ни ссуд. / Так и молчит — видно, что-то решилось давно» (Норман. С. 8). В первом случае параллельные ряды представлены в качестве риторических вопросов. Ценностный ориентир в тексте — дом, от которого далеко находится лирический герой.

Многочисленные филологические включения происходят на уровне лексики и фразеологии, поскольку поэтическое слово-символ является основным инструментом стихотворца. Филологический дискурс подразумевает:

а) употребление филологических терминов: стихотворение Б.Ю. Нормана с эпиграфом «Слова М.В. Ломоносова и Б.Ю. Нормана» — «Филологическая диетическая»: «Но неужели запятая / И речь несобственно-прямая, / И суффикс — могут прокормить?» (Норман. С. 63), а также: «Просто, видишь, на Тайване / Фразеологи в цене!» (Норман. С. 95), «к каким подвигнул силлогизмам» (Норман. С. 3), «семы лени» (Норман. С. 92), «Удивительная вещь — мирозданье текста. / Поразительная вещь — порожденье фраз» (Норман. С. 24); «Где сместилось вдруг ударенье? / Где расставлен не там акцент» (Мокиенко. С. 13);

б) переосмысление и обыгрывание в художественной форме терминологического аппарата современной науки: «люминофоры / в них полезные сидят» (Норман. С. 4), «архитектоника надкрылий / и биоэнергетика усов» (Норман. С. 6), «конвенция кривая» (Норман. С. 11), «Как зелен лист, наследник хлорофилла!» (Норман. С. 32); «Веры в принципы от догматизма, / Демократии от болтовни, / Революции — от катаклизма / В чем различья? — Поди, объясни…» (Мокиенко. С. 12);

в) поэтизация филологических явлений за счет различных тропов и фигур речи: у Б.Ю. Нормана метафоричная поэтизация акта речевой деятельности — «Мне б винный камень облегчить виною / И звуком речи горло обласкать» (Норман. С. 14), «В приют морщинистых изюмин» (Норман. С. 33) — подключается семантический аспект, эксплицитное жонглирование коннотациями; «Хорошо быть переводчиком: / Перевел себе — и все! / Независим от того, чего / Где, и как, и кто несет» (Мокиенко. С. 221);

г) неологизация: контекстуальная отсылка к словам-источникам, часто с применением каламбуров — «свежепроглаженную скатерть» (Норман. С. 3), «двойная сеть заградотрядов» (Норман. С. 15); «белопарусье надежды» (Мокиенко. С. 90) — в окказиональной лексеме угадывается поэтическая аллюзия-символ, «тел цветных многосочье» (Мокиенко. С. 151), стихотворение «Денрожденное» (Мокиенко. С. 50) — неологизм в качестве названия;

д) нарочитое использование фразеологизмов: в качестве целостных лирических образов, столкновение прямого значения и фразеологизма, контаминация с включением филологического знания и т.д. В данном случае показательным является юмористическое стихотворение Б.Ю. Нормана «Чувство языка» (Норман. С. 24), в основе которого — игра слов и каламбур, приведем в качестве примера одну из строф: «Здесь финансы могут петь (если раки свистнут). / Здесь умеет коз доить птица козодой. / Високосный это год? Значит, косы виснут. / Худосочный человек? Значит, сок худой». В конце стихотворения приводятся фразеологизмы, угадывающиеся в шутливых строках. Или у В.М. Мокиенко в стихотворении «Я никогда не бегаю от дела…» — «Мышиной жизни мышья беготня» (Мокиенко. С. 19). Фразеологизмы и паремии играют огромную роль в формировании ценностной парадигмы как основы интертекста, особенно в художественном мире, о чем свидетельствуют многочисленные филологические исследования разной направленности, к примеру [24–27].

Признаки филологической поэзии  на грамматическом уровне

На уровне грамматики филологическая поэзия проявляется:

• словообразование и морфемика: в качестве художественного приема может выступать знание о деривационных процессах русского языка, объяснение путей формирования слов (обычно в шутливой форме) и т.д. — «Будто ногти — на ногах, рукти — на руках…» (Норман. С. 24); «То — в надежде, а то — в отча-а-а…» (Мокиенко. С. 218). Показательным примером в данном случае также выступает стихотворение-четверостишие В.М. Мокиенко «Наши нравы»: «Впрочем — что «их» напрасно хулить: / И на «how» здесь можно прожить. / А у нас — и хваля, и хуля, / Не получишь, увы, ни… рубля» (Мокиенко. С. 10);
• морфология: словотворчество преимущественно по продуктивным моделям языка — разъяснение морфем и вновь созданных слов в контексте стихов, использование морфем как самостоятельных лирических образов (данная черта имеет прямую связь с неологизацией на уровне лексики): «вместо живородства — живоглоть» (Мокиенко. С. 18), названия стихотворений — «Заоконье» (Мокиенко. С. 79) и «Многобожники» (Мокиенко. С. 164), «незабуденность рук и лица» (Мокиенко. С. 154); «Так по обшарпанным вагонам / Карабкается голота» (Норман. С. 37), «Эдисона детище, электросвеча» (Норман. С. 62);
• синтаксис: творческие эксперименты с построением синтаксических конструкций, имплицитное (реже эксплицитное) указание на переосмысливаемые явления — «Кому — Некрасов и Панаев, / Кому — Фадеев и Катаев, / Кому — Дос Пассос и Камю» (Норман. С. 63), «В фойе зеркал запечатлеться / (Где б ожидалась нагота?)» (Норман. С. 33) — данные синтаксические модели характерны и для текстов В.М. Мокиенко — «Сказал однажды Лех Валенса, / (Он «Солидарность» основал)» (Мокиенко. С. 15), «Идем мы по лесам, / Идем мы по долам, / Идем мы по снегам / Глубоким» (Мокиенко. С. 95).

Синтаксис стихофраз А.Р. Поповой уникален по форме и содержанию: в качестве заголовка — известный фразеологизм, сам текст оформлен как проза — с абзацами, но без выделения строф, при этом присутствуют стихотворные ритмика и рифма. В тексте стихофразы объединяются семантика фразеологизма-заглавия и значение одноименного свободного словосочетания, происходит переосмысление языковых единиц разного порядка. Например:

«Быть на высоте*
… и каждый день идет за сотню, и крылья мчат, и кони ржут, и начинаются высоты, где находиться — честь и жуть…».
В качестве сноски приводится дефиниция фразеологизма-заглавия:
«*Быть на высоте. Быть в состоянии удовлетворять самым строгим требованиям, быть одним из лучших» (Попова. С. 7).

Аксиологический аспект филологической поэзии

Помимо этого, важными являются аксиологические контрапункты филологической поэзии в масштабном интертексте, поскольку с лингвокультурологической точки зрения ученые непрерывно сканируют язык, изучая не только языковые единицы, средства, связи и т.д. [28–34], но и социальные процессы посредством языка [35–39]. Так, в стихотворении Б.Ю. Нормана «О мухоморах и др.» ценностный аспект реализуется посредством юмористической зарисовки в защиту ядовитых грибов, основанной на аллегории — нельзя уничтожать элементы живой природы без необходимости: «А вообще, какие споры! / Мухомор, поганка… Но / Для Кого-то — там, на хорах, — / Все мы, в сущности, одно» (Норман. С. 4). Наблюдается теологическая отсылка при участии графических признаков (прописная буква неопределенного местоимения). Или рассуждения о смерти в стихотворении «Песня без музыки», где Б.Ю. Норман в качестве основной мысли использует рефрен «Зимой не стоит умирать» (Норман. С. 7). Ценностная доминанта добросовестного выполнения своей работы проявляется у В.М. Мокиенко: «Только — Дело делать. / До конца» (Мокиенко. С. 18) — использование прописной буквы для нарицательного существительного и парцеллированной конструкции необходимо для расстановки смысловых акцентов.

Аксиологический аспект филологической поэзии особенно интересен при реализации в межъязыковом дискурсе. Показательны в этом плане русскоязычные стихи и переводы тувинского филолога Г.И. Принцевой («Память любви», «Шаанак» и др.). Данные поэтические тексты в меньшей мере оперируют филологическим знанием, но являются трансляторами ценностных установок лингвокультур: «…я песни пела, / колыбель качала – / вот счастья беззащитное начало» (Принцева. «Далекий месяц падающих яблок…»).

Безусловно, представленный список черт интертекстуального характера не является исчерпывающим, также перечисленные признаки не могут быть облигаторными для каждого текста поэтического филологического дискурса.

Заключение

Проведенное исследование филологического знания в художественном дискурсе основано на аналитическом подходе к русскоязычному стихотворчеству современных филологов и на характеристике дискурсивного пространства языка в аспектуальном перекрещивании научности и художественности. В исследовании на первый план выступает феномен поэтического филологического дискурса в зависимости от интертекстуальных параметров языковой системы. Фоном для рассмотрения прагматико-эстетического функционала филологической поэзии стала, безусловно, лингвокультура. В процессе работы были выявлены малоизученные дискурсивные области, являющиеся свидетельством необходимости всестороннего исследования филологической поэзии. Это и определение места данной научно-художественной сферы в лингвокультурологическом интертексте, и нахождение структурно-семантических маркеров, позволяющих дать последовательное описание поэтических опытов филологов, и внимательное изучение интертекстуальных условий. Результаты проведенного исследования позволили сконцентрироваться на решении ряда языковедческих проблем и наметить новые направления работы.

^{1 Мокиенко В.М. Ростки безвременья: Стихи. СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1997. Далее — Мокиенко.}

^{2 Норман Б.Ю. Цветок огня. Стихи разных лет / Hrsg. v. Harry Walter und Valerij Mokienko. Ernst-Moritz-Arndt-Universität Greifswald. Greifswald — Minsk — Sankt Petersburg, 2015. Далее — Норман.}

^{3 Попова А. Стихофразы. Орёл: Горизонт, 2015. Далее  — Попова.}

About the authors

Elena N. Antonova

Author for correspondence.
Email: stchl@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-6785-3994

Candidate of Philology, Associate Professor of the Department of Russian and Foreign languages, Director of the Center for Communications and Media Technologies

References

Supplementary files

Supplementary Files

Action

1. JATS XML

Download

2. Figure 1. Functioning of Poetic Discourse in Linguo-Culture

Download (352KB)

Indexing metadata